(1811-1848)
Литературные мечтания
(Элегия в прозе)
1834
В.Г. Белинский. Взгляд на русскую литературу.
OCR Бычков М.Н. mailto:[email protected]
|
Я правду о тебе порасскажу такую, Что хуже всякой лжи. Вот, брат, рекомендую: Как этаких людей учтивее зовут?.. Грибоедов. Горе от ума |
|
Есть ли у Вас хорошие книги? -- Нет, но у нас есть великие писатели. -- Так, по крайней мере, у вас есть словесность? -- Напротив, у нас есть только книжная торговля. Барон Брамбеус1 |
Помните ли вы то блаженное время, когда в нашей литературе пробудилось было какое-то дыхание жизни, когда появлялся талант за талантом, поэма за поэмою, роман за романом, журнал за журналом, альманах за альманахом; то прекрасное время, когда мы так гордились настоящим, так лелеяли себя будущим, и, гордые нашею действительностию, а еще более сладостными надеждами, твердо были уверены, что имеем своих Байронов, Шекспиров, Шиллеров, Вальтер Скоттов? Увы! где ты, о bon vieux temps {о доброе старое время (франц.). -- Ред.}, где вы, мечты отрадные, где ты, надежда-обольститель! Как все переменилось в столь короткое время! Какое ужасное, раздирающее душу разочарование после столь сильного, столь сладкого обольщения! Подломились ходульки наших литературных атлетов, рухнули соломенные подмостки, на кои, бывало, карабкалась золотая посредственность, а вместе с тем умолкли, заснули, исчезли и те немногие и небольшие дарования, которыми мы так обольщались во время оно. Мы спали и видели себя Крезами, а проснулись Ирами!2 Увы! как хорошо идут к каждому из наших гениев и полугениев сии трогательные слова поэта:
Не расцвел и отоцвел
Да -- прежде -- и ныне, тогда -- и теперь! Великий боже!.. Пушкин, поэт русский по преимуществу, Пушкин, в сильных и мощных песнях которого впервые пахнуло веяние жизни русской, игривый и разнообразный талант которого так любила и лелеяла Русь, к гармоническим звукам которого она так жадно прислушивалась и на кои отзывалась с такою любовию, Пушкин -- автор "Полтавы" и "Годунова" и Пушкин -- автор "Анджело" и других мертвых, безжизненных сказок!.. Козлов -- задумчивый певец страданий Чернеца, стоивших стольких слез прекрасным читательницам, этот слепец, так гармонически передававший нам, бывало, свои роскошные видения, и Козлов -- автор баллад и других стихотворений, длинных и коротких, напечатанных в "Библиотеке для чтения", и о коих только и можно сказать, что в них все обстоит благополучно, как уже было замечено в "Молве"!.. какая разница!.. Много бы, очень много могли мы прибрать здесь таких печальных сравнений, таких горестных контрастов, но... словом, как говорит Ламартин:
Les dieux etaient tombes, les trones etaient vides! {*}
{* Боги пали, троны опустели! (франц.) -- Ред.}
Какие же новые боги заступали вакантные места старых? Увы, они сменили их, не заменив! Прежде наши Аристархи, заносившиеся юными надеждами, всех обольщавшими в то время, восклицали в чаду детского, простодушного упоения: Пушкин -- северный Байрон, представитель современного человечества. Ныне, на наших литературных рынках, наши неутомимые герольды вопиют громко: Кукольник, великий Кукольник. Кукольник -- Байрон, Кукольник -- отважный соперник Шекспира! на колена перед Кукольником! {"Библиотека для чтения" и "Инвалидные прибавления к литературе"4.} Теперь Баратынских, Подолинских, Языковых, Туманских, Ознобишиных сменили гг. Тимофеевы, Ершовы; на поприще их замолкнувшей славы величаются гг. Брамбеусы, Булгарины, Гречи, Калашниковы, по пословице: на безлюдье и Фома дворянин. Первые или потчуют нас изредка старыми погудками на старый же лад, или хранят скромное молчание; последние размениваются комплиментами, называют друг друга гениями и кричат во всеуслышание, чтобы поскорее раскупали их книги. Мы всегда были слишком неумеренны в раздаче лавровых венков гения, в похвалах корифеям нашей поэзии: это наш давнишний порок; по крайней мере, прежде причиною этого было невинное обольщение, происходившее из благородного источника -- любви к родному; ныне же решительно все основано на корыстных расчетах; сверх того прежде еще и было чем похвастаться, ныне же... Отнюдь не думая обижать прекрасный талант г-на Кукольника, мы все-таки, не запинаясь, можем сказать утвердительно, что между Пушкиным и им, г-ном Кукольником, пространство неизмеримое, что ему, г-ну Кукольнику, до Пушкина,
Как до звезды небесной далеко!5
Да -- Крылов и г. Зилов6, "Юрий Милославский" Загоскина и "Черная женщина" г-на Греча, "Последний Новик" Лажечникова и "Стрельцы" г-на Масальского и "Мазепа" г-на Булгарина, повести Одоевского, Марлинского, Гоголя -- и повести, с позволения сказать, г-на Брамбеуса!.. Что все это означает? Какие причины такой пустоты в нашей литературе? Или и в самом деле -- у нас нет литературы?..
