Flatik.ru

Перейти на главную страницу

Поиск по ключевым словам:

страница 1

  1. Биография Н.Г.Чернышевского.

  2. Краткое содержание романа. Впечатления читавших.

  3. Эгоизм. Запишите 8-10 слов ассоциаций.

  4. Разумный эгоизм. 8-10 ассоциаций.

  5. Что же такое разумный эгоизм? Хорошо это или плохо – быть разумным эгоистом?

  6. Работа с текстом. Подчеркните слова и выражения, кот. Помогут ответить на этот вопрос.

  7. Используя все слова, кот. у вас накопились напишите текст на тему – «Разумные эгоисты – новые люди».

  8. Почему Ф.М.Достоевский после выхода книги обратился к Чернышевскому с просьбой снять книгу с продаж, говоря, что она нанесет непоправимый вред юношеству? Возможно, он ошибался? Запишите 2-3 фразы – ваши мысли по этому поводу.

  9. Работа с текстом.

  10. почему по мнению Достоевского теория разумного эгоизма может дойти до позволения «людей резать»?

ЧЕРНЫШЕВСКИЙ, НИКОЛАЙ ГАВРИЛОВИЧ (1828–1889) – революционер, писатель, журналист.

Н.Г.Чернышевский родился в Саратове в семье священника и, как от него и ожидали родители, три года (1842–1845) учился в духовной семинарии. Однако для молодого человека, как и для многих других его ровесников, семинарское образование не стало дорогой к Богу и церкви. Скорее наоборот, как и многие тогдашние семинаристы, Чернышевский не захотел принимать внушавшуюся ему учителями доктрину и отказался не только от религии, но и от признания существовавших в России порядков в целом.

С 1846 по 1850-е годы Чернышевский учился на историко-филологическом отделении Петербургского университета. Уже в этот период видно, как складывался тот круг интересов, который впоследствии определит основные темы его творчества. Молодой человек изучал русскую литературу, о которой впоследствии так часто писал. Кроме того, Чернышевский штудировал знаменитых французских историков – Ф.Гизо и Ж.Мишле – ученых, совершивших переворот в науке XIX столетия. Они одними из первых взглянули на исторический процесс не как на результат деятельности исключительно великих людей – королей, политиков, военных. Французская историческая школа середины XIX века поставила в центре своих исследований народные массы – взгляд, безусловно, уже в то время близкий Чернышевскому и многим его единомышленникам. Не менее существенной для формирования молодого мыслителя оказалась и философия – ситуация также для той эпохи типичная. Изучение кумиров того времени – немецких философов Георга Гегеля и Людвига Фейербаха – для Чернышевского оказалось не просто данью моде. Подобно многим другим своим революционно настроенным современникам, он усвоил в учении Гегеля прежде всего представление о непрерывном развитии и обновлении всего мира – и, естественно, сделал отсюда вполне практические выводы. Если мир постоянно обновляется, отбрасывая устаревшие формы и установления, значит, революция может послужить такому обновлению и привести человечество к счастью. Близок сердцу бывшего семинариста оказался Фейербах и философы-позитивисты, считавшие основным двигателем всех человеческих поступков прежде всего пользу, а не какие-либо отвлеченные идеи и отрицавшие божественное происхождение религиозных представлений. Особенно сильно на Чернышевского повлияли французские философы-социалисты – Анри де Сен-Симон и Шарль Фурье. Ему показались абсолютно реальными их мечты об обществе, в котором исчезнет неравенство, не будет частной собственности, и все будут радостно сообща трудиться на благо человечества.

Следующие четыре года (1851–1853), Чернышевский снова провел в родном Саратове, работая здесь учителем словесности в гимназии. Судя по всему, он уже в это время больше мечтал о грядущей революции, чем занимался обучением своих учеников. Во всяком случае, молодой преподаватель явно не скрывал от гимназистов своих бунтарских настроений.

1853 оказался для Чернышевского переломным. Он женился на Ольге Сократовне Васильевой, женщине, впоследствии вызывавшей у друзей и знакомых ее мужа самые противоречивые чувства. Одни считали ее необыкновенной личностью, достойной подругой и вдохновительницей писателя. Другие резко осуждали за легкомыслие и пренебрежение к интересам и творчеству мужа. Как бы то ни было, сам Чернышевский не только сильно любил свою молодую жену, но и считал их брак своеобразным «полигоном» для испытания новых идей. По его мнению, новую, свободную жизнь необходимо было приближать и готовить. Прежде всего, конечно же, следовало стремиться к революции, но приветствовалось также и освобождение от любых форм рабства и угнетения – в том числе и семейного. Именно поэтому писатель проповедовал абсолютное равенство супругов в браке – идея для того времени поистине революционная. Мало того, он считал, что женщинам, как одной из наиболее угнетенных групп тогдашнего общества, следовало для достижения настоящего равенства предоставить максимальную свободу. Именно так и поступил Николай Гаврилович в своей семейной жизни, разрешая своей жене все, вплоть до супружеских измен, считая, что он не может рассматривать супругу, как свою собственность. Позже личный опыт писателя безусловно отразился в любовной линии романа Что делать.

