ЛИБЕРТИ “АЛЕКСАНДР НЕВСКИЙ”

И ЕГО КАПИТАН ИСПАНЕЦ АЛЬВАРЕС
“Александр Невский” был хорошо виден из окна электрички или поезда на перегоне между станциями Владивосток и Первая речка — еще в начале 1997 года он стоял в Амурском заливе у мыса Чумака, пришвартованный к причалу Мореходной школы Дальневосточного пароходства.

4 февраля 1994 года Мореходная школа отмечала свое 50-летие, либерти был расцвечен флагами и выглядел нарядно. Рождение школы приходится на военный 1944 год, как и Дальневосточного высшего мореходного училища, ставшего теперь Морской академией. Огромный объем морских перевозок в годы войны потребовал реорганизации морского образования в стране, в особенности на Дальнем Востоке, и она была проведена. При вновь образованных учебных заведениях работали дополнительно скоростные курсы, которые готовили специалистов морского дела разного профиля. В результате специалистами был обеспечен базирующийся на Дальнем Востоке транспортный флот страны, а в конце войны и после нее в западные пароходства вернулись суда с квалифицированными экипажами.

Либерти был старше школы. Вот что написано о нем в Справочнике С.С.Бережного:

“АЛЕКСАНДР НЕВСКИЙ. Бывший американский Henry W.Corbett, построенный в 03-04.1943 г. на судоверфи “Oregon Sb Cb” в Портланде (США). 06.04.1943 г. принят в Портланде от американской Военной судовой администрации Советской закупочной комиссией и, подняв Государственный флаг СССР, вошел в состав Дальневосточного государственного морского пароходства Наркомата морского флота. В годы Великой Отечественной войны в составе военизированных судов Дальневосточного бассейна производил экспортно-импортные перевозки между тихоокеанскими портами СССР и союзников. ...26.09.1973 г. ввиду непригодности к дальнейшей эксплуатации в качестве транспортного судна по техническому состоянию снят с баланса пароходства и превращен в учебно-тренажерное судно...

Водоизмещение 14450 т; полная грузовместимость 8403 брт; длина 134,57 м, ширина 17,37 м, осадка 8,45 м. Мощность паровой машины 2500 л.с., скорость хода экономическая 11,0 уз, максимальная 11,5 уз, дальность плавания экономическим ходом 17690 миль. Вооружение: 1 127-мм и 9 20-мм орудий. Экипаж 41 человек.” (сс.303-304).

Как рассказывал почти бессменный старший механик “А.Невского” Владимир Федорович Ярош, в апреле 1943 года в Портленде либерти приняли капитан Бондаренко Георгий Родионович и стармех Азанов. Ярош принял пароход 26 июня этого же 1943 года, на либерти его направил тогдашний главный инженер ДВГМП Николай Георгиевич Быков. В следующем рейсе с капитаном Бондаренко шел дублером испанец Рубиеро Даниэль Альварес, который по возвращении из Америки 3 декабря 1943 года принял судно в качестве капитана и был его капитаном до конца войны и недолго после нее.

В судовом журнале смена капитанов никакой записью не отмечена, просто 2 декабря в конце листа подпись Бондаренко, а 3-го — Альвареса (ГА Приморского края, ф.46, оп.80, д.187, с.22). Судно находится в бухте Нагаева, оформлен приход. Во льду, который пока еще позволяет двигаться по бухте, подошли к п/х “Тобол” для приемки воды и стали ждать, когда освободится причал. 6 декабря в 16 часов, двигаясь во льду между стоящими судами, перешли к причалу (с.25). Выгрузив сначала с палубы тяжеловесы, начали “выгрузку на все 5 люков” (с.26). Тяжеловесами часто были танки. Навигация в Амурском лимане и Татарском проливе заканчивалась к концу октября, а в бухте Нагаева — к концу декабря. Думаю, военные и стратегические грузы, пока позволяла ледовая обстановка, выгружали, насколько было возможно, в порту Нагаево, и только когда она переставала позволять, выгрузка шла в одном Петропавловске.

Первый же самостоятельный рейс капитана Альвареса оказался драматичным. На пути в Америку “А.Невский” заходил для бункеровки в Петропавловск через Ахомтен туда и обратно, 23 декабря вышел из Ахомтена на Акутан. 24-го в “13-05 дан сигнал учебной боевой тревоги. ...19 ч. ветер усилился до 9 баллов. ...Снежные заряды. Судно испытывает сильную вибрацию корпуса при килевой качке” (д.188, с.4). “1943 года декабря 25, суббота, Берингово море. 8-30 ...судовым плотником т. Можаевым при замере льял замечена трещина на главной палубе” (с.5). “Получено распоряжение т. Федотова (начальник ДВГМП — А.П.) следовать в Петропавловск для производства необходимого подкрепления в месте трещины” (с.8). Новый год встречали на рейде Петропавловска. Сделав на Судоремонтной верфи “необходимое подкрепление в месте трещины”, направились в Америку для более основательного ремонта. Из Ахомтена уходили 21 января. В судовом журнале в графе “Замечания капитана” сделана запись рукой Альвареса: “Всем помощникам каждую вахту по возможности определять поправку компаса” (д.188, с.41). Почерк очень четкий, ровный, почти ученический — капитан действительно только осваивал русский язык. Но он, по словам В.Ф.Яроша, знал, кроме родного испанского, еще английский и французский.

