На правах рукописи

Фисковец Елена Валерьевна

ОБРАЗ ИНДИИ В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ:

МЕЖДУ РЕАЛЬНОСТЬЮ И МЕЧТОЙ
10.01.01 – Русская литература

Автореферат

диссертации на соискание ученой степени

кандидата филологических наук

Петрозаводск – 2011

Работа выполнена на кафедре русской литературы и журналистики

ГОУ ВПО «Петрозаводский государственный университет»

Научный руководитель: доктор филологических наук, профессор

Александр Валерьевич Пигин

Официальные оппоненты: доктор филологических наук, профессор София Михелевна Лойтер

кандидат филологических наук

Надежда Вилениновна Ровенко

Ведущая организация: ГОУ ВПО «Вологодский государственный

педагогический университет»

Защита состоится 24 марта 2011 года в _____ часов на заседании диссертационного совета ДМ 212.190.04 по защите диссертаций на соискание ученой степени кандидата филологических наук при Петрозаводском государственном университете (185910, г. Петрозаводск, пр. Ленина, 33, ауд. 317).

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке ГОУ ВПО «Петрозаводский государственный университет» (185910, г. Петрозаводск, пр. Ленина, 33).

Автореферат разослан «____» февраля 2011 г.

Ученый секретарь

диссертационного совета

кандидат филологических наук А.Ю. Нилова

Общая характеристика работы
Тема Индии в русской литературе является достаточно ранней. Имея своим истоком древнерусскую литературу, она с течением времени видоизменялась, приобретала новые черты, но оставалась постоянным объектом внимания русских писателей.

Уже на древнерусском материале можно утверждать, что русское духовное мировоззрение не только способно иметь точки соприкосновения с мировоззрением индийским, но и способно принять его. Ведь «Александрия» и прочие переводные произведения Древней Руси, содержащие упоминания об Индии, рассказывали и о других странах (Персии, Месопотамии). Однако в древнерусском мироощущении именно Индия занимает особое место как страна мечты, колыбель мудрости, воплощение рая на земле.

В отечественном литературоведении тема Индии в русской литературе разработана недостаточно подробно. Отчасти это объясняется отсутствием видимых непосредственных литературных связей, географической отдаленностью стран друг от друга, а также той самой «сосредоточенностью литературоведов на немногих объектах и вопросах изучения», о которой говорил Д.С. Лихачев, отмечая, что таковая противоречит основному общественному смыслу существования самого литературоведения: «В литературоведении нужны разные темы и большие “расстояния” именно потому, что оно борется с этими расстояниями, стремится уничтожить преграды между людьми, народами и веками»¹.

Число русских писателей Нового времени, обращавшихся к образу Индии, поистине огромно. Так или иначе индийская топика представлена в произведениях и именитых и малоизвестных писателей: М.В. Ломоносова, И.А. Крылова, И.С. Тургенева, Л.Н. Толстого, П.А. Каленова, М.Д. Деларю, Д.П. Ознобишина, А.А. Фета, Д.Н. Цертелева, К.Р. (К. Романова), П.Д. Бутурлина, С.Я. Надсона, Д.С. Мережковского, К.Д. Бальмонта, А. Белого, В.Я. Брюсова, И.А. Бунина, Н.С. Гумилёва, Вяч.И. Иванова, Вс.Вяч. Иванова, М.А. Волошина, В. Хлебникова, Н.А. Клюева, Н.К. Рериха, С.М. Городецкого, Н.С. Тихонова, В.Г. Лидина, Э.И. Выгодской, М.И. Чистякова, В.П. Астафьева, П.Ф. Алисова, И.А. Ефремова, А.Р. Беляева, В.С. Высоцкого, Б.Б. Гребенщикова и др. Одни писатели лишь упоминали Индию или включали отдельные индийские мотивы в свои сочинения, другие целиком посвящали свои произведения данной теме. Обилие писательских имен и произведений не позволяет подробно и всесторонне проанализировать всю литературу по данной теме в рамках одной диссертации. Для анализа выбраны наиболее репрезентативные произведения, отражающие характерные для своей эпохи особенности восприятия Индии. Кроме того, для нас имеет значение степень их изученности – предпочтение отдавалось неизученным или малоизученным текстам.

До сих пор обобщающего исследования образа Индии в русской литературе проведено не было. Как правило, ученые освещают данный вопрос на материале отдельных произведений («Хожение за три моря» Афанасия Никитина, «Сказание об Индийском царстве» и др.) или творчества избранных авторов. Так, имеются исследования, посвящённые индийской тематике в творчестве А.С. Пушкина (Д.И. Белкин, П.И. Тартаковский), Л.Н. Толстого (Б.И. Попов, А.И. Шифман, Д.В. Бурба и др.), Н.К. Рериха (Ю.Ю. Будникова, Л.В. Шапошникова и др.), И.А. Бунина (О.В. Сливицкая, Э.И. Денисова, Т.К. Лобанова), писателей-символистов (П.И. Тартаковский, М.В. Панов, Г.В. Цыкунова и др.). Особо следует отметить работы индийских исследователей, проявляющих в последнее время большой интерес к вопросу сопоставления литератур и фольклора наших двух стран. Среди подобных исследований – «Мотив и структура волшебной сказки (Сопоставительное изучение русских и азиатских волшебных сказок)» П. Дас, «Философские традиции в лирике Тютчева и поэзии маратхи» М. Баде, «Взаимодействие русской поэзии с художественным наследием Индии» Д. Рагхуванши, исследования, посвящённые сопоставительному анализу творчества Л.Н. Толстого и Р. Тагора (Т. Бхаттачария), Ф.И. Тютчева и Р. Тагора (А. Бандьопадхьяй, Д. Дасгупта), Ф.И. Тютчева и Нирала (Х. Панде, А. Трипатхи), многочисленные работы, посвящённые сравнению творчества А.П. Чехова и Премчанда, Р.К. Нараяна, Бонофула.

