Перейти на главную страницу
ОЛЬГА, положив на колени тетрадь, читает стихи. Простые строки одного и того же долгого, в целую жизнь, послания. Послания, разумеется, любви.
ИВАН заворожен.
ИВАН. Нет-нет, все так! Впервые слышу живые стихи.
ОЛЬГА. Ой, живые стихи. Разве бывают мертвые?
ИВАН. Бывают. Читай, читай дальше...
ОЛЬГА (прочитала еще несколько строк). Интересно?
ИВАН. Интересно.
ОЛЬГА. Правда? О, у меня их тут много. Видишь, сколько тетрадей? А вот эта отдельная. Тут другая тема...
ИВАН. Другая?
ОЛЬГА. Это плач. Плач мой по сыну. Он у меня в Афганистане погиб... А ты? Ты писал когда-нибудь стихи?
ИВАН. Нет. Я не писал стихи.
ОЛЬГА. Не писал? Что, ни одной строчки не сочинил?
ИВАН. Ни одной.
ОЛЬГА. Как же ты жил?
ИВАН. Ну, жил и жил. Живут же и как-то без этого, без стихов...
ОЛЬГА. Ты на других не похож.
АВДОТЬЯ. Есс...
ИВАН. А, черт! Про старуху-то мы забыли! Пить, небось, хочет. А, куча протезов, пить хочешь?
АВДОТЬЯ. Есс...
ИВАН. Ну вот. А чего молчишь? Ладно, я вспомнил, а вдруг бы не вспомнил, а?
ОЛЬГА. И ничего б не стряслось. Лежит и лежит себе. Случается, и неделю лежит без воды.
ИВАН. А чем питается?
ОЛЬГА. А ничем. Она вообще не ест. Лет двадцать уже. Просто лежит.
ИВАН. Да, дряхлая девка, не померла бы.
ОЛЬГА. Не помрет. И после нас будет вот также лежать и лежать. Смерть, она старых не трогает, молодых прибирает. Вот и мой. Помер, когда другие только жить начинают. Только я сориентировалась, в чем секрет мужика, а он возьми да помри!
ИВАН. Жаль. Да и то - порой слишком долго вы... ориентируетесь. К тому времени как раз и помрешь. (Взяв одну из тетрадок). Это ему?
ОЛЬГА. Ему. Вот послушай.
Ты еще спал...
Луна освещала...
Твое случайное дыханье...
ОЛЬГА. Плеснуть?
ИВАН. Плесни. Да... Это ты здорово, про дыхание... Иные дышут!
ОЛЬГА. И плотник твой, который дом тебе сложил, он тоже... дышит?...
ИВАН. Дышит, а что такого?
ОЛЬГА. Ты не думай, что я глупая и всему готова поверить. Ты правду скажи.
ИВАН. Я и говорю правду. Дышит. Царство ему небесное.
ОЛЬГА. Как же дышит он, если покойный!
ИВАН. Он, если хочешь знать, не только дышит, но еще и губами чмокает. Во сне. Земля ему пухом.
ОЛЬГА. Да ну тебя! Я серьезно, а ты?
ИВАН. Так и я серьезно. Ты одно пойми, Родионовна, ведь он не просто мастером был!
ОЛЬГА. Кем же он был?
ИВАН. Художником! Понимаешь? Он душу вкладывал в дело! А душа художника бессмертна! Она сохраняется в его творении. А творение плотника, о котором речь - моя изба! Стоит посреди тайги, как дворец. Светится янтарем за сотни верст!.. И если бы только изба! Возьми баню в огороде. Тоже он срубил.
ОЛЬГА. Господи, еще и баня!
ИВАН. Да, и баня! Такая баня тебе и во сне не снилась! Сыпанешь на камни озерной водицы - и хоть три роты солдат в три захода парь, а пару не сбудет!
ОЛЬГА. Звали его как?
ИВАН. Кого?
ОЛЬГА. Плотника. Не помнишь?
ИВАН. Как же не помнить такого человека! Звали его это... как его... уж больно знатное имя... Короче, жену он зверски бил! Вот это помню как сейчас.
ОЛЬГА. Бил?
