Эпитафия на смерть бога

(начало декабря 2002)

Когда-то я сказал себе: «Я есмь бог». И, верно, какое-то время и даже времена был им. Утвердившись мыслью и чувством в этом трансцендентальном и мистическом состоянии души, отчасти вследствие телесной болезни, оттянувшей на себя, на тело в его физиологической самости, большую часть воления и сознания, действительно, стал богом. Что же такое «бог»? Это череп с цепким, но пустым, ничего не выражающим взглядом, лишенным всякого света, даже и темного. Итак, бог-это череп…

Наступление серости и бытийствования смерти. Не думаю, что кто-либо в мире испытывал такое состояние: еще живущего, но уже умершего. Я даже не стану хвастаться, что «я первый», кто его испытал, хотя это правда. Ни один человек не может надолго удержаться в нем, он слишком живой для этого. Всякое мистическое созерцание, невыразимое словесно, все же принадлежит области живого. Йоги, дервиши, пребывающие в состоянии медитации, достигают полного отключения сознания, в котором все-таки затем возникают картины или ощущения общения с иномирным (духом, Богом или иным, согласно используемому теоретическому конструкту, даже Нирваной, этой непустой пустотой). Они-то испытывают некое шевеление духа, дуновение вечного. А значит, живут даже в течении этих кратких промежутков их земного срока. Сказать, что я приобщился к тайне смерти, было бы неверно. Глубокой ошибкой являлось бы отождествление испытанного мной состояния, как переживания прикосновения Х (божественности, как представлялось моему уму, или Смерти), ибо самого Х не существует. Вернее, в Х не существует ничего. Тень пережитого состояния до сих пор на мне, и поскольку я сейчас жив, а тогда как бы умер, хотя по-стариковски (но не вяло!) шел по улице мимо автобусной остановке и четко рефлексировал над окружающим и собственной внутренностью, то пытаюсь бессильными человеческими словами дать описание…

Сделаю еще одну попытку, ибо образ черепа, взирающего на мир, не кажется мне достаточным. Люди вообще, как я говорил ранее, неосновательны и легкомысленны. Философы среди них, кажущиеся серьезными в своих раздумьях, на взгляд богов также неосновательны и разращены культурой: даже скептики в их кругу чересчур увлекаются собственным скептицизмом. Религиозный же аскет увлечен темой Бога. Те боги, что представлялись мне ранее, увлечены самими собой как отражением божественности. Но божественность, как представляется мне теперь, не может увлекаться самой собой. И это означает, что для богов НИЧЕГО не представляет ценности. Под «ничего» понимается отрицание и земного, и небесного, и личного, и предельно-личностного, стянутого в пламенное «Я!» («самость», по выражению суфизма и других мистических течений), и обобщенно-личностного в виде «божественности». В последних двух вещах, собственно говоря, и содержался пафос «Я есмь бог». Но теперь Я делаю последнее отрицание, уничтожая не только малое «я», но и «Я» большое. Наконец, и «ценность» понимается не только в качестве логического только понятия, свойственного людям, обладающим определенным уровнем умственного развития (и вернее, даже сверхлогического, поскольку «ценность», «смысл» имеют трудно различимые, но четко ощущаемые оттенки при только лишь их упоминании). «Ценности» здесь придается расширительное значение, а именно: как всему, что притягивает душу, что доставляет ей приятность, что составляет цель ее бессознательных устремлений. А последнее, как может признать каждый, если только задумается, есть желание наблюдать краски мира, иными словами, «жить».

Какие страшные вещи, однако, я говорю с точки зрения любого без исключения человека! То, что осталось во мне человеческого, ужасается вместе с вами. То, что осталось во мне от человека, еще пишет эти строки. Абсолютный же бог не написал бы и строчки, ибо у него нет намерения что-либо сообщать вам. И вместо восклицательного знака или многоточия три предложения назад он поставил бы точку, не выражающую ничего, кроме сухой констатации факта. Продолжу этот страшный текст для достижения ясности.

Что мне открылось из размышления над ТЕМ переживанием? бог- человек, лишенный души, ясно-трезвый автомат, для которого «что воля, что неволя». Если бы в среде людей находился без вреда для себя чистый бог, он смотрел бы на вас, как на стенку (люди, когда сердятся на кого-то, так и делают, но это наигранно и искусственно, а для бога это естественно). Не имеющий эмоций, и потому редко совершающий ошибочные действия, - он бы внушал страх окружающим, не нуждаясь в их симпатиях, и легко бы стал власть имеющим (разумеется, не при демократическом устройстве общества). И во сто крат это казалось бы страшнее, чем казус эгоиста, шагающего по трупам. Последний нам понятен, а первый, пусть и совершая альтруистические действия, кажется нам чудищем, НЕ-ЧЕЛОВЕКОМ. Последнего назову хищным животным, а первого… богом? Поскольку автомат не есть живое, то бог есть смерть, череп.

