Дастан о Чура батыре.
Героический дастан – эпос по имени «Чура батыр» относится к эпохе Казанского ханства и с помощью эпического языка и этических образов повествует о героической борьбе этого татарского государства против Ивана IV Грозного, а также рисует трагедию (собственного) поражения. Помимо собранного Ч.Березиным в «Турецкой хрестоматии» (К.,1862) варианта произведения, известны его и другие национальные версии, записанные у казахов, ногайцев, польских татар, частично башкир увидевшие свет в различных созданиях.

Казахский вариант «Чура батыра» («Шора батыр и посвященные его отцу дастаны «Нарек») рассматриваются в цикле о «сорока ногайских батырах» и понятие «ногай» в данном случае используется применительно к героическому прошлому кыпчака ногайского слоя этого народа. По мнению знатока эпоса В.М.Жирмунского, эти произведения созданы в эпоху, когда казахи и ногаи кочевали и общались между собой на территориях Урал и далее во владениях Западного Казахстана. И поэтому в них в качестве главной коллизии, определяющей деятельность – борьбу Чура батыра против врага изображена характерная для казахской истории того времени борьба против калмыков (В.Жирмунский. Тюркский героический эпос. – 1:Наука, 1974-2394-395, 515-516).

Фольклорист-археограф, профессор Абубекр Диваев в перечисленных выше казахских эпосах-дастанах, а также в записанном им самим архаическом варианте произведения (Baterlar жыrы. – Alma-Ata, 1939. – Г. 1. – В. 261-296) полагает что в сущности, и город Казань, куда Чура посточнно является из родной области, чтобы бороться с калмыками, не историческая Казань, а другой, малоизвестный город, расположенный в Семиречье, на Алмыке, раньше также называвшейся этим именем. В какой-то степени к его мнению присоединяется и академик А.С.Орлов, специально изучавший вариант А.Диваева, и, считает, что возвращение Чура батыра по изгнанию калмыков в качестве хана не согласуется с реалиями Поволжья этого времени. (А.С.Орлов. Казахский героический эпос. – М.: Изд. АНССР, 1945. – С. 111-112). Действительно, если учесть, что казанские татары никогда не воевали с калмыками, а отображенные в дастанах «Нарек», «Шора батыр» (вариант «Чура батыра») исторические события (реалии) в большей степени (происходят) в регионе Средней Азии, то мнение вышеперечисленных ученых кажется довольно близким к истине. Ибо в XV-XVIII вв. именно в Средней Азии, на Востоке, правящие Пограничной с современным Казахстаном Джунгарии ойраты (калмыки) совершали постоянные набеги в находящиеся рядом владения, в том числе не единожды проникали и в Пастон в Семиречье.

Род «тама», откуда вышли Нарек (вар. Нарик, Нарыкбей). И Шора (Чура) батыр и, согласно другой версии, племя аргынов («суть моя – лишний?) – раз аргын я», кочевал не на Средней Волге, а южнее, между Каспийским и Аральским морями, достигая региона Средней Азии, включающей в себя и область Семиречья. (В.В.Воетров, М.С.Муканов. родоплеменный состав и расселение казахов. – Алма-Ата: Наука, 1968. – С. 69-70; Дамир Исхаков. От средневековых татар к татарам нового времени. – К., 1998. –С. 154, 158-159). И, как сказано в дастане о «Шора батыре», представители рода (племени) тама – обосновались в свое время и в городе Казань на Семиречье. (Попутно скажем, что и сейчас в различных регионах Казахстана встречаются географические названия, населенные пункты, названные словом Казань или его различными формообразованиями (Т.Жану зак. Топормка казахов. – Алма-Аты: Дайк-Пресс, 2007. – 101, 282 стр). К тому же, организованная из воинов племени «тама» под предводительством Чуры батыра военная дружина в произведении уподобляется войску Аксак Тимура, но подобное культовое упоминание Эмира-завоевателя объясняется также происхождением событий в средней Азии. Следует заметить также, что слова В.М.Жирмунского и В.В.Балтольда, придерживающихся на эти явления одинаковой точки зрения, что мусульманские авторы XVI-XVII вв считали чзычников-калмыков самыми грозными своими врагами, - целиком подходят к главной идее и содержанию казахских эпосов «Нарек» и «Шора батыр». И вот поэтому встречающиеся в казахской версии слово «Кяфер», «Вышел в путь, вдруг Казань завоет Кяфер («Кэпер»), и золотой трон, на котором восседал отец, достанется вражескому войску», - нет нужды идентифицировать, подобно некоторым с русскими. Почему? А потому, что мусульманские авторы средневековых представителей другой религии, без исключения называли «гяурами», не «кяферами».

