Гпава четвертая

ЯПОНСКОЕ "ЭКОНОМИЧЕСКОЕ ЧУДО"

ОЧЕВИДНЫЙ УСПЕХ ИЛИ СТРАТЕГИЧЕСКАЯ НЕУДАЧА?

Оценивая опыт отдельных стран, направившихся по пути "догоняющего" развития, нельзя не признать, что успехи, достигнутые японской экономикой, представ­ляются наиболее впечатляющими. Начав масштабную реконструкцию национальной экономики в конце 40-х го­дов в условиях американской военной оккупации, эта страна через тридцать лет стала одной из крупнейших индустриальных наций. Тем самым в истории возник прецедент появления на мировой арене двух хозяйствен­ных сверхдержав (Япония и СССР), достигших своего статуса посредством ускоренной модернизации. Третья (или первая) — США — пришла к этой позиции эволю­ционным путем.

Япония проделала путь эталонной индустриальной страны; лишенная богатых минеральных ресурсов и обескровленная в ходе войны, она менее чем через во-семь лет после ее окончания достигла довоенного уров­ня производства и на протяжении двадцати лет, с 1951 по 1972 год, удерживала среднегодовые темпы роста ВНП на уровне 9,4%, а промышленного производства -13,1%; в этот же период в японском индустриальном секторе производительность повышалась на 9,7% в год. а заработная плата — на 10,2%'. Японская модель хозявственного развития выдержала тяжелые испытания в годы нефтяного кризиса 1973-1974 годов, когда поло­жительное сальдо торгового баланса в 7 млрд. долл. в 1972 году сменилось дефицитом в 5 млрд. долл. в 1974-м, вошла в период безудержной, как тогда казалось, экс­пансии уже во второй половине 70-х годов², а к середи­не 80-х японская экономика безусловно признавалась самой перспективной в мире, по праву возглавлявшей глобальный индекс конкурентоспособности.

Успехи Японии в эти годы воодушевляли теорети­ков многополюсного мира, утверждавших, что западные культурные ценности утрачивают доминирующее зна­чение. Исключая из своего анализа некоторые "неудоб­ные" факты, они усматривали в возвышении Страны восходящего солнца свидетельство превосходства иде­ологии и ценностей конфуцианства над протестантской этикой³. Многие исследователи утверждали, что имен­но здесь, в условиях недостатка материальных и есте­ственных ресурсов, достигнут максимальный уровень использования человеческого капитала⁴, хотя гораздо более обоснованным было бы предположение о том, что в обществе, традиционно не знающем различий между Gesellschaft и Gemeinschaft, опора на человеческий фактор невозможна по определению. Однако так или иначе вплоть до конца 80-х годов, когда С.Хантингтон высказал свои первые опасения относительно самодос­таточности японской модели развития, большинство западных аналитиков склонялось к признанию уникалъности японского хозяйственного опыта и способное? Японии обогнать США в экономическом противоборстве. Даже в 1991 году И.Валлерстайн писал, что про­тивостояние Японии и США в конце XX века представ­ляет собой копию противостояния США и Великобри­тании в конце XIX-го⁷; как показали последующие со­бытия, большую ошибку в то время трудно было сде­лать.

Основы успеха японской модели в 60-е и 70-е годы

Реформа японской экономики была начата в усло­виях, когда страна, как и любое "догоняющее" государ­ство, находилась на низком уровне хозяйственного раз­вития: ВНП на душу населения не превышал 3,5 тыс. долл., что соответствовало уровню Индии в начале 90-х годов. Однако уже через пятнадцать лет, ко време­ни первого "нефтяного шока", этот показатель вырос в 4 раза, достигнув 13,5 тыс. долл.⁸, что и сегодня остает­ся недосягаемым для большинства азиатских стран. В результате Япония стала второй по индустриальной мощи державой мира, а США впервые столкнулись в торговле с нею с феноменом нарастающего отрицательного сальдо.