Целью нашего исследования является рассмотрение образа Индии в русской литературе от древности до XX в., а также изучение влияния индийской культуры на русскую литературу.

Задачи исследования:

- проанализировать древнерусские сочинения об Индии как начало темы Индии в русской литературе, выявить общие черты этих произведений с произведениями индийской литературы и соответствия с индийскими реалиями;

- проследить традиции древнерусской литературы об Индии в сочинениях более позднего времени;

- определить значение и место индийской темы в каждый из рассматриваемых периодов путем анализа разнообразных с точки зрения жанра и оценки индийской тематики произведений об Индии следующих авторов: М.Д. Деларю, Д.П. Ознобишина, А.А. Фета, Д.Н. Цертелева, К.Р. (К. Романова), П.Д. Бутурлина, С.Я. Надсона, Д.С. Мережковского, К.Д. Бальмонта, Н.С. Гумилёва, Э.И. Выгодской, В.П. Астафьева;

- установить историко-культурный контекст; в частности, проследить историю русско-индийских отношений;

- проанализировать и обобщить основные существующие научные подходы к теме Индии в русской литературе;

- выявить основное символическое значение образа Индии в русской литературе;

- проследить трансформацию индийских реалий в творчестве русских писателей.

Новизна исследования обусловлена тем, что данная работа – первая попытка осмыслить место индийской тематики в русской литературе на столь обширном материале. При этом древнерусская трактовка образа Индии рассматривается как источник традиции.

Основной методологической базой исследования служат труды теоретико-литературного и историко-литературного характера таких учёных, как М.М. Бахтин, В.М. Жирмунский, Д.С. Лихачёв, Ю.Н. Тынянов. Мы также обращались к работам А.Ф. Лосева, Е.М. Мелетинского, А.А. Потебни, Н. Фрая, К.Г. Юнга в связи с вопросами мифа, психологии и архетипического.

Из исследований по индологии привлекались работы Г. Бонгарда-Левина, Я.В. Василькова, А.А. Вигасина, П.А. Гринцер, Т.Я. Елизаренковой, Б.А. Захарьина, И.П. Минаева, А.В. Пименова, А.Я. Сыркина, Э.Н. Тёмкина, В.К. Шохина, В.Г. Эрмана, Р.К. Каул, З. Сардара, М. Мюллера, М. Эдвардса и др.

Поскольку исследование предполагает анализ литературы разных периодов, мы обращались к работам литературоведов как отечественных (Д.И. Белкин, А.Г. Бобров, Ю.Ю. Будникова, Д.В. Бурба, Г.Д. Гачев, Э.И. Денисова, Т.К. Лобанова, Е.Я. Люстерник, М.В. Панов, М.В. Рождественская, Н.М. Сазанова, О.В. Сливицкая, А.Д. Сухов, П.И. Тартаковский, Г.В. Цыкунова, Л.В. Шапошникова, А.И. Шифман), так и зарубежных (М. Баде, А. Бандьопадхьяй, Т. Бхаттачария, Д. Дасгупта, М. Максвелл, Х. Панде, Д. Рагхуванши, К. Синх, С. Сундарам, А. Трипатхи), так или иначе касавшихся рассматриваемой нами темы.

Объект исследования: древнерусская литература, художественные произведения XIX – XX вв., в которых затрагивается тема Индии.

Предмет исследования: образ Индии в русской литературе; восприятие и интерпретация индийских реалий русскими писателями.

Практическая значимость исследования состоит в том, что его материалы, основные положения и выводы могут быть использованы в соответствующих историко-литературных лекционных вузовских курсах и в научных комментариях к художественным текстам об Индии.

Апробация диссертации осуществлялась в форме выступлений с докладами на научных конференциях: «Regional Northern Identity: from Past to Future» – 3-я конференция в рамках международного проекта «Processes of Modernization in the Barents Region» (г. Петрозаводск, 12–14 сентября 2006 г.); VI Международная научно-практическая конференция «Рериховское наследие» (г. Санкт-Петербург, 9–10 октября 2006 г.); VI Межвузовская научная конференция «”Своё” и “чужое” в культуре народов Европейского Севера» (г. Петрозаводск, 22 – 23 марта 2007 г.).

Диссертационное исследование обсуждалось на заседаниях кафедры русской литературы и журналистики ПетрГУ, его основное содержание нашло отражение в шести публикациях.

Работа состоит из введения, четырёх глав, заключения, библиографии, насчитывающей 200 источников.
Основное содержание работы

Во «Введении» обосновывается актуальность, новизна и научная значимость темы исследования, формулируются его цели и задачи, характеризуется степень разработанности проблемы, устанавливаются методологические принципы анализа. Дается общая характеристика развития темы Индии в литературном процессе России, – от древнерусской литературы до литературы ХХ в. включительно. Предлагается краткий обзор материалов и научных трудов по данной теме.

