ВОСПОМИНАНИЯ О ПОСЛЕДНИХ ПОХОДАХ ЛИДЕРА "ТАШКЕНТ" В ОСАЖДЁННЫЙ СЕВАСТОПОЛЬ ИВАНА ИОСИФОВИЧА ВЫСОТА. 1942 ГОД.

ПРЕДИСЛОВИЕ.

Мой отец, Высота Иван Иосифович, оставил после смерти воспоминания о Великой Отечественной войне, в которой он участвовал. Он много лет работал над текстом, но так и не успел его закончить и опубликовать. Наша семья считает своим долгом напомнить потомкам о ратном труде отцов и дедов. Возможно, эти воспоминания позволят кому-то из молодёжи узнать что-то новое о своих родных, участвовавших в войне.

В тексте возможны погрешности и неточности. Просим прощения за них.

Желающим откликнутся на эту публикацию предлагаем электронный почтовый адрес: dunmac@live.ru, Высота Ольга Ивановна.

ВСТУПЛЕНИЕ.
Последнему рейсу лидера Черноморского флота "Ташкент" посвящено несколько статей, в которых описывается бой лидера с фашистскими самолётами и торпедными катерами в его последнем прорыве блокады города Севастополя.

В этих статьях военными специалистами даётся высокая оценка этого боя и ярко и правдиво показано мужество, проявленные командиром лидера Василием Николаевичем Ярошенко и некоторыми офицерами и краснофлотцами артиллерийской боевой части "БЧ-2", действия которых можно было наблюдать, находясь на командном мостике корабля.

Естественно, исходя из сказанного, в этих статьях не получили должного освещения и оценки события, происходившие во время боя в глубине корабля в его машинных и котельных отделениях и в кубриках, где действующими лицами были бойцы и офицеры машинной команды "БЧ-5" и аварийных партии корабля.

Это побудило меня частично дополнить некоторые моменты доселе не известных событий, очевидцем и участником которых мне пришлось быть в роли дублёра командира машинной группы и члена кормовой аварийной партии лидера "Ташкент".

Однако сравнительно малый срок моего пребывания на корабле не дал мне возможности запомнить фамилии многих бойцов машинной команды, а мое положение на корабле не позволило мне ограничиться только наблюдениями. По этим причинам мои воспоминания не могут претендовать на желаемую полноту и я, к великому сожалению, не могу назвать некоторых краснофлотцев "БЧ-5", чьи имена заслуживают глубокого уважения и доброй памяти. Их мужественное поведение и действия в тяжелые моменты служили хорошим примером для окружающих, включая и меня.

Ниже, как позволили мне память и мои краткие записки того времени, я описываю события и отдельные факты в той последовательности, в которой они возникали и развивались.

НАЗНАЧЕНИЕ НА ЛИДЕР "ТАШКЕНТ".
На лидер "Ташкент" я был направлен из Электромеханической школы Учебного отряда Черноморского флота, куда был назначен на должность преподавателя с первых дней войны.

В связи с тем, что некоторые преподаватели, хорошо практически и теоретически знакомые с электромеханическими установками кораблей, не имели практического опыта по борьбе за живучесть корабля, командование флота отдало приказ направить часть преподавателей на корабли действующего флота для приобретения такого опыта в боевой обстановке. К числу таких преподавателей относился и я. Поэтому я должен был быть направлен на какой-либо боевой корабль.

Moй выбор лидера "Ташкент" обуславливался тем, что на нём командиром машинной группы, что соответствует положению 2-го механика (или первого помощника механика на судах торгового флота) был мой старый товарищ Александр Иванович Кутолин, с которым я в течение нескольких лет жил в одной комнате, когда мы учились в Херсонском морском техникуме.

После окончания техникума Саша некоторое время плавал механиком на судах торгового флота, а затем был призван в военно-морской флот и послан на специальные курсы. На "Ташкенте" Саша служил с первых дней ввода корабля в состав эскадры Черноморского флота, и я рассчитывал на его помощь при изучении механизмов и систем корабля.

Я несколько раз бывал у Саши, когда корабль стоял в Новороссийске, и видел механизмы корабля, вызывавшие у меня восторг и зависть. И вот, в один из последних дней мая 1942 года я получаю направление на лидер "Ташкент".