Причины столь впечатляющего прорыва связаны с эффективным использованием мобилизационной сис­темы развития для нужд ускоренной индустриализации. С одной стороны, был осуществлен ряд мер по национальных производителей. Правительство дотировало научно-исследовательские работы, предоставляло корпорациям дешевые кредиты, способствовало поддер­жанию высокой нормы сбережения и проводило актив­ную протекционистскую политику; в конечном счете все это привело к созданию финансово-промышленных синдикатов, неэффективность которых компенсировалась их размерами и масштабами государственной поддерж­ки. С Другой стороны, общая экономическая обстановка в первые послевоенные десятилетия была весьма бла­гоприятной; в условиях высоких издержек производ­ства в США и Европе, низких цен на природные ресур­сы и относительно недорогих технологий страна, распо­лагающая сравнительно квалифицированной и достаточ­но дешевой рабочей силой, а также обладавшая тради­циями, которые позволяли осуществить необходимую мобилизацию, имела широкие перспективы. Однако не­льзя не отметить, что основные импульсы хозяйственного прорыва в Японии несли в себе зародыш тех внутрен­них противоречий "догоняющего" развития, которые рассматривались нами в предыдущей главе.

Первым фактором мобилизации стал предельно высокий уровень инвестиций, доля которых в ВНП не опускалась ниже 35%. Источники таковых вполне традиционны. Искусственно сдерживая заработную плату и поощряя промышленников, правительство на протя­жении 1955-1970 годов поддерживало инвестиции на­селения на уровне 10% ВНП, в то время как за тот же период капиталовложения корпораций выросли с 7 до более чем 20% ВНП. Следствием стали высокие темпы роста, экстраполяция которых позволяла предположить, что Япония должна была в 1985 году превзойти США по показателю ВНП на душу населения, а в 1998 году — и по общему объему промышленного производства. Однако такая политика таила в себе серьезную опасность:искусственная инвестиционная накачка приводила к тому, что эффективность производства перестала принимать­ся во внимание, и отдача на вложенный капитал, состав­лявшая в 1955 году 34%, снизилась в 1960 году _До 28%, в 1970-м — до 18, и в 1980-м — до 8%". Если в 1950-1955 годах норма инвестиций составляла 10,8%, а среднегодовые темпы роста валового национального продукта — 10,9%, то в 1960-1965 годах первый показатель вырос до 18,5%, а второй упал до 9,7; в 1970-1975 годах инвестиционная активность снизилась весьма незначительно (до 17,8%), а темпы роста упали поч­ти вдвое (до 5,1% в год)¹².

Характерно, что ответом на снижающуюся эффективность стал дальнейший рост инвестиций; в этом Япония полностью повторяла опыт СССР того же времени. Мощным его источником стало ограничение доходов трудящихся, проводившееся по меньшей мере в трех направлениях. Во-первых, собственно доля заработной платы в ВНП, являющаяся важнейшим показателем социальной ориентированности экономики, стабильно оставалась в Японии на 15—17 процентных пунктов ниже, чем в США (40% против 58 в 60-е годы и 52 против 64—67 в 70-е¹³). Во-вторых, продолжительность рабочего дня оставалась выше, чем в США и Европе (среднестатистический японец работал в 80-е годы 2 044 часа в год, что на 10% больше, чем американец, на 20 — чем англичанин или француз, и более чем на 30% по сравнению с немцем¹⁴). В-третьих, корпорации, защищенные протекционистскими мерами, предлагали на внутреннем рынке свои товары по явно завышенным расценкам (в конце 80-х цены на бытовую электронику в США были ниже японских на 40%, а на автомобили — почти на 70 (!) процентов¹⁰). Следствием применения таких экстенсивных по своей сути методов стало то, что, несмотря на быстрый рост в 60-е и 70-е годы, производительность труда в японской тяжелой и электрон­ной промышленности к концу 80-х годов остановилась на отметке 65% от американского уровня, составляя при этом в пищевой промышленности лишь 35, а в сельском хозяйстве — всего 18% американского показателя¹⁶. Поэтому другим источником наращивания инвестиций стало их извлечение из монопольного положения от­дельных компаний. С 1950 года правительство ввело практику предоставления крупным корпорациям исклю­чительных прав на приобретение новых технологий за рубежом. В 1951 году компания Toyo Rayon получила эксклюзивное право на покупку технологии производства нейлона (следующая компания дожидалась подобного разрешения три года), в 1958-1962 годах права на про­изводство полиэтилена получили Sumitomo, Mitsubishi и Mitsui (прочим фирмам они были предоставлены в конце 60-х годов). При этом компаниям было разреше­но покупать у Банка Японии валюту по заниженному курсу, что означало скрытое дотирование инвестиций в новые технологии; следствием стало то, что в 50-е годы -8% общего объема импорта приходилось на техноло­гии, а в общем объеме инвестиций эта статья достигала немыслимой величины в 9%. В результате в стране сформировалась система монополш-кейрецу (keiretsu) — гигантских конгломератов, ставших центрами притяжения новых инвестиций через подконтрольные им банки и финансовые институты. Таким образом, быстрый рост японских компаний обеспечивался аккумуляцией всех средств — собственных, заемных и даже государственных — с целью массированных инвестиций в отрасли монопольное положение в которых было изначально гарантировано им правительством.

