Flatik.ru

Перейти на главную страницу

Поиск по ключевым словам:

страница 1страница 2страница 3страница 4

Пожалуй, лишь сын известного советского деятеля Ураза Джандосова решился на весьма интересный и серьезный анализ сложнейшей ситуации взаимодействия большевистской доктрины социализма с этнополитической культурой казахов. Он справедливо указывает на сомнительность доказательной базы материалов следствия по делам националов в качестве источников и неправомерность распространившегося в казахской историографии искусственного сближения идейных позиций деятелей движения Алаш и первой когорты казахов-большевиков, выступавших с критикой радикализма советских преобразований в республике (С. Ходжанов, С. Садвокасов, У. Джандосов). Следует отметить и важный вывод А.Джандосова: национальные компоненты политической позиции таких казахов-коммунистов, проявивших себя как социальные реформаторы, были увязаны с социалистической идеей, как привлекательной формулой мирового общественного прогресса.

Не менее ценны и его указания на такие слабости казахстанской историографии советской истории, как отрыв в освещении конкретно-исторических сюжетов от общесоветского контекста политической борьбы и эволюции властного режима, сводимого к злодеяниям единственного «посыльного» из злонамеренного Центра – Ф.И. Голощекина; признание национальной доминанты обязательной методологической нормой историописания при «аллергии» на классовые принципы большевизма; устойчивость традиционных социальных взаимосвязей и отношений, «перекочевавших» в советскую систему управления из дореволюционной (наиболее яркий пример – аткаминеры и лжебельсенды [11]); поверхностное и прямолинейное толкование термина «советизация» лишь в увязке его с известным голощекинским постулатом о казахском ауле; пренебрежение анализом роли и влияния социалистических идей в среде казахских национальных демократов. Джандосов считает, что уже в 1927 г. Сталин совершил поворот от ленинской национальной политики к русской национально-государственной традиции с коммунизированной великодержавностью. Автор прав, что соединение этнического и классового в социализме националов на примере Казахстана, выраженное в т.ч. в политической биографии У.Джандосова, остается малоизученной и весьма актуальной для историографии советского общества темой [21. С. 56-132]. Заметно вольное и невольное игнорирование сюжетов, идей и выводов, которые обнажают общность или сходство проблем советской модернизации и системы управления в республиках и регионах. Практически не признаются факты и возможности компромиссов и тем более конструктивных совместных действий и взаимодействия местных и центральных аппаратов и их представителей при решении близких по целям, характеру и методам или общих задач развития объективно единого социально-экономического и политического организма, сложившегося задолго до образования СССР.

Одной из самых активно живописуемых страниц советской истории является коллективизация и связанный с нею ужасный голод в Казахстане (Великий джут) [53]. Комиссия, созданная в 1992 г. при Президиуме Верховного Совета Республики Казахстан, провела большую работу исследованию обстоятельств и причин голода. Опубликованы многочисленные исследования на русском и казахском языках. В столице Казахстана Астане в июне 2012 г. открыт памятник жертвам массового голода в связи с 80-летием трагедии. Как указывают представители власти, вследствие голода, а также от различных заразных заболеваний в 1930-е гг. погибло 2580000 казахов, 800 тысяч эмигрировали в другие страны. Из проживавших в республике представителей других народов от голода умерли 11% украинцев, 6% русских, 8% узбеков, 13% уйгуров, 10% татар, 11% немцев [46].

Между тем, не менее трагичным был голод начала 1920-х гг., когда, по данным известного казахстанского демографа А.Н. Алексеенко, потери казахского населения составили 414 тыс. чел. (18,5% титульного этноса), а поголовья скота – на 46,5%. А.М. Мамырханова указывает, что всего в 1921-1922 гг. население республики сократилось на 876201 чел. Демограф М.Б. Татимов подсчитал, что со времени восстания 1916 г. вплоть до окончания массового голода в 1922 г. погибло 850 тыс. казахов и 200 тыс. бежало за пределы родины [6]. Основными причинами этого голода в 5 губерниях республики, охватившего более 2,3 млн. чел., называются экономические, природно-климатические и политические. В то же время показано, что при слабости и молодости органов советской власти, крайней неразвитости инфраструктуры и межрегиональных связей, обострения политической борьбы все же была создана достаточно эффективная организация борьбы с голодом и его последствиями, управляемая из Центра и обеспечившая большую помощь властей РСФСР [37].

