Вызовы и Ответы Монголии

Шодоров Баир Анатольевич

В мире существует немало мест, которые обладают выгодным географическим положением. Балканы, Корея, Гибралтар, Афганистан. Этот список можно продолжать. Однако особое место среди них занимает Монголия. Это географическое положение стало заметно ощущаться в ХХ веке, когда внешняя политика «великих держав» стала охватывать весь мир и когда в соприкосновение пришли две мощные империи – Россия/СССР и Китай/КНР. Кроме того, в этот расклад стала вмешиваться еще одна держава, ставшая таковой также в ХХ веке – США, у которой сформировалась своя имперская идея, появились возможности диктовать свою волю земному шару. В этой борьбе трех гигантов Монголии отводится очень важная роль. После распада СССР роль Монголии возросла в несколько раз. И именно ее «зажатость» между Россией и Китаем и придает ей дополнительную ценность.

Геостратегическое расположение Монголии край­не важно. Она как бы нависает над Китаем, делает его уязвимым. История, особенно древняя и средневековая говорит о том, что главные силы, могущие подчинить Китай, находятся именно на Севере – в Монгольских степях. Ре­гион Великой степи и Китай – равновеликие единицы мировой истории и системы межцивилизационных отношений. Монголы – единственный этнос среди всех этносов, покорявших Китай, который не растворился в его огром­ной культурной массе. Такая дистанцированность (нулевая этническая комплиментарность, потенциально отрицательная) сохранилась до сих пор. Мон­голия очень остро реагирует на стремление Китая «поглотить» ее. Возмож­ностей у ее южного соседа много. Монголия окружена Китаем с двух сторон. С одной стороны, она испытывает мощное давление со стороны Китая, а с другой, она сама может давить на него, нанося удары в трех направлениях, где позиции Пекина достаточно шатки. На данный момент Монголия нахо­дится в поиске своей геополитической индивидуальности. Она понимает, что от соседства с Россией и с Китаем никуда не уйти, но это соседство не долж­но быть определяющим. Монголия хочет играть самостоятельную роль в ми­ровой политике, а быть буфером между этими огромными державами более не в ее интересах. В концепции национальной безопасности Монголии отме­чается, что «внешними факторами, которые могут неблагоприятно отразить­ся на безопасности существования Монголии» является наряду с другими «массовый приток эмигрантов из соседних государств»¹. Соседних госу­дарств всего два, при том, что Россия сама испытывает сильное миграцион­ное давление, понятно, что имеется в виду. В другом месте отмечено, что для «обеспечения экономической безопасности Монголия должна урегулировать вопросы возврата займов, сделанных до 1990-х годов, принимая во внимание причины которые привели к подобным долгам»²

