Женщина перед зеркалом

"Женщина перед зеркалом". У.Дж.Смит (перевод А. Вознесенского)
Ты всё причёсываешься в ванной,

всё причёсываешься.

Все пирамиды, сфинксы все изваяны,

ты всё причёсываешься,

гусиные вернулись караваны,

Шехерезады выдохлись и Чосеры,

ты всё причёсываешься.
Ты чешешь свои длинные, медвяные,

окутываешь в золото плечо своё,

с пушком туманным тело абрикосовое,

ты всё причёсываешься.
Свежайшие батоны стали чёрствыми,

все розы распустившиеся свянули,

устали толкователи Евангелья,

насытились все, властью облачённые,

отмучились на муки обречённые,

повысохли в морях русалки вяленые,

все тайны мироздания – при чём они?

Ты с Вечностью ведёшь соревнование.

Ты всё причёсываешься.
Четвёртый час заждался на диване я,

осточертела поза мне печоринская,

паркет истлел от пепла сигаретного,

я ногу отлежал, да и всё прочее,

как говорится, положенье «SOSовое»,

ты всё причёсываешься.
Все в ресторанах съедены анчоусы,

спиричуэлсы спеты бесталанные,

накрылось электричек расписание,

но ты, как говорится, не почёсываешься,

ты драишь косы щёткою по-чёрному.

«Под ноль» тебя обрею!

Ноль внимания.

Ты всё причёсываешься.
Люблю я эту дачу деревянную,

жить бы да жить и чувствовать отчётливо,

что рядом ты, душа обетованная,

что всё причёсываешься!
Под дверью свет твой прочертился щёлкою,

в гребёнке электричество пощёлкивает.

Эй, берегись! Устроишь замыкание!

Ночной смолою пахнет сруб отёсанный.

Я слышу – учащается дыхание.

Закончила? Шуршит простынка банная.

Нет, всё причёсываешься.

"Звездные тени" Померанцев Кирилл
Как звездные тени, ложатся

Осенние листья в саду.

И мне начинает казаться,

Что сам я по звездам иду.
И звезды горят подо мною,

Как будто сквозь холод и зло

Осеннее тихое пламя

На скорбную землю сошло.

ВСЕ РОЗЫ... Георгий Иванов
Все розы, которые в мире цвели,

И все соловьи, и все журавли,
И в черном гробу восковая рука,

И все паруса, и все облака,
И все корабли, и все имена,

И эта, забытая Богом, страна!
Так черные ангелы медленно падали в мрак,

Так черною тенью Титаник клонился ко дну,

Так сердце твое оборвется когда-нибудь – так

Сквозь розы и ночь, снега и весну…

САЛОМЕЯ. Поплавский Борис
Тихо ангел гасил фонари.

Вот еще один там погас.

Синий, белый в лучах зари

Проскакал надо мной Пегас.
Странный призрак в бледном огне

Отдалился он и исчез.

Кто-то страшно крикнул в окне

При паденье последних звезд.
Город спал на больших якорях

На канале, что пуст и мал.

Далеко в рассветных морях

Утонувший кораблик спал.
Это детство мое отошло

В океан голубой без предела.

Свесив ноги в черном трико

Смерть махала на мачте белой.
На корме был прекрасный флаг

Бледно-алый с звездой золотой

Но высоко почти в облаках

Смерть лежала черной фатой.
Саломея! Бушует рок,

Развевает флаги судьба.

У твоих остроносых ног

Умирает в песке звезда.
Голубой и смешной матрос

Отравился вином из роз,

А высокий его пароход

Мимо мола ушел в поход.
Он напрасно бежит по земле,

Все пытаясь кричать, свистеть.

Смерть играет в саду на трубе,

Звон сиреней несется с аллей.
Пожалей, его пожалей!

Помоги ему умереть.