Игорь Лаврентьевич Бобырь-Бухановский был перед войной студентом судоводительского факультета ЛИИВТа, в одной группе с ним учились знакомые мне Макс Абрамович Зильберман и Анатолий Николаевич Киреев, а в 1940-41 учебном году и Анна Ивановна Щетинина. На преддипломную практику он попал на Черное море, там застала его война. Два судна, на которых он плавал, были потоплены. В декабре 1941 года ему вышла небольшая передышка — Бухановский (в неофициальных случаях он сам сокращает свою двойную фамилию) был назначен младшим помощником капитана на учебный парусник “Вега”. Никого тогда на паруснике не учили, он не выходил в море, а стоял в каботажной гавани Новороссийска и служил пристанищем для моряков, временно оказавшихся на берегу.

“Однажды, — рассказывал Игорь Лаврентьевич, — к нам пришел испанец с направлением от пароходства, чтобы поселиться на время. Испанец представился как Альварес, бывший командир республиканского эсминца, интернированного в одном из африканских портов. Он был выше среднего роста, худощавый, если не сказать тощий. По-русски говорил плохо. Поместил я его в одну из пустовавших кают комсостава. Было видно, что Альварес голодает, но от приглашения сесть за стол он всякий раз отказывался, а мне очень хотелось помочь герою гражданской войны в Испании. И я предложил зачислить его временно в штат — вакансий было много. Несение стояночных вахт означало и зачисление на столовое довольствие, что было главной моей целью. С тех пор у меня с ним установились добрые дружеские отношения, я помогал ему осваивать русский язык, мы играли в шахматы. Он рассказал, что многие моряки-испанцы после поражения республиканской армии жили в Одессе, подрабатывали кто чем мог, он, например, плетением легкой обуви из толстых ниток. Альварес и меня учил плести, но я уже забыл это. Когда началась война, его и еще двух испанцев-капитанов направили на суда Черноморского пароходства, но, поскольку они не имели советского гражданства, им не давали командовать. Они плавали дублерами и были только наблюдателями, когда приходилось отбивать немецкие атаки. Альваресу это надоело, он списался на берег и, пока решался вопрос гражданства, жил на “Веге”. Потом он получил направление на Дальний Восток, и я встречался с ним, когда он был уже капитаном на “Александре Невском”. Капитанами в Дальневосточном пароходстве во время войны плавали еще два испанца”. А.Н.Киреев помнил их фамилии: Эрнандес и Монтилья.

“Альварес был отличный капитан, — рассказывал бывший стармех “А.Невского” Владимир Федорович Ярош, — исключительно честный и добросовестный, очень его любила команда. В рейсе он неизвестно когда спал, дверь каюты была всегда приоткрыта, дремлет, а чуть что — глаз уже открыт. Он был хорошо знаком с Долорес Ибаррури, она присылала ему и экипажу поздравления к праздникам.”

“Хороший, добрый, заботливый был капитан,” — вспоминала Елизавета Васильевна Демидова, вдова Петра Сергеевича Демидова, бывшего на “А.Невском” начальником радиостанции. Альварес бывал у Демидовых в гостях.

Елизавета Васильевна сохранила фотографии военных лет, в их числе фотомонтаж, сделанный одним из штурманов скоростных курсов офицерского состава военно-морского флота (СКОС ВМФ) А.Марченко 29.09.44 г. — перед приходом во Владивосток из рейса, который назван по-военному походом. На монтаже вычерчен маршрут “А.Невского” через пролив Лаперуза — в этом рейсе, наверное, на его борту не было грузов военных и стратегических или они были хорошо запрятаны на дне трюмов. Изображен на монтаже и сам либерти, и самолет, который, судя по всему, должен символизировать трассу перегона через Аляску и Сибирь. Для ее обеспечения, как рассказывал В.Ф.Ярош, “А.Невский” возил в Анадырь металлическое покрытие для взлетно-посадочных полос, оборудование для аэродромов, горючее в бочках.

Вычерчен маршрут и на сфере, но, заканчиваясь в Портленде (на монтаже — Портланд), начало он берет почему-то в Самарканде. Могу предположить, составитель монтажа хотел отметить, что в этом глубоко сухопутном городе в годы войны выпускали и гражданских, и военных штурманов. Туда эвакуировали гражданские и военные морские ВУЗы Ленинграда и Одессы, из преподавателей которых была составлена Государственная экзаменационная комиссия. Именно там в июле 1943 года получили дипломы инженеров-судоводителей 9 из 50 ушедших на преддипломную практику летом 1941 года студентов ЛИИВТа. Только 9. С тремя из них я познакомила вас, капитану А.И.Щетининой, как вы понимаете, морская практика не была нужна. Вероятно, кто-то из штурманов СКОС ВМФ тоже был самаркандского выпуска.