Коллективизация же обернулась насилием власти над народами СССР: «страдали не только казахи. Но все же, надо согласиться, такой массовой гибели одного народа вследствие силовой политики государства, когда нация теряет почти половину, пока не знает человеческая история. Демографы констатируют тот факт, что если в те годы не было бы массового голода, в настоящее время численность нашего народа могла бы составить 45 – 50 миллионов человек», - заявил в запросе к премьер-министру РК К. Масимову сенатор М. Бактиярулы 5 апреля 2012 г. Он предложил установить памятники жертвам массового голода во всех областных центрах страны [59]. Общественная чувствительность к этой теме поддерживается подобными заявлениями и публикациями историков и журналистов, которые, в свою очередь, не могут оставаться в стороне от темы, ныне наиболее сильно эксплуатируемой, наряду с репрессиями, т.н. нацпатами (национал-патриотами). Так, в 2009 г. научно-практическую конференцию, посвященную голоду, провел Союз писателей Казахстана.

Как справедливо отмечает А.Н. Алексеенко, «события эти часто рассматриваются излишне эмоционально, иногда в угоду политической конъюнктуре, что вольно или невольно искажает истину». Констатируя разброс мнений казахстанских историков и демографов по поводу количества пострадавших от голода казахов, он отметил тенденцию к постоянному увеличению числа жертв и несуразности в подсчетах ряда авторов [7]. В частности, Т.Омарбеков, отрицая правомерность термина «геноцид», называл цифру: от 1700 тысяч до 2200 тысяч казахов. С ним согласен и директор Архива Президента РК В.Шепель. М. Татимов настаивает на признании геноцида и считает, что погибло 2300 тыс. казахов и 200 тыс. представителей других национальностей. Его поддерживает главный редактор журнала «Простор» В. Михайлов, несколько раз издавший книгу «Великий джут» [60].

Алексеенко на основе собственных достаточно убедительных исследований доказывает: с учетом всех возможных поправок потери казахского населения составили 1840 тыс. человек или 47,3% от численности этноса в 1930 г. И если голод являлся причиной резкого сокращения численности населения, то миграции компенсировали убыль и способствовали некоторому его увеличению [7]. Не поддаваться эмоциям и признать участие разных социальных и этнокультурных групп в политике репрессий предлагает и американский специалист по Казахстану М.Б. Олкотт, считающая, что голод унес от трети до половины казахов: «Бремя ответственности за реализацию политики коллективизации и последующий голод должно быть распределено среди многих из тех, кто служил партии, с самого высокого уровня до самого низкого. Все они в той или иной степени продолжали проводить политику, которая, как им было известно, приводила к значительным человеческим потерям от голода» [19].

На Международной научной конференции «Голод в Казахстане: трагедия народа и уроки истории», прошедшей в Астане 31 мая и 1 июня 2012 г., директор Института истории государства Комитета науки МОН РК Б. Аяган отметил, что численность казахов в республике в 1926 г. составляла 3 628 000 чел. Следующая перепись 1939 года показала, что народ потерял 1 300 000 чел., т.е. около 36% всей численности. По подсчетам ученых, с 1929 по 1931 гг. в Казахстане произошли 372 восстания, в которых участвовали более 80 тыс.чел. Голод продолжался примерно до 1938-1939 гг. - получения нового урожая и установления спокойствия в степи. Часть казахов, перекочевавших в Россию, тогда вернулись на родину. Аяган заявил: «Масштабы трагедии были столь чудовищны, что мы с полной моральной ответственностью можем обозначить ее как проявление политики геноцида. Такая констатация вытекает из строгих норм международного права, зафиксированных в Международной конвенции “О предупреждении преступления геноцида и наказаний за него”». В коллективной монографии «Правда о голоде 1932-1933 годов» подчеркивается, что «Великий голод 30-х гг. в Казахстане действительно предстает как величайшая народная трагедия и национальная катастрофа, невиданная прежде в истории казахского народа и других народов Казахстана», когда с 1926 по 1939 гг. численность казахов уменьшилась на 36% (1300 тыс. чел.), что явилось «результатом политики, привнесенной извне». В заключении отмечено также, что, как и голод на Украине, Великий Голод в Казахстана признан геноцидом многими странами официально, включая США, Канаду, Австралию, большинство стран Латинской Америки и Восточной Европы [17].

