Борис Соколов
Вяземское сражение: подвиг и трагедия
Лопуховский Л.Н.. Вяземская катастрофа 41-го года. М.: Яуза, 2007. 640 с.
Известный российский военный историк Лев Лопуховский рассказывает об одном из самых трагических эпизодов Великой Отечественной - окружении и гибели советских армий в районе Вязьмы и Брянска. Тогда советские войска потеряли почти миллион человек, из них две трети – пленными, и путь на Москву казался открыт. Книга основана как на архивах, так и на воспоминаниях уцелевших очевидцев. Боевые действия рассматриваются автором, как с советской, так и с немецкой стороны, с конкретной привязкой к местности и оборонительным рубежам. Издание обильно снабжено картами и схемами, в том числе трофейными немецкими. Картина поэтому получается максимально объективная, стереоскопическая.

Как подчеркивается в книге, «некоторые начальники с большими звездами (правда, уже бывшие) публично, по телевидению или в письмах-доносах в высшие инстанции, призывают «заткнуть рот» тем, кто «осмелился бросить тень на славную историю советских Вооруженных сил». Особенно болезненно воспринимаются попытки выявить истинные потери наших войск в людях. Ведь при сопоставлении потерь войск сторон могут лопнуть, как мыльный пузырь, многие мифы и легенды, внедренные в свое время советским агитпропом в сознание своих граждан» (С. 8). Автор скрупулезно подсчитывает потери сторон в Вяземском сражении. В итоге получается, что против советского миллиона немцы потеряли не более 50 тыс. человек в период с 1 по 17 октября 1941 года, что почти в 50 раз меньше советских потерь (С. 555- 556). Лопуховский убежден, что «рано или поздно официальные цифры потерь Красной Армии в минувшей войне придется пересмотреть» в сторону их значительного увеличения, хотя и признает, что сколько-нибудь точная цифра потерь из-за недостоверности многих донесений и плохого учета личного состава не будет установлена никогда (С. 554).

Автор подробно перечисляет, что привело к столь катастрофическому соотношению потерь. Во-первых, советские войска в октябре 1941 года на московском направлении очень плохо управлялись. Здесь было три фронта, Западный, Резервный и Брянский, командующие которых практически не координировали своих действий друг с другом. Не осуществляла такой жизненно необходимой координации и возглавляемая Сталиным Ставка. Еще хуже было то, что войска Западного и Резервного фронтов располагались чересполосно, причем большинство армий Резервного фронта, являясь вторым эшелоном Западного, командующему этим последним не подчинялись, что затруднило ведение оборонительных боев. Из-за недостатка средств радиосвязи и боевого опыта командующие армиями и фронтами больше полагались на проводную связь да на посылаемых в войска делегатов. Но в боевых условиях проводная связь часто рвалась, а делегаты не могли разыскать штабы, часто менявшие место дислокации из-за того, что противник прорвал фронт, и приходилось быстро отступать.

Организация командования войсками, прикрывавшими московское направление, также желала много лучшего. В составе трех фронтов имелось 16 армий, в подчинении которых, в свою очередь, находились 95 дивизий и 13 танковых бригад (С. 536). На один армейский штаб в среднем приходилось 7 с небольшим дивизий и около одной танковой бригады. Это было в полтора – два раза больше, чем в одном немецком армейском корпусе, насчитывавшем от 3 до 5 дивизий. После катастрофических поражений первых месяцев войны корпусное звено было ликвидировано – якобы из-за недостатка опытных штабных кадров. Однако на самом деле функции корпусных штабов у нас стали выполнять штабы армий. Неслучайно количество немецких корпусных штабов было примерно равно количеству армейских штабов противостоявших им советских войск. Но на каждый советский штаб приходилось значительно большее число соединений, чем на каждый немецкий, а средств связи было меньше, что только увеличивало хаос.