В центре портретной галереи фотомонтажа, как и положено, капитан Альварес (на монтаже — Альварез, но с окончанием “с” он сам пишет свою фамилию в судовом журнале). Справа от него, или по левую руку, или, если хотите, ближе к сердцу старший механик Владимир Федорович Ярош, на морском жаргоне “дед”, которому тогда было чуть за 30. Думаю, в значительной мере ему пароход “А.Невский” обязан своим долголетием. На пенсию В.Ф.Ярош ушел 1 января 1973 года, а судно — 26 сентября того же года. За без малого 30 лет он оставлял пароход только на время отпусков и один раз из-за серьезной болезни — тогда почти на три года. Удивительное дело, он не имел даже среднего образования, закончил только Школу морского ученичества. “Там уже на второй год занятий учились до обеда, а после обеда ходили ремонтировать суда. Преподаватель у нас был Гребзды, латыш, очень хороший человек, — рассказывал Владимир Федорович, — заразились мы от него этой работой. Он нас и на иностранные суда водил, он знал языки. Потом я еще курсы кончал. Стармехом стал в 1938-м, в 24 года, и все с нашего выпуска Школы стали стармехами. “Александр Невский” судно исключительное, мы были влюблены в это судно: новенькое, ход хороший, с толком, с умом сделано, хоть и строилось за две недели. На нем со мной работали Соловьев, Децина — замечательные механики, потом пришел Горбунов, Михневич — это просто золотые механики. Не люблю ленивых. Когда надо было сверхурочно работать, всегда сам надевал робу. Я любил машину готовить. Ее нагреешь, и она начинает дышать, шевелиться начинает, как ребенок, который делает первые шаги. Начинаешь ее раскачивать, проворачиваешь вперед, назад, вперед, назад. Она слушается тебя хорошо, душа радуется. Мы, механики, влюблены в машины и друг в друга, встречаемся всегда как друзья. На капитанов мне просто везло — золотые капитаны были. А везло почему — потому что каков стармех, такие и капитаны. Мордвинов — душа человек, Белов — душа человек, ну и Альварес, конечно, чудный человек, моряк исключительный, с ним очень хорошо было плавать.”.

Трещину, образовавшуюся в декабре 1943 года, когда Альварес только принял «А.Невский», как следует заделали в Портленде, и, по словам стармеха, “больше судно такой беды не знало до конца своей работы”. Зато приключались другие беды. Весной 1945 года в рейсе в Певек во льдах Северного Ледовитого океана повредили сразу винт, руль, балер, румпель — всю систему рулевого управления. Самоотверженная работа “деда” и всего экипажа позволила быстро ликвидировать аварию. Были и другие аварийные ситуации, из которых команда судна выходила с честью. Не зря капитан Альварес был убежден, что “истинные моряки только на Дальнем Востоке”, и очень ценил Владимира Федоровича Яроша.

На монтаже в овалах: начальник военной команды Б.В.Александров, старпом В.И.Дмитриев, начальник радиостанции П.С.Демидов, второй помощник капитана Евдоченков, шестеро по краям, по утверждению Яроша, — не просто штурманы СКОС ВМФ, а преподаватели Высшего военно-морского училища. В этом походе военные моряки ходили в штатском, в офицерскойой форме на судне был только начальник военной команды.

У Елизаветы Васильевны Демидовой сохранился и снимок третьего помощника капитана с либерти «А.Невский». Человек это был хоть и молодой, но уже, как говорится, обстрелянный. Третьим помощником была выпускница Морского техникума 1941 года Раиса Мирошниченко. “22 июня мы готовились к госэкзамену по теории устройства корабля. Когда закончили сдавать экзамены, отпусков никаких не дали, — вспоминала Раиса Васильевна Швех, до замужества Мирошниченко, — сразу судоводителей распределили на суда, а группа механиков вся ушла на фронт”. Она попала на “Туркмен”, на котором проходила раньше практику. Плавательного ценза не хватало, и плавала она сначала матросом. “Там очень хороший капитан был Макаров Георгий Иванович и коллектив хороший. Мы плавали по Приморью. Уже война, светомаскировка, только синие огни. 8 октября 1941 года собрался караван, и лоцман вывел нас через минное поле на южную точку. Дальше пошли сами, время ночное было, попали на мину и взорвались — “плавающий беспризорник” называли тогда в телеграммах сорванные мины. Нас спасло, что грузом был лес, в Совгавань его везли. Корма поднялась в воздух, нос вниз, трюма открылись. Переживали, чтобы не прорвало машинную переборку. Из людей никто не пострадал. Шедший следом “Смольный” взял нас на буксир и дотащил до Аскольда, туда пришел спасатель и отбуксировал во Владивосток.”