Однако удивительно следующее: имена основных главных героев упомянутых трёх казахских дастанов, а также имена отца и деда Чура батыра, в том числе и название рода-племени довольно полно совпадают с именами татарского, ногайского и крымско-татарских версий эпоса. В частности, имя отца Чуры, и в той, и в другой группе текстов Нарык (вар: Наран, Нарын, Нарик, ,Нарек, Нярыкбей), а матери-Миннисылу (вар: Минни Аруг, Минсылу, Акминде), храброго его друга зовут Колынчак (вар: Колыншак), обидевший отца и мать Чуры, желавший губить его самого кровный враг Али бей (вар: Гали бей). Сам богатырь представляется выходцем из рода-племени тама (часть аргынского племени «кукес-кокеш»). (Д.Исхаков. Кто такой Чура батыр? Идель. – 1994 -№9 – с 17). Только родной дом нарыка, место, где он родился, передаются в привязке к различным регионам. В представленных ранее казахских вариантах это место рисуется как область, где присутствуют город Казань и проживают племена ТАМА, в татарской версии - Дагестан, в версиях ногайских и польских татар – город Казань (находящаяся) на Волге. Это означает, что несмотря на присутствие локальных особенностей в построении сюжета, характере конфликта, различные национальные версии эпос-дастана «Чура батыр» - фактически берут начало из одного источника и «перемешивают» кровь. Но сказать, что более древней его основой являлись стоящие несколько особняком казахские варианты, или же близкие между собой (версии) казанских татар, ногайцев, крымских и польских татар – трудно. Почти невозможно.

И в то же время, подобно тому, как казахский вариант дастана «Алпамыш» является более древним вариантом, следует сказать, что и в основе казахской версии «Чуры» велико участие древней прослойки представлений, в т. ч. Мотивов сказочно-мифологического характера. Например, в Диваевском варианте, в отличие от ногайского, крымско-татарского и татарского вариантов, Чура батыр рождается в страдающей от бездетности семье Нафыкбея и Гольханыс чудодейственным путем: в ответ на их молитвы и обращение к священному Баба Тукласу (Тукле Бабе) совершать различного рода богатырства герою помогают его храбрый быстроногий конь Чуар, острый меч и лук со стрелами.

Когда он, с помощью в борьбе с врагами идет в Казань, чтобы привести оттуда войско племен ТАМА, он подобно герою сказки, воюет с драконом. К тому же, если в других национальных вариантах изначальный конфликт происходит из-за красивой женщины, в казахском варианте эту роль играет толпар Чуар (конь Чуар). Но основа дастана, построенная, на реальном историзме, т. е. на борьбе Чура батыра, угнетающими его род (племя) племенами айраков и являющихся в ту пору истинными врагами казахов с завоевателем из числа калмыков, ставит произведение в разряд историко-героических эпосов и, безусловно, связывает с регионом Средней Азии. А уж если иметь в виду более широкое воплощение в дастане, о котором идет речь, архаических мотивов, большую его древность, возникает уместный вопрос не играл ли этот казахско-кипчакский вариант (фактически – относительно-самостоятельная версия) роль архетипа для остальных национальных версий – явившись самой ранней загадкой-образцом, моделью сюжета. Во всяком случае, хочется верить, что это наше допущение, также сведения отдельными учебными казахских вариантов архаического характера с древнейшей Казани в районе Семиречья, возможно, получит более тщательное изучение и анализ.

Вместе с тем, у казахов есть довольно созвучный с ногайской, татарской, крымскотатарской версиями, относящийся к более позднему времени вариант. Интересно, что там Чура батыр, также в других национальных версиях, воюет за спасение Казани от русских полчищ.

Татарская версия дастана «Повествование о Чура батыре» начинается с отображения событий ещё до рождения Чуры. Его будущий отец, воспитанный Казый беком сирота – Нарац батыр женится на очень красивой девушке по имени Миннисылу. Но в неё влюбляется брат Казый бега, попытки которого обольстить жену Нарыка, кончаются тем, что он проходит через руки последнего. И в другом месте, куда переезжает семья Нарыка, повторяется та же ситуация. Попытки султана Хаджитархана, плененного красотой Миннисылу, отослать подальше её мужа, чтобы обольстить жену, также завершаются его смертью. Некоторым архаическим вариантам этого же мотива, кстати, мы встречаемся в казахском варианте «Шора батыра». Там соблазнённый красотой очаровательной жены Нарека Угезхан, хочет отправить её мужа в «путь на 18 месяцев». В этом тексте также безнравственность (распущенность) Угезхана завершается смертью.

Во время бегства в пути у Миннисылу начинаются родовые схватки и, после того, как её муж, посвятив счастливому исходу, исполняет намаз и прочитывает молитву, а также освобождает от рабства раба по имени Чура, у них рождается сын. В честь освобожденного раба и мальчику дают имя Чура. Но смысл слова «чура» не ограничивается понятием раба, как и в санскрите, (означает(у тюркских народов)) в тюркских языках он означает понятия батыра, богатыря, храброго воина. (Л.Будагов. сравнительный словарь турецко-татарских наречий. – С., 1869. – Т.1. – с 674; Г.Ф.Саттар. Словарь татарских имен. – К. Тат. кн. изд., 1981. – с 213). Именно этим объясняется «называние тюркскими народами своего богатыря «Чурой».

После рождения ребенка семья Нарека обосновывается в Крыму. После этого Чура в дастане выходит уже на первый план и превращается в основной образ. Вначале, как и в эпосе «Идел», изображается его героическое детство: когда пасёт телёнка, за счет сметливости, смелости и решительности, он одерживает верх над сверстниками и становится их лидером (главарём). И, при возвращении стада, сажает их вместо коня верхом на быков и телят, заставляет махать платками, вместо знамени, и кричать, подобном регулярному войску: «Мы войско Чура батыра! Мы войско Чура батыра». Эта «военная игра» даёт свой неожиданный результат: на всю округу распространяется весть о том, что Чура батыр собрал опасное войско. Эти слухи, в конце концов, приводят к тому, что население одного берега Волги, боясь нашествия, начинают переселяться в другую.