Издание трехтомника историков России, Казахстана и Белоруссии «Голод в СССР. 1929-1934 гг.» завершится в 2013 г., но аккумуляция материалов и данных по этой важной проблеме, безусловно, останется одним из важных направлений казахстанской историографии.

С голодом и социалистическими преобразованиями тесно связан вопрос о миграциях советского периода. Эта тематика стала отдельным направлением историографии РК [8]. Казахстанские историки изучают в т.ч. и историю концлагерей, разных групп оказавшихся по воле государства на территории республики [37]. При оценке миграционных процессов ученые обращают внимание на изменения в этническом составе населения Казахстана, региональный срез динамики миграций, решающую роль государства. Так, академик РК М.Х. Асылбеков считает: социально-политические кампании советской власти привели к тому, что казахи на своей исконной территории оказались в национальном меньшинстве. З.Ж. Марданова ссылку в Казахстан рассматривает в контексте «репрессивной и колонизационно-освоенческой политики советского государства, во многом наследованной от царской России». Как карательная мера по ходу реализации она планомерно приобретала новые качества спецколонизации, а территориальный потенциал Казахстана выдвинул его на ключевые позиции в репрессивно-освоенческой стратегии государства. Казахстан стал уникальной макрогеогрфической зоной, на территории которого пересекались и взаимодействовали все миграционные потоки. При этом с 1931 г. исходный административно-репрессивный фактор ссылки как составной части комплекса мероприятий по поддержанию тоталитарного режима по ходу ее реализации уступил экономическому приоритету, а сама ссылка приобретала качества спецколонизации. Средства, затраченные на принудительную миграцию, при ее иррациональном характере не оправдались [9].

Г.М. Мендикулова, Б.Ж. Атантаева и Б.О. Жангуттин приводят массу полезных и новых статистических данных и систематизированные материалы о динамике, направленности, социально-демографических последствиях миграционных процессов, в т.ч. в советское время. В зависимости от обстоятельств и причин, инициирующих миграции (в связи с голодом, неурожаем и джутом, коллективизацией, эмиграцией в Китай ссыльнопоселенцев в 1950-е гг., освоением целины, полиэтничной миграцией из

Китая в начале 1960-х гг. и др.), - считает Атантаева, - Советское государство оказывало необходимую помощь в переезде и устройстве репатриантов на новом месте [10. С.35].

Жангуттин также усматривает преемственность колонизационной политики Российской империи и Советского государства, направленной на освоение ресурсов республики. Россия являлась центром, миграция из которого в значительной мере влияла на социально-экономическое и демографическое развитие Казахстана. Им впервые проведен детальный анализ миграционных потоков славянского населения в Казахстан в 1930-1950-е гг.; впервые в казахстанской историографии военный плен рассмотрен как форма миграций. Автор установил, к примеру, что в состав депортированных в 1940-е гг. входили и русские: немцев Поволжья - 4.739 человек, народов Северного Кавказа - 301, народов Крыма -182, калмыков-8 и т.д. На спецпоселении оставались поляки, в 1936 г. составлявшие 79,8% данного контингента. Значительной была численность «ОУНовцев» - 7 235человек (17,8%,), в т.ч. 1714 мужчин, 3 451 женщин, 2070 детей в возрасте до 16 лет. В 1954 г. 85% прибывших из Китая составили русские. Историк отмечает: славяне играли важную системообразующую, интегрирую­щую роль в обществе, в функционировании и развитии единого экономического комплекса, в образовании и т.д. К началу 1990-х гг. постепенно обозначились новые тенденции: изменялась численность населения, повышался удельный вес количества казахов, рос их общеобразовательный уровень, обострялась ситуация на рынке труда. Распад СССР привел к резким деформациям в статусе славянского населения, в его «самочувствии» по­являются дискомфортные черты. «Мно­гие представители славян не ощущали себя полноправными гражданами в новых независи­мых государствах, испытывали тревогу за свои социально-экономические, национально-культурные права и интересы. В этом плане наша республика не оказалась исключением».… наметилась тенденция роста отрицательного сальдо миграции [25. C. 20-35].

