Я предвидел опасность, что комсомол развалится, а никакой другой общегосударственной организации, объединяющей молодёжь, не будет существовать. Образуется вакуум, который самопроизвольно и всё ускоряющимися темпами начнёт заполняться отрицательными явлениями и суррогатами культуры. И тогда, наоборот, вырастет морально искалеченное, обезображенное поколение, которое подобно своему внутреннему неблагополучию, такое же натворит и в стране.

И действительно, комсомол спустя несколько лет (за которые он мог такое сделать!) "канул в Лете", как не бывало, не оставив после себя наследника. Молодёжь оказалась "беспризорной": одни бессмысленно и бесполезно для себя и общества переводили лучшие годы своей жизни, другие - занялись "бизнесом", который поначалу в нашей стране мог быть только "теневым", третьи - пополнили ряды организованной преступности. И мне даже страшно подумать, что в таких бездуховных, разлагающих условиях вырастает новое поколение.

Нет, я не за "цензуру нравов": лишь на первых порах, "попав на волю", человек набросится на "запретный плод", но насытившись им, отбросит его как недоедок. Однако, необходимо было управляемое и контролируемое нравственное освобождение молодого поколения, чтобы предотвратить такие негативные явления как рост социального неблагополучия среди молодёжи, преступности, наркомании, беспризорности.

Я не только предлагал преобразование комсомола в качественно новую молодёжную организацию, но и делал акцент на создании при ней молодёжной производственной сферы, под которой понимал альтернативную к существовавшей в СССР, как я называл, "параллельную" экономику. Идея была такова: государство ни за что не хочет существенно менять экономическую политику (тогда был конец 85 - начало 86 года, то есть я просто опередил "перестройку"), осуществлять кардинальные изменения в народном хозяйстве. Но очевидно, что советская экономика "зашла в тупик", "буксует на месте". Тогда, ладно, пускай продолжает существовать неповоротливая государственная экономика, но давайте создадим в стране ещё "молодёжную экономику", функционирующую на иных принципах. И пусть две различных экономических модели сосуществуют "параллельно", поддерживая одна другую и перенимая опыт. С тем, чтобы в будущем, переняв всё лучшее с обеих схем хозяйствования, естественным образом слились в одно, но более оптимальное и эффективное экономическое русло: как река, набирающая силу по мере присоединения притоков.

Предлагаемая молодёжная сфера должна была бы сыграть роль буксира, вытаскивающего загрузшую махину. Ведь понятно, что забуксовавший мощный грузовик зачастую можно вытащить при помощи силы значительно менее мощной: например, просто лопатой засыпав песком выбоину. Также и в экономике. Советская экономика отставала от индустриальных держав по темпам внедрения новшеств в производство: ну так можно было бы возложить это дело на молодёжную экономику. Изделия советской лёгкой промышленности устарели по сравнению с зарубежными? Так почему не отдать альтернативной экономике лёгкую промышленность? Как и пищевую, дизайн, отдых и туризм, индустрию развлечений. Даже сельское хозяйство, вообще все "нетяжеловесные" отрасли экономики, "развязывая" государству руки для "тяжеловесных".

Смысл состоял не в том, чтобы определённые отрасли народного хозяйства целиком перешли к альтернативным схемам хозяйствования, а в создании таких схем внутри отраслей. Например, в создании молодёжной сферы лёгкой промышленности - два различных типа лёгкой промышленности смогли бы сосуществовать и конкурировать. Ведь, если изделия отечественной лёгкой промышленности в какой-то мере удовлетворяли запросы пожилых людей, то никоим образом не молодёжи. Созданная по всей стране сеть производств молодёжной лёгкой промышленности могла бы заполнить магазины отечественными изделиями, удовлетворяющими запросам молодёжи. И государственным предприятиям легкой промышленности пришлось бы либо модернизироваться, либо закрываться, либо убыточно существовать за счёт государственного финансирования. В любом случае прогрессивные преобразования происходили бы посредством развития отечественного производства, а не его разрушения. Подобные меры надлежало осуществлять во всех сферах и отраслях народного хозяйства.

Но, конечно, идея "параллельной" экономики происходила из-за видимого нежелания государства кардинально менять экономический курс: я просто в своём мышлении опередил дальнейшие события в стране и хотел, чтобы перемены увенчались успехом, а не тем, что произошло!

В то время запас прочности у советского государства был очень велик, что обеспечивало надёжную основу для преобразований. Молодая часть населения Союза могла бы сыграть решающую роль в становлении могучего и цивилизованного сверхгосударства. Миллионы молодых выпускников вузов и средних учебных заведений могли бы приложить свой интеллектуальный и духовный потенциал во благо своего отечества, если бы только государство дало им такую возможность. Главным преступлением тоталитарной системы, но которое продолжает творится и по сегодняшний день, является полнейшее бесправие простого человека и практически полное отсутствие возможности самоопределения и самореализации человеческой личности в жизни.

Плановый общественный строй имеет преимущества в создании базового уровня жизни народа: бесплатные или общедоступные образование, здравоохранение, культура, хорошее социальное обеспечение, контроль над преступностью, сильное государтвенное управление (в определённые исторические моменты оно необходимо). Вспомним, что именно советский народ, Советский Союз победил фашизм, перед которым спасовал весь капиталистический лагерь! Не было бы СССР - неизвестно какой на сегодняшний день была бы политическая карта мира: лучше или хуже? Рыночная система хозяйствования тоже не без преимуществ (при определённых условиях она позволяет достичь большой экономической эффективности), но и не без недостатков (она социально жестка). Так почему было вместо всех наших потрясений да погромов не соединить преимущества обеих способов хозяйствования на основе отбора и применения передового мирового опыта?

Также, я хотел предложить идеи в области миротворчества: стоит напомнить, что в то время проблема противостояния двух общественных систем, гонки вооружений, угрозы мировой войны являлась проблемой № 1 всего мирового сообщества. Теперь, когда угроза всемирной войны завуалирована другими мировыми проблемами, статьи о борьбе за мир могут казаться неактуальными. Но нужно вспомнить то время. Как и понять, что что под тенью сегодняшней социально-экономической неразберихи, иллюзорной сказочки о рыночных преобразованиях и изменении конфигурации мира вырастают потенциальные очаги новой всемирной бойни. Наша планета слишком маленький и слишком лакомый кусочек для того, чтобы её безумные граждане смогли его мирно поделить между собой.

Смелость моих предложений можно оценить по тому факту, что никто в те годы даже "не заикался" о смене общественного строя. Помните выступления Горбачёва той поры, в которых он заявлял о своей преданности социалистическому пути развития? Но особо подчеркну, что я был не за смену социализма капитализмом, а за создание действительно социально справедливого общественного устройства вместо строя, прикрывающегося, как фиговым листком, фиктивным ярлыком социализма.

* * *
В 87-ом году я послал этот свой стих в редакцию "Комсомольской правды", а мне прислали адрес "девушки с русыми косами" с Белоруссии. Некоторое время мы вели переписку.
Исповедь
Снегопад идёт.

Стелится метель.

А у меня на сердце

Оттепель теперь.

Лучшее, что было,

Отлетело вдруг.

За край горизонта

Опустился круг -

Милый друг, что прежде

Мне тепло дарил,

В сказочной надежде

Душу шевелил.