1853 принес Чернышевскому еще одну важнейшую перемену. Он переехал из Саратова в Петербург, где началась его карьера публициста. Имя Чернышевского быстро стало знаменем журнала «Современник», где он начал работать по приглашению Н.А.Некрасова. В первые годы своей работы, Чернышевский сконцентрировался в основном на литературных проблемах – политическая ситуация в России в середине пятидесятых годов не давала возможности для высказывания революционных идей. В 1855 Чернышевский защитил диссертацию Эстетические отношения искусства к действительности, где отказался от поисков прекрасного в отвлеченных возвышенных сферах «чистого искусства», сформулировав свой тезис – «прекрасное – есть жизнь». Искусство, по его мнению, не должно упиваться само собой – будто то прекрасные фразы или тонко нанесенные на холст краски. Описание горькой жизни бедного крестьянина может быть куда прекраснее чудесных любовных стихов, так как оно принесет пользу людям.

Эти же мысли Чернышевский развил в опубликованных в «Современнике» в 1855 Очерках гоголевского периода русской литературы. Здесь он проанализировал наиболее выдающиеся литературные произведения предыдущих десятилетий, взглянув на них с точки зрения своих представлений об отношении искусства к действительности.

Между тем, обстановка в стране в конце 50-х годов принципиально изменилась. Новый государь, Александр II, вступив на престол, ясно понимал, что Россия нуждалась в реформах и с первых лет своего правления начал подготовку отмены крепостного права. С 1858 этот ранее запретный вопрос было разрешено обсуждать в печати. Кроме того, несмотря на сохранение цензуры, политическая обстановка в стране, жившей в ожидании перемен, стала намного свободнее.

Редакция «Современника», лидерами которой, безусловно, были Чернышевский, Добролюбов и Некрасов, конечно же, не могла остаться в стороне от происходивших в стране процессов. Чернышевский в конце 50-х – начале 60-х годов очень много печатался, пользуясь любым поводом для того, чтобы открыто или завуалированно высказать свои взгляды. Он рецензировал многочисленные литературные произведения, продолжая оценивать их с точки зрения жизненности и полезности для общества.

Не меньший интерес вызывали у него и политические события того времени. Как только было дано разрешение обсуждать готовившуюся крестьянскую реформу, она, естественно, стала одной из главных тем для «Современника».

Идеи самого Чернышевского открыто выразить на страницах печатного издания было сложно. Поддерживая в тот момент правительство, готовившее крестьянскую реформу, он в то же время считал, что само освобождение крестьян – это только начало куда более существенных перемен. Прежде всего, в отличие от либеральных мыслителей, революционер Чернышевский исходил из того, что крестьяне должны получить свободу и наделы без всякого выкупа, так как власть помещиков над ними и их владение землей не справедливы. Мало того, крестьянская реформа должна стать первым шагом по пути к совершению революции, после которой частная собственность вообще исчезнет и люди, оценив прелесть совместного труда, будут жить, объединившись в свободные ассоциации, основанные на всеобщем равенстве.

Чернышевский, как и другие его современинки, не сомневался, что крестьяне в конце концов разделят их социалистические идеи. Доказательством этого они считали приверженность крестьян «миру», общине, решавшей все основные вопросы деревенской жизни, и формально считавшейся владелицей всей крестьянской земли. Общинники, по мнению революционеров, должны были пойти за ними к новой жизни, несмотря на то, что для достижения идеала, конечно же, надо было совершить вооруженный переворот.

Открыто обсуждать подобные вещи на страницах «Современника», даже в либеральной обстановке конца 50-х гг. было невозможно, поэтому Чернышевский использовал множество хитроумных способов для того, чтобы обмануть цензуру. Практически любую тему, за которую он брался, – будь то литературная рецензия или разбор исторического исследования о Великой Французской революции, или же статья о положении рабов в США, – он умудрялся явно или скрыто связать со своими революционными идеями. Благодаря этой смелой игре с властями, журнал «Современник» в целом и Чернышевский в частности стали кумирами революционно настроенной молодежи, не желавшей останавливаться на достигнутом в результате реформ.

То, что произошло дальше, быть может, одна из самых тяжелых страниц в истории нашей страны, свидетельство трагического непонимания между властью и большой частью образованного общества.

С одной стороны, государство, освободив в 1861 крестьян, начало готовить новые реформы. В то же время революционеры, во многом вдохновляемые Чернышевским, ждали крестьянского восстания, которое к их удивлению не произошло. Отсюда молодыми нетерпеливым людьми был сделан четкий вывод. Если народ не понимает необходимости совершения революции, ему надо это объяснить, призвать крестьян к активным действиям против правительства. Начало 60-х годов – время возникновения многочисленных революционных кружков, стремившихся к энергичным действиям на благо народа. В результате в Петербурге начали распространяться прокламации, подчас достаточно кровожадные, призывавшие к восстанию и свержению существующего строя.

