Сергей Рой

Записки стрелка-любителя

© Copyright Sergei Roy, 2006

© Copyright Sergei Roy, addenda et corrigenda 2012

Содержание

1. Тулка

2. Браунинг

3. Арсенал

4. Наган и прочие

5. ТТ

6. Охоты-пикники

7. «Монтекристо»

8. ППШ

9. «Парабеллюм»

10. Дуэльные пистолеты деда

11. Пневматика в саду и в лесу

12. Охота, которая пуще неволи

13. Мои ружья

14. Искусство стрельбы дробью

15. Малопульки

16. Калашников, Макаров и другие

17. Развлекательная стрельба. Снова пневматика

18. Рогатка: охота и спортивная стрельба

19. Cамооборона

20. Заключение

Нам нужны три вещи. Во-первых, оружие. Во-вторых, оружие. И в-третьих, оружие.

И.В.Сталин (Коба)
Мне оружие, и аз воздам.

Уличное евангелие

1. Тулка
В первый раз я нажал курок, когда мне было лет пять. Пожалуй, ближе к шести. Отец готовился ехать на охоту, проверял снаряжение, набивал патроны, ну, обычные дела. Я, разумеется, путался под ногами, лез куда не надо и пялился на все эти завораживающие пацанячьи глаза вещи – сталь стволов, латунные гильзы, навески пороха и дроби, тяжелый кинжал в потертых ножнах, который мне было строго-настрого запрещено обнажать.
Отец решил проверить, не дают ли осечки капсюля: вдавил барклаем пистоны в донце гильз, заложил патроны в патронник, взвел курки – и раздался громкий, мне показалось оглушительный, щелчок, потом второй. Я завизжал от восторга. Отец сказал: «Хочешь стрельнуть?» А я и сказать ничего не мог, только подпрыгивал на месте. Отец заложил еще патрон с капсюлем; он держал ружье в руках, а я спрятался за его спину и из этой безопасной позиции нащупал спусковой крючок и нажал. Снова оглушительный щелчок, острый запах пироксилина, снова визг – и так я стал стрелком, человеком, влюбленным в оружие, а особливо в хорошее оружие, на всю жизнь.
То ружье я помню до сих пор, хотя прошло шесть с чем-то десятков не самых спокойных лет. Это была старинная тяжеленная тулка-курковка двенадцатого калибра, стволы были уже практически белые, воронение сошло, или его никогда не было, а по правому стволу выгравировано: «Его Императорскаго Величества Тульский Оружейный Заводъ».
Наверно, из-за длиннющих стволов бой у нее был совершенно фантастический, тому я сам свидетель. Отец брал меня с самого розового детства на гусиную охоту на осеннем пролете. Дело было в Дагестане; там осенью гусиные стаи летят на юг вдоль узкой полосы между морем и горами, в непогоду их прижимает к земле, летят они низко, и тут самая стрельба из скрадков, вырытых в прибрежном песке и прикрытых срезанными ветками кустарника, шарами перекати-поле и прочим.
В ясную погоду гусь летит высоко, стрелять бесполезно, но отец как-то, приложившись пару раз к походной фляжке, не вытерпел и начал, как он говорил, «греть небо», то есть палить по высоко летящим стаям. И что вы думаете, из десятка дуплетов пара гусей кувыркнулись, пошли ниже, ниже и тяжко шлепнулись оземь, а я бегал их подбирать.
Некто в соседнем скрадке неподалеку тоже принялся палить, но бестолку. Когда совсем стемнело, тот невезучий стрелок крикнул отцу: «Махнемся ружьями не глядя!» Сошлись. Отец глянул на ружье соседа и только крякнул: то была изящнейшая бельгийка штучной работы, чуть ли не с золоченой гравировкой, ценой этак раз в десять дороже тулки. Так и не состоялся обмен. Вот тебе и махнем не глядя...

Бесценная та тулка ушла от нас при обстоятельствах чуть ли не трагических. Как-то возле дома остановилась машина, на которой отец с друзьями поехал на охоту, но в дом вошел не отец, а его товарищ, и лица на нем не было. Он что-то бормотал, но мать не стала слушать и выскочила на улицу, я за ней. В машине сидел отец, бледный как стена, левая рука на перевязи, на стеганке расплылось темное пятно, а отец все бормотал: «Лиза, ты не волнуйся, ерунда такая получилась, мы сейчас в больницу и назад...» Тут меня увели.

Потом оказалось, что они на охоте расположились вечером у костра, закусывали, как водится, и в это время на них налетела стая уток, очень низко. Товарищ, сидевший напротив, схватил ружье и, видно, сорвал выстрел, не успев толком вскинуть ружье к плечу. Заряд с расстояния нескольких метров ушел почти весь отцу в руку, и это было хорошо, потому что отец как раз застегивал воротник, и рука прикрыла сердце.

Матушка моя была дама решительная, нрава весьма крутого. Когда отец еще лежал в больнице, она отнесла ружье на базар и продала его за какие-то смешные деньги. У кого-то оно еще и сейчас, небось, висит на стене на зависть знатокам. Такому ружью сносу не бывает.