В своей внешней политике Монголия делает совершенно пра­вильные шаги. Односторонняя ориентация на одного из своих великих сосе­дей привело бы к тому, что Монголия непременно превратится в государство-сателлит. Однако дальнейшее усиление позиций Монголии на междуна­родной арене приведет к значительной перетряске всей геополитической конструкции в Восточной Азии, а от нее в АТР. Для России характерно, что чем она сильнее, тем слабее сепаратизм в ее регионах. Для Китая же характерно обратное явление. Чем сильнее Китай, чем динамичней он, тем силь­нее сепаратизм. Проблема Тайваня здесь показательна. Если большая часть китайского народа стремится отделиться от этнически родственного матери­кового Китая, то отношения ханьцев с неханьцами значительно острее, сепа­ратистские тенденции Китай испытывает с тех пор как начал подчинять дру­гие этносы. Первым примером стремления выйти из состава китайского государства было образование независимого монгольского государства. Национальное движение уйгуров также имеет давние корни, но добиться результатов, которых добились монголы (правда не все), они не смогли. Не помогает здесь и пресловутый (во многом демонизированный) исламский фактор. Пока китайцам удается гасить вспышки национальных выступлений в Синьцзян-Уйгурском автономном округе, но, сколько это может продолжаться. К уйгурской проблеме добавляется тибетская. Тибет – замкнутая культурная система, которая по уровню культурного развития зна­чительно превосходит остальные системы. У Тибета с Китаем практически нет никаких точек соприкосновения, кроме географических. Власть Пекина над СУАРом и Тибетом во многом держится на силе, а потому непрочна. Возникает серьезная геополитическая проблема. Все контакты Китая с цен­трально-азиатским регионом проходит через СУАР и Тибет, а эти регионы подвержены сепаратизму. Монголия в этой ситуации видится как ключевой регион. Сам факт того, что Монголия получила независимость в результате сильного нацио­нально-освободительного движения, как бы придает уйгурам и тибетцам кон­кретное очертание цели. Дальнейшее усиление Монголии, превращение ее в самостоятельную политическую силу усилит сепаратизм в Китае, в его за­падных районах и разбудит спящие национальные чувства во Внутренней Монголии. Формирование у Монголии своего силового поля непременно столкнется с силовым полем Китая, который не может переварить мусульман и буддистов. Кроме того, имеет большое значение тот факт, что монголь­ский буддизм пришел именно с Тибета. Тибет – своего рода Мекка для буд­дистов. Китай в данный исторический момент является местом соединения семи разнохарактерных, разновекторных генеративных центров - монголь­ский, маньчжурский, уйгурский, тибетский – неханьские, и три ханьских – Гонконг, Тайвань и, собственно, Пекин. За всю историю Китай удачно асси­милировал все импульсы извне. Однако, начиная с эпохи Цин, когда Китай начал экспансивную политику, его способность к ассимиляции заметно ос­лабла. Ранее экспансивные волны носили мирный характер. Даже когда хан Хубилай превратил Пекин в столицу Евразии, на китайцев это не произвело впечатления, и они отторгали и монголов, и земли ими завоеванные. Монго­лия, Синьцзян и Тибет завоеваны были в эпоху Цин. И хотя Синхайская рево­люция и свергла маньчжуров и, заблокировала их на северо-востоке страны, неприятие цинов экстраполировалось на неприятие китайцев. Целостность Китая зависит от того, насколько Пекин сможет создать четкую и эффектив­ную систему взаимодействий между различными частями своей страны. Сильная Монголия может помешать Китаю создать такую систему. Пока происходит слияние двух центров (Гонконга и Пекина) в один. Пекин все больше воспринимает импульс Гонконга, и превращается постепенно в самостоятельную талассократическую силу. Дальнейшее движение в этом русле может привести к разрыву между прибрежным (ханьским) Китаем и его кон­тинентальной (неханьской) периферией. Сильная Монголия может играть роль лидера, генеративного центра, вокруг которого сформируется антипе­кинская коалиция.

Географически Монголия примыкает к двум огромным государствам, которые к тому же являются геостратегическими действующими лицами. Это, с одной стороны, создает эффект зажатости, вынужденность постоянного лавирования между различными центрами силы. На практике это приводило к тому, что Монголия становилась либо государством-сателлитом, либо ли­шалась суверенитета. С другой стороны, наличие двух (или шире четырех – Тибет и Япония) культурно-генеративных центров превращает Монголию в место аккумуляции этих четырех импульсов. Она становится центром пере­сечения коммуникативных полей России, Китая, Тибета и Японии, по сути, становится мощным связующим звеном, интегративным элементом Евразии. Все попытки объединения Евразии исходили с Запада – от России, и от бере­гов Керулена и Байкала. Монгольская империя – первая в истории человече­ства сумела объединить политически «географическую ось истории», а экспансивная российская волна многими видится как движение к истокам.