Вторым фактором бурного промышленного роста являлось прямое участие государства в развитии и финансировании стратегически важных отраслей. Центром подобной стратегии стало японское министер­ство международной торговли и промышленности — MITI, — фактически подчинившее себе промышленные компании и управлявшее ими с эффективностью, многократно превышавшей успехи советского Госплана. Цен-тральная власть поддерживала образование компаний, способных положить начало новым отраслям промы-шенности; при этом по образу и подобию MITI были построены и остальные японские министерства, а отно­шения между министерством финансов, с одной сторо­ны, и Банком Японии, коммерческими банками и финан­совыми компаниями — с другой, подозрительно напо­минали отношения между MITI и индустриальными ги­гантами¹⁸. Начиная с 50-х годов правительство стало субсидировать японские компании в случае приобрете­ния ими отечественного оборудования, причем размер субсидий составлял до половины его цены. Власти ак­тивно кредитовали крупные компании, причем вплоть до середины 70-х годов централизованные кредиты по линии Японского банка развития или Банка Японии обес­печивали до половины всех их заимствований, и в боль­шинстве случаев выдавались они по ставке, которая на 3-5 процентных пунктов была ниже средней межбан­ковской ставки того времени.
Важнейшей целью этой политики было завоевание внешних рынков, так как приток капитала мог стать ус­тойчивым лишь при условии положительного сальдо внешней торговли. Располагая дешевыми производствен­ными ресурсами и доступом к масштабным правитель­ственным кредитам, японские компании чрезвычайно активно проникали на рынки других стран, однако до­стигалось это с помощью откровенного демпинга. Так, в 70-е и 80-е годы цены на сталь были на внутреннем рынке на 30% выше, чем на мировом, а цены на поли­этилен и другие продукты химической промышленно­сти оказывались завышены в полтора раза и более. В этих условиях государство протекционистскими мера­ми пришло на помощь отечественным компаниям. Если в США только 6,6% ВНП производится сегодня в от­раслях, считающихся регулируемыми государством, то в Японии этот показатель составляет в промышленности 16,8%, в сельском хозяйстве — 86%, а в финансовой сфере — все 100; среднее его значение равняется 50,4%²¹; пошлины на ввоз иностранных товаров превы­шали обычно их стоимость, а в случае с импортом аме­риканского риса достигали 800%. Не удивительно, что три четверти всех доходов японских фермеров на­прямую обеспечивались государственными субсидиями²³. В результате в начале 90-х годов, когда в Японии, со­гласно подсчетам специалистов MITI, цены на сырье и товары производственного назначения на 30% были выше, чем в США, на 19% — чем в Германии, и на 46% — чем в Южной Корее, цены на конечные потре­бительские товары и услуги оказывались уже на 51% выше, чем в США, на 96% — чем в Германии, и на 475 (!)% -- чем в Южной Корее²⁴. Как показали результаты исследования, предпринятого MITI в октябре 1989 года, 60% наиболее распространенных товаров про­давалось в Японии по иенам, превосходившим цены в США и Европе, а 90% импортируемых товаров стоили дешевле в странах, где они были произведены, чем об­ходились японским потребителям²⁵. Подобная протек­ционистская политика ежегодно обходилась японскому населению в 110 млрд. долл., что составляло почти 4% ВНП страны²⁶.