Обстановка стала достаточно напряженной. И революционеры, и правительство считали, что в любой момент мог произойти взрыв. В результате, когда душным летом 1862 в Петербурге начались пожары, по городу немедленно поползли слухи, что это дело рук «нигилистов». Сторонники жестких действий сразу же отреагировали – издание «Современника», резонно считавшегося распространителем революционных идей, было приостановлено.

Вскоре после этого власти перехватили письмо А.И.Герцена, уже пятнацать лет находившегося в эмиграции. Узнав о закрытии «Современника», он написал сотруднику журнала, Н.А.Серно-Соловьевичу, предлагая продолжить издание за границей. Письмо было использовано, как повод, и 7 июля 1862 Чернышевский и Серно-Соловьевич были арестованы и помещены в Петропавловскую крепость. Однако никаких других улик, которые подтверждали бы тесные связи редакции «Современника» с политическими эмигрантами, найдено не было. В результате Чернышевскому было предъявлено обвинение в написании и распространении прокламации Барским крестьянам от их доброжелателей поклон. Ученые до сегодняшнего дня не пришли к единому выводу о том, был ли Чернышевский действительно автором этого революционного воззвания. Ясно одно – таких доказательств не было и у властей, поэтому им пришлось осудить обвиняемого на основании ложных показаний и сфальсифицированных документов.

В мае 1864 Чернышевский был признан виновным и осужден на семь лет каторжных работ и ссылку в Сибирь до конца своей жизни. 19 мая 1864 над ним был публично совершен обряд «гражданской казни» – писателя вывели на площадь, повесив на грудь доску с надписью «государственный преступник», сломали над его головой шпагу и вынудили простоять несколько часов, прикованным цепями к столбу.

А пока шло следствие, Чернышевский написал в крепости свою главную книгу – роман Что делать. Литературные достоинства этой книги не слишком высоки, но, скорее всего, Чернышевский и не предполагал, что ее будут оценивать, как действительно художественное произведение. Для него было важнее высказать свои идеи – естественно, для политического заключенного, находящегося под следствием, их было проще облечь в форму романа, а не публицистического произведения.

В центре сюжета – история молодой девушки, Верочки, Веры Павловны, уходящей из семьи, чтобы освободиться от гнета своей деспотической матери. Единственным способом для совершения такого шага в то время могло быть супружество, и Вера Павловна заключает фиктивный брак со своим учителем Лопуховым. Постепенно между молодыми людьми возникает настоящее чувство, и брак из фиктивного становится настоящим, однако, жизнь в семье организована таким образом, чтобы оба супруга чувствовали себя свободными. Ни один из них не может войти в комнату другого без его разрешения, каждый уважает человеческие права своего партнера. Именно поэтому, когда Вера Павловна влюбляется в Кирсанова, друга своего мужа, то Лопухов, не рассматривающий жену, как свою собственность, инсценирует собственное самоубийство, предоставляя ей таким образом свободу. Позже Лопухов, уже под другим именем, поселится в одном доме с Кирсановыми. Его не будет мучить ни ревность, ни уязвленное самолюбие, так как свободу человеческой личности он ценит больше всего.

Однако любовной интригой роман Что делать не исчерпывается. Чернышевский предлагает и свой вариант, хотя бы частичный, решения экономических проблем. Вера Павловна заводит швейную мастерскую, организованную на началах ассоциации, или, как мы бы сегодня сказали, кооператива. По мнению автора, это было не менее важным шагом к перестройке всех человеческих и общественных отношений, чем освобождение от родительского или супружеского угнетения. То, к чему человечество должно придти в конце этой дороги, является Вере Павловне в четырех символических снах. Так, в четвертом сне она видит счастливое будущее людей, устроенное так, как об этом мечтал Шарль Фурье, – здесь все живут вместе в одном большом прекрасном здании, вместе работают, вместе отдыхают, уважают интересы каждого отдельного человека, и одновременно трудятся на благо общества.

Приблизить этот социалистический рай, естественно, должна была революция. Об этом заключенный Петропавловской крепости конечно же, не мог написать открыто, однако разбросал намеки по всему тексту своей книги. Лопухов и Кирсанов явно связаны с революционным движением или, во всяком случае, сочувствуют ему. В романе появляется человек, хотя и не названный революционером, но выделенный, как «особый». Это Рахметов, ведущий аскетический образ жизни, постоянно тренирующий свою силу, даже попытавшийся спать на гвоздях, чтобы проверить свою выдержку, очевидно, на случай ареста, читающий только «капитальные» книги, чтобы не отвлекаться по пустякам от главного дела своей жизни. Романтический образ Рахметова сегодня может показаться смешным, однако многие люди 60–70-х годов XIX века искренне восхищались им и воспринимали этого «сверхчеловека» чуть ли не как идеал личности.

Революция, как надеялся Чернышевский, должна была произойти уже совсем скоро. На страницах романа время от времени возникает дама в черном, скорбящая о своем супруге. В конце романа, в главе Перемена декораций она появляется уже не в черном, а в розовом, в сопровождении некоего господина. Очевидно, работая над своей книгой в камере Петропавловской крепости, писатель не мог не думать о своей жене, и надеялся на свое скорое освобождение, прекрасно понимая, что это может произойти только в результате революции.