Весьма значительное внимание в казахстанской историографии занимают различные аспекты этнополитики, развития этнических групп, межэтнических коммуникаций, причем практически все этнические общности и группы, населяющие Казахстан даже с весьма далеких времен, определяются как диаспоры [18]. В интерпретации этнополитики по отношению к казахам неизменным при этом остается страдательный залог. Типичным образцом подобного рода работ являются труды Ж.У. Кыдыралиной, которые демонстрируют специфику современных этноидентификационных и социально-политических процессов в среде гуманитарной интеллигенции РК. Автор показала поэтапное развитие и эволюцию форм, событийную канву этнополитических и этнокультурных конфликтов с властью социально активной части казахского общества, показала специфическое преломление общегосударственной практики подавления инакомыслия и этнокультурной самобытности в Казахстане в советское время. Важным достоинством ее работ является внимание к проблемам этнических меньшинств, конфессионального развития разных групп казахстанского общества в советский период.

Кыдыралина старается проследить качественную эволюцию этнического самосознания, прежде всего на примере казахской интеллигенции начала прошлого века, в т.ч. в проявлениях идеологии тюркского единства в эмигрантской среде, приводит сведения о дискуссиях по поводу методов и содержания модернизации в рамках создания мобилизационной экономики, о деятельности легальных, полулегальных и подпольных «националистических» организаций и групп в советском Казахстане и др. При этом попытки «правоверных коммунистов» из националов добиться адекватного специфическим условиям Казахстана баланса прав и полномочий с центром преподносятся как борьба за независимость. Реконструируя конкретно-историческую картину трансформации повседневной праздничной культуры, коренизации кадров, письменности, просвещения в рамках идеологии советского интернационализма, историк базируется на источниках из ранее закрытого архива КГБ СССР. Столь тяжелые психологически документы подчас серьезно влияют на историческое сознание и выводы исследователя. Данные спецсообщений о враждебных проявлениях со стороны лиц, высланных из Чечено-Ингушской АССР; «о настроениях, негативных процессах и автономистских проявлениях» со стороны советских немцев, в среде русского казачества, крымских татар, турков-месхетинцев; творческой уйгурской интеллигенции, ранее проживавшей в Китае; о «проявлениях политической активности немцев» в Целиноградской и Кокчетавской областях, о «состоянии пропаганды и внедрении прогрессивных традиций и обычаев в быт трудящихся», о религиозной обстановке, о мусульманских обрядах и праздниках в республике и т.д. оказывают мощное давление на авторский текст.

Концептуальные проблемы изучения проблем этничности и этнополитики, характерные для историографии бывшего СССР, отразили неточности и противоречия в некоторых определениях и оценках Кыдыралиной. Так, термин «красный террор» использован применительно к 1937-38 гг., хотя в историографии он давно закрепился за

периодом гражданской войны 1918-1920 гг. [32. С.252]. Этническое сознание не всегда сопровождается «сплочением этноса», как считает автор: оно может быть и дисперсным в организационном смысле; национальный вопрос не всегда проявляется именно в «открытой постановке», он может весьма долго существовать и в латентной форме, независимо от его осознания властью или национальными акторами. Особенно большие противоречия и попытки объединить противоположные взгляды связаны с определением нации и этноса, национального и этнического, в т.ч. сознания и идентичности: с одной стороны, Ж.У. Кыдыралина их разводит, с другой – трактует как синонимы [33].

Как и другие казахские авторы работ по советскому периоду, она необоснованно увлеклась устаревшей концепцией западной «тоталитарной школы» советологии. В итоге игнорируется более объективная и обоснованная концепция, убедительно реализуемая известными и весьма авторитетными учеными (Т. Мартин, Р. Суни, М. Левин, В. Тишков, А. Миллер, С. Чешко и мн. др.), признающая сложную и немонологичную динамику основных парадигм и конкретного воплощения этнополитики в СССР на разных этапах ее реализации. У Кыдыралиной же получается, что тоталитаризм был единственной концептуальной основой функционирования советского общества и государства на протяжении всей их истории, а главной особенностью советской национальной политики - двойственность и противоречивость, выразившиеся лишь в огромном разрыве между идеей и воплощением [32. С.109].