Первая глава «Образ Индии в древнерусской литературе» разделена на два параграфа. Первый из них, «Переводная литература об Индии», посвящён анализу различных по времени написания и характеристике Индии памятникам. Анализируются «Повесть о Варлааме и Иоасафе» как произведение, являющее собой жизнеописание индийского царевича; «Сказание об Индийском царстве» как памятник, содержащий исключительно позитивную оценку Индии; «Луцидариус, или Златой бисер», сборник, относящийся к категории народных «энциклопедий», содержащий преимущественно негативную оценку индийских традиций. Мы также уделили внимание апокрифу «Хождение Зосимы к рахманам» из сборника монаха Ефросина. Особенностью этого переводного памятника является интерполяция Ефросина, в которой отражена его личная оценка образа жизни рахманов.

В «Повести о Варлааме и Иоасафе» мы уделили основное внимание притче «об инороге». Наиболее распространено мнение о ее индийском происхождении (А.Н. Веселовский, Ф. Либрехт), но некоторые исследователи считают более вероятным центральноазиатское происхождение притчи (А.И. Кирпичников, В.И. Кузнецов, И.Н. Лебедева). Мы присоединяемся к мнению об индийском происхождении притчи. Некоторые ее образы и символика могут быть объяснены только в контексте индийских традиций. Среди них — пространство, по которому бежит человек, спасаясь от инорога-смерти, прежде чем попасть в ров-мир. Учение о реинкарнациях, существующее в Индии, называет это пространство колесом сансары или цепью рождений. Два варианта притчи приводятся в «Махабхарате». Популярность «Повести о Варлааме и Иоасафе» у русских книжников, включение имен ее героев в церковный календарь, обращение Л.Н. Толстого к образам притчи и воспроизведение им в своем тексте древнеиндийского обряда при отсутствии этнографической информации («Исповедь») позволяют говорить о некой духовной общности Индии и Руси. Непосредственно об Индии «Повесть о Варлааме и Иоасафе» содержит довольно скупые сведения. Это языческая страна, царь которой, Авенир, на протяжении почти всего повествования выступает как противник христианства, но в итоге становится христианином.

В этой связи примечательно начало «Сказания об Индийском царстве»: его владыка, «царь и поп» Иоанн, заявляя о своей приверженности христианству, с самых первых строк словно бы подчёркивает разницу между собой и Авениром. «Сказание…» входило в состав сборника монаха Кирилло-Белозерского монастыря Ефросина. Некоторые произведения, включенные в сборники Ефросина, не встречаются в других рукописях и могут быть признаны его собственными сочинениями. Такова, например, характеристика рахманов в составе текста из Амартола «Хожение Зосимы к рахманам». Ефросин добавляет, что рахманы не знают «ни храмов, ни риз, ни даров, ни купли, ни продажи, ни свару, ни боя, ни зависти, ни вельмож, ни татьбы, ни разбоя». Сама по себе эта фраза выглядит более распространённым вариантом описания Иоанном своего царства: «А нет в моей земли ни татя, ни разбойника, ни завидлива человека». Можно понять, что в идеальном высоконравственном обществе мудрецов не должно и быть «ни купли, ни продажи, ни свары, ни боя, ни зависти, ни вельмож, ни татьбы, ни разбоя», но Ефросин отрицает также храмы, ризы и дары, что действительно являлось традицией индийских отшельников. Анализируемые памятники содержат переклички с древнеиндийским эпосом, что объединяет их с «Луцидариусом», характеризующим Индию, однако, исключительно негативно. Согласно тексту «Луцидариуса», жители Индии ужасны обликом и кровожадны, и автор памятника утверждает, что в Индии нет ничего, «что отвечало бы нашему целомудрию». Тем не менее, невзирая на подобную оценку «Луцидариуса», Индия в древнерусской литературе – земной рай, восхищающий не только бесчисленными богатствами, но и духовным образом жизни индийцев.

Подводя итог исследованию переводной древнерусской литературы об Индии, мы можем сказать, что её характерными чертами являются:

- утопические мотивы, допускающие ассоциацию Индии с «земным раем» (наличие несметных богатств, идеальный социальный строй);

- переклички с древнеиндийской литературой, иногда содержащие, хотя и в весьма трансформированном виде, выдержки из древнеиндийских текстов.

Второй параграф посвящён анализу оригинального произведения об Индии – «Хожению за три моря» Афанасия Никитина (XV в.). Это произведение хорошо изучено, поэтому мы останавливаемся лишь на некоторых аспектах его содержания. Из утопических мотивов, встречавшихся в переводной литературе, в памятнике имеется рассказ об огнедышащей птице «гукук», предрекающей несчастье. Описание такой птицы мы обнаружили в древнеиндийской литературе («Шримад Бхагаватам», прибл. Х в. н.э.). Данный факт, как и другие упоминания персонажей индийской мифологии, свидетельствует об интересе Афанасия Никитина к религиозно-философскому аспекту индийской культуры.