Что было - пропало,

Исчезло без следа.

Улетела стая,

Лишь остался я.

Многие в подобных

Случаях падут,

Прозябают в "норах"

Иль подачки ждут.

Я презренным этим

Вовсе не родня -

Пламя Кракатау

Бродит у меня.

Как же жалки встречные

На пути прохожие,

Для которых счастье

На комод похоже.

Где чуть дверцы тронешь -

И Сезам открылся

И во власти сразу

Тряпья очутился.

На нём лейблы мощные

С западным жаргоном

Открывают юноше

Правду над законом.

Лишь когда повеет

Ветер душным зноем

И морщины белые

Станут чёрным гноем,

Вот тогда, наверное,

Он поймёт отлично,

Что "пропета песенка"

Слишком уж типично.

Ну а я приветствую

Ветер и бураны.

Как прекрасны тропики,

А в них ураганы!

Если я, быть может,

Видом зыбок очень -

То омана верная,

Я душою прочен.

Счастья вам не понять,

Низшие животные.

Я смеюсь на ваши

Забавы, земноводные.

Счастье, то когда

На брегах Атлантики

Мы плечом в плечо

Разобъём все свастики

И спасая ближнего,

Я промокну в штык.

Жаль, что ты не понял

Ничего, старик.

В детстве я всё грёзил

Космосом, романтикой,

Тайнами познания,

Дальнею галактикой.

Каждый мне казался

Чище и добрее

По желанью сердца

Станет, и святее.

Представлял, что вместе

Мы построим город

И поля пшеничные

В космосе и в море.

Девочка прекрасная

С русыми косами,

Идеал мечты моей,

Что случилось с вами?!

Слишком много грёзил я

Пламенно, открыто,

Вот и оказался

"У старого корыта".

Тем, кто отживает,

Юности не понять,

Хотя мне говорили:

"Со взрослыми не спорят!"

Но я ещё поспорю

С ветром и волной,

Разберусь я в чувствах

Даже с сатаной.

Мы ещё построим

Всё то, что задумали.

А что недостроим,

То достроят юные.

Прекрасное Далёко

Станет всё же ближе.

Так желаю жить я

И никак не ниже!

* * *
...И тянутся сквозь сердце в неизвестное,

к кратеру душевных неудач,

призрачные странники вселенной -

линии электропередач.

В конце зимы закончились занятия в училище и началась постоянно практика. Практику выпало отрабатывать вместе с Леной. Подумать, сколько в тот год мне далось: встретить такого друга и такую девушку! "Отрабатывали", просиживая днями в конторке у метро "Новослободская". Иногда ездили с поручениями в контору треста, располагавшуюся у Красной площади напротив входа в ГУМ. Или на строительные площадки в подмосковный Калининград, где строились двадцатичетырёхэтажки. Грех было жаловаться на практику.

В конторку на Новослободской парень, "работавший" с нами, принёс старенький, обшарпаный японский магнитофончик «Sharp» и мы слушали одну и ту же кассету с песнями Юрия Лозы - певца в то время из "андэграунда", выступавшего по "задворкам":

А за белыми снегами

Где-то на краю земном

Девушка-весна с длинными ногами

Спит спокойным тихим сном.

Я имел предостаточно времени насмотреться на Лену. Она навсегда останется для меня идеалом девушки: как внешностью, так и характером. Пускай другие мечтают о никогда невиденном ими идеале женской красоты, а мне он встречался в облике реальной девушки. Я восторгался её открытым, откровенным характером: казалось, она не знает, что такое лесть. В каких бы хороших отношениях кто с нею ни состоял, если она не соглашалась с его поступком, то корректно, мягко, но на чистоту высказывала ему своё мнение. Больше я такой девушки не встречал - другие предпочитают промолчать, "закрыть глаза", лишь бы остаться "добренькими" в чужих глазах.

Есть люди, которые стремятся к самосовершенствованию, ищут смысл жизни, жаждут красоты, но ещё неизвестно что у них получается. А теперь знаю, что попадаются и такие замечательные личности, которые вроде бы не задумываются глубоко о смысле жизни, своём поведении и своих поступках, но живут так же красиво, как благоухающие цветы. Ведь цветы тоже не задаются вопросом зачем цветут - они просто цветут, радуются жизни, купаются в солнце и они счастливы. Лена всегда оставалась такой же прекрасной, потому что она такой создана природой, какая есть.

Я терзал себя желанием раскрыть Лене свои чувства к ней. Но связать судьбу этой девушки со своей означало ввязать её в моё собственное бездорожье - совсем неизвестно как у меня сложится жизнь. Я считал, что стану тогда достоен Лены, когда чего-то существенного достигну в жизни. Я имел в запасе на это время, потому что Лена ни с кем не встречалась, занимаясь учёбой, планируя летом поступить в вуз. Да и нам было лишь по 17 лет! Я хотел летом поступить в МГУ на астрономию и тогда раскрыть Лене свои чувства, заслужить взаимную любовь и как можно скорее жениться на ней. Мы бы вместе учились, создав "студенческую семью", и у нас было бы в жизни двое - трое детей. Я планировал, что после окончания МГУ пойду учиться в аспирантуру и ещё закончу МГИМО - Московский государственный институт международных отношений. Годам к двадцати восьми закончу образование (постараюсь без ущерба для благосостояния семьи), стану учёным и политиком. И реализую себя в общественно-политической деятельности во благо своей страны, а в научной - во благо страны и "для души". Однако, прежде всего реализую себя в семейной жизни и любви как залоге всем остальным успехам.

Но, наперекор своим ясным жизненным планам, "разложенным по полочкам", не мог оставаться безучастным наблюдателем событий, как раз происходящих в стране. Не мог из-за своего неравнодушия и стремления полного и безусловного раскрытия души сделаться "статистом", констатирующим перемены в обществе, следуя формуле "сначала - учись, а потом - работай". А если потом будет поздно что-либо изменить?! Познав реалии своего государства, я оказался один на один перед непроходимой, непробиваемой СТЕНОЙ. Я не знал, что впереди: и у этой стены и у меня. Мог ли позволить себе впутать любимого человека? Да если я её по-настоящему люблю, то лучше пожелаю ей счастья с кем-то другим, если не сбудусь, пусть она будет счастлива в жизни! Счастье любимой девушки для меня ценнее собственного благополучия.

Поэтому не обмолвился Лене ни словом о своих чувствах. Напротив вёл себя с ней немного небрежно, как если бы она была для меня одной из многих девушек. Может во мне проснулась та детсадиковская привычка не выказывать человеку, который мне нравился, своего отношения к нему, а вести себя так, что он мог даже сердиться? И только однажды у знакомых ребят в общежитии увидел фотографии девчонок с нашей группы и взял тайком одну фотокарточку Лены. Не думал, что эта фотография и письмо Лены станут самыми ценными моими бумагами.

Девушки удивлялись моей дружбе с Пашей, не веря, что мы не являемся хотя бы двоюродными братьями, а лишь полгода, как знакомы. И диву давались нашим ежедневным и ежечасным ссорам: "Как вы можете крепко дружить, если за день "по десять раз" ссоритесь?" Мы объясняли, что наши ссоры дружественные и дружить - это не значит не указывать на недостатки друга. Тут в шутку начинали выяснять кто это на чьи недостатки указывает - он или я, и опять спорились.