Роман Что делать был опубликован в 1863 (несмотря на то, что его автор все еще находился в крепости) и сразу же стал примером для многочисленных подражаний. Речь идет не о подражаниях литературных. Новые, свободные отношения героев романа произвели огромное впечатление на читателей Что делать. Женский вопрос становился в тот момент одним из важнейших для общественной мысли России. Девушек, желавших последовать примеру Верочки, было более, чем достаточно, и трудно подсчитать, какое количество молодых людей, вдохновившись романом Что делать, решили стать революционерами. Молодое поколение, воспитанное на романе, написанном в крепости, оказалось враждебным царской власти, и все многочисленные реформы, проведенные правительством, не смогли примирить их с российской действительностью. Драма, назревавшая с начала 60-х годов, привела к убийству Александра II 1 марта 1881.

Сам Чернышевский уже практически не участвовал в бурном общественном движении последующих десятилетий. Он был отправлен на каторгу, затем в ссылку. В Сибири он пытался продолжать литературную деятельность. В 70-е годы он написал роман Пролог, посвященный жизни революционеров в конце пятидесятых годов, непосредственно перед началом реформ. Здесь под вымышленными именами были выведены реальные люди той эпохи, в том числе и сам Чернышевский. Пролог был опубликован в 1877 в Лондоне, однако по силе воздействия на российскую читающую публику он, конечно же, сильно уступал Что делать. По-настоящему участвовать в общественной жизни России, находясь в ссылке в Вилюйске для Чернышевского было невозможно. Что делать продолжали читать, имя автора упоминалось на каждой студенческой встрече, но сам писатель оказался оторван от своих единомышленников.

Только в 1883 Чернышевский получил разрешение поселиться в Астрахани. К этому времени он был уже пожилым и больным человеком. В 1889 его перевели в Саратов, и, вскоре после переезда, он скончался от кровоизлияния в мозг.



Тамара Эйдельман

.....Надобно так смотреть на жизнь? {38} - с этих слов начала слышать

Марья Алексевна.

- Да, Вера Павловна, так надобно.

- Стало быть, правду говорят холодные практические люди, что человеком

управляет только расчет выгоды?

- Они говорят правду. То, что называют возвышенными чувствами,

идеальными стремлениями, - все это в общем ходе жизни совершенно ничтожно

перед стремлением каждого к своей пользе, и в корне само состоит из того же

стремления к пользе.

- Да вы, например, разве вы таков?

- А каков же, Вера Павловна? Вы послушайте, в чем существенная пружина

всей моей жизни. Сущность моей жизни состояла до сих пор в том, что я

учился, я готовился быть медиком. Прекрасно. Зачем отдал меня отец в

гимназию? Он твердил мне: "учись, Митя: выучишься - чиновник будешь, нас с

матерью кормить будешь, да и самому будет хорошо". Вот почему я учился; без

этого расчета отец не отдал бы меня учиться: ведь семейству нужен был

работник. Да и я сам, хотя полюбил ученье, стал ли бы тратить время на него,

если бы не думал, что трата вознаградится с процентами? Я стал оканчивать

курс в гимназии; убедил отца отпустить меня в Медицинскую академию, вместо

того чтобы определять в чиновники. Как это произошло? Мы с отцом видели, что

медики живут гораздо лучше канцелярских чиновников и столоначальников, выше

которых не подняться бы мне. Вот вам причина, по которой я очутился и

оставался в Академии - хороший кусок хлеба. Без этого расчета я не поступил

бы в Академию и не оставался бы в ней.

- Но ведь вы любили учиться в гимназии, ведь вы полюбили потом

медицинские науки?

- Да. Это украшение; оно и полезно для успеха дела; но дело обыкновенно

бывает и без этого украшения, а без расчета не бывает. Любовь к науке была

только результатом, возникавшим из дела, а не причиною его, причина была

одна - выгода.

- Положим, вы правы, - да, вы правы. Все поступки, которые я могу

разобрать, объясняются выгодою. Но ведь эта теория холодна.

- Теория должна быть сама по себе холодна. Ум должен судить о вещах

холодно.

- Но она беспощадна.

- К фантазиям, которые пусты и вредны.

- Но она прозаична.

- Для науки не годится стихотворная форма.

- Итак, эта теория, которой я не могу не допустить, обрекает людей на

жизнь холодную, безжалостную, прозаичную?..

- Нет, Вера Павловна: эта теория холодна, но учит человека добывать

тепло. Спичка холодна, стена коробочки, о которую трется она, - холодна,

дрова - холодны, но от них огонь, который готовит теплую пищу человеку и

греет его самого. Эта теория безжалостна, но, следуя ей, люди не будут

жалким предметом праздного сострадания. Ланцет не должен гнуться - иначе

надобно будет жалеть о пациенте, которому не будет легче от нашего

сожаления. Эта теория прозаична, но она раскрывает истинные мотивы жизни, а

поэзия в правде жизни. Почему Шекспир величайший поэт? Потому, что в нем

больше правды жизни, меньше обольщения, чем у других поэтов.