Эти слухи доходят до самого живущего в Крыму Чуры, и, он сев верхом на подаренного ему отцом храброго (удалого) коня, привязав на пояс (сильный) лук и саадак со стрелами отправляется в путь в сторону Идели. Среди переселяющихся на другую сторону реки он сталкивается с суетливым, взволнованным старцем. Оказывается, там, в воде распряглась телега с быком, и гружёная телега, вместе с его дочерью, поплыла по реке. Стремительно войдя в воду, Чура спасает девушку и продолжает свой путь. Тут, чтобы отблагодарить Чуру за спасение в его отсутствие собственной невесты загоняет один юноша. Он оказывается женихом невесты и будущим соратником по борьбе Колынчак батыром. Крымского батыра ведут в дом старца и устраивают ему угощение. Ночной диалог между батырами, о том, кому будет принадлежать в будущем девушка, кончается победой Чуры. Два молодых сердца находят общий язык друг с другом, и, в последующем, совершив отряд свадьбы в доме старца, женят Чуру. За Колынчака богатырь сватает свою родственницу Айсылу. Эти события, происходящие в узком кругу при ограниченном количестве действующих лиц, воспринимаются как примечательной прелюдией к будущим подвигам Чура батыра, его героической жизни.

Вернувшийся вместе с женой в Крым Чуру поджидали трагические события. Во время его отсутствия здесь, прибывший из местечка по им. Акташ некий Гали бек разграбил их дом, избил и по-разному унижал, оскорблял его родителей. К тому же, забрал самого лучшего коня отца по им. Карагир. Ответная реакция и мзда за злодеяния, как и требует того жанр дастана, оказываются жесткими и суровыми: отрезав голову Гали беку, Чура возвращает коня обратно домой. По ходу рассказа добавим: после очередного отъезда в Казань Чуры, родственники Гали бека снова приходят в дом Чуры и грабят до последнего его отца и мать. Это обстоятельство приводит к тому, что Нарек батыр, в поисках сына (для возмездия) сам отправляется в сторону Идели.

В Казани Чура батыр, призвав к себе богатыря Колынчака, а также воссоединившись с здешними батырами, начинает охранять город от постоянных налётов (нашествия) русских. Вот с этого момента показываются темы зла и мужества богатыря, проявленных в Казани начинает занимать центральное место. Здесь выявляется достойный внимания факт: при охране города Чура батыр изображается поддерживающим тесные связи с ханом Шагали (Шахгали), а хан, в свою очередь, изображается как постоянно оказывающий Чуре и другим богатырям посильную помощь и сочувствующий их святой (миссии) (святым деяниям повелитель). Конечно, это не соответствует исторической правде. Как известно, Шахгали-хан – марионетка, трижды ставленник Москвы на казанский трон. Он никогда не выступал против колониальной политики русских, а всегда пел их песни, благодаря чему был обречен на резкую ненависть и нелюбовь к нему своего народа.

В этом месте, безусловно, следует напомнить, что казанское ханство в течение многих лет являлось «яблоком раздора» для нескольких династий геингизидов и их сторонников. И за этими силами, особенно в последние периоды, стояли влиятельные силы то Крыма, то Москвы. В соответствии с этим и мурзабеки Казани, а также их последователи, были разделены на два противоположных лагеря. Если одна из этих групп предпочитала жизнь под владычеством Москвы, т. е. в подчинении русскому государству, то другая подавалась в сторону (зависимости от) Крыма, и вела борьбу за освобождение народа от русского влияния. И вот в такой атмосфере изображение в качестве положительного образа Хана Шахгали, не единожды посаженного на трон Москвой (в произведении его имя трактуется как Шагали), приходит в резкое противодействие как с конкретной реально-практической деятельностью хана, так и идейной направленности произведения. Попутно отметим, что в крымскотатарской версии имя хана, сидевшего в это сложное время на троне, конкретно не называется, в версии польских татар это Сафа, в ногайской версии Гирей, а в одном из вариантов даже Ханбикэ Суюмбикэ. Причину подобного идеализированного изображения в татарской версии Шахгали, на мой взгляд, надо искать в позициях чичан-джырау-импровизаторов, также народа, возводящих поучительно – сатирический итог происшедших трагических событий, решивших судьбу страны, а также их призывали (пересмотру позиций, собственной слабости, безгласности) к покаянию. Если конкретнее, то народ, используя присущий фольклору приём пародии, буквально насмехается, изображая в качестве защитника Казани участвовавшего при взятии Казани с собственными военными силами продажного касимовского хана Шахгали. Этим (приёмом) способом народ, на наш взгляд, в форме иносказания обращается к будущим поколениям и, в частности, к нам: «Покайтесь за предательскую оплошность ваших дедов, извлеките урок, наши ханы, не должны были вступать на путь предательства и измены, а вот так вместе со своим народом опрокинуть нашествие врага!» сохранившаяся в народном творчестве «Песня Шахгали» также отражает, именно эти мысли и поздно пришедшее чувство раскаяния. Там от имени хана, и после взятия Казани снова возмечтавшего сесть на трон ханства, высказываются печальные слова раскаяния: «Я думал вы мои друзья, а оказались врагами… к сожалению». Богатства, оставшиеся после нас, приходят и забирают русские».