Ездил с Пашей в Тулу - “просто так", проехаться куда-нибудь. В кассе автовокзала, который у станции метро "Щёлковская", Павел спросил: "Куда у вас есть свободные места?" Мне показался вопрос бестолковым, а кассирша совершенно серъёзно, видимо, привыкнув к ежедневным подобным вопросам туристов, желающих посетить города "Золотого кольца" или что-то где-то около, посоветовала поехать посмотреть Тулу, куда стоял на посадку автобус. Мы подались в этот русский город, шикарно развалившись в мягких креслах "Икаруса". Я дремал, повалив голову на шерстяной свитер Паши. На полдороге говорили друг другу: придётся ли нам и в будущем так же вместе куда-нибудь ехать или же разъедемся в разные стороны, разойдёмся каждый своим путём? Если бы эта дорога растянулась подольше!

Но автобус прибыл в конечный пункт аккурат по графику. Сошли у гостиницы с одноимённым с городом названием, пришли на железнодорожный вокзал. На стене у ресторана, увидели памятные доски о том, что в нём обедали Лев Николаевич Толстой и Владимир Ильич Ленин. Пустые желудки напомнили о себе. Павел «выдал»: "А мы что хуже? Нужно сходить в него чего-нибудь пожрать!" и мы "завалили" в эту станционную "забегаловку". Сделали официантке заказ, особо не перебирая: что значилось в меню, то всё, кроме спиртного, и заказали по две порции. За наш столик подсел молодой офицер с весьма воспитанными манерами поведения, как выяснилось - проездом из Байконура. Когда подавальщица выставила перед нами заказ, то Пашу чуть не стошнило, а я прыснул от смеха: Пашка не переносил майонез, а все блюда оказались чрезмерно приправленными этим продуктом. Следуя нашему договору "всё, что с майонезом, достаётся мне", я со словами: "Всё мне!" заграбастал к себе поближе все тарелки, оставив другу одни "бутербродики". И принялся усердно усваивать пищу. Паша сидел с таким обиженным видом, что я не мог на него смотреть, чтобы не давиться от смеха. Поэтому неосознанно "уставился" на военного, сидевшего напротив меня, и пытался есть с серъёзным выражением лица. Но не мог сдержать смех. Мужчина почти ничего не поел, встал из-за стола, вежливо кивнул нам "приятного аппетита" и быстро удалился из ресторана. Я сказал Пашке: "Во чудак! И это тоже будет мне!" И подсунул к себе нетронутые офицером блюда. Когда уплёл всю снедь и мы вышли из ресторана, я спросил Пашу: "Ну как подкрепились?" На что Павел, как бы между прочим, заметил: "Ты бы хоть постеснялся смеяться с незнакомого человека – и его оставил голодным и меня «в краску ввёл»!" Я с неподдельным изумлением воскликнул: "Как?! Он что из-за меня ушёл?! Так я же с тебя смеялся, а не с него!"

У здания вокзала увидели указатель: "Ясная поляна", столько-то километров. Ступнули в том направлении десяток шагов, смеясь, потом возвратились в кассовый зал, посмотрели не в меру долгое расписание поездов: от потолка до пола, но ни на один поезд до Москвы свободных мест не обнаружилось. Пришли к пригородным платформам, где стояла электричка как раз перед отправлением на Москву. Вошли в вагон, легли на сиденья и проспали до Курского вокзала.

На женский праздник 8 марта звоню утром в шутку с общежития по случайному номеру телефона - попал на отделение связи: "Девушка, я поздравляю вас с праздником!" Ласково мне отвечает: "Молодой человек, где можно было с утра напиться?!" И суть была не в сказанном, а в интонации, в которой мне послышалось особое очарование российских женщин.

26 апреля 1986 года смотрели в общежитии телевизор. Перед информационной программой "Время" все ушли из комнаты (нудота идеологически "зацензуреных" и "облапошенных" новостей была невыдержима), остался только я с Пашей. Диктор кратко сказала между других тем: "Сегодня произошла авария на Чернобыльской атомной электростанции". Коротенькое сообщение не привлекло нашего внимания, но запомнилось.

Накануне первомайского праздника я попытался купить в фирменном магазине "Бухарест" кроссовки. Да не тут-то было! В то время молодёжный ассортимент отсутствовал напрочь, а в этот магазин день ото дня завозили румынские товары и люди с самого рассвета становились в очередь, ожидая, когда "выкинут дефицит". Простояв бешеную очередь, предстал перед фактом, что остались кроссовки малых размеров. В общежитии Павел у кого-то выведал, что в "обувном" на улице, где наше училище, есть в продаже румынские кроссовки и мало кто об этом знает. Я поехал туда и безо всякой очереди купил две пары кроссовок самого большого размера, какой был, но всё же оказавшегося на полразмера меньшего за мой. В общежитии рассмотрели кроссовки, они нам не понравились и мы решили их перепродать. Пришли к выходящей из "Бухареста" очереди за кроссовками и продали кроссовки дороже, чем я покупал. Так чисто случайно я совершил незаконный коммерческий акт, называвшийся "фарцовкой", усиленно раздумывая этично ли перепродавать? Теперь "торгуют все" да от этого не легче: товарами насытились, спроса нет, цены "скачут галопом", денег нет, а тем днём я продал две пары обуви, которые собственно выхватили из рук, и у меня на руках оказалось достаточно дармовых денег, чтобы подумать куда их потратить.

На майские праздники Павел уехал домой на западную Украину. Я замышлял остаться на торжества в Москве. Но, проводив Пашу на поезд и возвращаясь с Киевского вокзала, вдруг подумал: «А может съездить на море?» "Муляли" деньги в кармане от перепродажи кроссовок. Я ещё в жизни не видел море и от такой мысли пришёл в экстаз.

По быстрому собрался в общежитии и помчался на метро на Курский вокзал. Без проблем взял билет на ближайший "адлерский" поезд до Сочи: с пятидесятипроцентной скидкой по ученическому билету он "обошёлся" мне всего в десять рублей. Я любил ехать в поезде, особенно ночном, так что за полторы суток пути в один конец здорово "отвёл душу". Питался в ресторане. Заказал "перепёлку с гарниром". Официант-грузин, или абхаз, подал на блюдечке крохотное крылышко с минимальным количеством картошки. Отошёл, стал, заложил руку за руку и смотрит как я буду это есть. Я сидел за столиком в костюме при галстуке и с большим значком - красным флагом: таким, какие носили депутаты Верховного Совета, только без надписи. И ковырял вилкой в блюдце с мыслью, что от взгляда этого здорованя и подавиться, извиняюсь за выражение, можно.

Значок этот мы с Пашей приобрели ещё в Киеве и, прикрепляя его к пиджаку, я не представлял во сколько смешных историй из-за него попаду. Уже в техникуме подвёргся нареканиям, что вместо комсомольского значка "установленной формы" ношу "самовольно" другой. А как-то в Киеве купили мы в гастрономе по бутылке лимонада. Когда выпили лимонад, Павел подошёл к прилавку сдать пустые бутылки. Продавщица "заорала" не него, что тару не принимает. Послала прочь. Тут подошёл я. Торгашка лишь взглянула на мой значок, выхватила у Паши бутылки, сунула за прилавок и любезно отдала нам копейки. Паша сказал ей: "Сразу бы так!" А в другой раз наоборот чересчур добросовестная продавщица взвешивала старичку двести граммов колбасы. До нужного веса не хватало грамм десять и женщина силилась тщательно подобрать такой маленький кусочек. Я подошёл "засветил" значком. Продавец зиркнула на значок и, схватив кусок колбасы граммов в пятьдесят, добросила к взвешиваемому весу, быстро завернула в бумагу и мило подала растроганному покупателю.