После этого, недолго поработав на пассажирском пароходе “Франц Меринг”, Раиса Мирошниченко попала на “Трансбалт”, где у нее набрался, наконец, стаж, и она стала 4-м помощником капитана у Гаврилова Ивана Гавриловича. В апреле 1943 года, когда “Трансбалт” стоял в Сан-Франциско, ее и еще несколько человек из его экипажа отправили поездом в Портленд, где шла приемка новых судов. Она попала на “А.Невский” к капитану Бондаренко Георгию Родионовичу. В Нагаево, где его сменил Альварес, либерти привез, по утверждению Раисы Васильевны, взрывчатку, а заключенных, она считает, не возили никогда. Впрочем, Раиса Мирошниченко списалась с “А.Невского” в октябре 1944 года, в 1947 году, выйдя замуж, вообще “ушла с моря”, то есть перестала плавать, а В.Ф.Ярош рассказал, что “А.Невскому” досталось все же их возить, но уже после войны и без Альвареса.

Точно такой фотомонтаж, какой я нашла у Е.В.Демидовой, хранился и в фондах музея Дальневосточного пароходства, только портрета капитана на нем не было — он вырезан из монтажа аккуратно, наверное, бритвой. И вот почему.

В 1946 году дружному экипажу “А.Невского” пришлось расстаться со своим капитаном — Альвареса перевели на другое судно и вскоре арестовали. 13 июня 1946 года, в четверг, в судовом журнале либерти, который находился в проливе Босфор-Восточный, сделана последняя запись его рукой:

“Сего числа командование п/х “А.Невский” сдал капитану д/плавания т. Белову Т.Ф. Альварес”.

(ГА Приморского края, ф.46, оп.80, д.206, с.25).

Почерк в этой записи размашистый, неровный, нервный, не запись — крик души.

Перевели его на пароход “Иркутск”, поступивший в феврале 1945 года из спецпрограммы, далеко не лучший, старый, значительно меньше либерти.

В.Ф.Ярош и В.Ф.Скорупский рассказывали об аварии в проливе Лаперуза летом того же 1946 года: панамский пароход “Донья Тринидад” (Ярош назвал его “Дон Тридиас”), как выразился Скорупский, столкнулся там с Камнем Опасности, вероятно, в густом тумане. Начальник ДВ пароходства поручил Альваресу на “Иркутске” снять экипаж с гибнущего судна и передать японцам для отправки на родину, что он и выполнил. Арестован Альварес был, по словам Скорупского, через рейс в порту Владивостока. Привязывать арест к спасательным работам вроде не приходится хотя бы потому, что другие два капитана-испанца были арестованы тоже.

О том, что было с капитаном Альваресом дальше, он сам рассказал И.Л.Бухановскому, с которым встречался уже после освобождения в Москве. Игорь Лаврентьевич в 1954 году услышал, что он в Москве, нашел его адрес и пришел к нему. Альварес узнал его сразу, очень обрадовался, а Бухановский заметил, что тот снова был “тощий”. Они встречались и у Альвареса, и у Бухановских.

Игорь Лаврентьевич рассказывал, как помнил с его слов: “Перед арестом Альваресу дали команду, чтобы “Иркутск” ошвартовался у пассажирского причала. Ночью поднялись на борт несколько человек, прошли прямо в капитанскую каюту, пригласили его с собой и увели. В Москву везли с почетом: целое купе, кроме Альвареса, полковник, майор и капитан КГБ. В Москве посадили на Лубянку во внутреннюю тюрьму, и там начались допросы. О допросах говорить не буду — это известно. Его сокамерник посоветовал ему признаться в чем-нибудь таком, что заслуживало бы относительно небольшого срока. И вот на одном из допросов Альварес признался, что он передавал американцам морские сведения из “Извещения мореплавателя”. Его перестали мучить, и он стал ждать решения своей судьбы. Примерно через месяц его вызвали к Берии. Тот его обругал и сказал, что сведения, в передаче которых он сознался, никакой тайны не представляют. Расстрела все же не дали, “тройка” назначила ему срок 10 лет. Отбывал он его на севере, заболел там туберкулезом. После смерти Сталина его перевели под Рязань в дом инвалидов, то ли больницу для заключенных. Оттуда он самовольно приехал в Москву, отыскал Долорес Ибаррури и говорит: “Что же вы меня забыли?”. Вернулся после этого обратно в больницу, или дом заточения, и через некоторое время ему вышла реабилитация”.

Виктор Федорович Скорупский, который встречался с Альваресом и на Дальнем Востоке, и потом в Москве, уточнил с его же слов, что в лагере Альварес был в Воркуте, на угольных шахтах, а в Москве сначала находился в туберкулезной клинике или институте, который размещался на Песчаной улице.

Оба они утверждают, что несмотря на все испытания Альварес не озлобился, остался, по словам Скорупского, “исключительно симпатичным и обаятельным человеком. Он был убежденным коммунистом, — продолжал Виктор Федорович. — Эйфория нашей победы в войне, конечно, сказалась на его образе мышления. Он считал, что все было сделано правильно, раз мы победили фашистов”.

В Москве Альварес работал на Всесоюзном радио в отделе иновещания, в редакции, делающей передачи на испаноязычные страны, как выяснилось позже, контролером, проверял точность перевода.