В Геленджике, где в то находилась Электромехшкола, я сажусь на катер, который через несколько часов швартуется у одного из причалов Туапсинского порта. При входе катера в порт я увидел лидер "Ташкент", ошвартованный у Южного мола. Это значило, что мне не придётся ловить его по портам, что очень радовало меня,

Сойдя на берег, я направляюсь в штаб флота, где и оформляю своё назначение и бегу на "Ташкент".

НА "ТАШКЕНТЕ".
Войдя на палубу корабля, я предъявил свои документы дежурному офицеру, а затем под любопытными взорами окружающих, один из краснофлотцев повёл меня в каюту старшего помощника командира корабля. Старпом, товарищ Орловский, ознакомившись с моими документами, направил меня в распоряжение командира пятой боевой части ("БЧ-5", машинной команды) Павла Петровича Сурина.

Выслушав мой доклад о цели прибытия на корабль, товарищ Сурин назначил меня дублёром командира машинной группы, которым являлся Саша Кутолин, а по боевой тревоге приказал включаться в состав кормовой аварийной партии, командиром которой по боевым тревогам становился молодой офицер, являвшийся одновременно и командиром трюмно-котельной группы, Иван Васильевич Калягин.

Поместили меня в маленькой каюте вместе с Кутолиным и Калягиным, расположенной почти в самой носовой части полубака. Спать я должен был на раскладушке, устанавливаемой только на ночь.

Саша оказался свободным от вахты, и мы, сидя в каюте, делились своими впечатлениями и переживаниями, вспомнили годы учёбы в техникуме, своих товарищей и семьи, с которыми у нас обоих была потеряна связь.

Без рисовки, как обычно вводят в курс какого-либо дела нового человека, Саша рассказал мне о боевых делах корабля. От него я узнал, что "Ташкент" систематически совершает рейсы в Севастополь, куда доставляет живую силу, боезапас и технику, а оттуда вывозит раненых, женщин и детей. Бывают и специальные походы корабля для поддержания своей артиллерией наших частей, обороняющих Севастополь. Обычно все походы сопровождались налётами и бомбёжками вражеской авиации. В этот день "Ташкент" в 21.00 должен выйти в Новороссийск, а потом в Севастополь.

Наш разговор был прерван приходом Калягина и командира электромеханической группы Алексея Павловича Латышева. Узнав о появлении на корабле нового человека, они пришли посмотреть на него и познакомиться. После представления я "доложил" о цели своего прибытия на корабль и рассказал о житейских делах на берегу. Ведь они уже около месяца не выходили на берег.

После их ухода я опять остался с Сашей и получил от него первый инструктаж о правилах поведения и распорядке дня на корабле и о моих обязанностях дублёра.

В обычное время походов я должен стоять вахту в носовом турбинном отделении вместе с Сашей, проверяя и обеспечивая работу всех механизмов, а по боевым тревогам переходить в состав кормовой аварийной партии. Кроме этой партии была ещё и носовая аварийная партия, возглавляемая боцманом корабля мичманом Тараненко.

Эти обе аварийные партии были укомплектованы в основном краснофлотцами "БЧ-5" второй вахты. Их задачей являлась борьба за живучесть корабля, то есть принятие мер, обеспечивающих сохранение корабля на плаву и его боеспособности при получении каких-либо повреждений во время боя. Это значило, что бойцы аварийных партий должны были заделывать пробоины и трещины в корпусе корабля, устранять поступление воды в корпус или из одного отсека в другой, устанавливать дополнительные крепления на переборках, исправлять повреждения различных систем и устройств и, при необходимости, вводить в действие резервные системы и устройства.

В заключение Саша дал мне чертежи общего вида корабля, расположения главных и вспомогательных механизмов, и привёл ряд технических данных по нему.

"Ташкент", носивший ещё второе неофициальное название "Голубой крейсер", относился к классу современных крупных эскадренных миноносцев. По своему вооружению и водоизмещению он в два с лишним раза превосходил остальные наши эсминцы и потому числился лидером. Красивые надстройки обтекаемой формы свидетельствовали о его быстроходности, что подтверждалось колоссальной мощностью его главных турбин (110000 л.с.).