"Девушка пела в церковном хоре..." Александр Блок
Девушка пела в церковном хоре

О всех усталых в чужом краю,

О всех кораблях, ушедших в море,

О всех, забывших радость свою.
Так пел ее голос, летящий в купол,

И луч сиял на белом плече,

И каждый из мрака смотрел и слушал,

Как белое платье пело в луче.
И всем казалось, что радость будет,

Что в тихой заводи все корабли,

Что на чужбине усталые люди

Светлую жизнь себе обрели.
И голос был сладок, и луч был тонок,

И только высоко, у Царских Врат,

Причастный Тайнам,- плакал ребенок

О том, что никто не придет назад.

"...Осень - совсем как война.." Александр АЛОН
В смеси красок в осеннем лесу

Загоралось оранжево-лисье...

И гляжу я, как падают листья,

И помочь им ничем не могу.
Как мне их удержать на весу?

Как опорою стать и спасеньем

В беззащитном моем и осеннем,

Истекающем кровью лесу?
Этих капель густая волна

Догорает в разливе напрасном.

Смерть опять размалевана красным.

Эта осень - совсем как война.

"ЧАСЫ СТОЯТ" Зинаида Гиппиус
Часы остановились. Движенья больше нет.

Стоит, не разгораясь, за окнами рассвет.
На скатерти холодной наубранный прибор,

Как саван белый, складки свисают на ковер.
И в лампе не мерцает блестящая дуга...

Я слушаю молчанье, как слушают врага.
Ничто не изменилось, ничто не отошло;

Но вдруг отяжелело, само в себе вросло.
Ничто не изменилось, с тех пор как умер звук.

Но точно где-то властно сомкнули тайный круг.
И все, чем мы за краткость, за легкость дорожим,-

Вдруг сделалось бессмертным, и вечным - и чужим.
Застыло, каменея, как тело мертвеца...

Стремленье - но без воли. Конец - но без конца.
И вечности безглазой беззвучен строй и лад.

Остановилось время. Часы, часы стоят!

БЕРЛИНСКОЕ. Вл. Ходасевич
Что ж? От озноба и простуды -

Горячий грог или коньяк.

Здесь музыка, и звон посуды,

И лиловатый полумрак.
А там, за толстым и огромным

Отполированным стеклом,

Как бы в аквариуме темном,

В аквариуме голубом -
Многоочитые трамваи

Плывут между подводных лип,

Как электрические стаи

Светящихся ленивых рыб.
И там, скользя в ночную гнилость,

На толще чуждого стекла

В вагонных окнах отразилась

Поверхность моего стола, -
И проникая в жизнь чужую,

Вдруг с отвращеньем узнаю

Отрубленную, неживую,

Ночную голову мою.

"Заблудившийся трамвай" Николай Гумилев
Шел я по улице незнакомой

И вдруг услышал вороний грай,

И звоны лютни, и дальние громы, —

Передо мною летел трамвай.
Как я вскочил на его подножку,

Было загадкою для меня,

В воздухе огненную дорожку

Он оставлял и при свете дня.
Мчался он бурей темной, крылатой,

Он заблудился в бездне времен...

Остановите, вагоновожатый,

Остановите сейчас вагон.
Поздно. Уж мы обогнули стену,

Мы проскочили сквозь рощу пальм,

Через Неву, через Нил и Сену

Мы прогремели по трем мостам.
И, промелькнув у оконной рамы,

Бросил нам вслед пытливый взгляд

Нищий старик, — конечно, тот самый,

Что умер в Бейруте год назад.
Где я? Так томно и так тревожно

Сердце мое стучит в ответ:

«Видишь вокзал, на котором можно

В Индию Духа купить билет?»
Вывеска... кровью налитые буквы

Гласят: «Зеленная», — знаю, тут

Вместо капусты и вместо брюквы

Мертвые головы продают.
В красной рубашке, с лицом как вымя,

Голову срезал палач и мне,

Она лежала вместе с другими

Здесь, в ящике скользком, на самом дне.
А в переулке забор дощатый,

Дом в три окна и серый газон...