Проезжали по Донбассу, женщины в купе заговорили о случившейся на днях аварии на "атомке" в Чернобыле. Что родственники, живущие в тех местах, известили их о радиоактивном загрязнении местности. Я подумал: похоже случилась серъёзная поломка. Но в серъёзности её убедился по возвращении в Москву, встретившись с Пашей, поведавшем, что в Киеве не разрешили открыть двери вагонов, хотя власти додумались вывести его жителей на улицы на первомайскую демонстрацию.

Поезд миновал Таганрог и я вглядывался в окно, желая поскорее увидеть какое же оно - море. Но за окном мелькали лишь водные просторы похожие на большое мелкое озеро.

В Ростове, переезжая мост через Дон, я всматривался в каламутное течение южной русской реки, уходящее вдаль к Чёрному морю.

Пошли донские степи - бесконечный яблоневый сад.

И вот Северный Кавказ. Я ещё никогда не видел гор! По обе стороны состава медленной ходою ползли хмурые высокие громады, покрытые лесом, с клубящимися облаками на склонах. Правда, глухой ночью горы почти не были видны. Я получше их разглядел на обратной дороге. А сейчас, лёжа на второй полке спящего вагона, смотрел за окно на возникающие из темноты огоньки селений, ютящихся у подножий гор. Здесь живут люди, сроднившиеся со свободой, никогда не знавшие крепостного права, это их земля - свободных, непокоримых сыновей и дочерей гор. Это наша общая великая страна, но я уважаю их край не меньше, чем свою Украину. Я переступлю их порог добрым гостем и скажу: "Мир вашему дому!"

Романтические струны моей души разъяривала ветренная и дождливая погода за окном. Я вспоминал обрывки из поэзии Пушкина, Лермонтова, "Кавказский пленник". Ну на какой планете, в каких мирах, в какой жизни есть ещё всё это?! Может быть в бездне Вселенной есть и покрасивее нашей планеты, но для меня, живущего на этой планете, Земля - родная и самая красивейшая со всех планет! Быть может, человеческие души, истосковавшись на космическом беспризорье по маленькой зелёной планете, возвращаются снова и снова на неё утолить поэтическую жажду, и так продолжается жизнь?
Духовной жаждою томим,

В пустыне мрачной я влачился, -

И шестикрылый серафим

На перепутье мне явился.

А. С. Пушкин
Поезд остановился на станции. Я посмотрел в окно и увидел растущую у перрона пальму. Я ещё никогда не видел пальму, растущую на открытом воздухе. Выходящий с нашего купе мужчина сказал, что это уже Туапсе. Значит, мы у самого моря. Но сквозь листву деревьев море не проглядывалось. Наверное, живущим у моря, покажется смешным, но я с нетерпением ждал когда поезд двинется дальше в путь и я увижу море: "Неужели я сейчас увижу море?!"

И вот только поезд отъехал от станции, впереди показалось чёрное поле. Поезд приблизился к нему и стало ясно, что бесконечное поле и есть море. Состав полз по самому берегу и через окно был слышен шум прибоя. Не знаю спал ли я дальше, но всё время слышал говор моря.

Рассветало. В окно стало видно берег, узкие каменистые пляжи и бесконечное морское пространство. День выдавался пасмурным, но тем впечатлительнее смотрелось море: вначале шла светлая, беловатая полоса, за ней - полоса посинее, дальше - ещё более тёмная, ультрамариновая полоса, а за ней - почти чёрная, сливающаяся с горизонтом (как на физической карте). Поверхность воды у берега дышала, волны накатывались валами.

Среди волн показались два акульих плавника. Попутчики в купе воскликнули: "Смотрите - дельфины!" Дельфинов я тоже видел впервые, не считая московского зоопарка, который посещал в детстве с родителями.

В Сочи, ступивши на перрон, ощутил невероятную мягкость и свежесть воздуха. Дышалось легко-легко. На перроне росло дерево с сочными листьями, я решил, что это апельсин, но это была магнолия. Необычно было видеть множество высоких пальм на привокзальной площади. Моросил дождь, умывающий растительность, природа сияла сочной свежестью субтропиков. Меня захватила такая погода и после я буду с ностальгией вспоминать тот весенний тёплый южный дождь над зеленью пальм и магнолий, с того дня мою душу станет тянуть к морю город Сочи. Я всегда хотел жить на берегу моря и вечерами слушать шум прибоя в своём уютном доме вместе с любимой женой и детьми, в кругу семьи, а днём работать там, где бы я чувствовал себя на своём месте в жизни и видел пользу от своей работы для общества.

Пришёл к автовокзалу и сел в автобус, идущий в Адлер, заплатив кондукторше "до конечной". Жёлтый "Икарус" петлял узкой горной дорогой в царстве субтропической зелени, а справа в развернувшейся вширь высоте парила далёкая синь моря. На остановках в салон заходили школьники с портфелями, спешащие на занятия, и я немножко завидовал им, что они живут в таком красивом солнечном городе.

Проехался в Адлер и обратно. Сходил к морю. Прошёлся по берегу у кромки прибоя. Потрогал рукой воду, она показалась очень холодной. Попробовал её на вкус.

Но вместо моря искупался в бане. В окно автобуса вычитал надпись: "Банно-прачечный комбинат" И подумал: «Почему бы не сходить в баню после долгой дороги в поезде?» Купил тюбик шампуня "Яичный" и от души помылся.

После бани побывал на сочинском рынке. Чего там только не продавалось! Но, уезжая из Москвы, размечтался, что наемся в Сочи дешёвых апельсин да мандарин, растущих в этих местах. А оказалось, что они здесь продаются гораздо дороже, чем в Москве.

Месяца за два передо мной недалеко от Сочи, в Пицунде, отдыхала Лена: училищу с Комитета по профтехобразованию выделили две путёвки в санаторий и по одной послали Лену.

Поздним вечером сел у автовокзала в автобус и заехал в самые горы, к какому-то селению километров за десять от города. На конечной остановке вышел. "Лазик" развернулся и укатил обратно, "растворившись" в темноте. Я остался один на окраине села у подножия гигантской горы, на склоне которой виднелись полоски кустов чая и несколько огоньков хат. Не эта ли гора мне снилась после окончания школы? Где-то высоко на её склоне лаяла собака. Большой пёс подбежал ко мне. Я пошёл по сельской улице мимо дворов жителей, оплетённых виноградной лозой. На выходе из села через мостик перешёл узкое, но глубокое ущелье с горной речкой. Вышел к подножию другой горы на асфальтовую дорогу. Я хотел посильнее вобрать в себя впечатления этой кавказской ночи, шорохи и звуки горной долины. Я дышал воздухом гор. У обочины дороги стояли несколько пожилых мужчин и женщин. Они ожидали автобус до Сочи. Я не знал, что будет ещё какой-то транспорт и собирался пройтись в ночи пешком. Но теперь стал вместе с другими ждать автобуса. Люди устало беседовали между собой и с их разговора я понял, что они возвращаются с работы с чайной плантации. Я стоял и думал о том, до чего здесь трудолюбивые люди и как несправедливо считают у нас на киевщине или московщине, что "там одни спекулянты и у каждого есть машина". Я увидел, что здесь живёт замечательный трудящийся народ. А автомашины действительно имели большинство семей, но как в горной местности обойтись без автомобиля?

