ПАЛАШЕВСКАЯ Ирина Владимировна
СУДЕБНЫЙ ДИСКУРС: ФУНКЦИИ,
СТРУКТУРА, НАРРАТИВНОСТЬ
10.02.19 – теория языка
Автореферат
диссертации на соискание ученой степени
доктора филологических наук
Волгоград — 2012
Работа выполнена в Федеральном государственном бюджетном
образовательном учреждении высшего профессионального образования
«Волгоградский государственный социально-педагогический университет».
|
Научный консультант – |
доктор филологических наук, профессор Карасик Владимир Ильич. |
|
Официальные оппоненты: |
Бурыкин Алексей Алексеевич, доктор филологических наук (Институт лингвистических исследований Российской академии наук (г. Санкт-Петербург), ведущий научный сотрудник); |
|
|
Дементьев Вадим Викторович, доктор филологических наук, профессор (Саратовский государственный университет им. Н. Г. Чернышевского, профессор кафедры теории, истории языка и прикладной лингвистики); |
|
|
Панченко Надежда Николаевна, доктор филологических наук, профессор (Волгоградский государственный социально-педагогический университет, заведующая кафедрой языкознания). |
|
Ведущая организация – |
Уральский государственный педагогический университет. |
Защита состоится 18 апреля 2013 г. в 10.00 час. на заседании диссертационного совета Д 212.027.01 в Волгоградском государственном социально-педагогическом университете по адресу: 400066, г. Волгоград, пр. им. В. И. Ленина, 27.
С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Волгоградского государственного социально-педагогического университета.
Текст автореферата размещен на официальном сайте Волгоградского государственного социально-педагогического университета: https://www.vspu.ru
21 декабря 2012 г.
Автореферат разослан 25 декабря 2012 г.
Ученый секретарь диссертационного совета
кандидат филологических наук, доцент Н. Н. Остринская
Общая характеристика работы
Данная работа выполнена в русле теории дискурса. Объектом исследования является судебный дискурс, в качестве предмета изучения выступают его функциональные, структурные и нарративные характеристики.
Актуальность темы исследования продиктована следующими моментами: 1) правовая система является доминирующим видом регулирования общественных отношений в современном обществе, и это находит множественное вариативное выражение в коммуникативной практике, вместе с тем остаются дискуссионными лингвистически релевантные характеристики юридического дискурса и судебного как его экземплификации; 2) языковое выражение юридических норм, судебных прецедентов, обыкновений юридической практики перестает быть достоянием узкой группы профессионалов и циркулирует в разных коммуникативных ситуациях, претерпевая существенные изменения, в результате чего меняются содержательные и презентационные характеристики судебного дискурса, и динамика этих характеристик недостаточно освещена в науке о языке; 3) нарративное моделирование судебного дискурса позволяет раскрыть его функциональные, структурные, причинно-следственные и аксиологические характеристики, однако, по нашим данным, эти признаки не были предметом специального анализа в лингвистической литературе.
Степень разработанности темы исследования. Проблематика юридического дискурса неоднократно привлекала к себе внимание исследователей. Детально разработаны вопросы, касающиеся юридической терминологии (Н. А. Власенко, В. М. Савицкий, В. Ю. Туранин, С. П. Хижняк, В. Ю. Яблонский, Ю. Яворский); в юриспруденции и лингвистике освещены общие и частные проблемы толкования и презентации правовых норм (С. А. Боголюбов, А. Д. Васильев, И. Ф. Казьмин, Д. А. Керимов, М. Б. Кострова, Г. В. Мальцев, А. В. Мицкевич, М. Д. Локшина, Г. Т. Чернобель, А. А. Ушаков, Н. И. Хабибулина, R. Dickerson, G. G. Thorton, P. Goodrich, D. Mellinkoff, B. A. Garner); описаны типы логических суждений, свойственных юридическому дискурсу (В. К. Бабаев, Г. И. Манов, Д. Мейер, А. Ф. Черданцев, А. А. Ференс-Сороцкий, Н. А. Чечина, Л. Фуллер); охарактеризованы особенности жанров юридического дискурса (В. С. Зубарев, Н. А. Мишанкина, Ж. А. Рожнева, A. Trosborg, H. Halmari, T. Virtanen, P. M. Tiersma); традиционное внимание уделяется судебному красноречию (З. В. Баишева, Н. Н. Ивакина, П. А. Катышев, А. В. Науменко-Порохина, И. Б. Михайловская, В. В. Одинцов, Н. К. Пригарина, A. Sarat, T. R. Kearns, M. E. Tigar); раскрыты особенности коммуникативного поведения субъектов судебного дискурса (Т. В. Дубровская, О. В. Красовская, P. D. Blank, E. A. Lind, W. M. O’Barr, S. Merry, A. Wagner, L. Cheng, L. M. Solan); вышли в свет исследования, посвященные правовой аргументации (А. А. Волков, В. В. Мельник, В. А. Новицкий, C. Perelman, A. Prior, J. Raz), технике владения юридическим словом, составлению и оформлению юридических документов (Н. А. Власенко, Т. В. Губаева, М. Л. Давыдова, Н. Н. Ивакина, Е. С. Шугрина); изучены психолого-прагматические особенности коммуникативной практики участников юридического дискурса (Л. Адам, В. И. Батов, В. А. Варламов, С. М. Вул, Н. И. Гаврилова, А. И. Елистратов, А. В. Завадский, Г. А. Зорин, А. А. Леонтьев, О. Липманн, А. Р. Ратинов, В. В. Тараканов, А. М. Шахнарович, И. К. Шахриманьян, Р. R. Garris, J. M. Hyam, M. Jacquemet, J. H. Munkman, D. Sh. Read, B. W. Palmer); получило развитие новое междисциплинарное направление на стыке лингвистики и юриспруденции – юрислингвистика (Н. Д. Голев, А. Н. Баранов, К. И. Бринев, Е. И. Галяшина, М. Р. Желтухина, Г. В. Кусов, J. P. Gibbons, J. Olsson, R. W. Shy). В лингвистической литературе получили освещение различные аспекты нарратологии (А. С. Александров, A. G. Amsterdam, J. Bruner, A. Sarat, L. Douglas, M. Umphrey, P. Brooks, P. Gewirtz, A. Geary, R. M. Heman, B. S. Jackson, G. van Roermund, M. Sternberg). Вместе с тем требуют изучения функциональные, структурные и презентационные признаки судебного нарратива.