Году в 1960-м он уехал на Кубу, работа его там была связана с морем. На Кубу из Испании к нему приехала семья: жена и две дочери, родившиеся еще до эмиграции отца. Но климат острова для туберкулезника оказался вреден. Альварес перебрался в Европу морским представителем Кубы, сначала работал в Роттердаме, потом в родной Испании, в Барселоне. В 1967 году он узнал, что на кубинском судне, стоящем в Барселоне, механик-наставник с Дальнего Востока, пришел на это судно и познакомился с Николаем Ивановичем Несиным, который стал у Альвареса техническим консультантом, бывал у него дома, познакомился с семьей. И у Несина Альварес вызывал чувство большой симпатии. “Положительный человек, порядочный, работящий, трезвый, с юмором, привлекательный,” — такими словами характеризовал его Николай Иванович. Последний раз они встречались в 1968 году, после этого вскоре Несин вернулся во Владивосток, а Альварес поехал в Грецию принимать танкер для Кубы, и там его “свалил” инфаркт. Говорили, что совсем. Во всяком случае, когда в 1970 году в Испанию попал Владимир Федорович Ярош, ему найти Альвареса не удалось.

Я пыталась разыскать семью капитана Альвареса, обращалась в испанское землячество, в Красный крест, в Посольство Королевства Испания — безуспешно. Обратилась в редакцию радио, в которой он работал в конце 50-х годов. Оказалось, там еще продолжает работать испанка, которая его знала.

Хоакина Кото рассказала: “Я работала с Альваресом года два или три здесь на радио в отделе контроля. Он был очень хороший, симпатичный, знающий человек, всегда нам помогал во всем. Мы проверяли, соответствует ли русский текст испанскому. Он очень хорошо знал язык, говорил по-русски плохо, но понимал хорошо. В эфир сам не выходил, нет. Меня сюда ребенком привезли. Старшие товарищи, которые здесь работали, рассказывали, что он командовал кораблем, спасал испанское золото, золото республики. После войны в Испании оказался в Одессе, во времена Сталина был репрессирован, долгое время сидел в тюрьме. А потом, когда начались события на Кубе, он уехал туда и, насколько мне известно, там опять работал в пароходстве. Потом туда приехала из Испании его жена. Дальнейшую судьбу не знаю. Когда я ездила в Испанию, это было один раз, мне сказали, что он похоронен на кладбище в Хейхоне — город на севере Испании в провинции Астурия. Я хотела поехать к нему на могилу. Здесь в Москве мы его называли Пепино, это ласковое имя. Мне сказали, что Пепин в Испании, как Иванов, и мои данные ничего не говорят. Так я его могилу и не видела”.

Запись эта была сделана в испаноязычной редакции Российского радио незадолго до визита президента Ельцина в Испанию в 1994 году. Передача с участием Хоакины Кото, В.Ф. Скорупского и И.Л. Бухановского пошла в эфир, разумеется, на испанском языке. В ней должна была прозвучать просьба к родным капитана Альвареса откликнуться, если услышат. Отклика, к сожалению, не было.
Пыталась я найти какие-либо документальные данные о капитане Альваресе. В архиве Дальневосточного пароходства в журнале регистрации личных дел напротив его фамилии сделана запись: “дело изъято органами”, и даже дата не проставлена. В архив Морфлота в Москве меня теперь “пущать не велено”. В архиве бывшего Всесоюзного радио сотрудница, которая по моей просьбе просмотрела регистрационные журналы уволенных, сказала, что за 1960-1965 годы такой фамилии не встретила.

Повезло в Центральном архиве ФСБ. Вот какие материалы были предоставлены мне этим архивом в мае 1997 года на 8 листах.

Лист 1.

“Справка в отношении Альвареса Р.Д.

Альварес Рубьеро Даниэль, 1905 года рождения, уроженец г.Бильбао (Испания), в 16 лет закончил морское училище в г. Бильбао, после чего до 1932 года работал на торговом флоте и одновременно учился в Морской академии. По окончании академии стал капитаном дальнего плавания. Член компартии Испании с 1936 года. Принимал участие в гражданской войне на стороне республиканцев. В марте 1939 года крейсер “Мигель Дисэровантис”, на котором служил Альварес, был интернирован французами в Сев. Африке, а сам Альварес как коммунист помещен в концлагерь. В июне 1939 года по ходатайству советского посла в числе других испанских коммунистов освобожден из лагеря и выехал на жительство в СССР.

С мая 1940 года Альварес работает в Азовском пароходстве (г.Ростов-на-Дону), где плавает капитаном-дублером на пассажирских теплоходах “Антон Чехов”, “Райкомвод”, “Димитров”.

В 1942 году направлен в г.Владивосток, где некоторое время работает капитаном-дублером на пароходе “Советы”^*. С 1943 по 1946 годы — капитан теплохода^** “Александр Невский”, на котором совершает рейсы в США. Награжден орденом “Боевого Красного Знамени”^***. С 1946 года Альварес — капитан парохода “Циолковский”, а затем “Иркутск”.