На фоне недовольства «бесерменами» и описаний собственных мытарств на индийской земле выделяется благожелательное отношение Афанасия Никитина к индусам: «...и познася со многыми индеяны и сказах им веру свою, что есми не бесерменинъ исаядешеш [Иисусовой веры] есмь христианинъ». Никитин даже идёт вместе с ними в паломничество. Индусы также благожелательны к чужеземцу: «И они не учали ся от меня крыти ни о чемъ, ни о естве, ни о торговле, ни о маназу, ни о иных вещех, ни жонъ своих не учали крыти». Это при том, что «от бесермян скрыются». «Да о вере же о их распытах все, и оны сказывают: веруем въ Адама, а буты, кажуть, то есть Адамъ и род его весь». Индусы предприняли попытку объяснить чужестранцу суть индуизма, но, поскольку теория Атмана изложена Упанишадами абстрактным философским языком, Никитину, очевидно, было сложно её понять. И в данном случае мы согласны с мнением И.П. Петрушевского, который прокомментировал эти слова как «плохо понятые путешественником объяснения индуистов, у которых не было культа Адама. Возможно, Никитин отождествил с Адамом Атмана, который, по учению брахманизма (индуизма), представляет первооснову всего существующего, мировую душу»².

Скрытого за видимым политеизмом единобожия индусов Никитин, возможно, не понял. Однако со свойственной, пожалуй, лишь индусам веротерпимостью, он высказался о том, что «Мухаммедова вера им (мусульманам) годится». Интересно также, что именно на индийской земле он пишет абсолютно беспрецедентные для средневекового христианина слова: «а правую веру Богъ ведает. А праваа вера Бога единаго знати, и имя его призывати на всяком месте чисте чисто». Учитывая любознательность русского купца, его знакомство с персонажами индийского эпоса, данное утверждение может быть услышанным и осмысленным наставлением Кришны Арджуне: «В чистом месте воздвигнув твёрдую опору для себя... сосредоточив сознание на одном, подавивший деятельность мысли и чувств, воссев на той опоре, да прибегнет он к йоге ради самоочищения»³.

Мы предположили, что данная духовная истина, открывшаяся Никитину именно в Индии (а не на земле любой другой из мусульманских стран, где он путешествовал), и явилась одной из причин того, почему путешествие своё он назвал «хожением», подтверждая, таким образом, статус Индии как святой земли.

Итак, образ Индии, представленный в древнерусской литературе, был двойственным, так как произведения об этой стране в большинстве своём не имели единодушной оценки и описывали как положительные, так и отрицательные её черты. Более поздняя русская литература усвоила из древнерусской традиции прежде всего восприятие Индии как райской земли.

История русско-индийских отношений в XVII в. характеризуется установлением торговых и, отчасти, дипломатических связей, в литературной же сфере наблюдается затишье. Поводом для всплеска интереса к Индии послужил перевод драмы Калидасы «Шакунтала» на европейские языки (1789 – англ., 1791 – нем.).

Вторая глава, «Индийская тема в русской литературе конца XVIII – середины XIX в.», включает в себя три параграфа, первый из которых – «Влияние индийской философии на немецкую мысль». И. Гете, И. Гердер, Ф. Шлегель, Ф. Шеллинг восхищенно отзывались об индийской литературе и немало способствовали тому, чтобы «индийская мысль... встала как слагаемое и фактор одного из высших творений европейской культуры – немецкой классической философии»⁴. Необходимо подчеркнуть, что «Шакунтала» была переведена Н.М. Карамзиным с немецкого языка. Поскольку русская литература на протяжении довольно долгого времени испытывала сильнейшее влияние немецкой литературы и философии, как в описываемый период, так и в последующие, вплоть до Серебряного века, мы сочли необходимым представить в нашей работе характер и процесс адаптации индийской философии германскими «духовными вождями нации» (Г.Д. Гачев). Если древнерусская литература сумела воспринять и усвоить образ Индии и связанные с ней особенности почти на уровне интуиции, то немецкая культура восприняла индийские реалии на уровне разума. И поэтика, и философия, усвоенные немецкими романтиками, сказались, в частности, на творчестве Ф.И. Тютчева и, впоследствии, русских символистов.

Во втором параграфе, «Восприятие индийской литературы в России. Особенности произведений русских авторов на индийские темы в литературе романтизма», мы уделили внимание процессу зарождения и развития интереса к индийской культуре в России, а также индийской тематике в русской литературе первой половины XIX в. Для анализа были избраны наиболее ранние, малоизученные и различные по происхождению тексты: вольное переложение отрывка индийской драмы, подражание и оригинальная поэма на индийскую тему. Авторы рассматриваемых произведений обладали разной степенью дарования, при написании своих текстов руководствовались разными целями, и мы сочли, что эти факторы будут способствовать объективности анализа.

