О появлении кольчуги
в Центральной Азии и на Дальнем Востоке
 
Артак

 

В исторической науке существует стойкое заблуждение, возникшее вследствие неправильного истолкования факта дарения кольчуги самаркандским послом Танскому императору Сюань-цзуну [1] в 718 г. о времени появления кольчужного доспеха в Центральной Азии и на Дальнем Востоке.

Этот миф часто вводит в заблуждение историков военного дела и его необходимо развеять на основе свидетельств источников и археологических находок.

Логика Э. Шеффера, полагавшего, что лишь подарок из Самарканда открыл китайцам тайну изготовления кольчатого доспеха, с успехом может быть опровергнута как при помощи его поистине бесценного труда, так и при помощи ряда археологических находок.

В главе «Доспехи» Э. Шеффер пишет буквально следующее: «Существовала значительная тайная торговля оружием, в особенности с кочевниками на северо-западной границе» [2]. Не стоит понимать эту фразу как свидетельство тайных поставок оружия исключительно со стороны развитого Китая варварам-кочевникам. Так, несколькими строками ниже Э. Шеффер сообщает, что «особая экзотическая разновидность панциря изготавливалась из кожи, взятой с бедер диких лошадей, которую присылало тюркское племя токуз-огуз» [3].

Специфика политической терминологии тех лет заключается в том, что государственную торговлю изделиями ремесла китайцы упорно называли данью, зачастую «подносимой» им народами, даже формально от Китая не зависимыми.

Поэтому нельзя рассматривать поставки кожаных панцирей от токуз-огузов [4] в Китай исключительно как дань покоренных своему повелителю, а стоит признать, что какая-то часть защитного снаряжения поставлялась в Китай «на коммерческой основе».

В главе «Мечи и копья» Э. Шеффер отмечает, что «о дамасской стали в средневековом Китае знали, но привозилась ли она сюда в танскую эпоху или нет, остается неясным. Ее описывали как «персидскую» в VI в.» [5].

В главе «Луки и стрелы» Э. Шеффер пишет: «Наводящие ужас стрелы кочевников со свистящими наконечниками изготовляли в городе близ монгольской границы и присылали в столицу в качестве «дани» [6].

Помимо отмеченных Э. Шеффером фактов можно сослаться на «Синь Тан шу», где в описании народа «сяцзяньсы» [7] говорится: «В каждый дождь обычно получают железо, называют его: цзя-ша. Делают оружие, крайне острое; постоянно вывозят к туцзюэ» [8].

Эти факты свидетельствуют, что средне- и центральноазиатские народы принимали активное участие в международной торговле оружием.

В связи с вышеизложенным можно отметить, что для Китая издревле существовал канал, по которому военно-технические новинки регулярно могли попадать на его территорию. Чжан Цянь [9], посланный ханьским Сяо У-ди [10] на Запад, вступил в контакты с ираноязычными народами, хорошо знакомыми с кольчугой, еще в 129-128 гг. до н.э.

С тех пор Китай продолжал поддерживать контакты разного рода не только с царствами Западного Края [11], но и с Парфией [12] и Кушанским Царством [13].

Согласно данным [14], опубликованным Б. Гафуровым в 1975 г., согдийские воины (государства Западного Края, Ферганы, современных Киргизии, Таджикистана и Узбекистана) носили кольчужные панцири. Кольчужный доспех отмечен и на рельефе, изображающем царя Хосрова [15].

В связи со всем вышеизложенным очень важно также утверждение Э. Шеффера, что «как бы то ни было, кольчуга была иранского происхождения» [16].

Таким образом, задолго до эпохи Тан, китайцы имели возможность если не принять на вооружение, то хотя бы видеть кольчатые доспехи у своих центрально- и среднеазиатских соперников. Военачальник Бань Чао [17], прошедший с боями весь Западный Край и вторгшийся на территорию Кушанского царства в конце I в. н.э., вполне мог видеть кольчужные доспехи и даже взять их в качестве трофея в каком-либо из успешных столкновений с кушанами.

Однако четкой фиксации таких фактов нет, и мы можем опираться только на общую логику событий. Гораздо более вероятным кажется проникновение сведений о кольчуге в Китай в эпоху 16 государств 5 племен [18], когда кочевники не только совершали успешные набеги на Китай и центральноазиатские государства, но и устанавливали свой долговременный контроль над этими регионами [19].

К этому периоду относится прелюбопытнейшее свидетельство Фан Сюаньлина, содержащееся в главе 107 «Цзинь шу». Описание боя между сяньбийскими воинами Мужун Кэ и китайско-цзескими войсками Жань Миня переведено В.С. Таскиным. В русском переводе там говорится буквально следующее: «Тогда Мужун Кэ, связав лошадей железными цепями, отобрал для них 5 тыс. смелых, но не строптивых сяньбийских воинов, искусных стрелков из лука, и, построив их квадратом [20], выступил вперед» [21]. Сам по себе пассаж маловразумителен, т.к. маловероятно подобное построение конницы.