В основу работы положена следующая гипотеза: сущность судебного дискурса определяется его особыми функциональными признаками, имеющими перформативный характер и проявляющимися в специфических дискурсивных практиках; структурные характеристики данного типа дискурса обусловлены определенными нормативными признаками юридического события и воплощаются в специфической жанровой организации рассматриваемого типа общения; нарративный подход к моделированию судебного дискурса позволяет установить специфические отношения между его участниками, охарактеризовать его аксиологическую природу, выявить его презентационные особенности и может быть представлен в качестве модели для описания как юридического дискурса в целом, так и его разновидностей.
Цель работы – характеристика судебного дискурса с позиций его функций, структуры и способов презентации.
Сформулированная цель обусловила необходимость решения следующих задач:
– определить социокоммуникативные характеристики судебного дискурса;
– установить аксиологические основания судебного дискурса;
– распознать значимые структурные единицы судебного дискурса и раскрыть критерии их соединения в акциональные последовательности;
– выявить параметры описания жанров судебного дискурса;
– охарактеризовать статусные корреляции участников судебного дискурса;
– описать нарративную организацию судебного дискурса;
– построить модель судебного нарратива;
– раскрыть презентационные особенности судебного нарратива;
– объяснить агональную природу судебного нарратива.
В работе использовались следующие методы исследования: структурно-функциональное моделирование социальных феноменов, понятийное моделирование, интерпретативный анализ, нарративный анализ и интроспекция.
Материал исследования составили законы и иные нормативные акты Российской Федерации, Великобритании и США; материалы по 12 уголовным делам (общим объемом около 3000 стр.), расследованным органами предварительного следствия и рассмотренным в судах РФ, а также Европейского суда по правам человека; сборники судебных речей; фрагменты кинотекстов и произведений художественной литературы. В качестве единицы исследования рассматривался текстовый фрагмент судебного дискурса.
Научная новизна работы заключается в: 1) установлении конститутивных признаков судебного дискурса (регулятивного, перформативного и сюжетно-фабульного); 2) построении модели его описания, включающей референтный, модельный и нарративный компоненты; 3) характеристике жанрового формата судебного нарратива как проекции юридического события, в котором выделяются ситуативная, нормативная и интенциональная составляющие; 4) описании статусных признаков участников судебного дискурса с учетом их институциональной позиции, жанровой модальности коммуникативного действия, формульной организации судебного нарратива; 5) объяснении аксиологических оснований судебного дискурса (принципы права, юридические концепты, скрипты); 6) раскрытии уровневой нарративной организации судебного дискурса (правовой сюжет – судебная фабула – текст); 7) выделении и описании презентационных типов судебного нарратива (мимодраматических и повествовательных); 8) объяснении агональной природы судебного нарратива с позиций его внутренних и внешних участников.
Теоретическая значимость работы состоит в освещении судебного дискурса как экземплификации юридического, выявлении его особенностей как социокоммуникативного феномена, разработке его интенционально-аксиологической модели, построении типологии его жанров, освещении характеристик жанрового формата применительно к судебному дискурсу, обосновании нового направления коммуникативной лингвистики – юридической нарратологии, развитии перформативной и презентационной теорий дискурса.
Практическая ценность работы связана с возможностью использования полученных результатов в курсах языкознания, межкультурной коммуникации, стилистики русского и английского языков, риторики, спецкурсах по коммуникативной лингвистике, теории дискурса, прагмалингвистике.
На защиту выносятся следующие основные положения:
1. Конститутивные признаки судебного дискурса имеют функциональный характер и являются следующими: а) регулятивный, определяемый институциональной природой права; б) перформативный, выраженный в юридической коммуникативной практике; в) сюжетно-фабульный, представляющий собой вербальное воплощение типового сценария юридического события в изложении его участников и/или наблюдателей.
2. В качестве основной структурной единицы судебного дискурса выступает комплексное воплощение институционально обусловленной интенции – юридически релевантный коммуникативный поступок, позволяющий реализовать законные интересы его исполнителя.
3. Судебный дискурс может быть описан с помощью схемы, включающей следующие компоненты: а) референтный (событие в его реальном развертывании); б) модельный (обобщение повторяющихся фактических случаев); в) нарративный (изложение события с позиций одного из участников / наблюдателей).
4. Судебный нарратив строится в соответствии с жанровым форматом юридического события, включающим ситуативную, нормативную и интенциональную составляющие. Ситуативная составляющая представляет собой повторяющийся фрагмент юридической коммуникативной практики, нормативная составляющая сводится к деонтологической базе юридического события (принципы и аксиомы права, конвенции жанра, скрипты коммуникативного поведения), интенциональная составляющая заключается в речеактовой основе соответствующих жанров судебного дискурса.