Pas de grace!
{* Пощады нет! -- Гюго. Марион де Лорм (франц.). -- Ред.}
Да -- у нас нет литературы!
Что такое литература?
Одни говорят, что под литературою какого-либо народа должно разуметь весь круг его умственной деятельности, проявившейся в письменности. Вследствие сего нашу, например, литературу составят: "История" Карамзина и "История" гг. Эмина и С. Н. Глинки, исторические розыскания Шлёцера, Эверса, Каченовского и статья г. Сенковского об исландских сагах, физики Велланского и Павлова и "Разрушение Коперниковой системы" с брошюркою о клопах и тараканах; "Борис Годунов" Пушкина и некоторые сцены из исторических драм со штями и анисовкою, оды Державина и "Александроида" г. Свечина и пр. Если так, то у нас есть литература, и литература, богатая громкими именами и не менее того громкими сочинениями.
Другие под словом "литература" понимают собрание известного числа изящных произведений, то есть, как говорят французы, chef d'oeuvres de litterature {образцовые литературные произведения (франц.). -- Ред.}. И в этом смысле у нас есть литература, ибо мы можем похвалиться большим или меньшим числом сочинений Ломоносова, Державина, Хемницера, Крылова, Грибоедова, Батюшкова, Жуковского, Пушкина, Озерова, Загоскина, Лажечникова, Марлинского, кн. Одоевского и еще некоторых других. Но есть ли хотя один язык на свете, на коем бы не было скольких-нибудь образцовых художественных произведений, хотя народных песен? Удивительно ли, что в России, которая обширностию своею превосходит всю Европу, а народонаселением каждое европейское государство, отдельно взятое, удивительно ли, что в этой новой Римской империи явилось людей с талантами более, нежели, например, в какой-нибудь Сербии, Швеции, Дании и других крохотных земельках? Все это в порядке вещей, и из всего этого еще отнюдь не следует, чтобы у нас была литература.
Но есть еще третье мнение, не похожее ни на одно из обоих предыдущих, мнение, вследствие которого литературою называется собрание такого рода художественно-словесных произведений, которые суть плод свободного вдохновения и дружных (хотя и неусловленных) усилий людей, созданных для искусства, дышащих для одного его и уничтожающихся вне его, вполне выражающих и воспроизводящих в своих изящных созданиях дух того народа, среди которого они рождены и воспитаны, жизнию которого они живут и духом которого дышат, выражающих в своих творческих произведениях его внутреннюю жизнь до сокровеннейших глубин и биений. В истории такой литературы нет и не может быть скачков: напротив, в ней все последовательно, все естественно, нет никаких насильственных или принужденных переломов, происшедших от какого-нибудь чуждого влияния. Такая литература не может в одно и то же время быть и французскою, и немецкою, и английскою, и итальянскою. Это мысль не новая: она давно была высказана тысячу раз. Казалось бы, не для чего и повторять ее. Но увы! Как много есть пошлых истин, которые у нас должно твердить и повторять каждый день во всеуслышание! У нас, у которых так зыбки, так шатки литературные мнения, так темны и загадочны литературные вопросы; у нас, у которых один недоволен второю частию "Фауста", а другой в восторге от "Черной женщины", один бранит кровавые ужасы "Лукреции Борджиа", а тысячи услаждают себя романами гг. Булгарина и Орлова; у нас, у которых публика есть настоящее изображение людей после Вавилонского столпотворения, где
Один кричит арбуза,
наконец, у нас, у которых так дешево продаются и покупаются лавровые венки гения, у которых всякая смышленость, вспомоществуемая дерзостию и бесстыдством, приобретает себе громкую известность, нагло ругаясь над всем святым и великим человечества под какою-нибудь баронскою маскою; у нас, у которых купчая крепость на целую литературу и всех ее гениев доставляет тысячи подписчиков на иной торговый журнал; у нас, у которых нелепые бредни, воскрешающие собою позабытую ученость Тредьяковских и Эминых, громогласно объявляются всемирными статьями, долженствующими произвести решительный переворот в русской истории?.. Нет: пиши, говори, кричи всякий, у кого есть хоть сколько-нибудь бескорыстной любви к отечеству, к добру и истине; не говорю познаний, ибо многие печальные опыты доказали нам, что в деле истины, познания и глубокая ученость совсем не одно и то же с беспристрастием и справедливостию...