ИВАН. Вожжами!
ОЛЬГА. Вожжами. Правильно делал. Ветшать не давал. Баба что половик, ее время от времени потряхивать надо.
ИВАН. Это может быть и верно. Но больно уж он усердствовал...
ОЛЬГА. Любил, значит, если усердствовал... Вот что, дорогой мой человек. Я хочу тебя попросить об одной небольшой милости.
ИВАН. О какой еще... милости?
ОЛЬГА. Хочу попросить тебя взять вот эти тетрадки.
ИВАН. Ну да, и буду я сидеть на крыльце посреди тайги и читать...
ОЛЬГА. Нет, ты выслушай... Ты, как придешь домой, положишь их меж бревен. Туда, где больше всего тепла хранится... где светится душа его, плотника... Сделаешь?
ИВАН. Ну, если причуда у тебя такая...
ОЛЬГА. Не причуда. Особенно вот эту тетрадочку. Тут все полностью посвящено рукам. Золотым рукам. Я уже давно не помню ни лица его, ни даже даты смерти. А тепло его рук помню. Тянет меня, старую, к тому теплу, о котором ты тут говорил, тянет, потому как зябко мне, и не согреться никак! Что я видела в жизни? Горбилась на черной работе. Глаз от земли не отрывала. Только теперь маленько свет увидела. Так ведь и он оказался не мил. Ой, о чем это я? Ты тетрадку... возьмешь?
ИВАН. Не возьму.
ОЛЬГА. Я ведь просто о милости прошу. Не много, всего лишь взять и донести до него, положить куда-нибудь в щель меж бревен. Неужели нет щелей?
АБУДЛЛА. Есть. И щели есть в моем доме.
ОЛЬГА. Так, возьми... пусть он услышит... смотри, вот эти вот строки пусть услышит... (со слезами читает проникновенные строки) Возьми хотя бы эти строки. Сунешь в щель... Возьми, а?
ИВАН. Нет, не возьму.
ОЛЬГА. Ну почему не возьмешь, почему отказываешь в такой малой милости?
ИВАН. Сама понесешь. Сама понесешь и положишь, куда захочешь. Щелей там много.
ОЛЬГА. Значит... И меня возьмешь с собой?
АБУДЛЛА. Возьму.
ОЛЬГА. Собирать мне вещи-то?
ИВАН (помедлив). Собирай. Подушку, вон, не забудь. Уж больно пышная она у тебя. А где другие вещи?
ОЛЬГА. Другие под коечкой... Сейчас достану.
Вытягивает из-под койки мешок.
ИВАН. Картошка?
ОЛЬГА. Нет.
АБУДЛЛА. А что? Тряпье?
ОЛЬГА. Стихи.
ИВАН. Стихи? Столько и Пушкин не написал, наверное!
ОЛЬГА. Ага. Там под койкой еще три мешка... Вот, смотри... (Кряхтя, тащит из-под койки еще один мешок) И еще... уф... семь мешков в амбаре. Во все щели.
ИВАН. Вместо пакли...
ОЛЬГА. Зимой - вместо дров.
ИВАН. И до середины зимы не хватит.
ОЛЬГА. Не бойся, настругаем! Новые, говорю, настругаем!
ИВАН. Ну, нам только дай... Вот что, Родионовна, ты сядь-ка... Туфли примерим. Не может быть, чтобы не подошли. Я ведь с загадкой их выбирал...
ОЛЬГА. А загадка, значит, я?
ИВАН. Загадка та, которой в самую пору будут. Хочется мне, чтобы они тебе подошли...
ОЛЬГА. Что ж, примерим... Давеча были будто малы, теперь, может... ИВАН (опускаясь к ногам Салимы с туфлями в руках). Ах, ножки, ножки, где вы ныне, где мнете вешние цветы... Ну-ка...
ИВАН (кряхтя, пытается вдеть туфлю). Должно войти... Солидолом бы, конечно, подмазать... Странно, в молодости на любую... любые... с треском вгонял!
МАРИЯ (в сторону). Вот натура ненасытная, а!
ИВАН. Потерпи, половина уже вошла!
ОЛЬГА (вскрикнула от боли). Ой!..