Его внешность, мореходные и боевые качества вызывали зависть у многих моряков, и многие считали за честь служить на этом корабле. Командовал им капитан 2-го ранга Василий Николаевич Ерошенко.

В оставшееся ещё до отхода корабля время Саша повёл меня в первое и второе турбинные отделения, в одно из четырёх котельных отделений, 4-й и 5-й кормовые кубрики, где в основном располагались краснофлотцы "БЧ-5", румпельное отделение и показал пост кормовой аварийной партии.

Все котельные отделения "Ташкента" располагались в герметически закрытых отсеках, куда вентиляторами нагнетался воздух. В результате этого в них создавалось давление несколько выше атмосферного, обеспечивающее искусственную тягу в котлах.

Принцип действия и устройства всех котлов и механизмов был мне известен и понятен, но очень сложная система разных трубопроводов требовала для изучения длительного времени и нормальных условий, что очень смущало меня.

Пост нашей кормовой аварийной партии располагался (смотрите. схему общего вида лидера "Ташкент") в надстройке штормового коридора у входа в носовое турбинное отделение и на главной палубе у входной двери в штормовой коридор. Сверху на штормовом коридоре были расположены торпедные аппараты, а вокруг кормовой дымовой трубы, на специальной площадке располагалась зенитная батарея, состоящая из шести скорострельных 37 мм орудий-автоматов. Такое расположение нашего поста позволяло видеть все, что делалось вокруг.

Первый мой ужин в кают-компании прошёл в несколько напряжённой обстановке. Сказывалось присутствие нового человека, и офицеры, против обычного, держали себя несколько натянуто. Я чувствовал на себе любопытные взоры, вызывающие у меня неловкость.

Почти весь офицерский состав, состоящий в основном из молодёжи, был на корабле с первых дней войны. Это были мужественные люди, проверенные в боевой обстановке, прошедшие через серьёзные испытания. Они уже знали друг друга. У них было взаимное доверие и уважение. А как поведу себя я? Заслужу ли я уважение этих людей? Примут ли они меня в свой коллектив, как равного или ...? Такие мысли возникали у меня. Я чувствовал себя в роли спортсмена-новичка, вступившего в очень сильную и сыгранную спортивную команду.

После ужина наступила моя первая вахта, и мы пошли готовить турбины к походу, и в назначенный час "Ташкент" вышел в море. Равномерный гул работающих механизмов и привычные запах и теплота в машинном отделении успокаивали, а знакомая обстановка вызывала чувство уверенности в себе и напоминала мои прошлые годы плавания в морском торговом флоте.

На вахте Саша объяснял и показывал мне, как проверять и прослушивать работу механизмов, по каким показаниям приборов, контрольных и сигнальных ламп на громадном щите у пульта управления можно контролировать их работу. Вахта протекает нормально, и я начинаю подробно знакомиться с механизмами.

Вдруг раздается громкий и очень резкий звонок колоколов громкого боя, сразу же после которого на палубе слышится топот ног. Я вздрагиваю и смотрю на Сашу. Улыбаясь, он объясняет, что мы входим в фарватер перед Новороссийским портом, и это сигнал боевой тревоги, по которому я должен идти в свою аварийную партию. Поднявшись по трапу и выйдя на главную палубу, вижу, что аварийная партия на месте и зенитчики приготовили свои автоматы к бою, но кругом всё спокойно.

Вскоре входим в порт. Звучит отбой боевой тревоги. Я опять спускаюсь в турбинное отделение. Начинаются манёвры, и корабль швартуется у причала.

С утра начинается подготовка к очередному походу в Севастополь, в котором я впервые приму участие. Во всех турбинах и котельных отделениях идёт осмотр и подготовка механизмов под наблюдением Саши и Калягина. Мне поручают наблюдать за переборкой некоторых узлов турбоконденсатных насосов и турбодинамо в первом турбинном отделении.