Известно, что интерес к Востоку – одна из черт романтизма. Следование застывшим канонам романтической поэтики привело в ряде случаев к возникновению «книжного, экзотического, придуманного Востока, Востока формул, а не образов, Востока штампов, а не живых примет»⁵. Для многих поэтов индийская тематика являлась формальной сменой привычных декораций на экзотические. Причём зачастую, добавляя в текст произведения экзотическое слово или понятие, автор не задумывался о том, какой смысл оно несёт на родине и в каком контексте может быть использовано. Данные замечания иллюстрирует переложение отрывка из Шудраки «Вазантазена» (1832) Д.П. Ознобишина. В тексте, например, присутствуют такие яркие символы ориентальной поэтики, как соловей и роза, но, использованные не слишком удачно, они не вызывают требуемых ассоциаций. Более того, применение столь характерных образов поэзии мусульманского Востока не совсем оправдано в произведении, претендующем на то, чтобы быть пусть даже вольным переложением драмы индуистского автора. Шудрака – индус, а индуистская поэтика не предполагает таких символов, как соловей или роза; в древнеиндийской поэзии разработан целый ряд своих характерных образов. В этом отношении «Эротические станцы индийского поэта Амару» (1833) М.Д. Деларю несут гораздо более выраженный именно индуистский колорит, поскольку автор, создавая свои тексты, в основном придерживался оригинала. Попытки же отхождения от него, как в случае со стихотворением «Новобрачная», грешили недостатком знаний (в частности, свадебных традиций). Кроме того, основная черта поэзии Амару – стремление откровенно рассказать об удовольствиях любви, и страсть женщины здесь ничуть не меньше страсти мужчины. В стихотворении же «Новобрачная» русский автор подменяет страстность женщины робостью невесты. Пылкая влюбленная Амару «не сдержалась», «прильнула к желанным губам, запылав от страсти», в то время как новобрачная М.Д. Деларю с чистейшей страстью и невинной простотой лишь тихонько приближает свои уста к щеке супруга. В оригинале стихотворение заканчивается строкой, которую русский поэт целомудренно заменил многоточием.

На примере рассмотренных текстов мы сделали вывод, что поэзию индийской тематики первой половины XIX в., помимо недостаточности знаний реалий и традиций, отличало неразличение и смешение индуистской и мусульманской топики, каждая из которых обладала характерными особенностями. Такое смешение происходило оттого, что индийская тематика в русской поэзии рассматриваемого периода являлась лишь частью «ориентального» её направления, и в этом качестве не обладала ярко выраженными чертами, несмотря на то, что некоторые авторы (в частности, Д.П. Ознобишин) занимались восточными языками.

Поэма А.А. Фета «Саконтала» демонстрирует иное осмысления индийской тематики. Стилистика произведения не только лишена всякого налёта «ориентальности», но и – благодаря церковно-славянской лексике – несёт подчёркнуто христианский колорит: лик, око, чело, алкал, глава, незлобивые сердцем, благоуханный елей, маслины тучной младые побеги, ветвью благовонной мирты. Сам образ Саконталы, «прекрасной, милой сердцу царицы Индии», окружён ореолом благодати. Кроме имён «Саконтала» и «Викрама» и «обозначения» старца как брамина в поэме нет ничего общего с индийской тематикой или поэтикой. Символичны дары брамина царице, но символика их не индийская: в первый раз брамин приносит ей цветы, во второй раз – драгоценный камень в ящике из чёрного дерева и в третий раз – снова цветы, с положенными сверху ветвями пальмы, оливки и мирта, являющимися христианскими символами божественности и обретения рая. «Статус» царицы Саконталы как святой А.А. Фет утвердил ещё и тем, что «захоронил» её, а не «сжёг», как обычных людей. В индуизме такая привилегия отводится только святым, и их могилы (самадхи) считаются чудотворными. Художественное сознание поэта, сделав героиню индийской царицей, возвращает читателя к древнерусскому восприятию Индии как страны благословенных. И в этом смысле поэма «Саконтала» является ярким примером продолжения древнерусских традиций в произведениях об Индии нового времени.

В третьем параграфе, «Отношение к Индии и её культурному наследию в свете проблемы “Запад – Восток”: западники и славянофилы», мы попытались объяснить возможные причины «переферийности» индийской темы в русской литературе первой половины XIX в. Одна из них – преимущественно негативная оценка индийской культуры её «первооткрывателями» – англичанами. Полное совпадение с их точкой зрения мы обнаружили в статьях В.Г. Белинского – авторитетного и, безусловно, формирующего мнение читателей критика. Отзывы В.Г. Белинского об индийской культуре повторяют негативные суждения англичан вплоть до дословных соответствий: «мусульмане», «обычай», «младенчество», «застой» – идентичны даже параметры сравнения. Причиной категоричности В.Г. Белинского могут являться его ориентированность на социальную тематику в литературе и критическое отношение к романтизму, так часто использовавшему тему Востока.

Неприятие индийской культуры высказывают П.Я. Чаадаев и А.И. Герцен. Споры западников и славянофилов, поиски Россией собственного пути в некоторой степени объясняют непопулярность темы Индии в литературе данного периода. Показательно, что поэты первого ряда, признанные мастера подражаний и мастерского обращения с восточной поэтикой (А.С. Пушкин, М.Ю. Лермонтов), не делали индийскую тему центральным объектом своего творческого интереса. Не обращался к индийским мотивам и восхищённый «Сакунталой» Ф.И. Тютчев: его перевод из Гете – единственное произведение на индийскую тему. Мы считаем, что данный факт может быть объяснен и недостатком фактической информации об Индии и ее культуре. Продолжатель пушкинских традиций взаимодействия с восточной тематикой А.А. Фет обращается к Индии отнюдь не в ориентальном ключе, что выглядит весьма знаменательным на фоне пусть даже и не столь явного почвенничества поэта.

Таким образом, в литературе первой половины XIX в. индийская тема привлекала внимание преимущественно поэтов романтического направления, являлась, в основном, частью поэзии ориентальной. Вместе с тем древнерусское восприятие Индии как воплощения утопического христианского идеала также находит своё отражение – в образе Саконталы А.А. Фета. В своем произведении А.А. Фет объединил собственно Восток, Восток индийский, с Востоком православным. Этот подход останется актуальным для русской литературы и в дальнейшем. Западническое отождествление Индии с Востоком мусульманским в последующей литературе продолжения не имело и отжило вместе с романтизмом.