Будучи центром аккумуляции и переработки различных импульсов извне Монголия становится мощным трансформационным центром. На фоне слабеющей России и усиливающегося Китая, Монголия становится ценной для Москвы. Ценной как в плане союзника, так и в плане того, что Монголия может изменить политическую карту России (как и Китая). Россия 90-х годов испытывает сильные и достаточно постоянные центробежные потоки, кото­рые пока компенсируются центростремительными. Но долго так продол­жаться не может. Уже сейчас проявляется линия возможного раскола Рос­сийского государства. Более развитая и более населенная европейская часть России культурно и экономически тяготеет более к Европе. В европейской части же находится центр государства – Москва, который в значительной степени подвержен проевропейскому влиянию. Сибирь и Дальний Восток начинает все более ориентироваться на АТР (происходит своего рода инер­ционное движение сибиряков на восток, сохранившееся со времен Хабарова, Дежнева и других первопроходцев). Выручает ситуацию то, что связи сибир­ских и дальневосточных российских регионов организационно не оформились, а также то, что Монголия, с одной стороны еще слаба экономически, а с другой к России более дружественна, чем неко­торые страны Азии. По мере экономического развития Монголии она в пер­спективе может превратиться в центр экономического притяжения для мно­гих регионов Сибири и частично Дальнего Востока. Экономический и адми­нистративный принципы интеграции Сибири, Дальнего Востока может всту­пить в противоречие с этническим характером региона. Так как администра­тивные границы субъектов Федерации в основном искусственны, не совпа­дают с реальным ареалом проживания коренных этносов. Это потенциально опасно. Монголия для России в Восточной Азии является «ключевой и важ­нейшей территорией» в «позиционной битве за Lenaland». Ключевой, потому что Монголия является геополитическим центром возможных очагов сепара­тизма (имеются в виду Тува и Бурятия). Внутри России у Монголии имеется родственный регион (Бурятия), который является не просто важным, а жиз­ненно важным регионом с точки зрения внутренней геополитики, так как, во-первых, нарушает цепочку регионов этнически однородных (населенных в основном русскими), во-вторых, существует гипотетическая опасность гео­политического союза Бурятии и Якутии, что является вариантом, который опасней всех сепаратистов Татарстана и Башкирии¹. Существует также опасность этнократизации Бурятии, что потенциально чревато распадом рос­сийской этносистемы ². С потерей Бурятии и/или Якутии Россия автомати­чески проигрывает «в позиционной битве за «Lenaland». Поэтому усиление позиций России в Монголии является крайне важным. Опасение А. Дугина относительно усиления чьего-либо влияния в Монголии, кроме российского, не кажутся надуманными. Особенно в свете высказываний З. Бжезинского относительно того, что потеря территорий не является для России главной проблемой и, что для России выгодно создание на ее территории конфедера­ции из трех республик (европейской, Сибирской и Дальневосточной)³.

Таким образом, являясь центром пересечения коммуникативных по­лей, Монголия имеет огромный дестабилизирующий потенциал, но, с другой стороны, любой дестабилизирующий и дезинтегрирующий элемент имеет не меньший интегративный потенциал.

Стремление Монголии играть самостоятельную роль в мировой поли­тике повлечет за собой возмущение тотального поля Китая. Китай все силь­нее и сильнее ощущает давление Севера, которое пока носит постоянный ха­рактер. Но со временем это давление может, как усилиться, так и ослабнуть. Понятно, что Китай сам конструирует геополитические схемы, чтобы осла­бить это давление или сменить вектор монгольской геополитической экспансии. Китай один из первых отреагировал на ослабление, а затем и исчезнове­ние советского фактора в монгольской внешней политике. Он имел исто­рический шанс подчинения или «поглощения» Монголии. Однако монголов выручили японцы и американцы. Благодаря практически миллиардной (в долларовом измерении)⁴ помощи, Монголия в относительно короткие сроки смогла восстановить рухнувшую социально-экономическую структуру. Ог­ромное значение в этой ситуации имеет тот факт, что Монголия является в большей степени моноэтничным государством. Кроме того, что Монголия сама является однородной этносистемой, монгольское поле в значительной степени расколото (Калмыкия, Бурятия, Усть-Орда, Ага, Внутренняя Монголия). С одной стороны это может выглядеть как плюс – рычаг давления на соседей, а с другой как минус – давление соседей стремящихся минимизировать это давление при­граничных трансфертных образований. Мощный дестабилизирующий потенциал монгольского региона за­ставляет Китай более активно играть в битве за Монголию. Монгольский во­прос с точки зрения геополитики для Китая наиболее важный. Дезактуализация монгольского фактора видится для Китая как переориентация экспансивной монгольской волны с юга на север. Это позволит ему снять напряжение в вопросе с Синьцзяном и Тибетом, значительно минимизирует сепаратизм во Внутренней Монголии. Усиление влияния Китая в Монголии значительно расширяет силовое поле, позволяет одновременно быть более активным иг­роком в Центрально-азиатском регионе, с угрозой, в перспективе, минимиза­ции результатов военной операции США в Афганистане, это в свою очередь позволит ослабить силу давления исламского мира на северо-западные рубе­жи Китая, оттянув фронт борьбы далее на Запад. Без решения монгольского вопроса в свою пользу Китай будет вынужден играть роль догоняющего в Центральной Азии, то есть реагировать на уже произошедшие события, а не самому конструировать геостратегические схемы. Ослабление влияния буд­дийской Монголии позволит ему локализовать стремление тибетцев к само­определению. Более уверенные позиции в исламском мире позволят Китаю более тесно сотрудничать с Пакистаном («сосед моего соседа – мой друг») и локализовать растущее влияние Индии в регионе, тем самым сузить силовое поле геополитического ориентира тибетцев.