Периодически у нас появляется командир "БЧ-5" П.П.Сурин, которого, по заглавным буквам его имени, отчества и фамилии заглазно именуют "ППС" по аналогии с названиями автоматического оружия "ППД" и "ППШ". Он выслушивает доклады о ходе работ, проверяет и торопит, приказывает замерить и доложить ему о количестве в цистернах воды, масла и топлива, дает различные дополнительные указания, в ряде случаев отчитывает и, наконец, уходит в сопровождении облегчённых вздохов Саши и старшин, а впоследствии и моих.

Павел Петрович Сурин - подвижный и очень энергичный человек, выше среднего роста, худощав, сутуловат, очень требовательный к себе и к подчинённым, всегда суров и даже резок. Он всё должен сам видеть и знать, что создавало впечатление некоторого недоверия к своим офицерам и оскорбляло их, а его суровость, а подчас и грубость, усиливали это чувство. Вставал он раньше побудки и везде мог появиться в любое время дня и ночи. Мы часто задавали себе вопрос: когда он отдыхает? Только в период боевых тревог, когда он вместе с Латышевым должен был находиться на командном посту "БЧ-5", расположенном в надстройке на полубаке, мы избавлялись от его недремлющего ока.

Наблюдая за ним в течение почти четырёхмесячного пребывания под его командованием, я убедился, что у него почти ничего не было личного. Только долг и дело. И в этой части он являлся хорошим примером для многих из нас. О нём полушутя и полусерьёзно говорили, что этот человек сам не живёт и другим жить не даёт.

Однако, несмотря на то, что за весь период службы с ним и особенно после гибели корабля, когда мне пришлось заменить убитого Сашу и в полную меру испытать тяжесть его характера, я не переставал уважать его и по сей день храню о нём добрую память.

Закончив переборку своих механизмов и доложив об этом Саше, я вышел на палубу.

Красноармейцы воинской части, которая должна быть доставлена в Севастополь, и специально выделенные краснофлотцы грузят на корабль боезапас, продовольствие, вкатывают на палубу пулемёты и орудия. Все кубрики и палуба заставлены ящиками и тюками, между которыми оставлены узкие проходы. Полностью свободными остаются только носовая и кормовая части корабля в районе орудийных башен, где у своих орудий возились артиллеристы. Погрузка идет быстро и без сутолоки под руководством старшего и второго помощников командира корабля Орловского и Фрозе.

На надстройке корабля красноармейцы устанавливали свои пулемёты под руководством командира второй боевой части (артиллеристов "БЧ-2") - старшего лейтенанта Н.С.Новика. Зенитчики подносили ящики со снарядами для своих автоматов. Кругом слышался смех и матросские шутки, и создавалось впечатление, что предстоит прогулка, а не поход в осаждённый Севастополь с вероятными налётами вражеской авиации и бомбёжками.

Красноармейцы на корабле вели себя сдержано. Смущала новая и непривычная для них обстановка.

В этот день завтрак и обед в кают-компании прошли для меня с меньшим напряжением. Моё присутствие уже не так смущало, и здесь так же, как и на палубе, слышались смех и шутки, высказывались пожелания скорее пойти в Батуми на планово предупредительный ремонт ("ППР"), когда можно будет вступить на твёрдую почву и немного отдохнуть. Однако, в основном разговор касался предстоящего похода, обстановке под Севастополем и готовности своих боевых частей.

В этот день из разговоров я узнал, что Севастополь полностью блокирован с суши и с моря. Что прорыв блокады сопряжён с риском, так как приходится иметь дело не только с вражеской авиацией, но и с подводными лодками. Что под Севастополем нет наших аэродромов, так как небольшой клочок земли вокруг него насквозь простреливается вражеской артиллерией, и потому наши корабли не могут рассчитывать на поддержку своей авиации.

В связи с такой обстановкой корабли могли заходить в Севастополь только ночью. Для этого "Ташкент" должен был выходить из Новороссийска не позже 13-14 чесов, идти кратчайшим и наиболее опасным курсом с тем, чтобы войти в Севастополь в 23-24 часа и, произведя высадку красноармейцев, выгрузку груза и погрузку раненых и эвакуируемых, выйти обратно до рассвета не позже 2-3 часов утра и вернуться в Новороссийск примерно в 11-12 часов. Такое расписание позволяло закончить поход за 21-23 часа. Другой возможности не было.