Далее по ходу сюжета приводится новый факт «единства Шахгали хана с народом: услышав, что отец Чуры Нарек пришел за сыном, он приглашает его к себе во дворец, оказывает ему всякие почести, одаривает драгоценной одеждой. Но ещё до него, прибывшего из Крыма в состоянии нищего старого батыра встречает сын Чура. Он даёт ему деньги на смену одежды, содержание коня и воинского снаряжения и велит в назначенный день, верхом на коне, двигаться к его войску со знаменем в руках. А когда примчишься к моему войску: «Что это за рать?», сбей меня с ног, а когда подойдёшь к войску, я покажу свой ответ (дам ответ). Перед войском Чура, сойдя с коня, встает на колени перед отцом и приказывает воинам: «Эй, войско! Все спешитесь с коней! Этот путник – мой отец – батыр Нарек!» И уже после таких великих почестей, да ещё побывав у хана, отец радостный возвращается в свой Крым и проводит дома с женой торжественное застолье.

Не только сам Шахгали, но и его дочь Сарыкати (в одном из крымско-татарских вариантов имя девушки – Сары ханым) изображается как сторонница борцов против русского нашествия. Она раздаёт различные подарки батырам, охраняющим город, а Чуре дарит, лежащий в коробке меч «кукчыбык», что переводится как «голубой прутик». С этим оружием и конной своей гвардией (войском) богатырь постоянно рубит то и дело появляющиеся на подступах к городу полчища, жаждущие завоевать город.

Враждебная сторона выбивается из сил от атак Чуры батыра. Растерянные русские, недоумевая, как его уничтожить, обращаются к предсказывающим по звездам будущее, астрологам. «Если дать Чуре батыру в жены девушку из вражского стана, и от этой девушки у него родится сын, от его руки он падёт». Как известно, «сюжет борьбы отца и сына», мотив убийства богатырём своего сына или родного отца давно бытует в мировом фольклоре и художественной литературе. Так, например древнегреческого драматурга Софокла, жившего в V в. до н. э. «Царь Эдип» выросший в чужом царстве Эдип, не распознав (не ведая) убивает родного отца. Ив «Шахнаме» фирдуоси, эпической поэме армян «Давид Сасунский» и в русской былине «Илья Муромец и сын» мы сталкиваемся с такого типа трагедий, завершающейся смертью одной стороны.

Как показывают дальнейшие события, русские поступают как советуют им астрологи. Русскую девушку, специально приведённую к нему (арчилар белэн) с этой целью, Чура батыр встречает со всей душой и начинает жить с нею. Но, забеременев, девушка, твердо помня слова своих вербовщиков, убегает обратно на родину. Т.о., дитя, которому став сыном предстоит решить судьбу отца, воспитывается среди русских. А вот в Крымско – татарской версии дастана – Чура изображён женившимся на девушке по имени Сара – дочери безымянного хана Казани, и ребёнок рождается от неё. Но эта девушка неожиданно уходит в стан врагов, следовательно, и в этом случае сын Чуры воспитывается среди русских.

По прошествии довольно длительного времени, на майдане войны Чура батыр лицом к лицу оказывается со своим выросшим сыном. С учетом многолетних конфликтов и столкновений между Москвой и Казанью, а также возможностей «сжатого», укороченного изображения эпического времени, этому же приходится удивляться. Получается, что этот рожденный от марджи (русской женщины) Гяур (Кафер) прибыл в составе русского войска брать Казань. Они очень долго меряются силами с отцом на поле брани, не поддаются друг другу как по физической силе, так и военного искусства. Сильный этот поединок особенно тщательно изображается в крымско–татарской версии. Уничтожавший десятки врагов одним движением рук богатырь, здесь, как бы ни старался, не может набрать сил, чтобы убить сына. В конце концов, разгоряченный его конь, дойдя до состояния бешенства, опрокидывается вместе с храбрым седоком, вниз, в воды Идели. Последние горькие слова тонущего в воде Чуры следующие: «С этого дня (арбаган) мужчинам, подобным нам, нет города по имени Казань».

В опубликованных изданиях смысл слова «арбаган» переводится, как «счастье, успех». На наш же взгляд, это слово взято из корня «арбач», означающего «заколдованный, обманутый» или – это, возможно более . . . версия, вначале на арабографичном тексте представляло собой означающее смысл «погибать» слово «арду». Следовательно, Чура батыр выражает слова горького прощания с Казанью: «С этой поры – погибшим, подобно нам, мужьям, в городе по имени Казань не выпадет жребия жить». В глубине этого выражения также просвечивает мысль о том, что после Казань останется в руках русских. Этот смысл, безусловно, вложен в контекст произведения чичажами-джырау (поэтами-импровизаторами), свидетелями или современниками этих трагических событий. И в концовке дастана, от имени тех же сказителей, ка подтверждено вышесказанного, приведен подчинительный следующий эпилог: «Позднее, русское войско завоевало Казань». Все подчинились русскому падишаху. Через несколько лет после завоевания Казани, пала и Астрахань».