5. Статусные характеристики участников судебного дискурса определяются их следующими признаками: а) институциональная позиция (судья, подсудимый, государственный обвинитель, свидетель и т.п.); б) жанровая модальность коммуникативного действия (обвинитель, защитник заявляют ходатайства и отводы, допрашивают свидетелей; судья выносит решение; свидетель дает показания, эксперт – заключение и т. п.); в) формульная организация судебного нарратива (стереотипные конструкции, отражающие принятые в данной лингвокультуре в определенную эпоху нормы юридического поведения).
6. Аксиологические основания судебного дискурса представляют собой систему а) принципов права, присущих определенному социуму; б) регулятивных концептов, объясняющих выбор того или иного легитимного действия; в) скриптов, предписывающих развитие коммуникативного события.
7. Нарративная организация судебного дискурса может быть представлена как состоящая из единиц трех уровней: правовой сюжет (генерализованное представление о юридическом факте) – судебная фабула (изложение события с позиции одной из сторон) – текст участников судебного заседания (протокол, приговор, жалоба, ходатайство, представление).
8. Презентационные типы юридического нарратива могут быть миметическими (в диалогической форме отражающими юридический дискурс) и опосредованными (оформленными в виде повествования об определенном юридически релевантном событии с позиции различных участвующих в дискурсе лиц).
9. Агональная природа судебного нарратива проявляется в коммуникативном поведении его различных типовых участников, находящихся внутри или вовне по отношению к референтному событию. Внутренние участники события могут быть представлены как актанты юридической пропозиции, внешние участники формируют модальную рамку пропозиции и занимают одну из позиций – критик либо эмпатик.
Теоретической основой данной работы послужили труды по теории дискурса (Н. Д. Арутюнова, А. Г. Баранов, Р. Барт, М. М. Бахтин, Л. Витгенштейн, И. Гоффман, Т. ван Дейк, В. З. Демьянков, В. И. Карасик, В. Б. Кашкин, Н. А. Красавский, А. Е. Кибрик, Е. С. Кубрякова, М. Л. Макаров, В. А. Митягина, А. В. Олянич, В. М. Савицкий, Г. Г. Слышкин, Ю. С. Степанов, М. Фуко, Й. Хёйзинга); исследования отдельных типов институционального общения (Л. С. Бейлинсон, Е. В. Бобырева, М. Р. Желтухина, В. В. Жура, Е. И. Шейгал); модели социальных систем (М. Вебер, Г. Б. Клейнер, Д. М. Леви, Р. Мёртон, Т. Парсонс, А. Р. Радклифф-Браун, Д. Уолш, Ю. Хабермас); работы по прагмалингвистическим основаниям дискурса (А. А. Бурыкин, Г. П. Грайс, Дж. Н. Лич, Дж. Остин, Дж. Р. Л. Сёрль, А. Н. Баранов, В. В. Богданов, А. Вежбицкая, В. В. Дементьев, Е. Л. Доценко, О. С. Иссерс, О. А. Леонтович, Н. Н. Панченко, К. Ф. Седов, С. А. Сухих, М. Ю. Федосюк, Д. Франк, И. И.Чесноков, А. П. Чудинов, Т. В. Шмелёва); труды по нарратологии (Р. Барт, К. Бремон, Й. Брокмейер, Р. Харре, Р. Водак, А. Ж. Греймас, Ж. Деррида, Ж. Женетт, Ю. М. Лотман, В. Я. Пропп, П. Рикёр, Н. Д. Тамарченко, Б. В. Томашевский, Е. Г. Трубина, Ю. Н. Тынянов, В. И. Тюпа, В. Е. Хализев, В. Я. Шабес, В. Б. Шкловский, В. Шмид, Б. А. Успенский).
Апробация и внедрение результатов исследования. Основное содержание работы отражено в 45 публикациях общим объемом 57,2 п. л., в том числе в 16 статьях в рецензируемых журналах и монографии. Результаты исследований докладывались на научных конференциях: «Аксиологическая лингвистика: концепты культуры» (Волгоград, 2002, 2004), «Проблемы прикладной лингвистики» (Пенза, 2004), «Азия в Европе: взаимодействие цивилизаций» (Элиста, 2005), «Меняющаяся коммуникация в меняющемся мире» (Волгоград, 2007), «Этнокультурная концептология и современные направления лингвистики» (Элиста, 2007, 2008), «Научные чтения, посвященные памяти профессора В. Г. Гака» (Волгоград, 2005), «Межрегиональные научные чтения, посвященные памяти профессора Р. К. Миньяр-Белоручева» (Волгоград, 2006), «Междисциплинарные аспекты лингвистических исследований» (Краснодар, 2011), «Новые парадигмы и новые решения в когнитивной лингвистике» (Барнаул, 2012), «Языковая ситуация в поликультурной среде Северного Кавказа: лингвокультурологический и концептуальный анализ» (Черкесск, 2012), «Актуальные проблемы лингводидактики: сущность, концепции, перспективы» (Волгоград, 2012), «Языковая и речевая коммуникация в семиотическом, функциональном и дискурсивном аспектах» (Волгоград, 2012); на ежегодных научных сессиях института лингвистики и межкультурной коммуникации Волгоградского государственного университета (2001–2012), заседаниях научно-исследовательской лаборатории Волгоградского государственного социально-педагогического университета «Аксиологическая лингвистика» (2001–2012).
Структура работы. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения, списка литературы, списка лексикографических источников, списка использованных ресурсов сети Интернет.