Довершу же последний штрих. Найдется ли человек, желающий стать автоматом (богом)? Найдется. Я. Но я живой, и хочу умереть заживо? Кто воспретит Мне это? Человеческая культура, отстаивающая самодостаточность личности (пусть и в гармонии с общественным уставом)? Хи, как смешно… особенно, если вспомнить враждебность к неконтролируемым эмоциям (в средние века запрещалось публично смеяться) всех религий и культур.

Вот, а если я скажу, что желание стать таким автоматом не декларируется мною спекулятивно, а представляет собою практическое желание, истинное, выставляемое как недостижимый (по эмпирическим причинам) идеал?

Подумайте, ощутите… Что я слышу?… ТАК УМРИ, ВЫРОДОК, ТЫ ВЕДЬ СМЕРТИ ИЩЕШЬ?

Самоубийство… Оно не кажется невозможным, но ведь я умер, а для меня умерло все остальное: дуновение холодного ветра, оживающая автобуса очередь, проезжающая машина, моя работа, философская деятельность, мои идеалы, мое предназначение на земле, Бог и боги, сама божественность, Я сам. Когда умер, то уже не страшно ничего, ибо нечего бояться. Разумеется, в момент этого мистического озарения (или, как вежливо выражаются психиатры, измененного состояния сознания) вокруг меня дул ветер (и кожа лица ощущала его холод), ничего не прекращалось, я совершал рефлексию, и была эмоция отсутствия эмоций. В таком состоянии я мог совершать волю (свою или чужую, это безразлично), волить, но не мог желать. Причем «волить»- это слабый оттенок того обычного, настойчивого приказа «желать», но не игриво-шутливая интонация хотения (преимущественно чувств).

Затем, когда смерть стояла у изголовья, делая меня серьезным, и лишая серьезности философию и жизнь, я вернулся в жизнь навеселе.

Идея написания: октябрь 2002,

начало декабря 2002

Дата написания: начало декабря 2002,

1 января 2003 (набор)

Сколь много чистых устремлений,

Полета мысли и души томлений

Разбито было о земли гранит,

Но дух к себе по-прежнему манит…

Вот юность в жизненном котле бурлит,

Ища земных утех и наслаждений.

Вот старость буднично скрипит,

Боясь конца вообще волнений.

Сиюминутья наш не любит ум;

Пронзает время логики гарпун,

Связуя сетью нитей вещи мира,

Рождая в муках, свято, «Я».

Бессмыслицу не переносит личный разум,

Страдая сильно от нее.

Предпочитает мыслить пряжи фатум

И создавать неведомых богов.

«Земная грязь должна быть освященной,

а лик людей к нам обращенным,» -

Поет в веках сей разум ненасытный,

С богами неразрывно слитный.

Религий по фасаду, несомненно, много,

Но внутренность эзотерически одна.

Адептам их дано в догматах Слово,

Но лишь жрецам особым ведома она.

«Согласно божеству в Тебе живи!»-

-подобно молнии, сверкает дух,

не говоря ни слова о любви.

Иное, впрочем, ловит европейца слух…

Степенно православие родное,

Хранящее исток Христовой веры.

Тебя два века держат, как изгоя,

Интеллигентный лоск усвоившие «пэры».

Душевной теплотой ты тронуло меня,

Изгнав на время грекоримский холод.

Но проповедь смирения перед Тремя

Не то, не то!… не духа молот.

Весьма ошиблись мусульмане,

Приняв тираном Бога своего,

Благословив джихад в Коране.

Их суфии, однако, - хорошо!

«Еще придет к нам Машиах,»-

Надеется хасид еврейский.

Конец земного видя в снах,

Мечтает дух его плебейский.

«Законы дао правят в Поднебесной»-

молчит мудрец в тиши чудесной.

Стремится самкой быть китаец,

И вот,- детей в округе созерцает.

На юге чтится сходно дхамма;

Ее принес нам Гаутама.

Так людям стала ведома нирвана,

Как пишет энный далай-лама.

Хотя сансарой я пленен

И мудростью восточной покорен,

Но Дух Мой говорит совсем иное:

Феномены вокруг- не злое!

Не радуйся, злой демон,

Я жив еще, не умер!

Пусть пламя обратилось в кремень,

Но есть да Винчи юмор!

О, Christus, Sanctus, Dei,-

- милонаполнены латыни имена!

Дрожал весь от святой идеи,-

Химерой наполнялись времена!

О, “νοησ” and “λογοσ” греков,-

Они прельщают умных человеков.

Божественный Платон и несравненный Кант,

Для хладнокровных верный вариант.

Дряхла теперь физмат наука,

А бог-прогресс и клоны… это скука?!

Цивилизация есть мусорная яма,-

Такого не приемлет Фукуяма.

«Так слушайте, былые Господа,

возросший голос своего раба!»,-

пьянилось смелостью два года «Я».

Теперь спокойно улыбаюсь… с декабря.

Я умер, чтобы жить.

Я здесь, чтоб не тужить.

Я зрю, иначе буду спать.

И я живу, чтоб смерь узнать.