Остановите, вагоновожатый,

Остановите сейчас вагон.
Машенька, ты здесь жила и пела,

Мне, жениху, ковер ткала,

Где же теперь твой голос и тело,

Может ли быть, что ты умерла?
Как ты стонала в своей светлице,

Я же с напудренною косой

Шел представляться Императрице

И не увиделся вновь с тобой.
Понял теперь я: наша свобода —

Только оттуда бьющий свет,

Люди и тени стоят у входа

В зоологический сад планет.
И сразу ветер знакомый и сладкий,

И за мостом летит на меня

Всадника длань в железной перчатке

И два копыта его коня.
Верной твердынею православья

Врезан Исакий в вышине,

Там отслужу молебен о здравье

Машеньки и панихиду по мне.
И всё ж навеки сердце угрюмо,

И трудно дышать, и больно жить...

Машенька, я никогда не думал,

Что можно так любить и грустить.

"ЭЛЕГИЯ" А.С.Пушкин
Безумных лет угасшее веселье

Мне тяжело, как смутное похмелье.

Но, как вино — печаль минувших дней

В моей душе чем старе, тем сильней.

Мой путь уныл. Сулит мне труд и горе

Грядущего волнуемое море.
Но не хочу, о други, умирать;

Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать;

И ведаю, мне будут наслажденья

Меж горестей, забот и треволненья:

Порой опять гармонией упьюсь,

Над вымыслом слезами обольюсь,

И может быть — на мой закат печальный

Блеснет любовь улыбкою прощальной.

"Неверная жена" Лорка Федерико Гарсия
...И в полночь на край долины

увел я жену чужую,

а думал - она невинна.
То было ночью Сант-Яго -

и, словно сговору рады,

в округе огни погасли

и замерцали цикады.

Я сонных грудей коснулся,

последний проулок минув,

и жарко они раскрылись

кистями ночных жасминов.

А юбки, шурша крахмалом,

в ушах у меня дрожали,

как шелковая завеса,

раскромсанная ножами.

Врастая в безлунный сумрак,

ворчали деревья глухо,

и дальним собачьим лаем

за нами гналась округа.
За голубой ежевикой

у тростникового плеса

я в белый песок впечатал

ее смоляные косы.

Я сдернул шелковый галстук.

Она наряд разбросала.

Я снял ремень с кобурою,

она - четыре корсажа.

Ее жасминная кожа

светилась жемчугом теплым,

нежнее лунного света,

когда скользит он по стеклам.

А бедра ее метались,

как пойманные форели,

то лунным холодом стыли,

то белым огнем горели.

И лучшей в мире дорогой

до первой утренней птицы

меня этой ночью мчала

атласная кобылица...
Тому, кто слывет мужчиной,

нескромничать не пристало.

И я повторять не стану

слова, что она шептала.

В песчинках и поцелуях

она ушла на рассвете.

Кинжалы трефовых лилий

вдогонку рубили ветер.

Я вел себя так, как должно,-

цыган до смертного часа.

Я дал ей ларец на память

и больше не стал встречаться,

запомнив обман той ночи

в туманах речной долины,-

она ведь была замужней,

а мне клялась, что невинна.

--------

Перевод А.Гелескула

"Черный человек" Сергей Есенин
Друг мой, друг мой,

Я очень и очень болен.

Сам не знаю, откуда взялась эта боль.

То ли ветер свистит

Над пустым и безлюдным полем,

То ль, как рощу в сентябрь,

Осыпает мозги алкоголь.
Голова моя машет ушами,

Как крыльями птица.

Ей на шее ноги

Маячить больше невмочь.

Черный человек,

Черный, черный,

Черный человек

На кровать ко мне садится,

Черный человек

Спать не дает мне всю ночь.
Черный человек

Водит пальцем по мерзкой книге

И, гнусавя надо мной,

Как над усопшим монах,

Читает мне жизнь

Какого-то прохвоста и забулдыги,

Нагоняя на душу тоску и страх.