Прорыв блокады Севастополя, осуществляемый в основном эсминцами "Бдительный", "Безупречный", "Сообразительный" и лидером "Ташкент", очень усложнялся хорошей погодой. Было спокойное море, чистое звёздное небо, светила луна. Ночь была очень короткой.

Условия плавания "Ташкента", нарисованные Сашей и дополненные другими офицерами, не встревожили меня и не вызвали сожаления. Я был доволен тем, что нахожусь в знакомой мне обстановке у механизмов, что настал конец моей пассивной роли преподавателя.

После обеда мы идём готовить главные турбины к походу, что не требует много времени, так как они всё время поддерживались в прогретом состоянии.

В 13.40 по команде с мостика даём малый ход. Затем несколько минут манёвров, и корабль выходит из порта. Прибавляем ход. Я жду сигнала боевой тревоги, который не заставляет себя долго ждать. Вот и сигнал. Выхожу на свой пост. Весь корабль, как соты пчёлами, облеплен красноармейцами. Их пулемётчики уже по-хозяйски расположились у своих пулемётов и переговариваются с нашими зенитчиками. Кругом всё спокойно. Светит яркое солнце.

Проходим фарватер. Звучит отбой боевой тревоги, и я возвращаюсь на свою вахту в машинное отделение. Обхожу механизмы и, получив инструктаж у Саши, на что нужно обратить особое внимание, иду во второе котельное отделение, расположенное за носовой переборкой нашего турбинного отделения. Закрыв за собой верхнюю входную дверь, я почувствовал слабую боль в ушах, вызванную повышенным давлением воздуха. Зажимаю нос и продуваю уши. Боль прекращается. Спускаюсь по трапу узкой шахты глубиною около 5 метров и, открыв вторую дверь, вхожу в котельное отделение. Ревут форсунки и вентиляторы. Передо мною котёл высотою примерно в двухэтажное здание. Обслуживают котёл и все механизмы котельного отделения один старшина и несколько краснофлотцев. Запоминаю расположение механизмов и проверяю показания всех контрольно-измерительных приборов. Затем перехожу в такое же первое котельное отделение и, через некоторое время, вернувшись в первое турбинное отделение, выясняю у Саши ряд вопросов.

Наша вахта подошла к концу. Теперь на вахту заступает Калягин со своими краснофлотцами, которые входили в состав кормовой аварийной партии. Мы выходим на палубу. Берега не видно. Корабль идёт 37 узловым ходом (≈68 км/ч), оставляя за кормой молочный след от работы винтов, уходящий за горизонт. Умывшись, идём в каюту отдыхать до следующей нашей вахты или до очередной боевой тревоги.

Я возбуждён и усталости не чувствую. Отдыхать не хочется. В каюту входит Алексей Павлович Латышев и, основываясь на опыте, уверенно заявляет, что скоро должен быть налёт. Действительно, вскоре наш разговор прерывает сигнал "боевой", от которого я вздрагиваю и вскакиваю с кресла. Саша быстро поднимается с койки, и мы бежим к своим боевым постам. За нами и навстречу бегут несколько краснофлотцев на свои боевые посты. На ходу Латышев бросает в мой адрес язвительное замечание, что нужно привыкать и не пугаться. Вероятно, выражение моей физиономии дало ему право на это.

Саша спускается в машину, Латышев бежит дальше, а я остаюсь у своего поста и вопросительно смотрю на Калягина. Он показывает на самолёт, который вдали летит параллельным курсом. Это разведчик. Теперь нужно ждать налёт. Осматриваюсь кругом. У зенитчиков полное спокойствие, все стоят у своих приготовленных к бою орудий. Одни из них следят за этим самолётом, а другие - за небом. Вижу несколько тревожных и бледных лиц красноармейцев. Они не на земле, где чувствуют себя уверенно. Многие из них никогда не были на судне и, возможно, впервые видят безбрежное море.

После нескольких томительных минут ожидания со стороны невидимого берега появляются два "Хейнкеля", за которыми начинают наблюдать несколько сот пар глаз. Самолёты делают над кораблём большой круг и идут на сближение. Наступает тревожная тишина, которую нарушает гул работающих механизмов.