ИВАН (в сердцах). Да что тут у вас ломать-то?
МАРИЯ. Молчать! (Ольге) А ну, марш в процедурную! Живо! Ишь, развели тут!..
МАРИЯ. Стоять!
МАРИЯ достает из-под кровати чемодан, из чемодана плетку.
ИВАН. Господи, пронеси!
МАРИЯ. Каждое утро просыпаюсь с мыслю, какую принести пользу родине, и каждое утро вот такая вот фигня! (Не спеша усаживается). Ну! Жених недоструганный! В армии служил?
ИВАН. Я на трех фронтах воевал!
МАРИЯ. Моол-чать! Знаем вас, на фронтах! Те, кто был на настоящих-то фронтах, давно в могилках лежат. По всей Европе бисером.
ИВАН. Я в разведке, мать...
МАРИЯ. Моол-чать!.. Значит, говоришь, фаза потерялась?
ИВАН. Фаза!
МАРИЯ. Фаза или масса?..
АБУДЛЛА. Может, и масса!
МАРИЯ. А ну, сколько раз отожмешься от пола?
ИВАН. Да куда мне...
МАРИЯ. Позицию лежа прии-нять! (Легонько поддела плетью).
ИВАН (приземляясь). Только, умоляю, без интима!
МАРИЯ. Со сморчком-то?.. Отжии-майсь!.. Раз, два... Раз-два... Раз-два... Э-э, хватит, хватит!..
МАРИЯ. Хватит, кому сказала!.. Встать!.. Напраа-во! Отвечай, кто прислал?
ИВАН. Никто не посылал, сам пришел на свою голову.
МАРИЯ. С какой целью?
ИВАН. На работу устроиться. Заработать хотел на старость...
МАРИЯ. Врешь. На старость тебе государство пенсию выделяет.
ИВАН. Да какая...
МАРИЯ. Молчать! Будешь тут против государства вякать! Ишь, герой! Признавайся по-хорошему: с какой целью прибыл в наше заведение? И знай, если не знаешь, чистосердечное признание облегчает участь!
ИВАН. Облегчает, как же!
МАРИЯ. Я церемониться не собираюсь! (Снова легонько поддела кнутовищем).
ИВАН. Хорошо, хорошо, сознаюсь. Прибыл с целью жениться.
МАРИЯ. Ага! Жениться! Вот с какими зловещими планами ты проник в нашу девичью обитель!
ИВАН. Какие уж планы! Обыкновенная мечта!
МАРИЯ. Ага, пудри мозги! Чтоб у простого монтера да вдруг мечта!
ИВАН. Не монтер я, электрик. А что касается мечты... То произошло это нечайно. Зашел в магазин и увидел!
МАРИЯ. Чего?
ИВАН. Да туфли эти проклятые. Зашел, смотрю - стоят на полке! Ну, тут воображение и сработало! Мечта, так сказать, внезапно вспыхнула и дорисовала к этим туфлям ножки...
МАРИЯ. Какие ножки?
ИВАН. Эдакие вот... точеные...
МАРИЯ. И?
ИВАН. И все. На остальное, матушка, фантазии не хватило. Да и не важно остальное! Ведь если в мечтах имеешь эдакие вот фигурные...
МАРИЯ. Ты короче!
ИВАН. Короче, купил я их. Купил и дал себе слово - та, которой они окажутся впору, ту и возьму себе в хозяйки!
МАРИЯ. Вот как!
МАРИЯ с любопытством глянула, нет, не на старика - на туфли! И на протяжении дальнейшего диалога с ней будет происходить следующее: она, как бы невзначай, возьмет туфлю в руки, прикинет взглядом; повертит в руке; и, опять-таки как бы невзначай, примерит их. Они не по размеру, она попытается-таки надеть их; и так далее...
МАРИЯ. Что ж, понятно. Надоело беспризорничать, решил обзавестись хозяйкой. И что ты, так сказать, имеешь?
ИВАН. Тайгу имею.
МАРИЯ. Тайгу? Тайгу - это мало...
ИВАН. Мечту имел.
МАРИЯ. Это мы слышали.
ИВАН. Дом имею.