Следует подчеркнуть: если в ногайском и крымско-татарском вариантах дастана Чуре предсказывалось смерть от воды, то фактически абсолютно точно, что эта смерть произошла (от рук сына) из-за сына. В мифологии и сказочно-мифологическом эпосе бытует мотив убить могущественного врага можно только собственным его оружием. Чувствуется, что в дастане этот мотив получил своеобразное преломление. Говоря о своеобразии, мы имеем ввиду кровосмесительство Чуры с русской женщиной (девушкой). Ибо именно это обстоятельство становится причиной трагического события, оправдывающего поверку: «смерть героя произошла от марджи¹. Венгерский угонный Х.Б.Паксойтапже дает правильную оценку отображения в произведении смерти Чуры в форме острого символического иносказания: «Сойдясь с девушкой-марджой (русской девушкой) он находит собственную смерть, которую не совершил бы ни один батыр, никакое войско» (Х.Б.Паксой. предупреждение Чуры батыра» Идел – 1994 - №9 – с 12

Но в дастане есть ссылки-намёки и на многие другие недостатки и ошибки, которые привели к тому, что не только не сумели отстоять Казань, но и совершили при этом много ненужных кровавых жертв и кровопролитий. Во-первых, это представление дела так, как будто защитой города занимался только прибывший с Крыма богатырь, а живущие в столице мирза-бека, разделанные в различные группы, увлеченные интересами кланва оставили без присмотра висящим на вомчке. К тому же надо учесть ещё и ориентацию постоянно меняющихся ханов-марионеток, тайная поддержка их притязаний в страну завоевателей. Высказанные в ногайском варианте из уст Чуры слова, при вступлении в Казань, подтверждает именно отсутствие единства среди татар.

Оказывается правда то, что говорит народ,

У хана вашего, оказывается, нет полумесяца.

И этой Казани есть хан, но нет имени.

Есть друзья, но нет (чиновника) главы.

Во-вторых, в манере символизирующего защитников Казани самого Чуры батыра также частенько проглядываются горячность, вспыльчивость, опрометчивость, желание действовать, опираясь только на собственные силы. Но очень важному определению молодой фольклористки Лилии Ибрагимовой – это отрицательные стороны богатыря – героя, мужественного права (Л.Х.Ибрагимова. Дастан «Чура батыр» в творчестве тюркских народов». – К. . . . , 2002. – с. 49). В то же время, это безусловный намек на допущение – при решении судьбы Казани на допущение серьезных ошибок, и, в первую очередь, на отсутствие широко мечтательного коалиционного единства.

Развивающийся в нескольких … многогранной идейно-социальный дух дастана, как и его содержание, действительно способно приспособиться к духовной атмосфере того или иного времени, слиться с его историческими реалиями. Как сказано выше, в одной ногайской версии дастана имя казанского хана, отражающего удары русских названо Гиреем, а в крымско-татарской версии – это Сада! Это требует восприятия персоны хана как одного из представителей крымской династии Гиреев. К слову ещё в 1521 г. во главу власти прокрымской группы Сахибгирей хан, придя к власти, тут же совершает ответное выступление на Москву и через два года, прогнав прарусского Хусаина, завоёвывает Астрахань. Севший после него Сафагирей также продолжает политику брата (дяди) и во время трёхкратного пребывания в качестве хана не единожды преследует прамосковскую группу, и, отразив нападение русских сам идёт с боем на Москву. Эти военные . . . (противостояния) повторяются многократно и, следует подчеркнуть, что, если со стороны русских эти сражения (ополчения) преследуют завоевательские цели, цели подчинения государства, то походы татар носят чаще всего ответный характер, преследуют цели грабежа, захвата трореев (И.Л.Измайлов. Завоевание казанского ханства: причины и последствия: Тат. Народ после 155 г: потери и приобретения. – Казань, 2003. – с. 104-105). Эту точку зрения разделяют также и объективные русские ученые В.В.Похлобкин, например, пишет следующее: «Казанское ханство, по сравнению с Московским государством, формально, стоит больше на стороне мира. Оно не петушится ни в коей мере. У ханства отсутствуют всякие завоевательные планы относительно Москвы. Боль казанских походов организуются или как направленная против агрессивного похода русских мера, или как обыкновенная ответная реакция на совершенные русские вылазки. (В.В.Похлебкин. Татары . – М.: Международные отношения, 2005. – с. 117).

В «Зафарнамаи вилаяти Казан» («В повести о победе казанского государства») описывается храбрая битва татарских войск против рати Ивана IV 1550 г., пришедший завоевать Казань. Среди героев, проявивших подлинную храбрость, автор одним из первых указывает на Сафугирея: «Сафагирей-хан-богатырь». «Если не буду мстить мучителям, сам превращусь в мученика,» - сказав эти слова, - оседлал боевого коня, повесил на пояс драгоценный меч, как змей, секущий врага, встал на путь войны за мусульманскую веру». (С.Х.Алишев. Исторические источники эпохи Казанского ханства. – Казань, 2002 – с. 12-13).