Третьим важнейшим слагаемым стремительного роста японской экономики стало бурное развитие экс­порта — как товаров, так и капитала. Если в 1950 году Япония производила не более 32 тыс. автомобилей в год, что соответствовало среднему их выпуску на амери­канских автозаводах за полтора дня (!), то в 1960 году это число выросло до 482 тыс., из которых 39 тыс. было поставлено на экспорт; в 1970-м эти показатели со­ставляли уже 5,3 и 1,1 млн. автомобилей в год. В 1974 го­ду Япония сместила ФРГ с первого места в списке основных экспортеров автомобильной техники, а в 1980-м заняла место США как крупнейшего ее производителя. В 70-е годы в производстве автомобилей, морских судов и иной продукции машиностроительного комп­лекса экспортные поставки обеспечивали от 70 до 83% прироста производимой продукции. К началу 80-х стра­на подошла с валовым национальным продуктом, превосходившим суммарные ВНП Великобритании и Франции и составлявшим около 55% американского ВНП. Однако японцы переоценили возможности развитых стран в области потребления их продукции. Ежегодно экспортируя в конце 80-х годов в США по 2,3 млн. автомобилей, японские компании дополнительно создали в самих Соединенных Штатах мощности, способные обеспечить производство еще 2,5 млн. машин, в то вре­мя как весь объем американского рынка составлял не более 10 млн. штук в год. При этом автомобильная промышленность Японии все более явно ориентирова­лась на американский рынок, куда направлялось до 75% автоэкспорта. Весьма характерно в этой связи сим­метричное повторение динамикой дефицита США в торговле с Японией торгового профицита самой Японии (в 1970 году дефицит достигал 1 млрд. долл., а профи­цит — 2 млрд.; в 1977 году эти цифры составляли 8 и П млрд. долл., в 1983-м — 19 и 21, в 1985-м — 46 и 49 млрд. долл:). Это, несомненно, должно было слу­жить тревожным сигналом об усиливающейся зависи­мости Японии от открытости американской экономики, а также от курса иены к доллару, о том, что экономичес­кое развитие страны шаг за шагом оказывалось в зави­симости от факторов, находившихся за пределами ком­петенции могущественного министерства внешней тор­говли и промышленности. Увлечение экспортом стало одной из причин последовавшего упадка.

Поиск новых возможностей привел японских пред­принимателей к мысли о необходимости наращивания экспорта капитала, и в конечном счете это стало глав­ной ошибкой. Отток капитала из страны препятствовал Конкуренции на внутреннем рынке и, как следствие, поддерживал неестественные ценовые пропорции, мешавшие правильным инвестиционным решениям. Так как наи-большую отдачу в самой Японии приносили вложения в банковский сектор, торговлю и операции с недвижимостью, бизнесмены Страны восходящего солнца начали атаку на аналогичные отрасли в США и Европе Только за 80-е годы они получили контроль над 11 % всех банковских активов на территории США, а в Европе их вложения в промышленность уступали инве­стициям в недвижимость и торговлю и были в 2 раза меньше вложений в страхование и банковский сектор. К 1985 году "три четверти японских инвестиций за ру­бежом оказались вложенными в активы, представляв­шие собой пассивные источники дохода", не приносив­шие в США и Европе больших прибылей. Этот факт исключительно важен, так как он впервые показал, что индустриальная страна не способна эффективно инвестировать в постиндустриальные экономики. Как следствие, японцы стали наращивать активность в стра­нах Азии, подталкивая их к развитию по тому же пути, который был пройден ими самими. Если в 1971 году американские инвестиции в ЮВА составляли 36,4% всех прямых иностранных капиталовложений в регион, а японские — 15,4%, то через несколько лет показатели сравнялись, а к концу 80-х японские инвестиции в Азию превосходили американские почти в 2,5 раза. В этом регионе нашли благодатную почву традиционные приемы демпинга, государственных дотаций и прямой помо­щи странам Азии. Характерно, что основной поток капитала — 47 млрд. долл. за период с 1986 no 1993 год³⁷ -направлялся в экспортоориентированные отрасли ази­атских стран и, таким образом, не столько подстраховы­вал японскую экономику от зависимости от западных рынков, сколько усиливал эту зависимость. В результа­те к середине 90-х годов в азиатские страны поступа­ло до 45% японского экспорта товаров (в основном технологий и комплектующих) и 47% экспорта техно­логий; японские финансовые институты владели 25— 40% долговых обязательств как самих этих стран, так и их крупнейших компаний³⁸. Последствия такого раз­вития событий хорошо известны.