Однако вполне возможно, что здесь имелись в виду не железные цепи, а кольчужные панцири для коней. С точки зрения старого литературного китайского языка вэньянь такое толкование возможно, если, например, данная фраза в переводе состоит из следующих иероглифов: «лянь (связать) ма (лошадь) тэ (железо) со (цепь)», т.к. иероглиф «лянь» помимо значения «связывать, соединять» имеет еще значение «выстраивать в ряд», что применительно к коннице может быть просто описанием линейного построения тяжеловооруженных конников, а «тэсо» - иметь значение не «железная цепь», а «железная кольчуга» [22] с опущением последнего знака.

В таком случае, перевод долен был бы звучать примерно так: ««Тогда Мужун Кэ, облачив лошадей в кольчужные панцири, отобрал для них 5 тыс. смелых, но не строптивых сяньбийских воинов, искусных стрелков из лук, и, построив их квадратом, выступил вперед».

Такой перевод не противоречит логике использования конницы в бою и позволяет разрешить возникающие неясности текста.

Кроме того, известно, что персы, кушаны, народы Центральной Азии и Тибета покрывали своих коней кольчужными панцирями.

В «Материальной культуре Си Ся» А.П. Терентьев-Катанский пишет о кушанских и сасанидских всадниках: «Такие кавалеристы, позднее вошедшие в римскую армию под названием катафрактов, имеют прямое сходство с тяжелой тангутской конницей» [23]. Описывая ряд центральноазиатских фресок, он приводит факты, подтверждающие это его заявление. Однако без наличия соответствующих изображений приводить их здесь не имеет смысла.

К сожалению, в моем распоряжении нет «Цзинь шу» в оригинале для проверки правильности данного предположения и этот отрывок о «железных цепях» можно рассматривать только в виде косвенного доказательства.

Помимо этих свидетельств следует также отметить, что ко времени штурма крепости Ёдонъсонъ войсками танского Тайцзуна у когурёсцев почиталась священная кольчуга. Ким Бусик пишет: «Сонъ ю Чумонъ са. Са ю свэгап соммо» [24]. Запись относится к четвертому году правления когурёского Поджан-вана (645 г.) и значит буквально следующее: «В крепости был храм Чумона. В храме имелись кольчуга (букв. «панцирь из цепочек») и соммо».

 

Э. Шеффер считает, что данное утверждение относится к реалиям эпохи Объединенного Силла: «А в IX столетии у корейцев существовало предание о том, что давным-давно кольчужные доспехи упали с неба «к востоку от окруженного стеной города Ляо» [25]. 

Тем не менее, археологические находки свидетельствуют о том, что кольчуга была известна в Когурё и Силла [26]. И, если для Силла еще можно утверждать, что знакомство силланцев с кольчугой произошло в эпоху оживленных контактов с Тан в начале VIII в., то находки когурёских кольчуг можно однозначно отнести к более раннему периоду [27]. Таким образом, полностью исключается версия о влиянии Танского Китая на распространение кольчуг в Манчжурии и Корее.

В связи с вышеизложенным можно отметить также наличие в погребальных комплексах Когурё, Пэкче и Силла предметов роскоши и вооружения, произведенных в Византии, Иране и Средней Азии. Например, известны находки мечей т.н. «скифского» типа, сасанидских гемм, византийских ювелирных изделий [28].

Наличие подобных находок можно связать с существованием устойчивых торговых связей Дальнего Востока с Центральной и Средней Азией, и далее – с Восточно-Римской империей. Посредником в этой торговле служили многочисленные кочевники Центральной Азии. Китайские историки эпохи Хань утверждали, что если Западный Край являлся для Сюнну правой рукой, то Чосон (и последующие государственные образования Манчжурии, Приморья и Кореи) – левой рукой.

Помимо всего сказанного, стоит также отметить, что одним из выдающихся полководцев на службе у Танского Тайцзуна был восточноиранский воин Юйчи Цзиндэ, уроженец Западного Края [29]. Сведения о нем сохранились в разных источниках, и везде говорится, что это был непревзойденный боец и мастер конного боя на копьях [30].

 

Учитывая, что иранские воины в VI в. активно использовали кольчугу, можно считать абсолютно достоверным, что Тайцзун мог видеть кольчуги на иранских и тюркских воинах Юйчи Цзиндэ и на нем самом уже в 618 г.

И в заключение следует отметить, что первое посольство из Самарканда в Тан произошло в 624 г. еще при Танском Гаоцзу [31]. Если следовать логике политического мышления китайцев периода Тан, то среднеазиатские иранцы просили о принятии их в подданство перед лицом надвигающейся тюркской опасности [32]. Несомненно, посольство прибыло с охраной. Кроме того, посольство сопровождали торговцы конями, пригнавшими большой табун лошадей. Охрана подобных караванов также набиралась, как правило, из воинов восточноиранских народностей, имевших собственное высококачественное вооружение, в т.ч. и кольчуги. Отсутствие в нашем распоряжении записей китайской таможни [33] о ввезенном в пределы Поднебесной личном вооружении послов и сопровождающих лиц можно объяснить либо отсутствием нормально функционирующих в те годы таможенных органов, либо отсутствием четких нормативов в работе таможенников, либо просто гибелью этих документов.

Поэтому вопрос о времени появления кольчуги на Дальнем Востоке следует тесно связать с процессом распространения этого вида доспеха в Иране и Средней Азии и отодвинуть время ознакомления с кольчугой китайцев и прочих народов Дальнего Востока по меньшей мере на 100 лет [34].