Третья глава, «Интерес к Индии в русской литературе второй половины XIX – начала ХХ в.», объединяет два параграфа, в первом из которых, «Источники знакомства с индийской культурой и их общее влияние на культурную жизнь России второй половины XIX в. Теософское общество» осуществляется обзор основных фактов, характеризующих развитие русско-индийских отношений и влияющих на интерес к индийской культуре и философии в частности. Теософское общество и Е.П. Блаватская сыграли основополагающую роль в усилении интереса к индийской культуре, что самым непосредственным образом отразилось на литературе. С учением теософов были знакомы А.А. Фет, Л.Н. Толстой, К.Д. Бальмонт, Н.С. Гумилёв, Вяч.И. Иванов и другие авторы. Основной труд Е.П. Блаватской «Тайная доктрина» (1888) имел своим подзаголовком пояснение: «Синтез науки, религии и философии». Подобная характеристика как нельзя лучше отвечала духовным запросам времени «новорелигиозного» и «мистического миросозерцания»⁶. Популярность теософского общества у интеллектуалов России этого времени была столь велика, что заменяла порой интерес к традиционному православному учению. Принесенные теософским обществом идеи восточных религий и, в первую очередь, буддизма, получили широкое распространение, в том числе среди писателей.

Популярность буддизма привела к появлению в русской литературе целого пласта произведений. Мы включили в наше исследование рассмотрение данного аспекта и посвятили ему второй параграф: «Осмысление некоторых аспектов буддизма и образа Будды в русской поэзии рубежа XIX – XX вв.».

На примере произведений поэтов Д.Н. Цертелева, К.Р. (К. Романова), П.Д. Бутурлина, С.Я. Надсона и Д.С. Мережковского мы пришли к выводу, что буддийская тематика в русской поэзии была весьма разнообразной и демонстрировала как неприятие буддизма (К. Р.), так и соответствие его внутреннему миру автора (Д.Н. Цертелев). Некоторые произведения отличали «пессимистичное» толкование восточного учения (П.Д. Бутурлин), характерный для первой половины XIX в. недостаток знаний индийской мифологии (Д.Н. Цертелев) и отсутствие восточного колорита и образности в произведениях, их предполагающих («Баядера» П.Д. Бутурлина). Основной причиной популярности темы буддизма является ее соответствие духовным запросам времени. Об этом свидетельствуют произведения таких авторитетных поэтов, как С.Я. Надсон и Д.С. Мережковский.

Ожидание вождя, пророка в «противоречивое время безверия и стремления избавиться от него любой ценой» (Г.А. Бялый) является темой ряда произведений С.Я. Надсона. Образ Будды в отрывках его неоконченной поэмы «Три встречи Будды» (1885) впитал черты личности, ассоциирующейся в авторском понимании с пророком, и это подтверждают примеры из его поэзии. Герою стихотворения «Изнемогает грудь в бесплодном ожиданьи...», например, нужны были «горячечные речи», «огонь, горячка исступленья» в устах пророка. И мы видим их в описании разговора будущего Будды с попугаем: даже «тихо шепча» ласковые речи птице, он «весь дрожал и разгорался». Некое безумие также подчёркивается перепадами настроения героя, то «грустящего», то «загадочно смеющегося».

В стихотворении Д.С. Мережковского «Сакья-Муни» (1885) изображен человек, осмелившийся объявить себя равным Богу. Финал стихотворения (преклонение статуи с алмазом перед людьми) может также символизировать светоносный дар Бога людям в форме нового учения (поскольку алмаз был на статуе Будды), провозглашающего величие человека. Помимо философии буддизма, в произведении находят отражение и философия Ницше, и представления символистов о писателях своего направления как о демиургах.

Буддийской теме посвящали свои произведения и такие авторы, как П.А. Каленов, Н.С. Гумилёв, Л.Н Толстой, К.Д. Бальмонт и др. Их сочинения были различными как по объёму, так и по характеру восприятия восточного учения, но, несмотря на духовную направленность темы, не явились продолжением традиционного, древнерусского восприятия Индии, поскольку говорили скорее о различии, чем об общности духовного идеала двух культур.

Почти всеобщее увлечение индийской тематикой на рубеже XIX–XX вв. не позволяет проанализировать творчество всех обращавшихся к ней художников. Следующий параграф исследования, «Творчество К. Бальмонта», мы посвятили наследию лишь одного поэта в силу ряда причин. К. Бальмонт – первый русский поэт, посетивший Индию, автор не только многочисленных произведений об Индии, но и переводов древнеиндийских памятников. Индия и её философское наследие занимали значительное место в творчестве разностороннего К.Д. Бальмонта, о чём свидетельствуют его многочисленные стихи, переводы, статьи, переписка. Произведения К.Д. Бальмонта на индийские темы отличали осведомленность и понимание сути описываемых явлений (стихотворения «Майя», «Индийский мудрец» и др.).

Мотивы обожествления, служения, литургии – ключевые в поэзии К.Д. Бальмонта. Желание придать оттенок божественности даже неприглядным сторонам человеческой личности реализуется поэтом в контексте индийской философии: воспевание зла, уродства оправдывается всеприятием, присущем индуистским и буддистским писаниям. Философское утверждение «Neti neti» («Не то, не то»), употребляемое для обозначения лишённого качеств Абсолюта, поэт использует для описания собственного опыта, не противореча, однако, основному смыслу фразы:

Есть мудрость, но жизнь не распутал никто,

Всем мудрым, всем мертвым скажу я: «Не то!»