20 декабря 1947 года Альварес арестован органами МГБ СССР и этапирован в Москву для ведения следствия. В ходе следствия признал себя виновным в шпионаже в пользу иностранного государства. По постановлению Особого Совещания при МГБ СССР от 16 октября 1948 года осужден за шпионаж к 25 годам ИТЛ. Отбывал наказание в пос. Абезь Интинского р-на Коми АССР. В 1955 году по болезни переведен в Зубово-Полянский Дом инвалидов (ст. Потьма Мордовской АССР).

Определением военной коллегии Верховного суда СССР от 1 сентября 1956 года Альварес реабилитирован.

В материалах архивного следственного дела в жалобе Альвареса на имя Генерального Прокурора СССР он указывает на имевший место на 4-й день его пребывания в московской тюрьме факт привода его к министру госбезопасности СССР Абакумову. О характере разговора между ними Альварес не сообщает.”
Лист 2 (с.6 следственного дела) — копия ордера №3795, выданного 2 января 1948 г. майору тов. Трифонову Г.А. на производство ареста и обыска Альварес Рубиеро Даниэль по месту нахождения. Арест санкционирован зам. Генерального Прокурора СССР Государственным Советником юстиции 1 кл. тов. Кудрявцевым.

По-видимому, ордер вторичный и выписан, когда Альварес уже доставлен в Москву.

Лист 3 (сс.27-28 следственного дела) — копия фрагмента протокола допроса от 2 января 1948 года.

“ВОПРОС: Какими языками вы владеете?

ОТВЕТ: Хорошо владею испанским и русским языками. Английский знаю слабо.

ВОПРОС: На каком языке желаете давать показания?

ОТВЕТ: Показания буду давать на русском языке.

ВОПРОС: Каким образом вы оказались в СССР?

ОТВЕТ: В период гражданской войны в Испании я принимал участие на стороне республиканцев. В марте 1939 года наш крейсер “Мигель Дисэровантис” был интернирован французами в Северной Африке в 400 км южнее гор. Туниса. Я как коммунист был арестован и французскими властями заключен в концлагерь вместе с другими испанскими коммунистами.

В июне 1939 года по ходатайству советского посла в числе других 10 человек коммунистов меня французские власти из концлагеря освободили и перебросили в СССР. 18-го июня 1939 года мы прибыли в г.Ленинград, а оттуда в г.Харьков. В Харькове мы отдыхали до сентября 1939 года, затем нас направили в Москву.

В мае 1940 года меня и еще одного испанца по нашей просьбе направили в г.Ростов в Азовское пароходство, где меня назначили дублером капитана пассажирского парохода “Антон Чехов”. В 1942 году меня перебросили на Дальний Восток, где я и работал до дня моего ареста.

ВОПРОС: Чем вы занимались на Дальнем Востоке?

ОТВЕТ: Во Владивостоке в ноябре 1942 года меня назначили дублером капитана на пароход “Советы”. В 1943 году меня назначили дублером капитана на пароход “Александр Невский”. В конце 1943 года я принял советское гражданство и меня назначили капитаном того же парохода “Александр Невский”.

Плавая капитаном на “Александре Невском”, я побывал в Америке примерно девять раз.”

Листы 4-5 (сс.53-55 следственного дела) — копия фрагмента протокола допроса от 19 января 1948 года. Повторяются вопросы: каким образом попали в Советский Союз? в каких городах проживали? чем занимались во Владивостоке? Повторяются в основном и ответы, но в конце последнего сказано:

“Не желая в дальнейшем плавать дублером, я списался с парохода “Советы” и требовал дать мне возможность плавать самостоятельно или уволить меня из пароходства.

ВОПРОС: Ваша просьба была удовлетворена Управлением Госморпароходства?

ОТВЕТ: Мне в Управлении Госморпароходства заявили, что поскольку я не являюсь гражданином Советского Союза, мне не могут они доверить пароход. Получив такое разъяснение, я решил принять советское гражданство, о чем подал соответствующее ходатайство через иностранный отдел Владивостокской областной милиции и продолжал оставаться в резерве Дальневосточного Госморпароходства.”
Лист 6 (с.192 следственного дела) —

Выписка из протокола №41

Особого Совещания при Министре Государственной

Безопасности Союза ССР

от 16 октября 1948 г.

СЛУШАЛИ: 1. Дело №830 Следчасти по Особо-Важным Делам МГБ СССР по обвинению АЛЬВАРЕС Рубиеро Даниэля, 1905 г.р., урож. гор.Бильбао (Испания), испанца, гр-на СССР, беспартийного.

Обвин. по ст. 58-I “а” УК РСФСР.

ПОСТАНОВИЛИ: АЛЬВАРЕС Рубиеро Даниэля, за шпионаж — заключить в исправительно-трудовой лагерь сроком на ДВАДЦАТЬ ПЯТЬ лет, считая срок с 20 декабря 1947 г.