Сильные позиции в Монголии позволяют Китаю более уверенно играть в российско-китайских взаимоотношениях. Кроме контроля над очень бога­тыми природными ресурсами Монголии (уран, золото, медь, экологически чистые пищевые ресурсы и т.д.), Китай обретает удобнейший плацдарм для нанесения удара по сибирским регионам (не ограничиваясь на Дальнем Востоке). Через Монголию Китай может контролировать единственную же­лезнодорожную артерию, связывающую европейскую часть России с ее от­даленными восточными регионами. Из Монголии очень удобно угрожать Иркутску — важнейшему стратегическому узлу, сдерживающего экспансию с Востока. Иркутск и создавался и искусственно, во многом, развивался именно в противовес нерусской Бурятии, у которой стратегическая и экономико-географическое положение значительно выгоднее Иркутска. Иркутск – ключ к Сибири. Потеря Иркутска означает собой неминуемую потерю всего си­бирского региона. Без подчинения Иркутска невозможно уверенно разыгры­вать этническую карту на Дальнем Востоке.

Решение монгольского вопроса в свою пользу позволит Китаю занять более весомые позиции в мировой табели о рангах. Ослабление давления с Севера означает ослабление давления с Запада, это позволит более плотно сконцентрироваться на южном и юго-восточном направлении, где у Китая более прочные позиции (перспектива формирования Большого Китая). Про­ект «Большой Китай» кроме реальных прибылей, которые он уже приносит, позволит более плотно сузить кольцо вокруг Тайваня, позволит более уве­ренно отстаивать свои интересы в Тихом океане.

Динамичный, уверенный в себе Китай, способен стать лидером, цен­тром притяжения океанических тихоокеанских сил. Контроль над стратеги­чески важным Малаккским проливом позволит ему контролировать нефтя­ные потоки, идущей из Персидского Залива. Роль лидера Азии, которую он может играть, особенно очевидна на фоне того, что Япония не может играть такую роль, а стремление США иерархизировать, подчинить себе Тихий оке­ан может наоборот оттолкнуть от нее гипотетических, возможных союзни­ков. Здесь в пользу Китая играет два фактора. Первый – наиболее важный – то, что основная наиболее динамичная прослойка, наиболее экономически активная часть населения в странах АТР являются этническими китайцами (хуацяо). Именно они являются защитниками финансовых интересов, и яв­ляются основными иностранными инвесторами в китайскую экономику. Второй – также немаловажный фактор, тот, что Китай не состоит ни в одном из военных блоков, что позволяет ему свободно и спокойно проводить воен­ное наращивание. В перспективе это может привести к тому, что Китай пре­вратится в альтернативный США центр силы, могущий играть роль лидера как талассократического блока, так и быть очень влиятельным актором в континентальном евразийском блоке.