Без всякого сомнения, если учитывать имперскую политику тогдашней России, стремящейся от завоевания перейти к политике насильственного крещения татар, их ассимиляции – поглощения, и при подчинении ханства силой оружия – последовательного проведения именно этого курса, то определяется безусловная, идущая издревле роль ислама, как объединительного фактора татар, оберегающего его от исчезновения как этноса, полноценной позиции. Поэтому понятен определенный вклад придерживающихся единой веры и родственных языков крымцев в дело сохранения и самостоятельности Казани, и тем объясняется пребывание героя эпоса – дастана именно из Крыма.

Возникает уместный вопрос: кем же был фактически Чура батыр, был ли у него конкретный прототип? Отдельные фольклористы (например, Ф.Урманчиев и Л.Ибрагимова, Д.Исхаков) дают положительный ответ на этот вопрос и в качестве личности, ставшей моделью-прототипом этого героя, называет бека-аристократа казанского ханства Чуру Нарыкова, полагая, что он стал токовым для каждой из национальных версий. Для подобных предположений оказывается достаточной основой, то что фамилия и имя Чуры Нарыкова, оказываются зафиксированными в русских летописях, и имя Чуры и его отца (Нарэк-Нарык) совпадают с эпическими, и даже тюрколы В.М.Жирмунский, в своё время, попадает на эту удочку. (В.М.Жирмунский. Тюркский героический эпос. – Л.: 1974. – с. 515). И в зависимости от этого, даже отрицательные стороны общественно-политической деятельности Чуры Нарыкова – за счет всевозможных натяжек и шлифовки со стороны татарских авторов – показываются (изображаются) как действия, направленные на сохранение Казани (от врага) и нужные с точки зрения её дальнейшие развития действия.

Но также, как невозможно оправдать тайные уловки (негативные действия) героя, чёрное изображать белым – так невозможно оправдать предательскую деятельность Чуры Нарыкова, направленную в интересах Москвы – против Сафагирея и Суюмбеки и тем самым оправдать – реабилитировать его персону. Между прочим, он человек, который прося надёжного войска, дважды отправлял в Москву своих . . ., пообещав сдать в руки врага (в рабство) всех крымцев, включая и Сафагирея (Хади Атласов. История Сибири. Суюмбике Казанское ханство. – К., Тат. кн. изд-во, 1993. – с. 318-319). Он же, угождавший ничтожному хану Шахгали поддерживая его авторитет «доброе имя» - «великий мурза», помогший при достижении положения последним критической точки, бежать ему из Казани «большая социальная фигура» тоже он. Как бы в подтверждение стараний Чуры Нарыкова в пользу казанского ханства и сам, Нарыков, и его семья, дети, охрана из тысячи человек, в финале убегают в сторону Москвы, но настигнутые ханским войском, уничтожаются на корню (Казанская история – М. – Л.: Изд. Ан СССР. 1994. – с. 80-83). В исторических источниках сохранилось также сведение о том, что в 1547 г. Чура вместе с мургами сторонниками Москвы также был казнен. Ибо, как известно из русских исторических источников, «русское государство, выявляя мурз беков, противников крымского направления, одаривая их золотом, мехами, различными дорогими подарками, занимается систематическим их подкупом. Также подкупаются послы, ведущие переговоры по поводу соглашений – под видом получения подарка в дорогу» (Благодаря такой политике, действиям, татарские агенты – шпионы Ивана IV готовят дворцовый переворот, чтобы сбросить Сафагирея и посадить на его место кандидатуру русских – шахгали). (Ц.В.Похлебкин. Татары и русь., - М.: международные отношения, 2005. – с. 108, 113). Естественно, Чура Нарыков был одним из зачинщиков и организаторов этих переворотов. Следовательно, осуждение его за эти злодеяния вновь воссевшим на трон Сафагиреем на смертную казнь, кажется правомерным, соответствующим правде истории.

Проводить черту равенства исходя из совпадения имени отца и имени сына, между изменником беком из ханского сарая и героями эпоса, считая первого прототипом второго, на наш взгляд, порочный, стоящий далеко от истины метод (Мы и сегодня свидетели того, какое это частое явление – совпадение собственных имен – фамилий, а также имен отцов различных людей, в т. ч. Выдающихся личностей!) И, попытки, приноравливаясь к указанной выше порочной схеме, считать, что данный отрицательный двуличный бек Чура Нарыков «погиб в неравной схватке» с догнавшими его войсками хана (следовательно со своими же воинами!), подобно герою народного эпоса, - совершенно неуместно, беспочвенно (в удивительной степени не соответствует действительности) не оправдываются в данном случае также попытки объяснить несовпадение «исторической деятельности Казанского мурзы» и его «эпической биографии» - нередким противоречием между произведениями исторического эпоса и историческими событиями подлинной жизни, а также потребностями усиления силы воздействия произведения, нагнетания драматизма.