Имущество и ценности КОНФИСКОВАТЬ.”
Листы 7-8 — копии фотографий из следственного дела.
В Испанском центре мне сообщили, что в 1969 году капитан Альварес был репатриирован, то есть ему было возвращено испанское гражданство. Сотрудник этого центра сказал еще, что существует печальная закономерность — репатриированные начисто исчезают из поля их зрения, никаких сведений о них в центр больше не поступает. Могу предположить, что это может быть условием репатриации. Во всяком случае, то, что стармех В.Ф.Ярош не смог ничего узнать о бывшем своем капитане, когда был в Испании в 1970 году, вероятнее всего объясняется этим поворотом в судьбе капитана Альвареса.
Из архива ФСБ мне передали материалы и на другого арестованного капитана испанца Монтилья — 7 листов.

Лист 1.

“Справка в отношении Монтилья Э.Э.

Монтилья Эскудеро Эухенио, 1896 года рождения, уроженец г.Мадрида (Испания), с 1914 года, после окончания морского училища в г.Бильбао, плавал в торговом флоте. В 1918 году получил звание штурмана дальнего плавания. Окончив в 1924 году Морскую академию в Бильбао, до 1931 года работает капитаном дальнего плавания. В 1936-37 гг. — начальник отдела министерства морского торгового флота. Член республиканской партии. С 1937 г. — капитан вспомогательного крейсера “Кабо Сан Агустин”, входившего в состав республиканского флота Испании. В сентябре 1937 г. корабль под командованием Монтилья прибыл в Одессу, где находился до 1939 года. В связи с конфискацией судна советским правительством Монтилья остается на жительство в СССР. С 1940 по 1942 гг. работает капитаном-дублером на судах в Черном и Азовском морях. С 1943 по 1945 годы плавает капитаном-дублером на судах Дальневосточного пароходства (пароходы “Ильич”, “Сахалин”, “Орел”, танкер “Туапсе”). С сентября 1946 года — капитан парохода “Львов” Черноморского пароходства (г.Одесса).

20 февраля 1948 года Монтилья был арестован органами МГБ СССР в г.Батуми и этапирован в Москву для ведения следствия. По постановлению Особого Совещания при МГБ СССР от 2 октября 1948 года за антисоветскую агитацию и пропаганду осужден к 10 годам лишения свободы в ИТЛ.

Наказание отбывал в пос.Явас Мордовской АССР.

По постановлению Центральной Комиссии по пересмотру дел на лиц, осужденных за контрреволюционные преступления, от 27 сентября 1954 года Монтилья реабилитирован.”
Лист 2 (с.4 следственного дела) — тоже копия ордера на арест, как и у Альвареса, вторичного.
Листы 3-4 (сс.66-69 следственного дела) — “ПРОТОКОЛ ДОПРОСА арестованного МОНТИЛЬЯ Эскудеро Эухенио от 1-го марта 1948 года. Допрос начат в 23 ч. 50 м.

ВОПРОС: Когда вы приняли советское гражданство?

ОТВЕТ: Советское гражданство я принял примерно в июне или же июле 1945 года.

ВОПРОС: Почему вы до этого времени проживали в СССР без гражданства?

ОТВЕТ: Я уже показал на предыдущих допросах о том, что в Советский Союз прибыл из Испании в качестве капитана на испанском пароходе “Августин” в сентябре 1937 года.

В апреле 1939 года, после поражения испанских республиканцев советское правительство конфисковало все испанские суда, находившиеся в СССР.

Конфискован был и пароход “Августин”. Мне тогда было предложено вернуться в Испанию. Этого я тогда сделать не мог, т.к. боялся, что там меня посадят в тюрьму, поэтому остался в Советском Союзе, где и проживал до дня моего ареста.

Хотя я долгое время проживал в СССР, тем не менее советское гражданство принимать не собирался и считал для себя это делать невозможным по следующим причинам:

Во-первых, я являюсь по национальности испанцем и гражданином Испанской республики, т.е. испанским подданным; во-вторых, я был и остаюсь преданным испанскому республиканскому правительству и считаю, что нахожусь в его распоряжении. Готов выполнять любые поручения этого правительства. Советское гражданство, которое я принял в 1945 году, является для меня вынужденным мероприятием, поскольку меня как не имеющего гражданства не допускали в СССР к самостоятельному плаванию капитаном, мне ничего не оставалось, как принять советское гражданство, этим улучшить свое положение. Что я и сделал.

ВОПРОС: Следовательно, вы приняли советское гражданство в карьеристических целях?

ОТВЕТ: Я еще раз повторяю, что советское гражданство принял лишь для того, чтобы самостоятельно плавать на советских судах в качестве капитана.

ВОПРОС: Оставаясь при этом сторонником испанских республиканцев?

ОТВЕТ: Да, это так. Несмотря на то, что принял советское гражданство, я действительно продолжал оставаться сторонником республиканского правительства.

ВОПРОС: Поэтому имели намерения удрать из Советского Союза?

ОТВЕТ: Да. Я действительно намеревался уехать из Советского Союза.

ВОПРОС: Что вы практически предпринимали в этом направлении?

ОТВЕТ: В августе 1947 года я написал письмо моему брату МОНТИЛЬЯ Эскудеро Карлосу, в котором просил его принять все меры к тому, чтобы получить визу на мое имя для въезда в какую-либо страну. В частности, в письме я указывал, чтобы Карлос обратился к правительствам Франции, Кубы, Аргентины, Мексики, Америки и Англии и попросил бы у них визу на въезд в одну из этих стран.