- Так буду и я беспощадна, Дмитрий Сергеич, - сказала Верочка,

улыбаясь: - вы не обольщайтесь мыслью, что имели во мне упорную противницу

вашей теории расчета выгод и приобрели ей новую последовательницу. Я сама

давно думала в том роде, как прочла в вашей книге и услышала от вас. Но я

думала, что это мои личные мысли, что умные и ученые люди думают иначе,

оттого и было колебанье. Все, что читаешь, бывало, - все написано в

противоположном духе, наполнено порицаниями, сарказмами против того, что

замечаешь в себе и других. Природа, жизнь, рассудок ведут в одну сторону,

книги тянут в другую, говорят: это дурно, низко. Знаете. мне самой были

отчасти смешны те возражения, которые я вам делала!

- Да, они смешны, Вера Павловна.

- Однако, - сказала она, смеясь: - мы делаем друг другу удивительные

комплименты. Я вам: вы, Дмитрий Сергеич, пожалуйста, не слишком-то

поднимайте нос; вы мне: вы смешны с вашими сомнениями, Вера Павловна!

- Что ж, - сказал он, тоже улыбнувшись, - нам нет расчета любезничать,

потому мы любезничаем.

- Хорошо, Дмитрий Сергеич; люди - эгоисты, так ведь? Вот вы говорили о

себе, - и я хочу поговорить о себе.

- Так и следует; каждый думает всего больше о себе.

- Хорошо. Посмотрим, не поймаю ли я вас на вопросах о себе.

- Посмотрим.

- У меня есть богатый жених. Он мне не нравится. Должна ли я принять

его предложение?

- Рассчитывайте, что для вас полезнее.

- Что для меня полезнее! Вы знаете, я очень не богата. С одной стороны,

нерасположение к человеку; с другой - господство над ним, завидное положение

в обществе, деньги, толпа поклонников.

- Взвесьте все; что полезнее для вас, то и выбирайте.

- И если я выберу - богатство мужа и толпу поклонников?

- Я скажу, что вы выбрали то, что вам казалось сообразнее с вашим

интересом.

- И что надобно будет сказать обо мне?

- Если вы поступили хладнокровно, рассудительно обдумав, то надобно

будет сказать, что вы поступили обдуманно и, вероятно, не будете жалеть о

том.

- Но будет мой выбор заслуживать порицания?



- Люди, говорящие разные пустяки, могут говорить о нем, как им угодно;

люди, имеющие правильный взгляд на жизнь, скажут, что вы поступили так, как

следовало вам поступить; если вы так сделали, значит, такова была ваша

личность, что нельзя вам было поступить иначе при таких обстоятельствах, они

скажут, что вы поступили по необходимости вещей, что, собственно говоря, вам

и не было другого выбора.

- И никакого порицания моему поступку?

- Кто имеет право порицать выводы из факта, когда существует факт? Ваша

личность в данной обстановке - факт; ваши поступки - необходимые выводы из

этого факта, делаемые природою вещей. Вы за них не отвечаете, а порицать их

- глупо.

- Однако вы не отступаете от своей теории. Так я не заслужу ваше

порицание, если приму предложение моего жениха?

- Я был бы глуп, если бы стал порицать.

- Итак, разрешение, - быть может, даже одобрение, - быть может, даже

прямой совет поступить так, как я говорю?

- Совет всегда один: рассчитывайте, что для вас полезно; как скоро вы

следуете этому совету - одобрение.

- Благодарю вас. Теперь мое личное дело разрешено. Вернемся к первому,

общему вопросу. Мы начали с того, что человек действует по необходимости,

его действия определяются влияниями, под которыми происходят; более сильные

влияния берут верх над другими; тут мы и оставили рассуждение, что когда

поступок имеет житейскую важность, эти побуждения называются выгодами, игра

их в человеке - соображением выгод, что поэтому человек всегда действует по

расчету выгод. Так я передаю связь мыслей?

- Так.


- Видите, какая я хорошая ученица. Теперь этот частный вопрос о

поступках, имеющих житейскую важность, кончен. Но в общем вопросе остаются

затруднения. Ваша книга говорит: человек действует по необходимости. Но ведь

есть случаи, когда кажется, что от моего произвола зависит поступить так или

иначе. Например: я играю и перевертываю страницы нот; я перевертываю их

иногда левою рукою, иногда правою. Положим, теперь я перевернула правою:

разве я не могла перевернуть левою? не зависит ли это от моего произвола?

- Нет, Вера Павловна; если вы перевертываете, не думая ничего о том,

какою рукою перевернуть, вы перевертываете тою рукою, которою удобнее,

произвола нет; если вы подумали: "дай переверну правою рукою" - вы

перевернете под влиянием этой мысли, но эта мысль явилась не от вашего

произвола; она необходимо родилась от других...

Но на этом слове Марья Алексевна уже прекратила свое слушание: "ну,

теперь занялись ученостью, - не по моей части, да и не нужно. Какой умный,

основательный, можно сказать, благородный молодой человек! Какие

благоразумные правила внушает Верочке! И что значит ученый человек: ведь вот

я то же самое стану говорить ей - не слушает, обижается: не могу на нее

потрафить, потому что не умею по-ученому говорить. А вот как он

по-ученому-то говорит, она и слушает, и видит, что правда, и соглашается.