На автобусе возвратился на площадь двух вокзалов. В железнодорожном вокзале в зале ожидания ко мне подсел подвипивший старичок с натруженными мозолистыми руками и обветренным располагающим лицом со знаками нелёгкой судьбы на челе и известил, что сегодня же Пасха и в эту полночь воскрес Христос! Кажется, я тоже немножко воскрес! Попросил сигаретку. Я ответил, что не курю. Он сказал, что тоже не курит, а хотел за компанию, чтобы поговорить. Спросил: заметил ли я, что мало сочинцев курят? Объяснил, что пришёл на вокзал, чтобы с кем-нибудь поговорить. В годы войны служил на флоте. И после всю жизнь плавал на небольшом буксире от Сочи к Новороссийску, перевозя грузы. Теперь на пенсии и к нему бегают соседские дети решать школьные задачки. Я говорю: "Наверное, это здорово - всю жизнь провести на море!" Старик ответил: "А думаешь я видел море - я на нём работал, море осталось для туристов."

Под утро старик ушёл к себе домой, я остался кунять на лавке сочинского вокзала вместе с бездомниками, люди приходят и уходят ("а на большой планете люди уже не те"), но его история любви к своей земле и морю осталась в моей душе.

Утром я поехал на автобусе от Сочи до Сухуми, в столицу Абхазии - горной страны, славящейся долгожителями. Мне навсегда запомнится автобус, взбирающийся на крутой горный перевал, и замерзающие ноги от перепада температуры - от жары внизу до холода на вершине перевала. Из Сухуми возвращался на электричке. На полустанках в вагон входили немногочисленные пассажиры и неспеша беседовали о будничных делах и приходящем курортном сезоне. Я смотрел на красивую женщину абхазской национальности лет двадцати семи, сидящую напротив меня и разговаривающую со своей попутчицей, мешая в речи русские и незнакомые мне слова. Мне нравятся блондинки со светлыми глазами. Но черноглазая и черноволосая, с правильными кавказскими чертами лица, словно представившая мне весь абхазский народ, она была так красива и задушевна, что я думал, глядя на неё: "В такую женщину невозможно не влюбиться, какая хорошая у кого-то жена!"

Через несколько лет земля этого прекраснейшего трудолюбивого народа станет территорией межнационального конфликта, сюда придёт настоящая гражданская война, отсюда потянутся беженцы на север. Где сейчас та красивая девушка, как она? Будь проклята "грязная" политика!

Ещё через двое суток возвратился в Москву. Подмосковье… Серпухов… Сплошные мусорники после зимы, неубранные этой тяжёлой скарлатиновой весной по откосам насыпи железной дороги… Царицино… Корпуса автозавода имени Ленинского комсомола… Курский вокзал.

Вечером прибыл в общежитие. Паша уже приехал из дому. Спросил: "Где ты был?" Я ответил: "В Сочи на море!" Пашка спокойно произнёс: "А, ничего удивительного, у нас главное - ничему не удивляться, ты лучше слушай, что я тебе сейчас расскажу..." И рассказал что знал о чернобыльской аварии, что не дали открыть двери вагона в Киеве – значит, там действительно стряслось что-то серъёзное. А затем потащил меня на кухню угощать привезённой из дому едой с неизменными отбивными.

Всё это было со мной в мои семнадцать лет.

"Где мои семнадцать лет?" Там! Там, где Паша и Лена в свои семнадцать.

* * *
Отнятая у меня ночами.

Плакавшая обо мне

в нестрогом

Чёрном платье, с

детскими плечами,

Лучший дар, не

возвращённый богом,

Заклинаю прошлым,

настоящим,

Крепче спи, не

всхлипывай спросонок,

Не следи за мной зрачком

косящим,

Ангел, оленёнок,

соколёнок.

Из камней Шумера,

из пустыни

Аравийской, из какого

круга

Памяти-в сиянии

гордыни

Горло мне захлёстываешь

туго?
Я не знаю где твоя

держава,

И не знаю, как сложить

заклятье,

Чтобы снова потерять

мне право

На твоё дыханье, руки,

платье.
Арсений Тарковский
* * *
Промчатся над Землёю сотни лет,

И мы в далёких судьбах возродимся,

Но в этот мир, в прозрачный этот свет

Уже ведь никогда не возвратимся.

Наталия Архангельская
- Ну, вот, Алиса, мы опять дома. Мы снова вместе. Мы в своём времени. И смотрим друг другу в глаза и я вижу твои вьющиеся локоны. Мы опять встречаем восход солнца и снова смеёмся в ласковом солнечном свете на планете нашей современности.

- Но ты знаешь, Юра, побывав в прошлом, тоже своём, в своей прошлой жизни, я теперь не могу представить свой дом как только лишь свой. И своё время как только моё. И солнце только лишь как наше. И даже себя как лишь себя сегодняшнюю. Ведь время прошлой моей жизни - тоже моё время. И дом, в котором я жила в той своей жизни, тоже мой дом. И солнце всё то же наше. И я сама - не только я сегодня. Как всё это прекрасно, Юра! Как всё на свете воедино!

- И если спросишь, Алиса, почему мы опять живём людьми, я отвечу тебе, что своей прошлой жизнью достойны были бы далее развиваться в надчеловеческих формах сознания. И может быть так и было, пока, истосковавшись по Земле, не возвратились на эту планету с нашей духовной миссией - как посланники Разума, Добра и Красоты. С высших уровней духовного мира мы вернулись на человеческий, движимые желанием помочь другим людям на пути их духовного восхождения.

- А может быть своим прошлым существованием мы оказались достойными снова стать людьми, не упав ниже человеческого достоинства? Может ничего лучшего не дано и не требуется, чем стать Человеком? А может прежде у нас и ничего не было?

- Но что-то было, раз наши души наполнены добротой. Она собирается человек от человека, поколение от поколения, время от времени. Она восходит к нам от тех людей, что были до нас. И она исходит от нас к тем людям, что будут после нас, когда мы уйдём отсюда туда - в мир за стенами нашего театра, оставив сцену учиться играть новым актёрам комедию и драму, трагедию и... жизнь.

- Но, Юра, духовные посланники являются в критические времена как спасатели. Мы же живём во время правления Разума на планете. В чём же наша миссия здесь?

- Я думаю, Алиса, что каждый рождающийся человек вносит с собой в жизнь свою миссию к ней и смысл своего рождения. Но все бьющиеся человеческие сердца питает всеобщая миссия Разума и Любви. Все люди спасатели, только "одних уж нет, а те далече" от исполнения своего гражданского долга.

- Может сказать проще? Человек призван любить и дарить. А раз есть призвание, значит, жизнь имеет смысл. Можно просуществовать в жизни бессмысленно и бесполезно, но нельзя прийти в этот мир без призвания к нему.