Положение о сохранении национального духа народа через идею независимости требует более глубокого обоснования. Само понятие «дух» носит иррациональный характер. Трудности с его формализацией, видимо, заставили обойти вниманием результаты референдума на завершающей стадии советской истории, когда большинство казахстанцев проголосовали за сохранение СССР. Один из самых мудрых и ответственных лидеров современности Н.А. Назарбаев не случайно столь последовательно отстаивал единство народов СССР и их общее политическое будущее в тот революционный период, успешно и настойчиво проводит курс на интеграцию евразийского пространства сегодня, что вызывает закономерное уважение и поддержку у всех здравомыслящих политиков и обычных граждан.

Вряд ли этнические архетипы казахской культуры, отличающиеся замечательной пластичностью и адаптивностью, смогли бы сохраниться, несмотря на всевозможные модификации и перипетии национальной жизни, если бы власть использовала исключительно жестокие репрессии против этничности. Существо советской этнополитики было амбивалентно, она включала не только диктат и насилие, но и бюджетное, организационное и социально-культурное спонсорство, облеченное в коммунистическую идеологию. На деле складывался сложный, драматичный комплекс противоборств и компромиссов между народами, их этническими активистами и властью в СССР, а сама патерналистски ориентированная власть успешно эксплуатировала фундаментальные основания и ценности народов – патриархальность, патриотизм, коллективизм, толерантность, терпение и т.д.

Формулировка темы диссертации «Становление и судьбы идей по национальному вопросу» не вполне соотносится с конкретным содержанием работы. Основное внимание сконцентрировано на борьбе формальных и неформальных организаций, структур и объединений, спорадических и институционально обеспеченных фактах противостояния государственной бюрократии и интеллигенции, проявлениях социального протеста и инакомыслия. Утверждение о навязывании группировок внутри казахской политической элиты сверху не подтверждается при внимательном изучении [33]. В то же время не удалось в достаточной мере проследить именно борьбу идей, для чего необходимо привлекать к анализу качественно новые источники, в т.ч. подготовительные материалы, сопровождавшие разработку принципиально важных политических решений союзного и республиканского руководства РКП(б)-ВКП(б)-КПСС и СССР по поводу национально-государственного строительства, внутри которого в разные периоды тоже была борьба идей и мнений; творческих союзов, молодежной и социальной политики, проследить их трансформацию в решениях и политической практике сверху вниз. Необходимо также изучать сами научные исследования советского времени как источник, публицистическую и художественную литературу, произведения кино, фольклор и др.

Следует продолжить и углубленный анализ существа протестных проявлений, в т.ч. молодежного движения – в какой степени они были сознательным проявлением именно этнокультурного компонента идентичности, а в какой – результатом общих социальных признаков демографической субкультуры? Автор справедливо признает, что в основе вспышек недовольства и конфликтов, принимающих этнический облик, лежат проблемы социально-экономического и культурного свойства, общие для всех этнических общностей в государстве, неудовлетворительная политика которого может придать социальному протесту этническую окраску и даже провоцировать межэтнические противостояния [32. С. 327-338].

Вызывает возражение использование определения «массовый» применительно к коллаборационизму, в т.ч. на этнической почве, периода Великой Отечественной войны [32. С. 265]. Это вообще никоим образом нельзя отнести к казахам. Что касается других народов СССР, то и здесь надо опираться на строго выверенные и доказанные факты, поскольку в созданных фашистами национальных формированиях далеко не все были добровольцами и тем паче далеко не все из «сознательных предателей» руководствовались сугубо этническими мотивами. Чаще всего на первом месте были социальные (экспроприация частной собственности, лишение прав, судебные преследования за критику власти и т.п.).

Вряд ли можно расценивать включение Оренбургской губернии в состав РСФСР из состава КАССР как проявление имперской политики «разделяй и властвуй». Как же быть тогда с жесткой оппозицией казахской этнополитической элиты против ее включения в состав республики в 1920 г.? Это уже достаточно изучено и освещено в ряде публикаций. Остается без ответа вопрос о родстве или противоположной сущности советской государственности и прежней имперской. Советская федерация выступает как «тоталитарное целое» [32. С.97, 254], а сущность империи как сложно организованной исторически оправданной системы подменяется архетипами колониального сознания.