МАРИЯ. Вот это уже дело. А в доме что?
ИВАН. А в доме печь!
МАРИЯ. Печь! С печурками, с карнизами?
ИВАН. С печурками, с карнизами.
МАРИЯ. С зеркальцем по правому крылу?
ИВАН. Точно, с зеркальцем. По правому крылу.
МАРИЯ. А возле камина скамейка?
ИВАН. А возле камина скамейка...
МАРИЯ. Хорошо. Ответь-ка ты мне на последний вопрос. Как ты, ИВАН Петрович, относишься к коммунистической партии?
ИВАН. Терпимо отношусь.
МАРИЯ. Без уклона?
ИВАН. Без какого еще уклона?
МАРИЯ. Я говорю, без левого уклона?
ИВАН. А нет. Уклоняться некуда - кругом тайга!
МАРИЯ. Ну, что ж. (Ставит туфли на место. По ее лицу скользнуло великое сожаление - не подошли, однако, туфли). Значит, так тому и быть. Мне, видно, на роду написано жить с пеньками.
ИВАН. Что? Что это значит, как понять?
МАРИЯ. В женихи беру тебя, Петрович, в женихи!
ИВАН. В женихи?
МАРИЯ. В женихи.
ИВАН. Да вы что? В своем уме? Ну, какой из меня жених, из старого сепаратора! Здесь течет, здесь сыплется, здесь капает! Сядете втроем, на что будете смотреть? Ты на лицо мое глянь!
МАРИЯ. Что мне твое лицо, пенек! С лица не воду пить, была бы печь!
ИВАН. Слушай, матушка, дорогая, у меня есть один старинный друг, в соседней тайге живет, лет на десять постарше меня, опытен, богат! Может, с ним познакомить тебя?
МАРИЯ. Будь мужчиной, Петрович! Неужели я похожа на такую, которую бы из тайги в тайгу мотать! Сказано - сделано! (И добавила, вдруг улыбнувшись) Не бойся, я еще и родить могу!
ИВАН. А чего бояться! У меня, вон, и Авдотья родит! Только ведь... закон не велит! Галя, Оля, теперь ты... Троеженство! Прямой путь в Сибирь, на каторгу! Только ее мы и не видели!
МАРИЯ. Эх, пенек ты пенек! На любую каторгу готова идти, хоть на край земли готова ползти, если только на краю том стоит та печь. Муж мой клал ее, дурень, муж!..
ИВАН. Твой муж?
МАРИЯ. Мой. Ну, вопрос исчерпан, повестка закрыта...
ИВАН (обреченно). Проголосовали единогласно.
МАРИЯ. Прения продолжим у тебя дома.
ИВАН. На печи. Если не развалится!
МАРИЯ. Не развалится! Мастер клал! С ним мы, с мастером, на таких, бывало, печах... Впрочем, далеко мы с тобой зашли! Я за девками схожу. А ты тем временем мужайся. Чемодан вон понесешь. (Остановилась у выхода). Подойди.
ИВАН (подошел). Ну?
МАРИЯ. Ты это, ты не обижайся на нас, на русских баб. Лады, олененок?
ИВАН. Лады, госпожа.
МАРИЯ. То-то...
И обняла в порыве каких-то чувств, поцеловала МАРИЯ старика, да так, что он еще долго приходил в себя после ее ухода.
И вышла.
ИВАН. Ну вот, все девки мои!
АВДОТЬЯ скрипнула, явно не соглашаясь, скрипнула еще раз, покряхтела, покашляла, пытается привлечь внимание старика.
Но старику на этот раз не до нее - достает вино, наливает в стакан, решительно пьет.
Прикладывается и поперхнулся - старуха АВДОТЬЯ выпала из койки! С грохотом.
АВДОТЬЯ (приземлившись). Опс!...
АВДОТЬЯ. Уй, упала и язык обрела! На полу, оказывается, лежал!
ИВАН. Тебе-то что не лежится, старая! Ну-ка, помогу... Вставай, давай... Не покалечилась?.. Тяже-елая! Говорили, не ест...
Наконец, поднялась старуха. И, облегченно вздохнув, села.