Вздрагиваю от неожиданного выстрела кормовой зенитной 76 мм двухорудийной башни, в шутку названной "башней смеха". Она маленькая, приземистая, как черепаха, и очень подвижная, что и послужило поводом к такому названию. Командует ею один из самых молодых офицеров, которому всё нипочём, младший лейтенант Макухин. Два разрыва легли несколько в стороне от одного "Хейнкеля". Через две-три секунды начинают стрелять автоматы зенитной батареи, которой командует молодой лейтенант Гимельман.

На сравнительно большой высоте "Хейнкели" пролетают над кораблём, и через несколько секунд в метрах 50 за кормой поднимается шесть столбов воды. Сбросив бомбы, самолёты удаляются в сторону берега, и стрельба прекращается. У всех на лицах появляется радостная улыбка. Пользуясь затишьем, я спускаюсь в машину и рассказываю Саше, что было.

Проходит некоторое время, самолётов не видно. Звучит отбой боевой тревоги. Теперь можно продолжать "отдых" до нашей вахты.

Хотя кругом все спокойно, но на заходе солнца опять объявляют "боевую". Она профилактическая. В предвечерней мгле можно ожидать нападения торпедоносцев и подводных лодок. Поэтому в это время нужно быть особенно бдительным.

Мы опять на своих местах. Сумерки наступают быстро и в небе появляются звёзды и Луна. При мягком лунном свете спокойное море очень красиво, а корабль выглядит фантастически, напоминая мчащееся сказочное чудовище. Однако такая картина хороша не для прорыва блокады. Силуэт корабля, озарённый луной, хорошо виден на фоне темного небосклона. Чёрт побрал бы эту Луну! Как она некстати!

Вскоре справа по носу корабля на горизонте появляются слабое мерцающее зарево и периодические вспышки, а затем и темная полоска берега. Там Севастополь.

Опять звучит отбой, но теперь наступила наша вахта, и я спускаюсь в машину, а Калягин идет "отдыхать". Обхожу механизмы, смотрю на приборы, но сосредоточиться не могу.

Подходим к фарватеру, и опять звучит "боевая". Выхожу на свой пост. Все в сборе. Корабль входит в фарватер, представляющий собой узкую полоску воды, с обеих сторон которой расположены наши минные поля.

Узнаем, что в Севастополь входить нельзя. Будем идти в Камышовую бухту. Это значит, что положение в Севастополе ухудшилось. Чувства тревоги и волнения охватывают меня.

Малым ходом входим в освещённую луной Камышовую бухту. Вдали полукольцом стоит зарево, видны вспышки от разрыва снарядов, периодически в небо взлетают разноцветные ракеты и снопы трассирующих пуль, видны скользящие бледные лучи прожекторов. На берегу видны строения и масса людей.

Корабль швартуется у одной из барж, стоящих у берега, но главные турбины и все механизмы остаются в полной готовности. У боевых постов оставлено минимальное количество людей. Остальные посланы на выгрузку боезапаса и продовольствия. Меня назначают руководить разгрузкой кормовых кубриков, которые разгружают бойцы нашей аварийной партии.

С корабля положены сходни, по которым быстро сходят бойцы армейской части со своим оружием и имуществом. Затем, под руководством обоих помощников командира корабля, Орловского и Фрозе, начинается разгрузка боезапаса и продовольствия для защитников Севастополя. Корабль затемнён и в кубриках идёт работа в полной темноте и на ощупь. Краснофлотцы вереницей подходят и им на спины кладут по одному-два тяжёлых ящика со снарядами. Некоторые требуют: "клади ещё". Бегом по трапу поднимаются на палубу и по шатким сходням выносят их на берег. Слышится только тяжёлое дыхание. Люди работают, не обращая внимание на усталость. Каждый сознаёт важность того, что он делает, что дорога каждая минута. Нужно до рассвета закончить выгрузку, принять раненых и эвакуируемых и успеть пройти фарватер. А ночь коротка. По одной из сходен выкатывают орудия. Орловский и Фрозе торопят. В наш кубрик входит политрук "БЧ-5" В. С. Смирнов, которого я узнаю по голосу. Он спрашивает, - много ли еще осталось, торопит нас и требует осторожности.

следующая страница>