Народ, безусловно, знал о проданной натуре Чуры Нарыкова, недолюбливал и даже ненавидел. Поэтому не приходится удивляться сохранению у башкир исторической легенды с названием «Поход Суры (Чуры) батыра на помощь русскому воинству». (Народные сказки, легенды, предания и были Башкирии. – Уфа: Башк. Изд., 1969 – с. 190). Там как раз рассказывается о том, как русскому войску, не сумевшему завоевать Казань после долгих, усиленных атак, приходит на помощь именно Чура, и, ночью, после того, как заснул народ, он показал пути проникновения выхода из города и тем самым помог взять город. Не вызывает сомнения довольно большое сходство между изображённым в этом сказании-раваете Чурой и Чурой Нарыковым, завоевавшим русское (нашествие) ополчение против своего народа. В записанной историком – археографом Марселем Ахметзяновым в деревне Караужа (Кара Худжа) полулегендарном историческом сказании Чура бек изображается также человеком, изменившим казанскому ханству, продавшим московскому царству тайны Казани. Поэтому в риваяте (легенде) «Караужа» хан казнит его со словами: «не хватало тебе богатства, на возьми» - и забивает глотку Чуры горячим серебром (М.Ахметзянов. Татарские шаджаре. – Казань: Тат. кн. изд., 1995. – стр. 33-34). Короче, можно сделать окончательный вывод о том, что в отдельных образцах народного творчества героический образ Чура батыра и продажный Чура трактуются как крайне противоположные, несовместимые личности.

Может быть, певцы-импровизаторы включили в дастан, подобно Шахгали, как отрицательный (поучительный пример), ибо, в сущности, . . . Чура должен был воевать против врага, подобно отображенному герою эпоса. Нет оснований думать так. Почему? В народном творчестве есть древние примечательные песни и балты, в которых, как и в дастане, присутствуют идеализированный образ Чуры, в них он изображен как пахлаван, воюющий против жестокого Ивана грозного и его полчищ? Одна из них, опубликованная в календаре К.Насыри 1880 г. «Баит о Казани», созвучна по трактовке Чуры с древнеказахской исторической песней (Л.Ибрагимова. Указ. с. – стр. 54-56). Как в указанной песне, так и татарском баите, Чура продирается (проникает, появляется) во дворец, где Иван IV обедает и отрубает ему голову (или: Чура отрубает голову Ивану IV, когда тот ест за обедом). Т. о. тюркские народы, хотя бы в своих фантазиях героев, т.е. лиро-эпических произведениях, переплетающихся с выдумкой, притягивали грозного русского завоевателя к заслуженной им Казани.

Был ли на самом деле, или не был носящий имя Чуры реальный прототип у героя дастана, героически сражающийся с то и дело нападавшими на Казань, чтобы взять город войсками грозного на этот вопрос трудно дать чёткий ответ, исходя из сохранившихся исторических источников. Правда, известна в качестве приложения к переписанной в 1764 г. книге «Жэмил эр-рэмуз» («Сборник тайн) родословная из семи звеньев, первое которого составляет род Кукеса, второй – Нарыка, третье – означено именем Чуры, но свидетельств, о том, что это именно тот Чура, который участвовал в отражении нападок русских войск, здесь нет. Надо отметить, что если литературно и историко-публицистическом произведении «Торжество победы татарского государства» («Зафэрналези вилаяти Казан), посвящённом победному отражению сокрушительного нашествия Ивана IV 1550 года, поимённо перечисляются все участвующие в защите Казани батыра, то, к сожалению, имя Чуры среди них не представлено. Надо заметить, что и в письменных исторических источниках, описывающих трагедию Казани и самую последнюю решающую битву, завершённую завоеванием татарского ханства и в воспоминаниях (мемуарных источниках, относящихся к этому времени) имя Чуры не упомянуто, и это в то время, как один за другим следуют имена тех, кто показал чудеса храбрости при защите столицы или погиб героической, трагической смертью.

Из вышесказанного вытекает следующий вывод: образ Чуры батыра в дастане, на наш взгляд, не есть образ героя, отражающего конкретную историческую личность, а, скорее, образ собирательный. Его прототипом, в сущности, являются десятки батыров, которые отстаивали Казань и погибли на поле брани за свой город героической смертью.

Сам смысл слова «чура», означающий «героя», «мужественного воина» обладает этой обобщающей силой и способен собрать под свой купол и объединить богатырей разного ранга. И поэтому вполне естественно стремление родителей, желающих видеть в своих детях будущих героев-богатырей, назвать их именем Чуры и, как видно из письменных источников, в период Казанского ханства это имя было довольно распространённым. К этому выводу можно прийти и по древним названиям деревень «Чуриле» (Чура иле) или Чурай, а также широкое распространение фамилий, образованных по этнониму «чура» ( - колчура, акчура, что в переводе раб-воин, белый воин). Люди по имени Чура, конечно, защищали Казань и её окрестности от вражеского нашествия, и даже они были среди воинов, имена которых не зафиксированы в письменных документах. Так, например, в упомянутой раньше легенде «Караужа», относящейся к Зеленодольскому р-ну, сын сына (внук) основавшего деревню Караужа. Кара Худжи указывается как Чура батыр, который погиб во время нашествия Ивана Грозного на Казань за земли этой деревни. (М.Ахметзянов. – Знаешь ли семь своих дедов? // Ялкын. – 1994. - №1. С. 4).