Как сказал Байяр Санджагийн, директор Института стратегических исследований при Министерстве обороны Монголии, Монголия может быть интересна миру потому, что «имеет общую границу с тремя странами и рай­онами, у которых часто были антагонистические отношения друг с другом» (он имел в виду Россию, Китай и СУАР, как часть исламского мира)¹. Благо­даря выгодному геостратегическому расположению у так называемых «тре­тьих стран» появляется возможность создать в лице Монголии «витрины капитализма». Существование между Россией и Китаем проатлантически ориентированного государства может значительно ослабить возможную рос­сийско-китайскую коалицию. Такой коалиции опасался З. Бжезинский, хотя он отмечал, что вероятность такого союза, который сумел бы объединить все континентальные силы и значительно ослабить позиции атлантизма, очень мала. Однако такое сближение есть. Россия и Китай являются самыми глав­ными и самыми опасными соперниками США в борьбе за мировое лидерст­во. Если учесть то, что доля ВВП Китая от суммарного мирового уровня воз­растает, а Японии и США падает², то в перспективе Китай может превра­титься в ведущую экономическую державу планеты. Растет международный вес и авторитет Китая, особенно в АТР. В этой ситуации Америка вынуждена прилагать все силы, чтобы не допустить превращение Китая в мировую дер­жаву. Наличие общей угрозы, исходящей от США, особенно на фоне активи­зации их в центрально-азиатском регионе – в месте соприкосновения интере­сов России и Китая, вынуждает их идти на сближение, чтобы создать проти­вовес растущему давлению Вашингтона. Создание Шанхайской Организации Сотрудничества (ШОС) носит явно антиамериканский характер, и направлен на ограничение влияния США именно в Центрально-азиатском регионе. Цен­трально-азиатский регион является местом столкновения силовых полей мировых держав (геостратегических действующих лиц) главным образом США, России и Китая, к ним добавляются местные, региональные генеративные центры, в лице Ирана, Турции и арабского мира, позиции которых, правда, не носит консолидированный характер. Россия и Китай здесь решают довольно идентичные задачи, и той и другой стороне важно сбить волну экстремизма, локализовать источники возмущения их тотальных полей. Усиливающееся давление США на регион может изменить весь ход игры, и дальнейшие про­цессы могут проходить под диктовку Пентагона. Присутствие США затраги­вает интересы России и Китая в регионе (срыв сделки России с Ираном о строительстве атомного реактора в Башере, срыв сделки Китая с Казахстаном о разработке нефтяных месторождений). Активное вмешательство США в контакты России и Китая с государствами этого региона заставляет искать их пути для сближения и консолидированного ответа вызовам со стороны Шта­тов. Вашингтон придает особое значение этому региону, и от борьбы отказы­ваться не желает. Американские геостратеги понимают, что от исхода борь­бы за регион зависит по большому счету существование США как великой державы. Поставив под контроль регион, они ставят в зависимость и Россию, и Китай. В Москве и Пекине это прекрасно понимают. Афганская антиталибская операция, хотя и временно, погасила один из очагов неспокойствия (на­сколько долговечно?) но зато значи­тельно приблизила США к моменту создания «широкой системы евразий­ской безопасности». Несмотря на весь пафос, сопровождавшийся во время операции, факт остается фактом – Америка заявила о своем присутствии в Афганистане. Это своего рода удар по престижу России.

Ущемление российских и китайских интересов усиливает стремление их друг к другу. Но для Монголии такое положение вещей очень опасно. Сближение Москвы и Пекина зажимает Монголию в плотное кольцо. Монголия может превратиться в поле взаимодействия ее могущественных соседей. После распада СССР Монголия заявила, что более не намерена быть плац­дармом для какого-либо государства, она стремится играть самостоятельную роль на мировой политической арене. В концепции национальной безопасно­сти Монголии отмечено, что среди «важнейших факторов, которые могут не­благоприятно воздействовать на существование Монголии» – «навязывание политического, военного, экономического и идеологического контроля над Монголией»¹. Укрепление российско-китайской коалиции вынуждает офи­циальный Улан-Батор более активно искать «третьего партнера». «Наличие сильного третьего партнера» – «геополитическая мечта монголов», третий партнер был бы «существенно важным противовесом в отношениях Монго­лии с ее непосредственными соседями», «такой противовес – то чего Монго­лии не хватает длительное время», «существование только двух партнеров мо­жет быть фатальным, а наличие трех, относительно равных партнеров дает Монголии возможность построить баланс независимых отношений с каж­дым, избегая доминирования одного из них»^2,.