Между тем основные проблемы японской эконо­мики приходятся на период, начавшийся с кризиса 1989 года. К этому времени страна пришла с бесспор­ными экономическими успехами. Хотя западные спе­циалисты подчеркивали, что ее развитие было в зна­чительной мере искусственным, и отмечали качествен­ные различия между экономическими системами за­падных обществ и Японии как между capitalist regu­latory state и capitalist development state, отрицать сам факт впечатляющих достижений не имело смысла. Япония серьезно потеснила США на мировых рынках товаров и капитала (так_: в 1991 году 353 из 1000 круп­нейших транснациональных корпораций были амери­канскими, а 345 — японскими⁴⁰, страна располагала 24 крупнейшими банками в мире, тогда как в странах ЕС таковых было 17, а в Северной Америке -- всего 5, владела 9 из 10 наиболее мощных сервисных компаний) и обеспечила себе нарастающий профицит в торговле как с Соединенными Штатами, так и с азиат­скими странами. К концу 80-х годов, на пике своего эко­номического могущества, Япония обеспечивала 20% всех прямых иностранных капиталовложений развитых стран 25% их акционерного капитала, ее банки предоставля­ли 50% всех краткосрочных кредитов, а промышленные компании поставляли на рынок 55% общего объема кор­поративных облигаций. Однако эти цифры отражали большей частью внешнюю сторону японского успеха достигнутого на пути ускоренной индустриализации. Мо­билизационные механизмы развития экономики явно и активно действовали вплоть до середины 80-х годов, и стране предстояло доказать ее способность лидировать в условиях свободной конкуренции и открытой эконо­мической системы. Как показала практика, вторичный характер экономического прогресса в Японии стал не­преодолимой преградой на пути достижения этой цели.

На пороге кризиса

В течение продолжительного периода японская экономическая модель обеспечивала рост за счет экс­тенсивных методов. Активно заимствуя в США и госу­дарствах Европы результаты новейших научных разра­боток, страна фактически не производила собственных технологий: баланс импорта и экспорта информации и патентов оставался отрицательным на протяжении бо­лее чем сорока лет. Как мы отмечали выше, принятые в Японии сугубо индустриальные ориентиры развития не предусматривали выгод от инвестиций в образование; по-настоящему высоко ценились лояльность персо­нала компании и ее руководителям: достаточно отметить,

что даже в 80-е годы около 43% работников были заняты в одной и той же компании более десяти лет подряд. Стремясь к наращиванию капиталовложений в материальные активы, а не в развитие личностного потенциала людей, корпорации активно кредитовались в банках, которые в конце 80-х годов обеспечивали более четверти всего прироста мировых кредитных ре­сурсов.