Зато армий в Красной Армии было в несколько раз больше, чем в вермахте. На Москву в октябре 1941 года наступало три полевые армии и три подчиненные им танковые группы. Все они были объединены в одну группу армий «Центр». Соответственно, для противостоявших им советских войск оптимальной была бы следующая структура: 1 фронт, 3-4 армии, 16 корпусных штабов. А вот число дивизий легко можно было уменьшить, что бы не перегружать корпусные штабы. Ведь средств связи у нас было меньше, чем у немцев. Поэтому дивизий стоило бы иметь меньше, но относительно большей численности, чтобы уменьшить общее число дивизий и повысить за счет этого обеспеченность их штабов радиостанции. Но, к сожалению, советская Ставка действовала прямо противоположным образом. После тяжелых потерь первых недель войны штаты стрелковых дивизий были уменьшены с довоенных 14 483 человек до 10 858 на 29 июля 1941 года. И это при том, что численность немецкой пехотной дивизии достигала по штату 16 859 человек (С. 604). Если бы по штатной численности советские стрелковые дивизии были бы примерно равны немецким пехотным, если бы советские танковые бригады были бы развернуты, как у немцев в дивизии, т. е. подкреплены мотопехотой (по числу танков две советские танковые бригады того времени были примерно равны одной немецкой танковой дивизии), то на московском направлении было бы порядка 61 стрелковых, мотострелковых и танковых дивизий, для которых вполне хватило бы шестнадцати корпусных штабов, в свою очередь, сведенных в четыре армии. Тогда, наверное, и система управления была бы стройнее, и решения принимались и доводились до частей и соединений быстрее. Но на практике в Красной Армии применялась совсем другая организационная стратегия. Возобладала характерная для советской эпохи страсть к гигантомании. Пусть дивизий будет побольше числом – солиднее выглядит. Пусть вместо корпусов будут армии. Во-первых, генеральских должностей с большими звездами будет побольше. Во-вторых, командующему армией при необходимости проще обратиться не только командующему фронтом, но и в саму Ставку, несмотря на то, что от этого увеличится неразбериха в управлении войсками. В последний год войны страстью к формированию новых дивизий вместо пополнения уже существующих страдал Гитлер. Возможно, это помогало ему приуменьшать в собственном сознании масштаб поражений, которые терпел вермахт. Руководство же Красной Армии подобной страстью страдало на протяжении всей войны.

В ходе Вяземского сражения, как хорошо показано в книге, командующие советскими фронтами, быстро потеряв связь с войсками, направились в те армии, которые, как они и думали, подверглись главным ударам противника, оставив свои штабы на прежних местах дислокации. То же произошло и со многими командующими армиями. В результате войска получали противоречащие друг другу приказы и от командующих, и от их штабов, а также от Ставки. Параллельно командующие искали свои штабы, штабы – командующих, а Ставка – и тех, и других.

Чисто теоретически, в условиях плохой связи и координации действий оборону вообще разумнее было бы строить в один эшелон. Ведь армии второго эшелона на практике не успели принять участие в отражении немецкого наступления и в своем большинстве погибли в окружении. А так, если бы плотность обороны за счет вторых эшелонов была бы увеличена, немцы потратили на прорыв больше времени и сил, и значительной части советских войск, вероятно, удалось бы избежать окружения. Но ни Сталин, ни его генералы и маршалы не хотели признаться даже себе, что по уровню оперативно-тактического мастерства вермахт наголову превосходил тогда Красную Армию, и что для более успешной борьбы с ним надо было применять тактику слабейших против сильнейших.

Еще один давний грех советской системы, не изжитый и поныне, хорошо вскрывает Лопуховский на примере Вяземской трагедии. Это – стремление приукрасить действительность в донесениях по начальству и любой ценой оправдать собственные действия (или бездействие). Во времена Сталина неудача в такого рода казенной беллетристике грозила смертью. И, как следствие, в донесениях сначала приуменьшался масштаб немецкого прорыва, поскольку генералы еще рассчитывали контрударами восстановить положение и забывали сообщить в штаб фронта об оставленных городах и станциях. А командующие фронтами и Ставка запаздывали с принятием решения на отход. Потом, когда стал ясен масштаб немецких успехов, в советских донесениях, наоборот, силы противника значительно преувеличивались, что бы оправдать собственные поражения. Все это затрудняло принятие правильных решений командующими фронтами и Ставкой. К тому же, опасаясь повторить судьбу генерала Д.Г. Павлова, расстрелянного вместе с группой генералов за провал на Западном фронте в начале войны, командующие неохотно отводили войска с неатакованных участков фронта, чем только облегчали немцам задачу создания гигантского котла.

Наряду со всем перечисленным Лопуховский отмечает плохое взаимодействие различных родов войск Красной Армии на поле боя, недостаток опыта у бойцов и командиров, боязнь ответственности перед вышестоящими инстанциями и, как следствие, недостаток самостоятельности и оперативности в принятии решений. Негативную роль сыграло и то, что почти до самого дня немецкого наступления советские войска проводили частные наступательные операции и не успели использовать все возможности для подготовки обороны. Вместе с тем, автор особо подчеркивает те случаи, когда наши части действовали умело и успешно. Это относится в частности, к боям 4-й танковой бригады М.Е. Катукова под Мценском, когда наши танкисты имели более месяца на учебу и освоение боевой техники. Тогда немцы впервые по-настоящему оценили мощь танков Т-34, тогда как ранее они высоко отзывались только о КВ, чьи экипажи комплектовались исключительно офицерами и старшинами (С. 225-228).

Лопуховский демифологизирует историю войны. Он описывает не придуманные пропагандой, а реальные, пусть и не такие впечатляющие подвиги, показывает, с каким трудом давались в 41-м даже небольшие успехи в борьбе с опытным, хорошо подготовленным врагом. Тогда значительным успехом считалось уничтожение нескольких вражеских танков, захват десятка пленных, задержка немецкого наступления хотя бы на день.