(Следующий листок покажет.)
La verite! la verite! rien plus que la verite! {*}
"Как, что такое? Неужели обозрение?" -- спрашивают меня испуганные читатели.
Да, милостивые государи, оно хоть и не совсем обозрение, а похоже на то. Итак -- silence! {молчание! (франц.) -- Ред.} -- Но что я вижу? Вы морщитесь, пожимаете плечами, вы хором кричите мне: "Нет, брат, стара шутка -- не надуешь... Мы еще не забыли и прежних обозрений, от которых нам жутко приходилось! Мы, пожалуй, наперед прочтем тебе наизусть все то, о чем ты нам будешь проповедовать. Все это мы и сами знаем не хуже тебя. Ведь ныне не то, что прежде; тогда хорошо было вашей братье, не призванным обозревателям, морочить нас, бедных читателей, а теперь всякий обзавелся своим умишком и в состоянии толковать вкось и вкривь о том и о сем"...
Что мне отвечать вам на это неизбежимое приветствие?.. Право, ума не приложу... Однако ж... прочтите, хоть так, от скуки -- ведь ныне, знаете, нечего читать, так оно и кстати... Может быть -- (ведь чем черт не шутит!) -- может быть, вы найдете в моем кратком (слышите ли -- кратком!) обзоре если не слишком хитрые вещи, то и не слишком нелепые, если не слишком новые, то и не слишком истертые... Притом же ведь чего-нибудь да стоят правда, беспристрастие, благонамеренность... Что, не верите? -- Отворачиваетесь от меня, качаете головой, машете руками, затыкаете уши?.. Ну, бог с вами: божиться не стану, хотите читайте, хотите нет; ведь и то сказать, вольному воля!.. А впрочем, что же я расторговался с вами? Нет -- прошу не погневаться: рады или не рады, а прочесть должны: зачем же грамоте учились? Итак, благословясь, к делу!
Ну, решите сами, любезные читатели! не чудак ли я, да и только? Как, принять на себя важную должность обозревателя и не воспользоваться таким прекрасным случаем выказать свою глубокую ученость, взятую напрокат из русских журналов, высказать множество светлых, резких, хотя уже и давно всем известных и, как горькая редька, надоевших истин, сдобрить всю эту микстуру, весь этот винегрет намеками на то и на се, разукрасить его каламбурами и пестрым калейдоскопическим слогом, хотя бы наперекор здравому смыслу!.. Что, милостивые государи, вы удивляетесь? То-то же, ведь говорил вам: прочтите, авось не будете каяться... Подумайте хорошенько, а между тем еще раз повторяю вам, что, к крайнему вашему огорчению, ничего этого не будет -- а почему, о том читайте ниже -- и дивитесь.
Во-первых: потому, что не хочу мучить вас зевотою, от которой и сам довольно страдаю.
Во-вторых: потому, что не хочу шарлатанить, то есть говорить свысока о том, чего не знаю, а если и знаю, то очень сбивчиво и неопределенно.
В-третьих: потому, что все это прекрасно на своем месте, но к русской литературе, предмету моего обозрения, нимало не относится: надеюсь открыть ларчик гораздо проще.
В-четвертых: потому, что твердо помню премудрое правило бывшего нашего критика, блаженной памяти Никодима Аристарховича Надоумка12, что глупо, для переезда через лужу на челноке, раскладывать перед собою морскую карту. Воля ваша, а я готов побожиться, что покойник говорил правду. Было время, когда все затыкали уши от его невежливых выходок против тогдашних гениев, а теперь все жалеют, что уже некому припугнуть хорошенько нынешних: изволь тут угодить на весь свет! Впрочем, я это сказал так, a propos {кстати (франц.). -- Ред.} -- спешу к началу.
12 10 2014
9 стр.
18 12 2014
1 стр.
04 09 2014
1 стр.
15 10 2014
1 стр.
08 10 2014
1 стр.
17 12 2014
1 стр.
10 10 2014
1 стр.
04 09 2014
4 стр.