Процесс поиска «третьего партнера» встречает сочувствие в Токио и в Вашингтоне. Российско-китайский альянс («кошмар коалиции» у Бисмар­ка) может, если Москва и Пекин найдут эффективный способ сглаживания острых углов, превратиться в несущую конструкцию мировой геополитиче­ской системы и имеют потенциал нейтрализовать результаты югославской и афганской военных операций США. Россия и Китай могут стать влиятельнейшей силой в Тихом океане, и уже сузить морское силовое поле Японии и Америки. Монголия в такой ситуации может превратиться в самое слабое звено российско-китайского блока.

Монголия может превратиться в самый важный геостратегический регион Евразии. Особенно ее ценность возросла после афганской операции. Подчинение Монголии (скорее не подчинение, а политическая акция, на­правлена на то, чтобы переориентировать Монголию от теллурократии к союзу с атлантизмом) - послед­ний этап в подчинении сухопутных «ничейных пространств» Евразии. Под­чинив Монголию, Америка действительно создает «широкую систему евра­зийской безопасности», окружая не только Россию, но и Китай.

Александр Дугин в своей книге «Основы геополитики. Геополитиче­ское будущее России» определил Монголию как «ключевой и важнейший регион» в «позиционной битве за Lenaland» (геополитическая категория, вве­денная Х.Макиндером в 1943 году, охватывает прибрежную зону северо-восточной Азии)¹.

Позиционная битва за Lenaland имеет своей целью – отторжение от континентального блока (России) огромного дальневосточного региона, пре­вращение Приморья, Камчатки, Чукотки, зоны Транссиба в береговую зону (римденд). Структурно это видится как создание на территории России Даль­невосточной республики (подобно той, что уже была в 1920-22 гг., но уже с другим вектором). Монголия действительно «ключевая и важнейшая терри­тория» в этой «битве». Дистанцирование Монголии от России и Китая, приво­дит к некоторому напряженному состоянию в Lenaland'е, так как от Монго­лии, от того, как она будет проводить свою внешнюю политику, от результа­тов поисков «третьих партнеров» будет зависеть окончательная расстановка политических сил в регионе.

Динамично развивающийся тихоокеанский регион имеет потенциал превратиться в «гринвичский меридиан талассократии». Именно здесь кон­центрируются основные финансовые потоки планеты, именно здесь находят­ся основные акторы Большой Игры. Дальнейшее экономическое развитие АТР может превратить его в основной генеративный центр планеты (вместо Европы – Северной Америки), учитывая то, что культурные доминанты в ре­гионе совершенно иные, чем в Европе. Если США видятся как трансфертное образование Европы, главным образом, англосаксонского мира, то АТР ничьим трансфертным образованием не является. Плюс ко всему сами Шта­ты начинают значительно поддаваться культурному влиянию Латинской Америки и Восточной Азии. Европа постепенно теряет свои позиции в мире. Ее последний шанс видят в объединении. Насколько такая мера будет действенной, покажет время, пока же Европа не выступает за пределами Европы как консолидированная сила за исключением возможных военных операций НАТО, но НАТО часто бывает орудием Пентагона, чем самостоятельным ре­гулирующим органом.

В АТР представлено около половины населения земного шара. Это гигантский рынок сбыта и дешевой рабочей силы. АТР – привлекательный регион для иностранных инвестиций и сам выступает как инвестор. Здесь представлены четыре из шести геостратегических действующих лиц, два из которых выступают на международной арене в едином блоке, у двух осталь­ных между собой больше вопросов, чем ответов.

В позиционной битве за Lenaland талассократические силы имеют подавляющее преимущество. Континентальная «тектоническая» плита стал­кивается с талассократической (Курилы). Но Курильский вопрос – это часть, видимая верхушка айсберга, которая свидетельствует о мощном давлении Моря на Сушу. Морские силы пока, что называется, варятся в собственном соку. Здесь постепенно аккумулируется огромное количество энергии, кото­рая непременно должна вылиться наружу. Иначе она может взорвать всю геостратегическую структуру в регионе. Участки напряжения уже очерчива­ются достаточно четко – Спратли, Сенкоку, Тайвань, Корея, Курилы. Мор­ские силы начинают подчинять себе Китай. Однако это чревато тем, что Мо­ре подчинив Китай, само может ему подчиниться.