Основное СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ
В главе 1 «Судебный дискурс: лингвистический статус и социокоммуникативные характеристики» судебный дискурс рассматривается как разновидность юридического дискурса – коммуникативной деятельности, направленной на регулирование социальных отношений через устойчивую систему правовых норм. Юридический дискурс реализуется в коммуникативных общностях институционального типа, выполняющих юридическую деятельность (парламент, суд, полиция, прокуратура, адвокатура, нотариат). Дифференциация разновидностей юридического дискурса (законодательный, юрисдикционный, дискурс общего надзора и контроля, следственно-дознавательный, полицейский, пенитенциарный, нотариальный, дискурс адвокатуры и т.п.) обусловлена спецификой целей и функций коммуникативной общности в институциональной системе и проявляется в присущих ему текстах, институциональной символике, ритуалах и поведенческих стереотипах. Вместе с тем юридический дискурс – явление не собирательное, а целостное и не сводится к его разновидностям, в частности к судебному дискурсу; обозначает единую, логически выстроенную систему, части которой вбирают в себя характеристики целого. Совокупными субъектами судебного дискурса, выступающими управляющими центрами коммуникативных практик, являются судебные учреждения, которые различаются между собой предметной компетенцией и объемом судебной власти. Традиционно выделяемые типы судебного общения (дискурс уголовного, гражданского, административного, арбитражного судопроизводства) характеризуются общностью базовых принципов построения. Это обусловлено, во-первых, единой ценностной основой, которая определяет интенциональную доминанту дискурса, его направленность на правовые ситуации, характеризующиеся возникшим дисбалансом в общественных отношениях и в силу закона требующие судебного решения; разделение функций его участников (государства и личности) и модальность взаимоотношений между ними. Во-вторых – универсальными когнитивными законами дискурсивных практик (прежде всего, доказательственной деятельности и принятия решений).
В качестве инвариантных функций судебного дискурса предлагается выделять: 1) регулятивную, состоящую в установлении и сохранении норм и ценностей, обусловливающих взаимные действия между институтом и обществом, между агентами внутри института и другими институтами; 2) перформативную, выраженную в коммуникативных практиках институциональной общности. Выделяемые две функции являются конститутивными, их взаимосвязь отражает базовую для юридического дискурса дихотомию норма – факт. В качестве производных функций судебного дискурса рассматриваются: 1) информативная, состоящая в генерировании, трансляции и ретрансляции смыслов, входящих в предметную область регулятивных процессов институциональной деятельности; 2) интерпретативная, состоящая в интерпретации смыслов коммуникативных действий и соответствующих правовых текстов-документов – «следов» коммуникативных действий в институциональной реальности; 3) кумулятивная, состоящая в формировании «институциональной памяти»; 4) презентативная (символическая и ритуальная), состоящая в создании имиджа (привлекательности для общества) института и его агентов, а также авторитета права; 5) стратегическая, выражающаяся в выборе юридически релевантных коммуникативных поступков при достижении институциональных целей; 6) кодовая, состоящая в создании специального языка, эффективного для выполнения целей институциональной деятельности, а также в установлении границы между агентами и клиентами дискурса (дистанционная).
Регулятивная функция различных разновидностей юридического общения связана с адресатом побудительного высказывания, способным осуществлять поведение и находящимся в ситуации выбора (ситуации правового регулирования) между предписываемым ему возможным действием и действием запрещаемым. Данная функция реализуется посредством юридических императивов, содержащихся в ценностно-нормативных высказываниях – дискурсивных формах, закрепляющих логически взаимосвязанные между собой стандарты поведения правовых субъектов по формуле SC – Q – A, R. Императивы права характеризуют конституированное правовой нормой отношение между правовым субъектом (S), находящимся в определенных правом обстоятельствах (С), и правовым поведением (А). Это отношение определяется типом правовой модальности (Q). Если те или иные ситуации не желаемы законодателем, то правовые нормы формулируются таким образом, что соответствующие формы поведения, ведущие к созданию таких ситуаций, получают оценку «неправомерно» и вызывают правовые нормы охранительного характера, в нереализованном виде выполняющие функцию предостережений (превентивов) при выборе вариантов поведения. Авторитарность императива, таким образом, подкрепляется возможной реакцией (санкцией) – R, предполагающей нарушение вышеуказанных элементов и, следовательно, формирование новой нормы, направленной на предотвращение нарушения исходной.
Исходя из различия в иллокутивной силе, традиционно выделяют три базовых типа юридических императивов, предполагающих соответствующие формы обращения к адресату. Первые два образуют акционально ориентированные категорические высказывания, сводимые к формулам: а) субъекту S в ситуации C запрещается осуществлять поведение A; или б) субъект S в ситуации C должен осуществить поведение A. Более мягкими по регулятивной силе выраженных интенций законодателя являются высказывания, построенные по формуле: в) субъект S в ситуации С имеет право осуществлять поведение A. Если первые два типа отражают ожидания других лиц относительно поведения субъекта, то третий отражает ожидания самого субъекта, обращенные к другим, а также ограждает его от их воздействий. Несмотря на многообразие языковых форм, выражающих правовую модальность, формализация представляемого ими смысла и даже поверхностное исследование семантических соотношений показывают, что все они взаимоопределяемы, поддаются переинтерпретации без искажения юридического смысла. В текстах современных законов предпочтение отдается структурам, в которых императивы представлены как констатации (суд направляет дело, обвиняемый допрашивается, к надзорным жалобе или представлению прилагаются, денежное взыскание налагается; убийство наказывается). Модус правового суждения определяется из предполагаемого модального контекста нормативно-правового акта, благодаря которому необходимость в соответствующих показателях, позволяющих судить о том, какой иллокутивный акт совершает говорящий данным высказыванием, отпадает.