Некоторые страницы книги достигают эпического звучания – особенно при описании неудачных попыток прорыва из окружения. Как мы убедились, в книге еще раз доказывается, что героизм – всегда в одном ряду с грубыми ошибками и просчетами командования. Читатель невольно проникается драматизмом повествования и с волнением следит за тем, успеют ли наши пройти через еще не закрытую брешь в котле под Вязьмой, или немцы успеют уплотнить кольцо, хотя и знаем трагический исход. Здесь вполне уместным оказывается и личная нотка. Автор много лет пытался выяснить судьбу своего отца, полковника Николая Ильича Лопуховского, командира 120-го гаубичного артполка, тяжело раненого при прорыве из Вяземского котла и пропавшего без вести. Его судьба не прояснена до сих пор. В книге также рассказывается о работе поисковых отрядов, которые смогли выяснить судьбу сотен и тысяч людей, павших под Вязьмой и числившихся пропавшими без вести.

Может быть, оптимальным вариантом действий для окруженных было бы не прорываться немедленно, а занять круговую оборону и, получая снабжение по воздуху, ждать помощи извне, отвлекая на себя максимум неприятельских войск. Однако этот вариант можно рассматривать только теоретически. Советских генералов и командиров перед войной не учили вести круговую оборону, так как считалось, что Красная Армия будет только наступать. Очень быстро были потеряны все аэродромы в котлах, и ни одна из окруженных группировок даже не пыталась создать долговременную оборону.

Автор показывает, как и почему мы смогли отстоять Москву. Он подчеркивает, что нельзя все сводить к погоде, а конкретно – к осенней распутице, как это делают германские генералы. Да ведь и то, что погода помешала маршу на Москву, было, в сущности, одним из просчетов немцев. Никакой военной тайны не было в том, что во второй половине октября в Центральной России начинается распутица и что российские дороги в своем большинстве – отнюдь не европейские шоссе.

По мнению Лопуховского, одна из важных причин краха похода на Москву заключалась в том, что немецкое командование, опьяненное масштабом и быстротой победы под Вязьмой и Брянском, задумало чересчур широкое окружение Москвы, для которого не хватило сил и средств. Другая причина, как справедливо указывает автор, заключалась в чрезвычайно энергичных действиях новоназначенного командующего Западным фронтом Г.К. Жукова, сумевшего в очень короткий срок создать новый фронт из переброшенных из глубины страны резервов и остатков вырвавшихся из окружения армий. Как подчеркивает автор, «Жуков реально оценивал сложившуюся обстановку: противник, вынужденный выделить значительные силы для борьбы с окруженными армиями, сможет в ближайшее время наступать лишь на отдельных направлениях и, скорее всего, - вдоль основных дорожных магистралей, выходящих к Москве. Значит, основное внимание следует уделить не созданию сплошного фронта, для чего все равно не было достаточных сил, а организации обороны именно на этих направлениях. Наши войска использовали все возможности, чтобы затормозить немецкое наступление, нанести противнику потери и выиграть время для того, чтобы подготовить в тылу новые оборонительные рубежи и подтянуть резервы» (С. 464).

Тут надо заметить, что, действительно, в условиях распутицы немцы могли наступать только по основным магистралям. Сопротивление окруженных в вяземском и брянском котлах было в основном подавлено к 21 октября. Можайскую линию обороны вермахт преодолел к концу октября, но возобновить генеральное наступление на Москву он смог только 16 ноября, когда землю сковал мороз, и кончилась распутица. За это время и были подтянуты резервы на Западный и Калининский фронт, которых хватило не только для успешной обороны, но и для контрнаступления.

Книга Лопуховского почти лишена фактических ошибок и максимально приближается к идеальному исследованию Великой Отечественной войны. К немногим замеченным мной ошибкам можно отнести комментарий к немецкому донесению на стр.486 о прорыве из окружения 11 октября: «Несколько раз советские химические минометы нанесли удар по Пескарево и району позади наших позиций (видимо, наши войска применили дымовые снаряды и мины. – Л. Л.)». На самом деле речь, несомненно, идет не о загадочных советских химических минометах, зачем-то стреляющих в немецкий тыл дымовыми зарядами, а о хорошо известных «катюшах» - реактивных установках залпового огня, которые немцы по аналогии со своими 150 мм шестиствольными реактивными минометами называли «химическими минометами», поскольку немецкие шестиствольные минометы включались в «химические» дивизионы и полки (или «войска задымления»), так как предназначались, в том числе, для постановки дымовых завес, а в случае начала химической войны – для стрельбы химическими минами.

Отмечу также, что в качестве приложения книги было бы хорошо дать боевое расписание советских и германских войск, участвовавших в Вяземском сражении, т. е. указать, какие дивизии и корпуса входили в состав каких армий и фронтов. Это помогло бы лучше ориентироваться в тексте.