На данном этапе пока происходит простое давление на береговую ли­нию Lenaland 'а (Владивосток). Приморский край – потенциально самый ди­намично развивающийся регион России. Однако в Москве осознают, что на вызов Моря, Суша пока ничем не может ответить. Дальнейший экономиче­ский рост Владивостока может привести к тому, что возникнет новый центр экономического и политического притяжения. Возникнет феномен русского сепаратизма, что для всей российской этносистемы крайне опасно.

Но давление это ни во что структурно не оформилось. Положе­ние резко изменилось после афганской антиталибской операции. Заявив о Восточной Европе и Центральной Азии как о сфере своих жизненных инте­ресов, американцы могут сконцентрироваться на самом сложном и самом важном участке Евразии. Островной тихоокеанский мир еще не способен решать глобальные геостратегические проблемы, поэтому он сильно зависит от позиционной битвы за Lenaland, вернее от ее исхода. От исхода этой бит­вы зависит, по большому счету, будет ли Россия (пусть даже и региональной державой) единым государством. Ставка в этой битве высока - существова­ние России как единого государства и владение островным миром.

Существование Монголии, которая стремится не зависеть ни от России, ни от Китая является важнейшим моментом в битве за Lenaland. Тот, кто в итоге будет контролировать Монголию, и будет победителем в этой битве. Контроль над Монголией позволяет сдерживать любые шаги, как Рос­сии, так и Китая на Дальнем Востоке. Дугин отмечал, что «позиционная бит­ва за Lenaland явление будущего, но начинаться она должна уже сейчас»¹.

Монголия и Китай очень различны. Они могут принадлежать к одному государству, но не сольются в единый социокультурный организм. Это равные цивилизационные единицы, не способные изменить облик друг друга. Монгольский мир ближе к российскому, чем к китайскому. В этом регионе сосуществуют три родственных цивилизации – Россия, Япония, Монголия. Между ними всегда возникают достаточно взаимонаправленное сотрудничество. Сюда же можно отнести и Казахстан, Тыву и Тибет. Тыва – единственное в мире тюрко-буддийское звено, географически и духовно близкое к Монголии.

Годы Советской власти несколько изменили отношение монголов к России, вызвав к жизни доктрину «третьего партнера», но такая доктрина на самом деле не нова. Во время обретения независимости от Китая, Монголия не менее активно искала этого «третьего партнера», видя его в лице Японии.

Интересно отметить некоторое сходство внешнеполитической ситуации вокруг Монголии в к. XIX – н. XX вв. Освободившись в 1911году от опеки Китая, в Монголии начинает набирать силу движение панмонголизма. В мире тогда было много «панов»: панславянизм, пангерманизм, панисламизм, паназиатизм. Все объединительные теории стремились идеологически оправдать свои притязания на определенные территории и вдохнуть новую жизнь в дряхлые этносистемные образования. Кризис религии в Европе, кризис политический, в смысле отсутствие независимости, в Азии и породил эти этнообъединительные доктрины.

Для Монголии не был характерен, на тот момент, кризис религии. Здесь было по-другому. Яркий антикитаизм был сильно распылен, слишком разные силы в монгольском мире были настроены против китайцев. Это помогало, но это и мешало. Как известно, раскол РСДРП произошел из-за споров о том, что делать дальше, при солидарности относительно самодержавия. Антикитайские силы, консолидировано выступившие в 1911 году, дальше не смогли сформулировать общей программы. Северные монголы, буряты, в массе стремились опереться на поддержку нарождающегося, очень пассионарного социализма. В Халхе были очень сильны буддийские настроения, для которых союз с большевиками был немыслим. Для монголов Внутренней Монголии была характерна борьба прояпонской и чисто монгольской партиями. Здесь надо отметить, что наиболее, скажем, чисто монгольским ядром была Халха. Если буряты относительно легко могли инкорпорироваться в русско-советское общество, внутренние монголы – в китайское, получив права автономии, то контакты Халхи с внешним миром происходили как раз через эти регионы, где были сильны позиции монголов, т.е. импульсы исходившие из национальных метрополий (Китая или России), амортизировались, разбавлялись и доходили до Халхи в ослабленном виде, и от тех уже зависело принимать их или не принимать.