На стариковский остеохондроз.
АВДОТЬЯ. Правда. Все трое на фронт уходили. Первый в японскую, второй в первую мировую, третий во вторую... Все трое в день свадьбы ушли. Так что, я еще девушка... Слушай, а тебе не заберут на войну?
ИВАН. Нет. Как ты терпела столько, не говорила.
АВДОТЬЯ. А о чем говорить? Говорить я не хотела, петь хотела. Выйти в лес к соловьенку и петь. Есть у тебя, парень, лес?
ИВАН. Есть. Есть у меня и свой лес!
АВДОТЬЯ. Слушай, ты, парень, уж и мой мешок понесешь, ладно?
ИВАН. Какой мешок?
АВДОТЬЯ. Да вот... (Вытаскивает из-под койки мешок).
ИВАН. Картошка?
АВДОТЬЯ. Камни. Речные камушки. Смотри, здесь их ровно тысяча. Беру камушек и катаю в руках, пока не прочту тысячу молитв каждому из покойных мужей(Ясин). Прочту тысячу молитв, отложу в пустой мешок. И так - пока мешок не наполнится.
ИВАН. А потом?
АВДОТЬЯ. Потом сначала. Из полного мешка в пустой. И так - всю жизнь.
ИВАН. Они в твоих руках светлыми стали. И куда их?
АВДОТЬЯ. Когда помру, накроешь ими мою могилку. А давай в камушки поиграем?
АБУДЛЛА. На что?
АВДОТЬЯ. На поцелуи! А?
АБУДЛЛА. Давай.
МАРИЯ. Ну-ка, старая... Вот те на, гляньте, сидят на ней, как по заказу!
Старуха поднялась, отбила каблуками чечетку.
АВДОТЬЯ (вскинув руку со знаком победы). Есс!..
Женщины восхищаются туфлями старухи Авдотьи.
ГАЛИНА. Ах, настоящая золушка на балу! Станцуем, девки?
МАРИЯ. Музыку! И свет!
ОЛЬГА. А где... электрик?
МАРИЯ. ИВАН, восстанови фазу!
ИВАН. Дело не в фазе. Просто лампочку не довернули. Достаточно подуть на нее, и будет свет...
ГАЛИНА. Ну-ка... (Дует на лампочку). Девки, помогите же!
Лампочка мигнула, померцала и зажглась.
ОЛЬГА. Ну вот, и фаза нашлась, и масса.
МАРИЯ. Ох...ох...
ГАЛИНА. И не гляди, что криво повязана: полюблю - в глазах потемнеет! Тысячу и одну ночь зараз увидишь, желанный!
ИВАН. Да мне бы хоть одну из тысячи одной... но чаще...
ГАЛИНА. Любое твое желание любая исполнит! Говори, чего хочешь, чего желаешь?
ОЛЬГА. Говори, не стесняйся.
МАРИЯ. Ну же, чего замер, чего желаешь, молодой?
ИВАН (жалким голосом). Чая желаю. Чая бы выпил чашечку.
МАРИЯ. Чаю, девки!
ГАЛИНА. Нет, младшая, самая любимая! И вообще, кто первая затеяла женитьбу? Ты или я?
ОЛЬГА. Да не ссорьтесь вы, вот услышит сам!
МАРИЯ. Убери руки, кому говорят.
ИВАН. Начинается! С почином тебя, Ванюша!.. Стро-ойся!
ИВАН. Слушай мою команду! За мной в шеренгу - шаго-ом арш!
Женщины, как в садике детском, взявшись одна за подол другой, а первая за пиджачок старика, двинулись гуськом по кругу.
ИВАН. Дорогие мои, родные. Всей душой призываю вас - давайте жить мирно. В шумливом доме, завещали предки, счастье не задерживается. Мира прошу, согласия. Распорядок ваш с этого часа - я. В одной избе разными вениками не метут. Меня будете слушаться. Я вам плохого не пожелаю, худого не скажу. Всех вас одинаково люблю. Всех! Каждая - моя мечта! (Проведя женщин еще по кругу). А ну, нашу, с выходом!
Танцуют.