Да, недаром говорится: ученье свет, неученье - тьма. Как бы я-то воспитанная

женщина была, разве бы то было, что теперь? Мужа бы в генералы произвела, по

провиантской бы части место ему достала или по другой по какой по такой же.

Ну, конечно, дела бы за него сама вела с подрядчиками-то: ему где - плох!

Дом-то бы не такой состроила, как этот. Не одну бы тысячу душ купила. А

теперь не могу. Тут надо прежде в генеральском обществе себя

зарекомендовать, - а я как зарекомендую? - ни по-французски, ни по-каковски

по-ихнему не умею. Скажут: манер не имеет, только на Сенной ругаться

годится. Вот и не гожусь. Неученье - тьма. Подлинно: ученье свет, неученье -

тьма".

Вот именно этот подслушанный разговор и привел Марью Алексевну к



убеждению, что беседы с Дмитрием Сергеичем не только не опасны для Верочки,

- это она и прежде думала, - а даже принесут ей пользу, помогут ее заботам,

чтобы Верочка бросила глупые неопытные девические мысли и поскорее покончила

венчаньем дело с Михаилом Иванычем.


Я, видите ли, уже десять лет не посещал Петербурга. Все эти наши новости, реформы, идеи — всё это и до нас прикоснулось в провинции; но чтобы видеть яснее и видеть всё, надобно быть в Петербурге. Ну-с, а моя мысль именно такова, что всего больше заметишь и узнаешь, наблюдая молодые поколения наши. И признаюсь: порадовался...

— Чему именно?

— Вопрос ваш обширен. Могу ошибаться, но, кажется мне, нахожу более ясный взгляд, более, так сказать, критики; более деловитости...

— Это правда, — процедил Зосимов.

— Врешь ты, деловитости нет, — вцепился Разумихин. — Деловитость приобретается трудно, а с неба даром не слетает. А мы чуть не двести лет как от всякого дела отучены... Идеи-то, пожалуй, и бродят, — обратился он к Петру Петровичу, — и желание добра есть, хоть и детское; и честность даже найдется, несмотря на то что тут видимо-невидимо привалило мошенников, а деловитости все-таки нет! Деловитость в сапогах ходит.

— Не соглашусь с вами, — с видимым наслаждением возразил Петр Петрович, — конечно, есть увлечения, неправильности, но надо быть и снисходительным: увлечения свидетельствуют о горячности к делу и о той неправильной внешней обстановке, в которой находится дело. Если же сделано мало, то ведь и времени было немного. О средствах и не говорю. По моему же личному взгляду, если хотите, даже нечто и сделано: распространены новые, полезные мысли, распространены некоторые новые, полезные сочинения, вместо прежних мечтательных и романических; литература принимает более зрелый оттенок; искоренено и осмеяно много вредных предубеждений... Одним словом, мы безвозвратно отрезали себя от прошедшего, а это, по-моему, уж дело-с...

— Затвердил! Рекомендуется, — произнес вдруг Раскольников.

— Что-с? — спросил Петр Петрович, не расслышав, но не получил ответа.

— Это всё справедливо, — поспешил вставить Зосимов.

— Не правда ли-с? — продолжал Петр Петрович, приятно взглянув на Зосимова. — Согласитесь сами, — продолжал он, обращаясь к Разумихину, но уже с оттенком некоторого торжества и превосходства, и чуть было не прибавил: «молодой человек», — что есть преуспеяние, или, как говорят теперь, прогресс, хотя бы во имя науки и экономической правды...

— Общее место!

— Нет, не общее место-с! Если мне, например, до сих пор говорили: «возлюби», и я возлюблял, то что из того выходило? — продолжал Петр Петрович, может быть с излишнею поспешностью, — выходило то, что я рвал кафтан пополам, делился с ближним, и оба мы оставались наполовину голы, по русской пословице: «Пойдешь за несколькими зайцами разом, и ни одного не достигнешь». Наука же говорит: возлюби, прежде всех, одного себя, ибо всё на свете на личном интересе основано. Возлюбишь одного себя, то и дела свои обделаешь как следует, и кафтан твой останется цел. Экономическая же правда прибавляет, что чем более в обществе устроенных частных дел и, так сказать, целых кафтанов, тем более для него твердых оснований и тем более устраивается в нем и общее дело. Стало быть, приобретая единственно и исключительно себе, я именно тем самым приобретаю как бы и всем и веду к тому, чтобы ближний получил несколько более рваного кафтана и уже не от частных, единичных щедрот, а вследствие всеобщего преуспеяния. Мысль простая, но, к несчастию, слишком долго не приходившая, заслоненная восторженностью и мечтательностию, а казалось бы, немного надо остроумия, чтобы догадаться...