Позиции панмонголизма укреплялись тем, что оба соседа находились ситуации острого кризиса, а «третья» Япония, наоборот, была самой сильной страной в Азии, провозгласившая доктрину «Азия для азиатов», одинаково заинтересованная в ослаблении как Китая, так и России. Укрепление идеи создания общемонгольского государства проходило в условиях жестокой гражданской войны, когда начались конфликты уже не только по политической линии, но и на этнической почве, которые еще более обострились после провала «триумфального шествия Советской власти», тогда стремление к объединению вспыхнуло с новой силой. Здесь, видимо, и кроется причина поражения панмонгольского движения. В условиях вакуума власти самой сильной стороной становится Япония, видя в Монголии своего вассала. Монголы от империи микадо ждали другого. Япония из «третьей» становится первой. Уйдя от одного вассального положения, монголы не хотели переходить в другое. И тогда этим «третьим» становится Советская Россия. Победы РККА вдохновляют атеистическую часть панмонголистов, главным образом бурят. Но союз Халхи с большевиками невозможен. Халха постепенно изолируется, одинаково не принимая ни Китай, ни Россию на цивилизационном уровне. Расколотое панмонгольское движение становится неопасным врагом. Панмонголизм был опасен как для Китая, так и для России, в Японии не было достаточно четкой позиции по панмогольскому вопросу. Все монгольское пространство было поделено на три части с разным вектором. Последнюю попытку объединить всех монголов пытался осуществить барон Унгерн, личность противоречивая. Он осуществил то, на что Советы долго бы не решились. Он ликвидировал китайскую власть в Халхе и создал предлог для экспорта революции. После разгрома Унгерна в Монголии утверждается светская большевистская власть без социальной базы, а потому просто вынужденная искать поддержки у Москвы.

После 1991 года Монголия оказалась наедине сама с собой. Помощь «держав» помогла создать новую финансово-экономическую структуру без сильных социальных потрясений. Но период осознания своей уникальности, относительной культурной и политической независимости прошел. Сейчас ей необходимо выработать определенную концепцию взаимодействия с внешним миром. Впрочем, она читается и без ее письменного варианта. У Монголии два пути: создание замкнутой, жесткой системы, подобной Японии или Китаю эпохи закрытия этих стран, или современной Северной Корее. Но это неосуществимо физически и нерационально. Вскрытие системы рано или поздно произойдет. Второй путь – создание баланса сил из трех и более участников (Россия, Китай, США). Осуществление этой политики крайне тяжело, но, скорее всего, наиболее верная политика. Однако привлечение американцев (единственная в мире сила, способная создать противовес влиянию России и Китая) в Монголию встречает ряд трудностей. Во-первых, в какой форме будет осуществляться присутствие США, по линии Пентагона или по какой другой (это противоречит концепции национальной безопасности Монголии). Во-вторых, американцы могут заявить о своих государственных интересах, если монголы начнут разрабатывать ядерное оружие, или превратятся в террористов, но этот вариант, если он вообще реален, не обязательно приведет к присутствию здесь США.

Но встречное движение Монголии и «третьих» стран, в частности Японии, налицо, но он ограничен экономическими контактами, которые приносят прибыль только монголам. С точки зрения экономики, Монголия менее привлекательна, чем Китай или Россия.

Факторы независимости Монголии лежат далеко за ее пределами. Самый главный фактор – российско-китайские взаимоотношения и США. Тесные контакты Москвы и Пекина будут зависеть от политики США. Россия и Китай – очень разные государства и не всегда могут договориться, их сближению помогает осуществление Америкой своей имперской политики. Чем сильнее она будет осуществляться, тем сильнее будет российско-китайская дружба. Но ослабления Вашингтона вскроют глубинные противоречия этих двух гигантов, что для Монголии является очень позитивным моментом.

Иракская военная операция может плохо сказаться на ситуацию вокруг Монголии, так как она усилит присутствие США на Ближнем и Среднем Востоке и усилит антиамериканские группировки внутри России и Китая. А вместе они начнут выдавливать японо-американцев из Монголии как самого слабого звена московско-пекинской сцепки.