По степени обобщения выделяются генерализированные структуры, которые управляют деятельностью без опоры на дифференциацию функций ее участников и ситуативных контекстов их реализации. В качестве такого рода руководящих начал выступают аксиомы права, которые признаются в качестве самоочевидных истин, сложившихся в результате многовекового опыта институциональных отношений. Аксиомы права выражают определенные коммуникативные намерения, сводимые к известной формуле для семантической экспликации императивов такого рода – «Следуй данному правилу», реализующей одновременно прескриптивное и деонтическое высказывания. Данные единицы обладают универсальной семантикой, сфера их референции не ограничена во временном, пространственном и событийном планах. Благодаря универсальности заключенного в них опыта и его выражения в лаконичных, стилистически оформленных, афористически сжатых речениях аксиомы права функционируют в виде готовых формул-символов институциональной культуры. Основными свойствами аксиом права предлагается считать прецедентность, прескриптивность, предельную обобщенность, приоритетность перед иными нормативными установлениями. Обладая данными свойствами, рассматриваемые единицы выполняют кумулятивную, регулятивную и символическую функции. При формулировании аксиом права используются обобщенные констатации (Consensus facit ius. – Согласие творит закон), логические определения (Magna neglegentia culpa est, magna culpa dolus est. – Большая небрежность – это вина, большая вина – это умысел), иносказания (Каким тебя нахожу, так о тебе и сужу – сентенция предписывает судить за преступления независимо от происхождения, социального статуса подсудимого). Аксиомы могут принимать форму рекомендаций (Лучше десять виновных простить, чем одного невиновного наказать), оперирующих различными типами коллизий между классами ситуаций. При этом обобщенные компаративы здесь выступают не столько знаком возможного выбора между взаимоисключающими альтернативами, сколько обобщенным мотивом действия, вводя в фокус то, что следует осуществить. Аксиомы права могут быть выражены в форме оценочных идентифицирующих определений, в которых вводится необходимый признак для выявления желаемого образа действия. Модальный способ фиксации верхнего предела достижения необходимого качества может строиться по принципу антитезы: Тот закон наилучший, который меньше всего оставляет на разрешение судьи. Оценочные интенсификаторы содержат модальные значения необходимости и каузации поведения, составляющие императивный аспект аксиоматичных высказываний. Аксиомы права содержат модусы запрета (Ius publicum privatōrum pactis mutāri non potest. – Публичное право не может быть изменяемо соглашениями частных лиц); вменения в долг (Iudĭcis est ius dicěre, non dare. – Обязанность судьи – отправлять правосудие, а не издавать законы); предпочтения (Semper in dubiis beningniōra praeferenda sunt. – Сомнения в делах предпочтительнее истолковывать радушнее, т. е. в пользу обвиняемого); предостережения (Summum ius est summa iniuria. – Высшая справедливость есть высшая несправедливость – сентенция предостерегает, что следование букве закона без учета специфики ситуации может породить несправедливое решение). Принимая форму правил поведения, они допускают схематизацию по типу «Если…, то…».
По функциональному критерию в аксиоматическом пространстве юридического дискурса выделяются 1) единицы, утверждающие ценность права и его институтов (Ius est ars boni et aequi. – Право есть искусство добра и справедливости); 2) аксиомы законотворчества (Ubi ius incertum, ibi nullum. – Если закон не определенен, закона нет; Non obligat lex nisi promulgata. – Закон не обязывает, если он не обнародован; Ad impossibilia nemo obligatur. – К невозможному никого не обязывают); 3) аксиомы толкования и реализации закона (Dura lex sed lex. – Закон суров, но это закон – сентенция предписывает следовать букве закона; Non dubium est in legem committere eum, qui verba legis amplexus contra legis nititur voluntatem. – Без сомнения, нарушает закон тот, кто, истолковывая слова закона, устремляется против воли закона); 4) правила участия в дискурсе и взаимодействия с другими участниками (Ei incumbit probation qui dicit, non qui negat. – Доказывание возлагается на того, кто утверждает, а не на того, кто отрицает). Аксиомы права, упорядочивающие отношения между участниками судебного дискурса, можно разделить на единицы с моральным и утилитарным содержанием. Первые сосредоточены на долге, профессиональной репутации и достоинстве (принципы взаимности, надлежащего извещения, равенства и т.п.). Вторые, представляя собой обобщенные правила внешней целесообразности (чтобы достичь такого результата, нужно поступать так-то), сосредоточены на представлениях о разумности, здравом смысле, соображениях эффективности. Пренебрегая данными принципами, участник дискурса демонстрирует свою несостоятельность: неадекватно оценивает ситуацию, не реализует свои возможности, отстает в своей прогностической деятельности относительно хода мыслей процессуального противника. Между ценностно-регулятивными началами нет непреодолимых границ, ценность может переходить в свою противоположность, например, в ситуации коллизии обязанности адвоката максимально защищать интересы подзащитного и «долга чистосердечия перед судом» (candor toward the tribunal). Присутствие аксиологического компонента в рассматриваемом типе общения свидетельствует о том, что здесь существенна не только целесообразность, но и соответствие средств, как и выбранных целей, системе ценностей. Связка средства – цели – ценности требует от участника дискурса, отстаивающего свои интересы в суде, умения реагировать на меняющиеся обстоятельства и проявления гибкости в выборе средств, «оправдываемых целью» и легитимируемых ценностями.