Причем я просил Карлоса, чтобы правительство, которое согласится меня принять, выслало бы визу в свое посольство в Москву, а последнее известило бы меня об этом.

Кроме того, я указывал в этом письме своему брату, что готов выполнять любую работу, которую сочтет нужным поручить мне республиканское правительство.

Допрос прерван в 17 ч. 10 м.

Показания с моих слов записаны верно, мною лично прочитаны. МОНТИЛЬЯ.”
Лист 5 (с.319 следственного дела) — копия Выписки из протокола, которая отличается от аналогичной Альвареса статьей и сроком: у Монтилья это 58-10 ч.2, срок ДЕСЯТЬ лет.
Листы 6-7 — копии фотографий из следственного дела.
В сопроводительном письме из Центрального архива ФСБ №10/А от 21.05.97 г. есть упоминание и о третьем арестованном капитане испанце: “...дело в отношении ЭРНАНДЕСА Рохелио Рохелио, 1899 г.р., уроженца г.Хихона, хранилось в УКГБ по Одесской области”.

Эрнандес после освобождения жил в Одессе, плавал капитаном на небольшом пассажирском судне по Черному морю. На это судно попал однажды знакомый с ним с военных лет Анатолий Николаевич Киреев, который рассказал мне смешную и одновременно очень грустную историю. В том рейсе на судне плыли туристы-американцы, большую часть которых составляли женщины. Вечером, как положено на пассажирских судах, были танцы. А.Н.Киреев танцевать не умел и туда не заглядывал. Представители экипажа, точнее, свободной от вахты его части, пришли к нему с просьбой, чтобы он переубедил своего приятеля-капитана, запретившего им танцевать с иностранками. Киреев пошел к Эрнандесу и услышал от него: “Я не хочу из-за этого второй раз оказаться в Магадане”.

Еще одного моряка испанца, который плавал в годы войны на Тихом океане на судах Дальневосточного пароходства, арестовать не успели. Старший механик парохода “Генерал Ватутин” ТОРИДАС Хосе (полностью его имя те, кто рассказывал о нем, не помнят) погиб при взрыве судна в бухте Нагаева 19 декабря 1947 года.
В конце 1992 года во Владивостоке обсуждался вопрос о строительстве на мысе Чумака капитального тренажерного комплекса. При введении его в строй “Александра Невского” должны были списать “на гвозди”. Уезжая из Владивостока перед Новым Годом, я оставила статью в защиту либерти в редакции газеты “Владивосток”, предлагала превратить его в музей. Опубликована моя статья была почти через год — 1 декабря 1993-го, редактор основательно приложил к ней руку.

31 августа 1995 года во Владивостоке в Доме офицеров флота проходила военно-историческая конференция “Роль и место советских вооруженных сил в разгроме милитаристской Японии на заключительном этапе Второй мировой войны”, публикация ее материалов, к сожалению, не состоялась. Конференция была типичная юбилейная, парад не столько знаний, сколько званий, участники — адмиралы и генералы, занимающие должности как минимум первых заместителей начальников различных подразделений ТОФа и погранокруга. Из неначальственных участников были Георгий Алексеевич Руднев, сделавший доклад об участии моряков Дальневосточного пароходства в обеспечении боевых действий, и я с сообщением о поставках по ленд-лизу для ТОФа в период подготовки войны с Японией. Среди выходивших на трибуну я была единственной женщиной, мое сообщение самым коротким и о вещах очень мало кому известных. Выступавший с заключительным словом представитель президента в Приморском крае В.А.Игнатенко отметил мое выступление и, решив, видимо, продемонстрировать, что он знаком с моими публикациями во владивостокской прессе, сказал, ссылаясь на меня: “Во Владивостоке остался последний, единственный либерти “Александр Невский”, и надо подумать над тем, чтобы его сохранить”. Пришлось по окончании заседания объяснять Владимиру Александровичу, что я писала лишь о том, чтобы его сохранить, а про “последний” и “единственный” написал сотрудник газеты “Владивосток”, который поместил целую колонку отсебятины под моей фамилией и оставил в одной из следующих, полностью моих газетных колонок слова “самый сохранившийся”, ничуть не смущаясь тем, как самый сохранившийся может быть последним и единственным? А из дома на Светланской, где тогда находилась редакция газеты “Владивосток”, можно было разглядеть на другой стороне бухты Золотой рог еще два либерти: “Одессу” и “Сучан” (“Партизанск”), в бухте Диомид, когда я сдавала в редакцию свою статью, стоял еще один. При этом сотрудник газеты, так изумительно отредактировавший мою статью, много лет до газеты работал на радиостанции “Тихий океан” и считается во Владивостоке знатоком морской истории.

«А.Невского» все же «списали», случилось это в 1997 году. Рыбаки-любители, ехавшие в декабре этого года к своим заветным местам подводного лова на той же, что и я, ранней электричке и не увидевшие огней либерти, причитали: «Надо было сделать из него музей».