ИВАН. Ну вот, тряхнули стариной!.. Пора, однако, пока светло, и в путь-дорогу. Готовы ли?
ЖЕНЫ. Готовы!
МАРИЯ. С прописки только вот не снялись... (Осеклась, увидев поднятую руку старика).
ИВАН. Присядем перед дорогой.
ИВАН. В груди что-то... Нет, ты глянь, а? Никогда такого не было. Надо же...
ОЛЬГА. Растревожил.
ИВАН. Мне б оно, конечно, лучше б одному в тайге... сидеть... маоцзедуном... А я... замахнулся!.. аж четверых...
ГАЛИНА. Прилечь тебе надо. Ну-ка, мы тебя на коечку. Да помогите же!
ОЛЬГА. Водички, может, тебе, а, родненький?
ИВАН. Нет-нет, не тревожьтесь. Пройдет. Отдохну немного и встану. Поклонимся этому дому и уйдем. Сегодня же дома будем...
ОЛЬГА. Господи, дай-то бог!
ИВАН. Изба у меня просторная, воздуха много, света... Придем, баньку справим. Веничек у меня березовый, с травой душицей. Липовый мед. Натираться. Попаримся.
ГАЛИНА. Дай Бог, дай Бог... (Положила голову на колено старика).
ИВАН. Ты, Галина, светлая душа, на крылечко выйдешь. Крылечко у меня высокое, далеко с него видно. Солнце видно. Звезды. Постоишь, мужей своих вспомнишь, всех, сколько их было. Поплачешь. От души. Никто не помешает. У нас для этого - простор!
ГАЛИНА. Не было их у меня, мужей-то. Ни одного.
ИВАН. Как же так? Неужели не довелось ходить в невестах?
ГАЛИНА. Доводилось. В божьих. В народе нас так прозвали - божьи невесты... Когда война началась, нам, девчушкам, было по пятнадцать-шестнадцать лет. Ребятишек своих в армию проводили. А я и не провожала, в ту пору еще не заглядывалась на ребят-то. Ну, а позже не на кого стало заглядываться. Не вернулись наши-то ребята. А для тех кто вернулся, моложе нас невесты подросли, их стали брать замуж. А мы так и остались. Как-то еще надеялись, чего-то ждали. А годы шли и шли. И вот мы состарились. Божьи невестки. Сколь помню себя, всегда была готова, всегда ждала. Не нашелся... утешитель.
ИВАН. Ну-ну, что ты? Найдется еще, милая. Что наши годы? Все еще впереди! Мы еще похо-одим...
ОЛЬГА. Дай бог, дай бог...
ИВАН. Оленька... Где ты, милая?
ОЛЬГА (голову на другое колено старика). Здесь я, Ванечка, здесь.
ИВАН. Ты, душа моя, в избе похозяйничаешь. Стены освежишь озерной водицей, окна, потолки. Вечерком я ноженьки твои смешные кобыльим молочком ополосну, чтоб не болели. А на ночь я тебя возле стены постелю. К дереву приткнешься, к сосне янтарной. И будешь плакать, сама не знаешь о чем. И будешь ждать, сама не знаешь чего. У нас всему этому простор. Только дай бог здоровья всем нам.
МАРИЯ. Дай бог...
ИВАН. Мария, матушка...
МАРИЯ (голову ему на грудь). Говори, говори...
ИВАН. Ты, матушка, на лавочку напротив печки сядешь. Свечка в ночи зажжется, осветит твое сердце. Будешь сидеть и думать. У нас для этого простор. Лишь бы войны не было.
АВДОТЬЯ. Есс...
ИВАН. О господи, миленькая ты моя, младшенькая... (привлекает к груди и эту старуху). Мы с тобой, страдалица, в лес выйдем. Рядышком он, лес-то. Большой лес, светлый. Птиц та-ам! Птицы, они умеют слушать песни ... душа ты моя... цветок моего гарема...
АВДОТЬЯ тихо поет. Женщины присоединяются.
ИВАН, обняв всех четверых, шепчет слова молитвы. Или благодарности. Или прощания. Факт, что и он бормочет сквозь набежавшие слезы какие-то особенные слова.
ЗАНАВЕС