Роль аксиом как прецедентных феноменов в юридическом дискурсе двояка. С одной стороны, они отсылают к своим источникам – текстам древних статутов, высказываниям жрецов правосудия. С другой стороны, приобретая автономный текстовой статус, они избавляются от ассоциативных связей с текстовым и ценностным пространством законов прошлого, конкретными казусами и своими авторами и уже принадлежат уровню правовой абстракции – символическим словесным формулам институциональной культуры. Сохраняя свою актуальность, они в том или ином виде закрепляются в качестве принципов права и служат аргументом для различных институциональных действий по их практической реализации.
В функциональном отношении разграничиваются регулятивные и конститутивные единицы юридического дискурса. Функция последних – создание институциональной реальности (институциональных фактов) по формуле «X считать как Y в контексте C» (по Дж. Сёрлю). В качестве конститутивных начал в работе рассматриваются юридические дефиниции – соглашения о значениях различных аспектов юридического мироздания («Считать как»). Такая семантика позволяет приписывать тем или иным явлениям значения, не совпадающие с их известной из опыта функцией или положением в реальном мире. Свойство относительной «автономности» юридической реальности проявляется не только в исконно юридической терминологии и явлениях исключительно юридического мира, но и в семантических сдвигах общеупотребительных слов, используемых в качестве Y-терминов. Конститутивная функция дефиниции состоит в утверждении того или иного объекта (действия, субъекта), обозначаемого термином Х, как совокупности признаков A1, A2, An, необходимых для того, чтобы выступать в качестве Y. Утверждаемые признаки того или иного правового явления выступают как последовательность фактов, необходимая для возникновения, изменения и прекращения состояний взаимной правовой обусловленности поведения коммуникантов при достижении цели. Благодаря выделенным свойствам дефиниции выступают одновременно в качестве средств создания институциональной реальности, с одной стороны, ее декодирования – с другой, в качестве предписания – с третьей, т.е. выполняют конститутивную, интерпретативную и регулятивную функции. Типология юридических дефиниций рассматривается в связи с основными семиотическими направлениями изучения языковых единиц (семантика, синтактика и прагматика) и соответствующих когнитивных моделей представления систем знаний: а) категориальных (парадигматических), которые выявляют формальные взаимосвязи и отношения между явлениями (род–вид, часть–целое) и отражаются в дефинициях классификационного типа; б) синтагматических, которые строятся по принципу тематического дополнения, объединяя понятия из различных категорий в описание ситуаций, и представлены дефинициями фреймового типа; в) прагматических, образуемых под влиянием юридически релевантных интенций в том или ином ситуативном контексте и находящих свое отражение в дефинициях инструктивного или экземплярного типа.
Конститутивные и регулятивные начала создают институциональную реальность, задают программу деятельности в ней, определяют социально значимые аспекты действий, их смысловую связность и структурную цельность в межличностных контактах, перформативные – реализуют эту программу. Такое различие исключительно важно для юридического дискурса, в котором признаки типичных ситуаций, формализованные нормами права, реализуются в институциональном диалоге, в отношениях конкретных субъектов. Функция перформативных высказываний – фактообразующая: их произнесение направлено на достижение правового результата (заключение соглашения, возбуждение уголовного дела, предъявление обвинения и т. д.). Посредством них говорящий целенаправленно создает (изменяет или прекращает) правовые отношения (для себя либо для других субъектов), в которых он реализует свои коммуникативные возможности и обязательства, связываемые с его институциональной позицией. Наряду с вербальными перформативами в юридическом дискурсе встречаются невербальные (процедура немотивированного отвода присяжных заседателей). Наряду с эксплицитными (не всегда обладающими признаками идеальной формы) существуют сопровождающие их имплицитные; совершая одни действия, участник дискурса попутно совершает другие, обнаруживающие себя лишь при отказе от них.
Перформативность как аспект коммуникации не только создает, но и организует факты в сознании участников юридического дискурса в соответствии с ценностно-нормативными доминантами, определяющими картину юридического мира, с одной стороны, и в соответствии с актуальными смыслами реального общения — с другой. Связь между фактами обусловлена нормативно по логико-синтаксической схеме «если…, то…»: если действиями определенного участника юридического дискурса создан факт Y, то для данного участника должен (может) последовать факт Y1. Устанавливая связи между фактами, норма создает формулу действий, а также формулу идентификации действий: «Если участник юридического дискурса совершает действие Y, то оно должно иметь совокупность признаков A1, A2, An »; «Если имеются признаки A1, A2, An, то это действие Y». Факты и связи между ними могут носить фикциональный («Если С, то Y считать как если бы не Y» или «Если С, то не Y считать как если бы Y») и презумптивный («Если С, то Х предполагается Y, пока не доказано не С») характер, способствуя созданию «автономной» реальности. В данных типах высказываний установление фактов происходит не путем их достоверного познания, а посредством условного признания того или иного положения. В судебном дискурсе устанавливаются и связываются факты конкретного дела в соответствии с признаками и связями юридических фактов, очерчиваемыми нормами права. В связи с этим огромную роль в практическом дискурсе играет презентационная форма нормативных высказываний, особенности которой обусловлены стремлением к 1) эксплицитности концептуальной схемы правовой нормы; 2) языковой компрессии; 3) языковой экономии; 4) однозначности выражаемого в них смысла; 5) сохранению традиции.