— Извините, я тоже неостроумен, — резко перебил Разумихин, — а потому перестанемте. Я ведь и заговорил с целию, а то мне вся эта болтовня-себятешение, все эти неумолчные, беспрерывные общие места, и всё то же да всё то же, до того в три года опротивели, что, ей-богу, краснею, когда и другие-то, не то что я, при мне говорят. Вы, разумеется, спешили отрекомендоваться в своих познаниях, это очень простительно, и я не осуждаю. Я же хотел только узнать теперь, кто вы такой, потому что, видите ли, к общему-то делу в последнее время прицепилось столько разных промышленников, и до того исказили они всё, к чему ни прикоснулись, в свой интерес, что решительно всё дело испакостили. Ну-с, и довольно!

— Милостивый государь, — начал было господин Лужин, коробясь с чрезвычайным достоинством, — не хотите ли вы, столь бесцеремонно, изъяснить, что и я...

— О, помилуйте, помилуйте... Мог ли я?.. Ну-с, и довольно! — отрезал Разумихин и круто повернулся с продолжением давешнего разговора к Зосимову.

Петр Петрович оказался настолько умен, чтобы тотчас же объяснению поверить. Он, впрочем, решил через две минуты уйти.

— Надеюсь, что начатое теперь знакомство наше, — обратился он к Раскольникову, — после вашего выздоровления и ввиду известных вам обстоятельств укрепится еще более... Особенно желаю здоровья...

Раскольников даже головы не повернул. Петр Петрович начал вставать со стула.

— Убил непременно закладчик? — утвердительно говорил Зосимов.

— Непременно закладчик! — поддакнул Разумихин. — Порфирий своих мыслей не выдает, а закладчиков все-таки допрашивает...

— Закладчиков допрашивает? — громко спросил Раскольников.

— Да, а что?

— Ничего.

— Откуда он их берет? — спросил Зосимов.

— Иных Кох указал; других имена были на обертках вещей записаны, а иные и сами пришли, как прослышали...

— Ну ловкая же и опытная, должно быть, каналья! Какая смелость! Какая решимость!

— Вот то-то и есть, что нет! — прервал Разумихин. — Это-то вас всех и сбивает с пути. А я говорю — неловкий, неопытный и, наверно, это был первый шаг! Предположи расчет и ловкую каналью, и выйдет невероятно. Предположи же неопытного, и выйдет, что один только случай его из беды и вынес, а случай чего не делает? Помилуй, да он и препятствий-то, может быть, не предвидел! А как дело ведет? — берет десяти-двадцатирублевые вещи, набивает ими карман, роется в бабьей укладке, в тряпье, — а в комоде, в верхнем ящике, в шкатулке, одних чистых денег на полторы тысячи нашли, кроме билетов! И ограбить-то не умел, только и сумел, что убить! Первый шаг, говорю тебе, первый шаг; потерялся! И не расчетом, а случаем вывернулся!

— Это, кажется, о недавнем убийстве старухи чиновницы, — вмешался, обращаясь к Зосимову, Петр Петрович, уже стоя со шляпой в руке и перчатками, но перед уходом пожелав бросить еще несколько умных слов. Он, видимо, хлопотал о выгодном впечатлении, и тщеславие перебороло благоразумие.

— Да. Вы слышали?

— Как же-с, в соседстве...

— В подробности знаете?

— Не могу сказать; но меня интересует при этом другое обстоятельство, так сказать, целый вопрос. Не говорю уже о том, что преступления в низшем классе, в последние лет пять, увеличились; не говорю о повсеместных и беспрерывных грабежах и пожарах; страннее всего то для меня, что преступления и в высших классах таким же образом увеличиваются и, так сказать, параллельно. Там, слышно, бывший студент на большой дороге почту разбил; там передовые, по общественному своему положению, люди фальшивые бумажки делают; там, в Москве, ловят целую компанию подделывателей билетов последнего займа с лотереей, — и в главных участниках один лектор всемирной истории; там убивают нашего секретаря за границей, по причине денежной и загадочной... И если теперь эта старуха процентщица убита одним из закладчиков, то и это, стало быть, был человек из общества более высшего, — ибо мужики не закладывают золотых вещей, — то чем же объяснить эту с одной стороны распущенность цивилизованной части нашего общества?

— Перемен экономических много... — отозвался Зосимов.

— Чем объяснить? — прицепился Разумихин. — А вот именно закоренелою слишком неделовитостью и можно бы объяснить.

— То есть, как это-с?

— А что отвечал в Москве вот лектор-то ваш на вопрос, зачем он билеты подделывал: «Все богатеют разными способами, так и мне поскорей захотелось разбогатеть». Точных слов не помню, но смысл, что на даровщинку, поскорей, без труда! На всем готовом привыкли жить, на чужих помочах ходить, жеваное есть. Ну, а пробил час великий, тут всяк и объявился чем смотрит...

— Но, однако же, нравственность? И, так сказать, правила...

— Да об чем вы хлопочете? — неожиданно вмешался Раскольников. — По вашей же вышло теории!

— Как так по моей теории?

— А доведите до последствий, что вы давеча проповедовали, и выйдет, что людей можно резать...

— Помилуйте! — вскричал Лужин.

— Нет, это не так! — отозвался Зосимов.

Раскольников лежал бледный, с вздрагивающей верхнею губой и трудно дышал.