- И я об этом. Помнишь, Алиса, свет свечей по церквям в той нашей жизни? Ведь те свечи горели не зря. И может быть существует связь между горением тех свечей и вспышкой ещё нерождённой звезды в звёздном мире, и девичьим смехом в далёком прошлом, и рождением ребёнка, который появляется на свет в эту минуту где-то на планете. Если с прошлого выбросишь хоть песчинку, весь мир взорвётся. Потому сбывшееся неизменно и у нас нет права на него. Можно мечтать о будущем и созидать в настоящем, о прошедшем же наш удел лишь вспоминать и учиться на его опыте, знаниях и ошибках, изменяя пройденное единственно воображением.

- И помнишь, Юра, та яркая комета у планеты Лорд была предвещением нашей встречи?

- Не только нашей встречи, Алиса. Ведь всё воедино. Землетрясения, войны, преступления...

- Люди долго не могли установить контакт с внеземными цивилизациями.

- Но они долго не могли установить контакт и с самими собой.

- Да, без согласия с самим собой невозможно обретение счастья.

- Да, Алиса. Люди зачастую, заботясь о плоти, не думали о своей душе, но всегда жаждали счастья.

- Но счастье есть духовное - это постижение Разума, Добра и Красоты.

- Да, это так, но многие этого не понимали.

- Чего же они хотели? Их помыслы о счастье были как желание найти выход при блуждании по лабиринту с завязанными глазами.

- И свободными руками, которыми можно было бы освободить зрение, но трудно было до этого додуматься.

- И даже свеча была с ними.

- Всё было при них, Алиса.

- Но их можно понять, потому что развитие не происходит мгновенно. Если бы человек стал вдруг и без приложения собственных усилий настолько совершенен, насколько он бы хотел, то ему больше не к чему было бы стремиться в своём развитии, и он бы быстро сдеградировал.

- Да, Алиса. И потому надо всегда ясно и спокойно, мудро смотреть на жизнь.

- Глобальные катастрофы - тоже для нашего блага? Помнишь, ты говорил, что зло во имя справедливости не может стать добром?

- Я и сейчас это скажу. Катастрофы, несчастья, трудности в обществе - это плохо. Другое дело, что проходя через них, социум может очищаться и обновляться. Но не надо путать грешное с праведным.

- Значит, войны не могут быть справедливыми?

- Нет, не могут. И не только войны, войны - это вообще злая крайность!

- А помнишь, Юра, в том нашем саду спелые вишни? А ещё, в белом вишнёвом цвету хрущей? Они жужжали, летая, и бились о зажжённый ночной фонарь и оконные стёкла.

- Да, помню, только не было тебя тогда со мной, Алиса. Я о тебе лишь мечтал.

- Многого не было. Но ведь ты же хотел, Юра, чтобы мы были вместе? Ведь ты же хотел?! Вот мы и встретились, и вместе, Юра, в этой уже нашей жизни.

- Но эта жизнь всё же не та жизнь. Та уже прошла и там нас нету вместе. И ничего не исправить в той жизни - на неё у нас уже нету права.

- А знаешь, Юра, почему нас там нет вместе? Потому что ты сам меня выдумал, Юра. Признайся, Юра!

- Я создал в себе твой образ, Алиса, и хотел тебя найти.

- Но, Юра, может быть девушка твоей мечты и не была твоей сверстницей? Может она родилась через много лет спустя твоей прошлой жизни? Или задолго до неё? Хороших девушек много во все времена и всегда можно найти себе любимую.

- Да, это так, Алиса. Но часто бывает больше привязанности к человеку, чем любви. Я же мечтал о любви совершенной. И я же мечтал о тебе! Мне нужна была только ты! У каждого человека где-то бродит по свету его вторая половинка, больше всех других подходящая ему.

- А может их много, их масса, они коллективизированы и бери, выбирай любую, сходись, живи или расходись.

- Но поэзия мира - его лучшая часть. Иначе скучно и неинтересно. Общество людей имеет одну маленькую особенность показывать человеку мир таким, каким он его хочет представлять. Однако на цирковой арене играют не разрозненные зрители, а профессионалы-партнёры. Жизнь дана в партнёрстве. И эта изюминка сладка как обычный изюм.

- Ты был идеалистом.

- Я был ищущим идеал.

- Но ведь сам-то ты не отличался совершенством.

- Это являлось найболее трудным для меня. Легче найти идеал, чем стать достойным его.

- Так может быть ты и стремился отыскать то, чего самому тебе недоставало?

- И это тоже правда.

- И ты не жалеешь о своих стремлениях?

- Я счастлив в них.

- И ты считал себя лучшим других?

- Я хотел быть лучшим, но понимал, что каждый человек в чём-то лучше, а в чём-то уступает другим людям. Но у каждого есть что-то, в чём он незаменим, и это самое главное.

- А говорят, незаменимых людей нет!

- Каждый в своём призвании, в том, что Дано именно ему, незаменим. Если бы Лев Толстой не написал «Войну и мир», полагая, что это за него сделает кто-то другой, а Тарас Шевченко - «Кобзарь», считая, что без него можно прожить, то эти бесценные произведения не были бы написаны никогда и никем. Ведь это так?

- И книгу такую, какую ты можешь написать, никто никогда не написал и не напишет.

- И это так.

- И наши судьбы никто за нас не повторит!

- И это тоже так!

- Но, значит, ты имел большие противоречия между желаниями и действительностью?

- Да, но я стремился к диалогу с собой, всё обходилось без зла. Я хотел стать победителем без побеждённых.

- Твои сверстники метались по жизни.

- Я никогда не утрачивал ясного видения жизни и спокойного, вдумчивого отношения к ней. Но это не значит, что я жил без чувств. Я стремился к гармонии сердца и рассудка. Я хотел научиться жить мудро.

- Мудро, ...Юра, а всё же ты меня выдумал. Ты в прошлом своём существовании мечтал о совершенстве, идеале и девушке своей мечты. Вот в новой жизни тебе и далось всё это и, возвратившись на землю, ты встретил меня. В мире ничего случайного нет. И, знаешь, я в том воплощении обитала совсем на другой планете.

- Мы все, Алиса, со звёзд. Наш нынешний общий дом - планета Земля. Но он находится в Солнечной Системе, входящей в нашу Галактику, которая в свою очередь входит в состав всеобщей страны - нашей Вселенной на едином глобусе нашего Мироздания. Потому не может быть чужих цивилизаций - вся жизнь едина, ибо Дух един! Но что же - я в прошлой жизни оставался одинок?

- О, нет, Юра, кто знает где оканчивается мечта и начинается явь? В мечте сбывается несбывшееся, когда сбывается мечта. И может вся эта наша жизнь - это твоя заветная мечта, которая ещё не сбылась, потому что та жизнь продолжается и всё лучшее в ней впереди! Ты только верь и твоя мечта сбудется: ты отыщешь меня и будет новый мир.

- И будет снова жизнь.