Минимально необходимой единицей, способной представить содержание правовой нормы, выступает предложение. Соответственно, схема правовой нормы не может оказаться синтаксически более простой, чем форма предложения. Вместе с тем тексты английских и российских законов демонстрируют то, что произвольное множество простых предложений, конституирующих правовую норму, преобразуются в единственное сложное, не теряя в содержании соответствующей правовой нормы, но усложняя ее восприятие. В результате при экспликации структуры правовой нормы поведения происходит своего рода «засекречивание» ее элементов (SС – Q – А) посредством осложняющих смысловых связей, надстраивающихся над основной линией отношений ее структурных компонентов. Эти связи образуются последовательностью однородных ограничительных дескрипций в виде адъективных и причастных оборотов (по принципу «дом, который построил Джек»), вводных уточняющих и пояснительных конструкций, разбивающих структурные элементы нормы, рядом условий и оговорок: The fact that the person or persons who, so far as appears from the indictment on which any person has been convicted of conspiracy, were the only other parties to the agreement on which his conviction was based have been acquitted of conspiracy by reference to that agreement (whether after being tried with the person convicted or separately) shall not be a ground for quashing his conviction unless under all the circumstances of the case his conviction is inconsistent with the acquittal of the other person or persons in question» (Criminal Law Act, 1977. P. I S. 4 (8)). (Тот факт, что определенное лицо (лица), которое, как видно из содержания обвинительного акта, на основании которого кто-либо был осужден в сговоре, являлось единственной стороной в соглашении, инкриминируемом осужденному, и было оправдано в сговоре, имеющем отношение к указанному соглашению (независимо от того, рассматривал суд их дела вместе или отдельно), не может служить основанием для отмены обвинительного приговора, если только все обстоятельства дела не будут свидетельствовать о том, что его осуждение противоречит оправдательному приговору указанного лица или лиц). Стремление к экономии ведет к имплицированию юридической информации, что выражается в опущенном в тексте нормы, но восстанавливаемом в процессе ее применения смысловом элементе (или ряде элементов). В качестве экономичных средств выступают отсылочные конструкции, позволяющие имплицировать повторяющиеся признаки и создающие гипертекстуальные связи между нормативными высказываниями, смыслорасширяющие или обобщающие единицы. При обсуждении законопроектов имеет место тщательный поиск точных выражений, обусловленный стремлением учесть максимально полно юридически релевантные признаки тех или иных ситуаций. Этот поиск часто осложняется политическими моментами, борьбой мнений и интересов, в результате чего синтаксис соответствующих текстов отличается особой сложностью. Применительно к практике английского законотворчества это выражается в сложных предложениях, перегруженных условиями и оговорками (увеличивающими длину высказываний до 500 слов) и таким образом не вызывающих разногласий; «размытых» терминах (sufficient, reasonable, proper, appropriate, fair, fit, just, ordinary, suitable) и конструкциях (as soon as possible, without unreasonable / undue delay), оставляющих возможности для смысловых включений. В результате участники судебного дискурса стремятся внести в нормативные формулы выгодное им содержание. Отсюда форма презентации «реальности», соответствие ей способа использования терминов, построения высказываний работают на прагматическую успешность. В практическом дискурсе максимы П. Грайса («будь кратким, но полным», «будь релевантным», «будь ясным и прямым», «будь правдивым»), отвечающие универсальным требованиям социальных взаимодействий, действуют в тесной взаимосвязи с максимами целесообразности и законосообразности поведения, отражая стратегическую суть судебного дискурса и его нормативную обусловленность.
Каждая разновидность юридического дискурса обладает специфическим набором перформативных формул, в законодательном дискурсе, например, это декларативные акты, обусловливающие онтологический статус норм в правовой картине мира (ita ius esta – да будет правом). В работе в качестве примера рассмотрены перформативы уголовного процесса: перформативы обвинения, осуждения и оправдания, раскаяния, признания и отрицания вины, настоятельные требования, дискредитивы, перформативы свидетельствования и подтверждения, перформативы предупреждения, принятия на себя обязательств и соглашения. Анализ перформативных формул дискурса уголовного судопроизводства показывает, что перформативность выходит за рамки отдельных речевых актов, выступает жанровой характеристикой дискурса и связывается с ситуацией общения. Дискурс выступает как развертывание ситуации вокруг перформативной формулы. Будучи включенным в формат ситуации, перформатив является реализацией права или обязанности его исполнителя, коммуникативным поступком как способом участия в процессе предварительного следствия или судебного разбирательства. Перформативные формулы встроены в сценарий взаимодействия и включены в содержание и композиционную структуру текстов соответствующих жанров («постановление о возбуждении уголовного дела», «явка с повинной», «соглашение о сотрудничестве со следствием», «протокол допроса», «обвинительное заключение» или «обвинительный акт», «протокол судебного заседания», «приговор»). В функциональном отношении можно выделить основные, обеспечительные и превентивные действия. Посредством первых происходит развитие дискурса, посредством вторых – его легитимация: акты уведомления о производстве процессуальных действий (В порядке ст. 46 УПК РФ сообщаю, что в отношении Вас возбуждено уголовное дело…, в связи с чем направляется копия постановления о возбуждении уголовного дела); акты разъяснения, экспонирующие коммуникативные возможности адресата (Вы имеете право возражать против обвинения, давать показания по предъявленному обвинению, отказаться от дачи показаний, предъявлять доказательства, заявлять ходатайства и отводы, жаловаться на действия и решения дознавателя…); акты удостоверения факта надлежащего производства действий (С моих слов записано верно и мною прочитано); акты, направленные на достижение интерактивного эффекта (Подсудимый, вам понятно, в чем вы обвиняетесь?) и его закрепление (Вопросов по установочным данным у участников процесса не имеется); акты согласования действий (Прокурор: Предлагаю следующий порядок исследования доказательств по делу: допросить потерпевшую, допросить свидетелей, исследовать письменные материалы дела, допросить подсудимого. Потерпевшая: Не возражаю против предложенного порядка.