— На всё есть мера, — высокомерно продолжал Лужин, — экономическая идея еще не есть приглашение к убийству, и если только предположить...

— А правда ль, что вы, — перебил вдруг опять Раскольников дрожащим от злобы голосом, в котором слышалась какая-то радость обиды, — правда ль, что вы сказали вашей невесте... в тот самый час, как от нее согласие получили, что всего больше рады тому... что она нищая... потому что выгоднее брать жену из нищеты, чтоб потом над ней властвовать... и попрекать тем, что она вами облагодетельствована?..

— Милостивый государь! — злобно и раздражительно вскричал Лужин, весь вспыхнув и смешавшись, — милостивый государь... так исказить мысль! Извините меня, но я должен вам высказать, что слухи, до вас дошедшие или, лучше сказать, до вас доведенные, не имеют и тени здравого основания, и я... подозреваю, кто... одним словом... эта стрела... одним словом, ваша мамаша... Она и без того показалась мне, при всех, впрочем, своих превосходных качествах, несколько восторженного и романического оттенка в мыслях... Но я все-таки был в тысяче верстах от предположения, что она в таком извращенном фантазией виде могла понять и представить дело... И наконец... наконец...

— А знаете что? — вскричал Раскольников, приподнимаясь на подушке и смотря на него в упор пронзительным, сверкающим взглядом, — знаете что?

— А что-с? — Лужин остановился и ждал с обиженным и вызывающим видом. Несколько секунд длилось молчание.

— А то, что если вы еще раз... осмелитесь упомянуть хоть одно слово... о моей матери... то я вас с лестницы кувырком спущу!

— Что с тобой! — крикнул Разумихин.

— А, так вот оно что-с! — Лужин побледнел и закусил губу. — Слушайте, сударь, меня, — начал он с расстановкой и сдерживая себя всеми силами, но все-таки задыхаясь, — я еще давеча, с первого шагу, разгадал вашу неприязнь, но нарочно оставался здесь, чтоб узнать еще более. Многое я бы мог простить больному и родственнику, но теперь... вам... никогда-с...

— Я не болен! — вскричал Раскольников.

— Тем паче-с...

— Убирайтесь к черту!

Но Лужин уже выходил сам, не докончив речи, пролезая снова между столом и стулом; Разумихин на этот раз встал, чтобы пропустить его. Не глядя ни на кого и даже не кивнув головой Зосимову, который давно уже кивал ему, чтоб он оставил в покое больного, Лужин вышел, приподняв из осторожности рядом с плечом свою шляпу, когда, принагнувшись, проходил в дверь. И даже в изгибе спины его как бы выражалось при этом случае, что он уносит с собой ужасное оскорбление.

— Можно ли, можно ли так? — говорил озадаченный Разумихин, качая головой.

— Оставьте, оставьте меня все! — в исступлении вскричал Раскольников. — Да оставите ли вы меня наконец, мучители! Я вас не боюсь! Я никого, никого теперь не боюсь! Прочь от меня! Я один хочу быть, один, один, один!

— Пойдем! — сказал Зосимов, кивнув Разумихину.



— Помилуй, да разве можно его так оставлять.

— Пойдем! — настойчиво повторил Зосимов и вышел. Разумихин подумал и побежал догонять его.

Краткое содержание романа. Впечатления читавших. Эгоизм. Запишите 8-10 слов ассоциаций. Разумный эгоизм. 8-10 ассоциаций

Работа с текстом. Подчеркните слова и выражения, кот. Помогут ответить на этот вопрос

248.89kb.

16 12 2014
1 стр.


Разумный эгоизм

На моем сайте в статьях и ответах на вопросы понятие "разумный эгоизм" встречается очень часто. Но при этом нигде нет конкретного определения а что собственно, это такое? Увы, ясно

229.19kb.

17 12 2014
1 стр.


«Альтруизм и эгоизм»

Выяснить значение основных понятий: альтруизм и эгоизм, выявить положительные и отрицательные стороны этих понятий

75.52kb.

17 12 2014
1 стр.


Ассоциации сорной растительности в зерновых агроценозах Приобья

Приобья в результате 17-летних исследований выделено восемь ассоциаций сорной растительности. В данной статье проанализировано три. На формирование ассоциаций сегетальных сообществ

120.82kb.

13 10 2014
1 стр.


Эгоцентризм и эгоизм: сходства и различия Е. Г. Май
85.67kb.

17 12 2014
1 стр.


«альтруизм и эгоизм»

Оборудование: мультимедиа, памятки «Жизненные правила», словарь Ожегова, канцелярские скрепки

45.25kb.

17 12 2014
1 стр.


Урок №13 Альтруизм и эгоизм

Цель: воспитание у младших подростков мотивации к проявлению осознанного альтруизма в социуме

43.84kb.

17 12 2014
1 стр.


"Из двух ассоциаций одинаковой силы, но разного возраста, новое повторение лучше актуализует более старую ассоциацию", это утверждение относится к

Из двух ассоциаций одинаковой силы, но разного возраста, новое повторение лучше актуализует более старую ассоциацию, это утверждение относится к

97.88kb.

11 10 2014
1 стр.