Но в данном тексте полулегендарного, полувествовательного характера чувствуется некоторая двойственность. И удивительнее всего то: что имя отца данного Чуры батыра, продавшегося русским и казненного ханом оказывается Чурой (Чура бек). Следовательно, и Чура-бек, прототип проданного Чуры Нарыкова и погибший во время боев с русскими Чура батыр – оба оказываются из одной семьи. К тому же, у обоих одинаковое имя. Как нам известно, в тюрко-татарских семьях, нет, и никогда не было, как у русских, традиций называть сына именем отца. Отсюда нетрудно признать полную искусственность отождествления личности Чуры из полулегендарного сказания и воплощенного в фольклорном произведении (эпосе) легендарного образа Чуры батыра; следовательно, как относящийся к эпосу источник можно использовать только связанную с Чурой её часть. К сожалению, фольклористы, взявшие за анализ дастана «Чура батыр», становясь на путь эклектизма, опираются одновременно на обе версии, обе части указанного текста, изменяя исподволь взгляды, пытаются объяснить «неизвестное через неизвестное».

В исторической литературе Чура Нарыков и его неизвестный сын трактуются убитыми во время указанных столкновений с русскими. Отображенный в дастане Чура батыр и его сын – согласно крымско-татрской версии также рисуются погибшими от руки русских. Но лишённый своей государственности татарский народ хотя бы мысленно, в своей фантазии возрождает Чуру, превратив в героя баита, заставляет отомстить врагу – отрубить голову ненасытному Ивану. Основанный на художественном вымысле и народной мечте этот ход, довольно созвучен с социально-утопической легендой о Суюмбеке, которая после взятия русскими Казани, превратилась в лебедя и улетела из страны для сбора войска (эта легенда сохранилась у чувашей, куда бежали татары после падения Казани). Помимо этого, и в легенде-рассказе, записанном Саитом Вахиди в деревне Чураш Мензелинского кантона Чура батыр трактуется оставшимся живым. После битв с Иваном, он приходит со своим отрядом в область Арска и основывает там деревню Наласа, а затем, переехав, основывает село Чураш Сармановского района. (М.Ахметзянов. хранитель литературного наследия. Татарстан. – 1997. - №5 – с. 40).

Но между информацией в перечисленных матдмалах, и легендой0рассказом с генеалогией из Карахуджи – как в смысле звучания имен – антропотилив, так и по характеру их содержания нет никакой общности. Это, конечно, связано с тем, что каждая деревня, название которой образовано от корня «Чура» стремится в той или иной степени связав себя с легендарной Чурой и соотворяет свою связанную с ним легенду-творчество. А то, что в татарской версии дастана неиспорченными сохранились, как и в других национальных версиях, те же имена родоначальника рода – деда, а также множества других героев, - эта общность, связана прежде всего верностью певцов – импровизаторов определенной эпической традиции. Во-вторых, это связано с тем, что имя старейшины совпадало с названием выдающегося клана или этнонимом племенного рода, берущего начало ещё в золотой орде и продолжащего существование частично и в Казанском ханстве. Например, таковы берущие начало от Карахуджи аргын и берущие начало от рода Барын родовые кланы беки хана, Тохтамыша.

Среди сказаний татарского фольклора, особенного внимания заслуживает хикая (рассказ) о Батман батыре, созвучный в какой-то степени судьбою Чуры батыра. Как и Чура, обобщенный в сознании народа указанный эпический богатырь показывает свои героические деяния уже после взятия Казани. «Царь Русии, - говорится в тексте, - собрав войско, отвоевал Казань и лишил там вскоре головы всех великих аристократов, верхов общества (акабиров). Поэтому, считается, что в Казани остался только род рабов, оттого что родные были все истреблены разом. Но среди сбежавших именитых оставался Батман батыр. В лесу за рекой Казанской он ходил верхом на коне. В некоторые времена, войдя в Казань, отрезав тридцать-сорок «голов» также уходил за воды Казани». В один из дней вышедшая на ту сторону реки марджа (русская женщина) находит его спящим и побивает насмерть камнем. Конь батыра, поняв, что умер его хозяин, взяв зубами его за талию «отводит туда, куда посылает бог». Кафиры не могут найти костей Батмана. Да, смерть батыра состоялась от марджи, и так родилась поговорка: смерть батыра от марджи. (Татарское народное творчество. Сказания и легенды. – Казань: Тат. кн. изд., 1987. – 62-64 стр.).

Поскольку смерть обоих героев изображается под воздействием образа «марджи», на наш взгляд, есть основание полагать, что вышеприведенная легенда оказала определённое воздействие и специфической татарской версии дастана. Но похоже, что и в те времена ещё эпический герой не назывался обобщающим (объединяющим деяния героев) общетатарским именем Чура, отображающим понятие героя, воина, богатыря – яугиря.

Обобщая сказанное, можно сделать следующий вывод: татарская версия дастана представляет фундаментальный образец относящегося к эпохе Казанского ханства общетюркского героического эпоса. Там отображён (представлен) обобщенный героический тип центрального героя, который консолидирует в себе собирательный образ всех батыров, боровшихся за сохранение нашей столицы Казани и татарской государственности в сложное историческое время. В то же время в этот ёмкий символический образ вложен также особенный трагический смысл, связанный с драмой погибших во время защиты города священных жертв – наших предков. Этот эпос-дастан, сохранившийся как воплощение исторической памяти народа и завернутая в форму эпического вымысла социально-эстетическая оценка народа происшедших событий, призывает нас извлекать поучительный урок из пройденного и по-богатырски работать на сохранение нашего народа как нации и служить будущему её процветанию.