Отец, конечно, охотиться после того не перестал, и ружей у нас перебывало несчетно, но то была первая моя любовь; попадись мне та тулка, я бы, кажется, и сейчас ее узнал.

2. Браунинг

Дагестан – страна вообще довольно бандитская, и я пишу это без боязни кого-то оскорбить, потому как самими дагестанцами такая характеристика будет воспринята скорее как комплимент. За века до того, как появилось понятие «мачизмо», там все мужчины до единого были мачо, или, по-местному, джигиты. Такими они и остались до сих пор. Достаточно почитать криминальные сводки оттуда: чуть ли не ежедневно кого-то там взрывают, режут, стреляют, хотя время вроде бы мирное; но кого сейчас этим удивишь... Дикий трайбализм плюс религиозный фанатизм дают премерзкую взрывную смесь.

А в те годы, перед самой войной, в горах о Советской власти вообще знали понаслышке – дорог не было, вертолетов и подавно, их еще и не изобрели, наверно. Так что резалась горская публика почем зря. А куда денешься – вековые обычаи, кровная месть, хочешь не хочешь, а резать мужчин из враждебного рода надо, адат требует. До пятисот мужчин в расцвете сил в год гибло в этой крохотной стране, и ничего поделать было нельзя: убийца вытирал кинжал об одежду убитого (почему-то это была обязательная деталь), садился на коня и удирал в горы, а там друзья-кунаки, предательство – вещь совершенно невозможная, и никакой другой закон, кроме адата, не действует.
Отец тогда, несмотря на молодость, работал уже директором совхоза, рабочий класс у него был местный, зело вороватый, и время от времени приходилось кого-то сажать. Посадил одного кумыка, а брат его затаил злобу, подстерег отца в виноградниках и кинулся на него с кинжалом. Отец мой был мужчина покрепче меня, повыше ростом, пошире в плечах, ломы гнул руками, когда хотел показать поставщикам их паршивое качество. Он так и говорил – разволновался сильно, махнул кулачком, да попал в висок, косточка хрустнула, из того мстителя и дух вон.
Однако после этого случая начальство выдало отцу браунинг в целях самообороны; тогда так принято было. После тулки то было самое яркое мое воспоминание и любимая моя игрушка. Отец, конечно, его с собой не носил, запирал в стол, ключ прятал, но разве от мелкоты вроде родного сына что спрячешь. Сколько ни пытаюсь вспомнить, никаких особых игрушек у меня в детстве не было, разве что лук и стрелы. Родители были заняты с утра до ночи, строили социализм и прочее по мелочи, и я развлекался, как мог – доставал заряженный браунинг и вертел его в руках часами. Он был шестизарядный, никелированный, наверно, реквизированный в свое время у кого-то из «бывших». Рукоятка украшена перламутровыми пластинами, но вещь вовсе не дамская, а вполне серьезная. Мое счастье, что у него был жесткий спуск, не по детской руке, а то бы не писал я сейчас этих строк, или кого-нибудь из друзей шлепнул бы – они постоянно вертелись под окном и дико завидовали.
Отец иногда брал меня в объезд по виноградникам и прочим отделениям широко разбросанного хозяйства. Ездили либо на штуке, которая там называется бедаркой, это одноколка такая; либо верхом – меня сажали на добродушного конька по кличке Мальчик. Помню, я еще спросил в первый раз, как его зовут. Мне сказали «Мальчик», а я говорю: «Я сам вижу, что мальчик, а как его зовут?» Развитой был отрок не по годам, но ребятня, живущая, что называется, на земле, всегда такая – ведь все жизненные процессы на виду. В эти поездки отец брал браунинг и развлекался тем, что сшибал из него ворон влет навскидку. Я такого никогда в жизни потом не видал, только в кино, но на то оно и есть кино, чтобы всякую чушь показывать. У меня никогда и близко ничего такого не получалось; да и не из чего было так наловчиться. Даст Бог, доживем до того времени, когда мы будем совсем уж цивилизованной страной и пистолеты-револьверы будут продаваться свободно, как когда-то до революции. Вот тогда попробую хоть по бутылкам пострелять «влет».
А году в 74-м довелось мне переводить на английский «Момент истины» Владимира Богомолова (тогда книга называлась «В августе сорок четвертого»). И там мне попались такие слова лейтенанта Таманцева по прозвищу Скорохват, который из СМЕРШа: «Даже из этой пукалки (имелся в виду ««вальтер» карманной носки». – С.Р.) я успеваю посадить две, а то и три пули в подброшенную вверх консервную банку» -- и вспомнил отцову стрельбу. Только отца тогда уже давно в живых не было, умер после войны пятидесяти одного года от роду... Проклята будь та война, да и все войны.
Когда отец ушел на фронт, ушел из моей жизни и тот браунинг; осталось на память от него только чисто чувственное волнение, что испытываешь, когда случается подержать в руке похожую на него красивую машинку.


следующая страница>