Давление на рынок недвижимости и акций вызвало во второй половине 80-х годов бум, ставший, как пока­зали дальнейшие события, предвестником заката япон­ского "экономического чуда". С 1980 по 1987 год фон­довый индекс Nikkei вырос почти в 5 раз, фактически не отреагировав на мощные потрясения на биржах США и других стран Запада в конце 1987 года, К концу 1989 года совокупная оценка акций, котирующихся на токийском фондовом рынке, достигла 5,2 трлн. долл., тогда как аналогичный суммарный показатель для всех трех бирж Нью-Йорка составлял 4,3 трлн. долл., а для Лондонской фондовой биржи — лишь 1,3 трлн, долл.⁴⁵ Еще более впечатляющим был рост цен на недвижи­мость и землю: в 1990 году общая стоимость земли, по оценкам японских экспертов, достигла почти 2 400 трлн. иен, в 5,6 раза превысив значение валового националь­ного продукта⁴⁶, а ссуды, выделявшиеся банками на про­ведение операций по строительству и покупке объек­тов недвижимости, росли на протяжении второй поло­вины 80-х годов в среднем вдвое быстрее, чем кредит­ные вложения в экономику в целом. Чтобы проиллюстрировать масштаб этих процессов, достаточно отме­тить, что в те годы территория Японии, составляющая около 3% земной поверхности, стоила больше, чем вся остальная часть суши, а цена одной только токийской недвижимости превышала суммарную стоимость всех объектов, когда-либо построенных в границах США¹⁸ Наглядное представление о существовавших ценах дает тот факт, что в 1990 году на 100 долл. в центральном Токио нельзя было купить участок земли, равный по размерам самой стодолларовой купюре. Из этого бума правительство стремилось извлечь максимальную вы­году: в начале 90-х годов бюджеты 44 из 47 префек­тур в стране были дотационными; донорами выступали лишь три префектуры, и все они были расположены в пределах Большого Токио.

Иррациональность сложившейся ситуации станови­лась очевидной в условиях, когда темпы роста экономи­ки начали снижаться. В 1990 году они еще удержива­лись на уровне около 5, а в 1991 году — 4%, но затем резко упали: в 1992 году —до 1%, а в 1993-м — почти до нуля. Так как цены на акции и землю уже не могли поддерживаться спекулятивными ожиданиями, фондовый индекс, достигший в 1989 году предельного значения в 38 915 пунктов, резко пошел вниз, закончив 1990 год на отметке около 20 000 пунктов и достигнув в 1992 году локального минимума в 15 000 пунктов, но даже и в этом случае он оставался, по мнению многих экспертов, существенно переоцененным. Хотя цены на недвижи­мость по инерции продолжали расти вплоть до зимы 1990/91 годов, они также снизились более чем вдвое к зиме 1994/95 годов. В результате только с 1990 по 1994 год потери от обесценения акций японских про­мышленных компаний, котировавшихся на Токийской бирже, составили беспрецедентную цифру в 2,6 трлн. долл. (валютные резервы Банка Японии не превышали в этот период 100 млрд. долл.), а расчетные убытки от снижения цен на земельные участки и недвижимость превысили 5.6 трлн. долл. В то же время началось массовое разорение промышленных компаний, особенно мелких и средних, на которые в Японии приходились тогда четыре из каждых пяти рабочих мест, но которые были лишены доступа к столь необходимым им креди­там; в 1993 году число банкротств достигло невидан­ного для страны значения, перевалив за 1 тыс. в ме­сяц.