Есть что-то, что выше всех знаний и слов,

И я отвергаю слова мудрецов,

Я знаю и чувствую только одно,

Что пьяно оно, мировое вино.

Стихотворения эротической тематики («Путь правды», «Йони лингам») также насыщены индийской образностью. К.Д. Бальмонту было необходимо ощущать мировой размах описываемых им явлений, и поэтому течка кабарги воплощает в его стихе вселенский принцип, объединяющий «в одном любовном запахе и рае / Сибирь, Китай, Тибет и Гималаи» («Шествие кабарги»).

Несмотря на то что Индия описывалась К.Д. Бальмонтом как «свет», «святыня» и «девственная мать», её древнерусский образ не получил развития в творчестве поэта. Индия является для поэта «страной мечты», но в этом сказывается влияние немецких романтиков. Особенно ярко оно выражено в стихотворении «Розы», где мы встречаем мотив «голубого цветка», цветка мечты – наследие Новалиса.

Продолжение же древнерусской традиции мы рассматриваем в заключительном параграфе данной главы, «Образ Индии в творчестве Н.С. Гумилева».

На фоне практически всеобщего увлечения индийской тематикой творчество Н.С. Гумилёва, несмотря на интерес писателя и к востоку, и к теософии, являло собой, на наш взгляд, наиболее яркое продолжение древнерусской литературной традиции восприятия Индии как «страны духа» и «райской земли». Образ Индии Н.С. Гумилева сродни образу Индии Н.А. Клюева, объединявшего в планетарности своего «избяного космоса» «пастушескую правду с магической мудростью; Запад с Востоком»⁷. Индия – сказка, рай, виденье – неотъемлемая часть русского сознания. Своеобразное творческое объяснение Н.С. Гумилёвым этого феномена мы обнаруживаем в его стихотворении «Северный Раджа» (1908). В стихотворении «Заблудившийся трамвай» (1919) Индии отводится особое место как «стране духа»: «Видишь вокзал, на котором можно / В Индию духа купить билет?» К творчеству Н.С. Гумилева мы обращаемся и в следующей главе, поскольку одно из произведений поэта явилось важным связующим звеном в преемственности древнерусской традиции описания Индии.

Глава IV, «Индия в русской литературе ХХ в.», включает в себя два параграфа. В параграфе первом, «Советско-индийские отношения первой половины ХХ в. и их отражение в литературе. Повесть Э.И. Выгодской “Опасный беглец“», дан краткий экскурс в историю советско-индийских политических отношений. Дополнительное идеолого-политическое звучание, которое приобрели отношения между двумя странами в первой половине ХХ в. в связи со сменой власти в России и обретением Индией независимости, оказало влияние и на литературный процесс. Путевые заметки и статьи, посвященные Индии, не только рассказывали о тяжелой жизни индийского трудового народа, но и критиковали существующий в Индии государственный строй и политику её правительства. Революционная тематика литературы об Индии приветствовалась и поощрялась, даже если произведение не выдерживало критики с художественной и исторической точек зрения. Примером подобного сочинения служит повесть Э.И. Выгодской «Опасный беглец» (1947), рассказывающая о восстании сипаев 1857 г.

В произведении допущено довольно сильное искажение действительности как в бытовых, так и в кастово-религиозных вопросах. Жестокость колонизаторов, лояльность и терпеливое страдание индийцев высвечены максимально остро, и в целом можно отметить, что повесть носит революционно-пропагандистский характер. Подчеркивается общность русского и индийского народов, отмечаемая империалистами-захватчиками: «Дели, как Севастополь, – говорили в британском лагере. – Чем дольше стоит, тем больше защитников приходит к нему на помощь». Заявленная в предисловии «верность историческим данным» не подтверждается. Однако повесть полностью соответствует политическим запросам своего времени: произвол угнетающих, праведный гнев угнетаемых, революционная ситуация и восстание, возглавляемое человеком из низкой касты, главным героем произведения. Э.И. Выгодская смещает ценности древней, традиционной Индии, связывая будущее этой страны не с высшей образованной частью общества – брахманами, а с его низшими слоями (индийский «пролетариат»). Брахманка Батма, умершая в начале повести, олицетворяет собой «отмирающее» «косное» прошлое Индии; её муж, мятежник Инсур, представитель низкой касты – революционное настоящее; их дочь Лела, рождённая от смешанного брака и потому получившая статус неприкасаемой, человека вне каст, – будущее свободной Индии. Эта выведенная автором «формула» «прогресса» и является главной идеей книги. Таким образом, повесть «Опасный беглец» является произведением, отражающим требования своего времени «на индийском фоне».

Тема Индии-рая также продолжает своё существование в ХХ в., что отмечается нами во втором параграфе главы: «Рассказ В. Астафьева “Индия”».

Согласно данным библиографических справочников по творчеству В.П. Астафьева, публикаций, целиком посвященных рассказу «Индия» (1965), до сих пор не выходило, но в диссертационных работах и статьях некоторых исследователей произведение рассматривалось в рамках определенных тем⁸. При анализе данного текста принято говорить о столкновении реальности и мечты (Ф.А. Пономарёв), о недосягаемости идеала (Б.М. Юдалевич). По утверждению М.В. Рождественской, в рассказе «Индия» соединены элементы апокрифических видений рая и агиографического жанра. Присоединяясь к мнению М.В. Рождественской, мы рассматриваем этот рассказ в контексте творчества литературных предшественников В.П. Астафьева, поддерживающих древнерусскую традицию восприятия Индии, в первую очередь Н.С. Гумилёва.