Если мы признаём общеизвестное положение о том, что без прошлого нет настоящего и будущего, то надо признать и истоки современного Казахстана в советской истории. Говоря о «колониальной политике советского имперского режима», историк в то же время пишет, что советская история стала «периодом окончательного формирования и роста многовекового национального самосознания», чему способствовали и национальное строительство, и создание «политической и территориальной идентичности» казахов, и политика коренизации, приведшая к складыванию интеллектуальной и политической элиты [32. С. 252-257].

Кыдыралина солидарна с известным казахским специалистом по истории движения Алаш М.Койгельдиевым, почти буквально повторяя за ним: «Казахский национализм был ответной реакцией на колониальную политику советского имперского режима. Он имел оборонительный, защитный характер» и имел «многогранные формы, контексты и смыслы: инстинктивный, духовный, естественный и т.д.» [48].

Дальнейшее исследование важной и многоплановой проблемы необходимо, очевидно, развивать на путях междисциплинарного и сравнительного анализа. В частности, был бы полезен анализ аналогичных исследований на примере других республик и общесоюзных событий, дабы выяснить, насколько этнополитика в Казахстане была сходной или оригинальной. К сожалению, за пределами внимания остается исключительно важная научная проблема – внутриэтнические процессы, связанные с трансформацией социальной структуры казахского общества. Как социальная и культурная модернизация повлияли на политико-правовую и этническую культуру, на динамику самосознания этноса? Насколько единым был народ или он «разрывался» советской внутренней политикой? [58].

Изменение проблематики исследований связано с популяризацией идей консолидации тюркского и мусульманского сообществ, усилением конфессионального фактора, изменением геополитических ориентиров молодых государств и выразилось в создании трудов по темам, ранее находившимся на периферии научных интересов. Интересные данные обобщаются и анализируются в трудах по истории конфессий и конфессиональной политики в Каз.ССР [51]. По мнению А.М. Нургалиевой, антирелигиозная политика в Казахстане 1920-1930-х гг. не отличалась своеобразием, укладываясь в рамки общегосударственной схемы, а репрессии не смогли подавить активизацию религиозных настроений среди мусульман, в т.ч. казахских [41. С. 187-188, 192].


<предыдущая страница | следующая страница>


Советское притяжение (советский век глазами историков Казахстана)

«эксплуатации» событий и персонажей советского прошлого связано с социально-политическими, этнокультурными и гражданскими основами функционирования научного сообщества и реалий сов

528.36kb.

14 12 2014
4 стр.


Тесты по истории древнего Казахстана. Каменный век на территории Казахстана. Историческая общность «первобытное стадо»

Около 15 тыс всевозможных каменных изделий собрали археологи на стоянке раннего палеолита

497.93kb.

17 12 2014
3 стр.


«Тоталитаризм советский и германский: общее и различное?»

Хх века, тоталитаризм вызывает и сегодня, многочисленные дискуссии, и серьёзные столкновения мнений, как специалистов: историков, политологов, социологов, так и обычных людей

348.26kb.

13 09 2014
1 стр.


Александр Владленович Шубин Социализм. «Золотой век» теории

Книга предназначена для историков, политологов, философов, социологов, участников общественного движения

9924.5kb.

16 12 2014
55 стр.


Сводный перечень экспонатов международной историко-документальной выставки «Советское общество и война. 1941-1945 гг.»

Опубликованный текст выступления по радио заместителя Председателя Совета Народных Комиссаров СССР и народного комиссара иностранных дел СССР в. М. Молотова с обращением к граждана

629.97kb.

15 10 2014
3 стр.


Тема: «Палеолит- древнекаменный век»

К какой эпохе относятся следы первого человека, найденные на территории Казахстана?

34.97kb.

23 09 2014
1 стр.


Хх век: хроника необъяснимого. Год за годом

Все описанное происходило в XX веке, многие наблюдат за поразительными явлениями собственными глазами, но полагали, что стали жертвами массовых галлюцинаций. Однако

5449.09kb.

15 10 2014
36 стр.


История Казахстана Каменный век Палеолит

Первый человек, самые ранние останки которого были найдены в Африке в Кении в ущелье Олдовай, жил

557.48kb.

25 12 2014
3 стр.