Разумеется, промышленные компании не могли теперь так свободно оперировать своими финансовыми ресурса­ми; серьезные трудности возникли у ряда банков, выдав­ших кредиты под залог недвижимости, земли и ценных бумаг; рядовые же граждане, которые приобрели жилье в рассрочку, вынуждены были платить за него из расче­та прежней цены и либо стремились сбыть недвижимость, либо тратили на выплаты по процентам фактически все свои доходы. Одновременно резко сократились сборы налогов, поскольку до кризиса компании платили их в том числе и с сумм, получаемых в результате перепро­даж ценных бумаг, акций или земли (в 1988 году соб­ственно производственная деятельность приносила только 40% бюджетных поступлений). Однако даже в усло­виях кризиса японское правительство не могло отказаться от стремления усилить вмешательство в экономичес­кую жизнь страны; единственным же средством обес­печить дополнительные финансовые влияния стало в данной ситуации наращивание государственного долга. Государственные заимствования в Японии имеют продолжительную историю. В начале 70-х годов, на пер­вом этапе массированной индустриализации, размеры долга не превосходили 100 млрд. иен, что составляло менее 10% ВНП. Однако уже через десять лет он вы­рос более чем в 10 раз и достиг почти 40% ВНП; в дальнейшем процесс наращивания внешних и внутрен­них заимствований представлял собой картину, не под­дающуюся объяснению с позиций здравого смысла. Дело в том, что Банк Японии оказался единственным среди центральных банков развитых стран, лишенным свобо­ды принятия ключевых решений в области финансо­вой политики и полностью зависящим от воли прави­тельства⁵⁹. В самом начале кризиса оно потребовало от Банка Японии дополнительных ссуд и гарантий, необхо­димых для масштабного кредитования реального секто­ра экономики по каналам министерства внешней тор­говли и промышленности. В 1992 году, когда экономика явно вошла в фазу стагнации, государственный долг достиг 90% ВНП⁶⁰, а к началу 1999 года составил 140% ВНП⁶¹, При этом следует иметь в виду, что данные циф­ры скорее индикативны, чем отражают реальное поло­жение дел. В том же 1992 году правительственные га­рантии только по долгам приватизированных в 1990 году железных дорог составляли 270 млрд. долл., а сельскохо­зяйственные дотации — почти 700 млрд. Суммарные бан­ковские кредиты, выданные промышленным компаниям, в 1992 году составляли 262% ВНП и с того времени так же отнюдь не уменьшились. Все это оказалось возможно только в силу отсутствия реальной независимости банка Японии от государства, а крупнейших коммерческих банков — от тех корпоративных структур, к сети которых они принадлежали. Банк Японии действовал как карман­ный банк министерства финансов: к середине 90-х годов поля облигаций правительства в сумме его активов при­близилась к невиданной цифре в 80 (!)%. Банки, созна­вая высокую степень риска коммерческих ссуд, также предъявляли все больший спрос на государственные цен­ные бумаги, в результате чего их доходность, достигав­шая в 1990 году 8% годовых, в настоящее время при­близилась к нулевой отметке. Однако такое положение дел ничего не меняло, так как само правительство, полу­чив возможность дешевых заимствований, стало прибе­гать к ним во все возрастающем масштабе и направляло все новые и новые денежные потоки в реальный сектор. Пытаясь остановить развитие кризиса, правительство предприняло целый ряд мер, совершенно недопустимых в демократическом рыночном государстве. Когда в ноябре 1992 года фондовый индекс упал ниже пси­хологически важной отметки в 16 000 пунктов, функ­ционеры министерства внешней торговли и промыш­ленности "рекомендовали" руководству ведущих стра­ховых компаний разместить имевшиеся в их распоря­жении деньги на фондовом рынке, что подняло оборот торгов на 80%, а индекс — на 785 пунктов в течение одной торговой сессии; впоследствии эта категория ин­весторов стала наиболее активным оператором рынка, увеличивая свои капиталовложения в среднем на 18% ежегодно в течение 1992-1995 годов. Активные меры правительства по стимулированию экспорта, сохранение на высоком уровне положительного сальдо торгового баланса с США, гигантские непроизводительные расхо­ды, направляемые на финансирование общественных работ, а также формирование в стране крайне низкого общего уровня процентных ставок, облегчавшего креди­тование предприятий, казалось бы, принесли свои ре-

зультаты. Темпы роста ВНП стали вновь подниматься достигнув в 1996 году 3,9%⁶⁵ (хотя среднее для пери­ода 1990-1995 годов значение составляло всего 1,3%) повысились корпоративные прибыли (хотя более 60% такого повышения было обусловлено удешевлением кре­дитов), несколько оживился и внутренний рынок.

Однако все временные достижения 1995-1996 годов были обусловлены, по сути, той же государственной по­литикой, что и предшествующая индустриализация; раз­личия заключались в том, что на этот раз реальные воз­можности государства были фактически исчерпаны. За все предыдущие десятилетия оно не смогло сформиро­вать основ такой экономической системы, которая име­ла бы возможности для самостоятельного поступатель­ного развития. Все японские успехи были достигнуты на пути "Индустриализации без Просвещения", и этот маршрут, избранный Страной восходящего солнца, каче­ственно отличался от того, каким следовала старая Ев­ропа. Государство в сложившейся ситуации могло лишь продолжать попытки поддерживать на плаву экономику, для которой важнейшим источником поступления до­полнительных ресурсов оставались эффективные до поры до времени инвестиции в другие индустриальные страны Юго-Восточной Азии; однако и эти попытки не в состоянии были обеспечивать успешное развитие.

следующая страница>