В рассматриваемом типе общения соблюдение «правил игры», по которым производится высказывание, относится к важнейшим релевантным условиям перформативности. Данному типу общения свойственны такие черты, как ритуальность, церемониальность, следование установленным речевым формам и процедурам. Ритуальный дискурс является детерминированной системой, состояние которой в будущем однозначно определяется ее состоянием в настоящем и законами, описывающими переходы от одних действий к другим по направлению к фиксированной цели (ритуалы институциональной инициации). Церемониал стремится к жесткому повторению всех предписанных действий, как правило, не допускает вариантов, в чем сближается с ритуалом. Вместе с тем церемониальность здесь сводится к трафаретным, клишированным компонентам коммуникации, оформляющим сценарную канву взаимодействия. Она отражает внешнюю форму поведения участвующих в дискурсе лиц.
Ситуации юридического дискурса могут быть не только ритуализованными, но и проблемными, принимающими «игровую» форму. Во втором случае значение дискурса состоит в достижении определенности по поводу возможного отношения между его участниками (например, между подсудимым и государством, между подсудимым и потерпевшим). Решение этого вопроса порождает разнообразные последствия для вовлеченных в дискурс лиц. В игровом дискурсе знания текущего состояния и особенностей связи элементов недостаточно для предсказания будущего развития дискурса со всей определенностью, что обусловлено наличием непрограммируемой части референциального аспекта общения, попытка устранить которую превращает игровой дискурс в ритуальный. Важной характеристикой сценариев игрового взаимодействия является открытость структуры, допущение альтернативных ходов, которые замещают друг друга в различных обстоятельствах и ведут к разным развязкам – вариантам решения проблемосодержащей ситуации. Альтернативность развития дискурса обусловлена тем, что в структуре взаимодействия заложена определенная свобода выбора поведения в зависимости от интересов участников, возможностей интерпретации проблемосодержащей ситуации, а также внешних обстоятельств. При этом сам порядок реализации каждой сценарной альтернативы подчинен трафаретным, церемониальным формальностям.
Национальные юридические дискурсы по-разному относятся к сохранению трафаретных формальностей. Так, в Англии большое значение придается непрерывности традиций, символов и церемониалов юридического дискурса в целом, объявленных когда-то нерушимыми. Культ прошлого отражается и в языке права. В результате англосаксонские архаизмы (writ, ordeal, deem, moot), многочисленные латинские (mens rea, ab initio, certiorari, obiter dictum, stare desisis, corpus juris, subpoena ad testificandum, subpoena duces tecum) и французские (lien, plaintiff, tort, esquire, plead) заимствования столетиями существовали в юридическом дискурсе, соединяя прошлое и настоящее, римскую и англосаксонскую (last will and testament), норманнскую и англосаксонскую (free and clear, act and deed, goods and chattels), римскую и норманнскую (save and except) правовые традиции. Осуществляя связь с прошлым, с многовековым опытом, юридический дискурс выполняет кумулятивную функцию, выражая в речевых формах его преемственность в диалектическом развитии права от одного исторического типа к другому. Многие языковые традиции выполняют исключительно эстетическую функцию, присущую «праздничной» разновидности общения. К такого рода знакам традиции относятся, например, торжественные формы декларативов (Be it enacted by the Queen’s most Excellent Majesty, by and with the advice and consent of the Lords Spiritual and Temporal, and Commons, in this present Parliament assembled, and by the authority of the same, as follows. – Да будет постановлено Ее Превосходнейшим Величеством Королевой по совету и с согласия лордов, духовных и светских, и общин, собравшихся в настоящем парламенте, и властью последнего нижеследующее…); церемониальные обороты – эмфазы (and every clause, matter and thing in the said articles and act contained, shall be, and the said articles and acts are hereby forever ratified, approved and confirmed». – И каждое положение, статья, предмет, содержащиеся в означенных пунктах и акте, настоящим и впредь утверждаются, одобряются и принимаются); профессиональные жаргонизмы (aforesaid, henceforward, hereinafter, heretofore, hereunto, whatsoever, wheresoever, whosoever), усилительные наречия и прилагательные (unreservedly bestowed, abundantly clear, competent court, full power, utterly void), тенденция к ритмизации правового предложения за счет определения несущих основную смысловую нагрузку слов как стилистическая особенность английских нормативно-правовых актов.
Создание традиций, приверженность им в практическом дискурсе – способ создания авторитета права, его величия. Однако если архитектурная семиотика здания суда, предметы, одежда помогают институционально закрепить авторитет судьи, выступают в качестве декораций и реквизита, обозначающих место и освящающих процесс отправления правосудия, то у языковых традиций есть особая функция – установить дистанцию между агентами и клиентами дискурса. Выверенные веками языковые формы, в которые облекается современный нормативный материал, непрозрачность архаичных терминов, длинные предложения, перегруженные повторением одних и тех же устойчивых формул, выполняющих скорее роль орнамента, превращают участие неспециалиста в дискурсе в весьма сложную задачу. Право стран континентальной Европы более доступно для понимания обычному человеку. Отсюда актуальность английских шуток-пародий, высмеивающих язык юристов, и непопулярность данной темы в юморе стран романо-германского права.
Во
следующая страница>