Черный человек

Черный, черный!
"Слушай, слушай, -

Бормочет он мне, -

В книге много прекраснейших

Мыслей и планов.

Этот человек

Проживал в стране

Самых отвратительных

Громил и шарлатанов.
В декабре в той стране

Снег до дьявола чист,

И метели заводят

Веселые прялки.

Был человек тот авантюрист,

Но самой высокой

И лучшей марки.
Был он изящен,

К тому ж поэт,

Хоть с небольшой,

Но ухватистой силою,

И какую-то женщину,

Сорока с лишним лет,

Называл скверной девочкой

И своею милою.
Счастье, - говорил он, -

Есть ловкость ума и рук.

Все неловкие души

За несчастных всегда известны.

Это ничего,

Что много мук

Приносят изломанные

И лживые жесты.
В грозы, в бури,

В житейскую стынь,

При тяжелых утратах

И когда тебе грустно,

Казаться улыбчивым и простым -

Самое высшее в мире искусство".
"Черный человек!

Ты не смеешь этого!

Ты ведь не на службе

Живешь водолазовой.

Что мне до жизни

Скандального поэта.

Пожалуйста, другим

Читай и рассказывай".
Черный человек

Глядит на меня в упор.

И глаза покрываются

Голубой блевотой, -

Словно хочет сказать мне,

Что я жулик и вор,

Так бесстыдно и нагло

Обокравший кого-то.

. . . . . . . . . . . .
Друг мой, друг мой,

Я очень и очень болен.

Сам не знаю, откуда взялась эта боль.

То ли ветер свистит

Над пустым и безлюдным полем,

То ль, как рощу в сентябрь,

Осыпает мозги алкоголь.
Ночь морозная.

Тих покой перекрестка.

Я один у окошка,

Ни гостя, ни друга не жду.

Вся равнина покрыта

Сыпучей и мягкой известкой,

И деревья, как всадники,

Съехались в нашем саду.
Где-то плачет

Ночная зловещая птица.

Деревянные всадники

Сеют копытливый стук.

Вот опять этот черный

На кресло мое садится,

Приподняв свой цилиндр

И откинув небрежно сюртук.
"Слушай, слушай! -

Хрипит он, смотря мне в лицо,

Сам все ближе

И ближе клонится. -

Я не видел, чтоб кто-нибудь

Из подлецов

Так ненужно и глупо

Страдал бессонницей.
Ах, положим, ошибся!

Ведь нынче луна.

Что же нужно еще

Напоенному дремой мирику?

Может, с толстыми ляжками

Тайно придет "она",

И ты будешь читать

Свою дохлую томную лирику?
Ах, люблю я поэтов!

Забавный народ.

В них всегда нахожу я

Историю, сердцу знакомую, -

Как прыщавой курсистке

Длинноволосый урод

Говорит о мирах,

Половой истекая истомою.
Не знаю, не помню,

В одном селе,

Может, в Калуге,

А может, в Рязани,

Жил мальчик

В простой крестьянской семье,

Желтоволосый,

С голубыми глазами...
И вот стал он взрослым,

К тому ж поэт,

Хоть с небольшой,

Но ухватистой силою,

И какую-то женщину,

Сорока с лишним лет,

Называл скверной девочкой

И своею милою"
"Черный человек!

Ты прескверный гость.

Это слава давно

Про тебя разносится".

Я взбешен, разъярен,

И летит моя трость

Прямо к морде его,

В переносицу...

. . . . . . . . . . . . .
...Месяц умер,

Синеет в окошко рассвет.

Ах ты, ночь!

Что ты, ночь, наковеркала?

Я в цилиндре стою.

Никого со мной нет.

Я один...

И разбитое зеркало...

следующая страница>