- Но ты мечтал о духовном солнце и завтра на рассвете мы вознесёмся душами к нему, чтобы познать тайну великой любви. Всё оживляет и одухотворяет Любовь. В Любви Счастье. Но сможем ли возвратиться на землю? Ведь если не вернёмся, то рискуем больше никогда и не сбыться людьми, рождёнными друг для друга. Мы хотим воскресить человеческое общество любовью: всё способна оживить "живая вода" - ибо это любовь, и всё убивает "мёртвая" - ибо она есть ненависть. Но это может разлучить нас. И поймут ли нас люди, никогда не имевшие такого призвания? Мы можем потерять всё и остаться непонятыми.

- Но кто-то должен нести зажжённую свечу в души людей! И потерять всё можем лишь своё. Чтобы терять надо сперва что-то иметь. Но ничего нет в жизни человека ценнее любви.

- Когда-то я читал роман-феерию "Чаша Амриты" замечательного и уникального украинского писателя, основателя Украинской Духовной Республики Олеся Бердника. И листая страницы о гибели американского астронавта в результате разгерметизации космического корабля, которому суждено упасть на Солнце и сгореть, и о смерти его друга-индуса, познававшего тайну смерти в состоянии самоконцентрации самадхи, мог ли я считать, что эти люди поступили немудро? И жизнь прекраснейшей девушки из того романа, приехавшей поступать в университет на астрономию и нелепо погибшей от удара автомобиля на улице Киева, можно ли считать напрасной?

Конечно, найдутся люди, которые спутают грешное с праведным, но зло есть зло и если его смешать с добром, от этого зло не станет добрее.

Мы не будем прощаться, Алиса, прощаясь. Мы будем всегда вместе, если даже расстанемся навсегда... И если даже мы никогда не встретимся.

- Я только боюсь о памяти, Юра. Ведь человек не помнит свои прошедшие жизни, своих близких и любимых в них. Я боюсь забыть тебя, Юра!

- Но, Алиса, моя дорогая, милая девочка! Всё лучшее возвращается на круги своя. Всё хорошее возрождается. И очищаются души и обновляется мир - и так продолжается жизнь. И снова приходит Любовь. Нужно только стремиться к Божественному Огню – к Любви...

Посмотри - на дворе опять весна.

...На столе, за которым пишу эти строки, лежит газета "Комсомольская правда". Я смотрю в неё, думая, и, сперва неосознанно, читаю:

"- Я поведу тебя в наш сад. А потом ты скажешь, - прервал свой торжественный тон Пазухин, взбираясь по крутому склону, заросшему буръяном, - он водил меня по разным свалкам и говорил, что это сад!" (из "Педагогической поэмы" Макаренко).

* * *
Не плачь, Алиса!

Вот и всё.

Вот и кончилось тёплое лето.

Вот и всё.

Расставаться всегда тяжело.

Расставаться с памятью о чуде,

Зная, что его уже не будет.

И ты плачешь, и дождь за окном.

И ты плачешь, а детство прошло.

Не плачь, Алиса!

Ты стала взрослой.

Праздник наступил.

И тебе уже шестнадцать лет.

Прощай, Алиса!

Погасли звёзды.

И глядит в окно взрослой жизни

Первый твой рассвет.

В первый раз

Ты гостей не встречаешь у двери.

В первый раз

Равнодушна к улыбкам друзей.

И среди подарков нет игрушек.

И тебе никто сейчас не нужен.

Это праздник закрытых дверей.

Это праздник вчерашних детей.

Не плачь, Алиса!

Ты стала взрослой.

Праздник наступил

И тебе уже шестнадцать лет.

Прощай, Алиса!

Погасли звёзды.

И глядит в окно взрослой жизни

Первый твой рассвет.

Вот и всё.

Кружит ветер опавшие листья.

Вот и всё.

Но иначе и быть не могло.

Лето не всегда бывает тёплым.

Оставляет холод снег на стёклах.

И ты плачешь, а детство прошло.

И ты плачешь, а детство прошло.

Не плачь, Алиса!

Ты стала взрослой.

Праздник наступил.

И тебе уже шестнадцать лет.

Прощай, Алиса!

Погасли звёзды.

И глядит в окно взрослой жизни

Первый твой рассвет.

С. Костров
* * *
Приступаю писать о найхудшем своём периоде, который я бы мог назвать «большим московским недоразумением» или «кошмарным сном».

Летом 1984 года, после того, как я отработал месяц на хлебозаводе для зачисления производственной практики после 9-го класса на очень тяжёлой работе, у меня появились повышенное давление и аритмия. Следующим летом из-за напряжения во время сдачи вступительных экзаменов в университет я ещё больше надорвал себе здоровье. В Киеве в студенческой поликлинике к концу осени назначили курс физиотерапии, но я уехал в Москву. Москва оказалась очень тяжёлым для проживания городом. А постоянное ощущение первостепенной потребности в самореализации и очевидная невозможность реализовать себя в том обществе, в котором жил, приводили к очень большому моральному неудовлетворению. В училище меня «достали» обвинениями неизвестно в чём из-за статей, которые я подавал в высшие государственные инстанции. Но всё, что я писал в тех статьях, одно к одному сошлось с тем, что далее произошло в стране.

Из-за повышенного давления и аритмии мне приходилось время от времени обращаться в поликлинику района, в котором проживал. Но поскольку она была перегруженной, так как обслуживала и соседний недавно построенный район, а я имел лишь временную прописку, то ко мне относились как к приезжему. В лучшем случае выписывали рецепт на таблетки, которые не помогали, а иной раз – отвечали с общеизвестным московским гонором, чтобы ехал лечиться к себе домой.

При обращении в регистратуру выдавали талончик на приём на дату через несколько дней. Но обычно я обращался в поликлинику при повышенном давлении. Поэтому меня не устраивал приём в порядке очереди. Этим обстоятельством я раздражал медсёстр в регистратуре и терапевтов. Мне советовали сходить на «скорую» за зданием поликлиники, где давали выпить таблетку с настойкой валерьянки. Это не могло существенно поправить состояние здоровья, поэтому не удивительно, что проблемы с давлением и аритмией оставались.

Из-за такого отношения врачей я взял направление на обследование во Всесоюзный кардиологический научный центр, надеясь на лучшую медицинскую помощь. Повышенное давление и аритмия подтвердились, однако результат попросили отнести в ту же самую московскую поликлинику и к тому терапевту, который дал направление. Она отказалась меня принять (хотя это была её прямая служебная обязанность как подросткового терапевта), отослав к другому терапевту. Тот терапевт хотела снова ограничиться рецептом на таблетки. Когда же я стал настаивать на принятии более действенных мер для улучшения состояния своего здоровья, то женщина вспылила: «Если не помогают тебе таблетки, чем мы можем помочь? Нет у нас мест в больницах! Ты лучше поди вон к психиатру обратись! У них всегда найдётся место".

В то время много говорилось о психологических консультированиях. Причины ухудшения моего физического самочувствия состояли в том, что сначала я нарушил здоровье на непосильной для моего возраста работе, а сейчас ещё больше расшатал его объективными трудностями проживания в Москве и эмоционально. Поскольку кабинет психиатра находился напротив того терапевтического кабинета, то, расстроившись после разговора с терапевтом и не зная что делать, неожиданно для самого себя решил поговорить с психиатром как с психологом на психологической консультации: высказаться перед другим человеком, так сказать "излить душу", и спросить совета в сложившейся ситуации.