Рассказ «Индия» имеет такую сюжетную организацию, которая характеризуется взаимопроникновением реалистического и символического планов. Чудесная находка – обертка от мыла с изображенными на ней принцем, тигром и пальмами – обозначенная Сашей, главной героиней рассказа, как «Индия», превращает героиню реалистического сюжета Сашу Краюшкину в великомученицу Александру сюжета символического. «Агиографический» характер героини подтверждается описанием добровольного одиночества Саши, «отвращения от игр»⁹, свойственного героиням житий.

Рассказ В.П. Астафьева, как установлено нами, обнаруживает удивительные соответствия со стихотворением Н.С. Гумилёва «Девочка» (1917). Его героиня также однажды узнала, «Что есть Индия – чудо чудес, / Что есть тигры и пальмы святые».

В обоих произведениях чётко обозначен мотив горя, сопряжённый с мечтой. «Иногда ты смотрела на море, / А над морем сходилась гроза. / И совсем настоящее горе / Застилало туманом глаза» (Н.С. Гумилев). Саша, приходя на пожарище, «щемливо думала о чём-то своем, печалилась, прижавшись за черным бревном. Иногда даже слезы закипали в тихой, сжавшейся от горя душе девочки» (В.П. Астафьев). Саша, выражаясь словами из стихотворения Н.А. Клюева, «чаяла несказанное», поэтому в итоге и обрела «Индию в красном углу».

Мы рассматриваем и некоторые другие образы, объединяющие два произведения, в том числе образ звезды: в предсмертном видении Саши «алмазная» звезда сияет «ослепляюще остро», в стихотворении «Девочка» она изображена как «слепящая» и «прорезающая тьму». И хотя у Н.С. Гумилёва звезда – это сама девочка, ставшая для героя воплощением мечты, налицо интерпретация символа в обоих произведениях как посредника между мирами реальным и идеальным. Однако у Н.С. Гумилёва мечта не находит своего воплощения, вырождаясь и растворяясь в мире действительности. В.П. Астафьев же воплощает её посредством «уведения» из этого мира, противопоставляя гумилёвскому образу жизни – душной могилы образ смерти – обретения рая. Таким образом, представления В.П. Астафьева об идеале, о «запредельном» и непостижимом оказались связаны с образом Индии. По сути, писатель воплотил в этом произведении древнерусские традиции в изображении Индии, но промежуточным звеном в такой интерпретации этого образа для него явилось стихотворение Н.С. Гумилева.

В «Заключении» кратко изложены основные результаты исследования.

Исследование показало, что Индия и её реалии отражались в произведениях русских писателей с большей или меньшей степенью достоверности, с течением времени увеличивалось количество разрабатываемых на «индийской почве» тем. Среди них – отрицание Индии как страны вековых суеверий и предубеждений, противопоставление христианства индийским религиям, буддийская топика, эротические темы, сакрализованные контекстом индийской культуры, коммунистическая вера в светлое будущее отсталой Индии. Многие из них не получали своего развития в дальнейшем и отживали вместе со своей эпохой. Однако древнерусский образ идеальной Индии оставался неотъемлемой и неизменной частью русской литературы на протяжении всей ее истории.

Научные публикации по теме диссертации:

1. 
   Фисковец Е.В. Индия в лирике К. Бальмонта (на материале стихотворения «Майя») // Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского. – 2009. – № 6 (2). – С. 116–120. (Издание из списка, рекомендованного ВАК РФ.)
   
2. 
   Фисковец Е.В. Природа символического в рассказе В.П. Астафьева «Индия» // Ученые записки Петрозаводского государственного университета. Серия: общественные и гуманитарные науки. – 2011. – № 1 (114). – С. 53–56. (Издание из списка, рекомендованного ВАК РФ.)
   
3. 
   Фисковец Е.В. Суждено ли встретиться близнецам? Размышления о мировом единстве на сравнительном примере литературных памятников Запада и Востока // Культура и время. – 2007. – № 1. – С. 140–149.
   
4. 
   Фисковец Е.В. Хожение за три моря Афанасия Никитина: Индия глазами русского путешественника // «Своё» и «чужое» в культуре народов Европейского Севера»: Материалы 6-й межвузовской научной конференции. – Петрозаводск: ПетрГУ, 2007. – С. 66–69.
   
5. 
   Fiskovets Elena. The North facing the Orient: India in the ancient Russian fictions // Studies in Northern European Histories 4. Challenges of Globalization and Regionalization. Proceedings I from the conference Regional Northern Identity: From Past to Future at Petrozavodsk State University. Lulea: Lulea University of Technology, 2007. P. 135–141.
   
6. 
   Фисковец Е.В. Стихотворение А.С. Пушкина «Пророк»: опыт прочтения в контексте рериховского мировоззрения и индийской философии» // Рериховское наследие. Т. 6: 150 лет школе выдающегося петербургского педагога-просветителя К.И. Мая; Проблемы сохранения культурного наследия в чрезвычайных ситуациях. – СПб.: Рериховский центр СПбГУ, 2008. – С. 298–306.