Я рассказал проблемах с повышенным давлением и аритмией и о халатном отношении терапевтов, а также о своём намерении поступать в МГУ на астрономию и о попытках заняться общественной деятельностью по предупреждению общества об опасности, стоящей по моему мнению перед нашей страной.

Психиатр возразила: "А что может случиться плохого с нашей страной? Вот "перестроимся" и будем хорошо жить! И причём страна до тебя? Нельзя всё так близко брать к сердцу... Не считаешь ли ты, что ощущаешь на себе последствия Чернобыльской аварии?"

Такой поворот меня поразил и у меня просто не нашлось слов, чтобы ответить на столь глупый вопрос. Я понял, что нужно заканчивать этот пустой разговор. Стоит сказать, что авария произошла лишь несколько дней назад и мы ещё не знали её масштабов. Как оказалось впоследствии, моё молчание было принято за положительный ответ.

Психиатр сказала, что каких-то явных психических отклонений она не находит, кроме нервного расстройства: „В принципе, в семнадцать лет о чём только не мечтают!” Но так как причины повышенного давления и аритмии могут быть психоэмоциональные, то, возможно, мне просто нужна психологическая разгрузка. Поэтому она посоветовала взять у неё на всякий случай направление в "учреждение санаторного типа". Где, если даже нарушений психического характера у меня не будет найдено, я смогу уже только благодаря отдыху, нормальному режиму, хорошему питанию и витаминотерапии (в то время всё это было возможно) поправить общее состояние здоровья. Как она сказала: «И никто ничего знать об этом не будет!»

Тот, кто имел проблемы со здоровьем, меня поймёт, что можно так намучиться с тем же давлением и аритмией, что станет уже безразлично чем и где лечиться, лишь бы это прошло. А если это выглядело как отдых в санаторие и я считал, что в санаторном учреждении любого профиля лечатся заболевания и не профильные, и обследования не боялся, то согласился, не имея никаких жалоб "на голову".

Тем не менее, понятно и другое: если в то время сказать было такое психиатру, что нашу страну ожидает что-то страшное впереди, то ничего иного, кроме психического нарушения, он и не допустит, и без психбольницы здесь не обойтись. Я считаю, что это и было причиной, по которой психиатр предложила мне взять у неё направление в психиатрическое учреждение. Но теперь я хочу спросить у бывших сограждан бывшей большой страны: так кто из нас оказался прав и от чего я должен был лечиться?

С направлением требовалось прийти в районный диспансер, где удивлённо спросили зачем мне это нужно. Я хотел объяснить, но мне ответили, не став слушать, что им-то всё-равно. И выдали направление дальше, предложив подвезти на машине, которая как раз туда шла, чтобы не добирался на метро.

Уже в приёмном отделении я ощутил отношение к себе как к психически больному без всяких на то объективных оснований - из-за одного факта моего прибытия в психбольницу. Хотя я был действительно направлен в санаторное отделение. Я ужасно расстроился, чем полностью сбил себе речь, поняв, что каждому, кто сюда попадёт, будет обязательно поставлен диагноз о психическом заболевании. Потому что врачами не допускается, что в психбольницу может поступить психически здоровый человек.

Врач отнёсся к моему прибытию так, что, если мне дали сюда направление и в поликлинике и в диспансере, то у меня должно быть психическое нарушение. Поэтому данные заключения кардиологического центра интерпретировал по-своему и поставил мне диагноз „шизофрения вялотекущая” (что я узнал значительно позже) на основании моих, как он утверждал, безосновательных жалоб на сердечно-сосудистые нарушения, наличие которых им полностью отрицалось.

Я не был согласен с наличием у себя психического заболевания (и это зафиксировано в выписке). Так как никогда не имел проблем психического характера. Но с моим мнением он не считался. Тем более, что из-за заикания при волнении я не смог достаточно всё объяснить, что было воспринято как доказательство психического недуга.

Когда врач задавал вопросы, заводя дело, я только пытался на них ответить (что для меня было достаточно сложно из-за заикания при волнении), он останавливал: „Понятно, понятно!” И записывал в тетрадь свои выводы. Я подал ему заключение обследования в кардиологическом центре. Но он, не заинтересовавшись, ответил: „Ну это понятно, понятно!” И положил его за последний лист тетради. Закончив опрос, подал мне тетрадь на подпись. Поскольку было ясно, что от того, поставлю я подпись или нет, ровным счётом ничего не зависит, то я подписал, не читая. Но заявил, что наличие психического нарушения отрицаю (и это зафиксировано в выписке). После чего врач сказал, что будет наблюдать за моим состоянием. На моё возмущение он ответил: „Не волнуйся, успокойся, всё будет хорошо, завтра придёт терапевт обследует".

Утром пришла терапевт, но после ночного сна давление было около нормы – 140/100 (это «моё» давление) и нарушений сердечного ритма не было. Поэтому она сказала, что об аритмие я выдумал из-за проблем с головой, а немного повышенное давление – это несущественно, такое у многих. В дело занесли давление вообще 120/80. Заключение ВКНЦ терапевт не захотела читать, хотя в нём писалось о перебоях ритма при нагрузках. Больше ни разу мне в больнице не измерили давление, ответив после ухода терапевта, что давление у меня нормальное, а заключение ВКНЦ ошибочное.

Согласно материалам Гражданской комиссии по правам человека – международного наблюдательного органа в сфере охраны психического здоровья – психические заболевания не являются реальными медицинскими заболеваниями и во многих случаях причиной неадекватного психического поведения человека являются невыявленные физические заболевания. Психиатрами часто ставятся ложные диагнозы о психическом заболевании, которое на самом деле является симптомами невыявленного физического заболевания. Я бы добавил, что моральные страдания, происходящие из-за отсутствия возможности заниматься в жизни тем, в чём видишь своё призвание (что означает и невозможность сбыться как личность), давят очень тяжёлым грузом и могут восприниматься как психические заболевания, на самом деле не являющиеся таковыми. Поэтому вынесение любого психиатрического диагноза и всякое психиатрическое лечение следует начинать с тщательного обследования здоровья пациента врачами непсихиатрического профиля с целью удостовериться не обусловлено ли неадекватное, по мнению психиатра, психическое состояние человека реальным физическим заболеванием, травмой или дефектом, или же реальной жизненной ситуацией.

Я вёл себя полностью психически адекватно и корректно (что зафиксировано в выписке). Но, тем не менее, не было проведено никакого комплексного медицинского обследования врачами непсихиатрических специальностей с целью удостовериться являются ли мои жалобы на сердечно-сосудистые нарушения (повышенное давление и аритмию) обоснованными. Было полностью проигнорировано заключение кардиологического центра.

Я, естественно, в корректных пределах возмущался. Но как-то вечером ко мне подошла пожилая женщина-санитарка и сказала: "Ты разве не понимаешь, что здесь никому ничего не докажешь: чем больше возмущаешься, тем более плохим считают твоё состояние, принимая это за "навязчивость". Если хочешь поскорее отсюда выйти, перестань настаивать на сердце и давлении!" У меня как раз сердце билось с перебоями и я попросил её приложить руку к груди. Женщина была поражена: "И правда серце "идёт в разброс"!" Утром сказала об этом врачу, но потом передала мне его слова: сказал, чтобы "не вмешивалась не в своё дело".

Я внял её совету и перестал напоминать о сердце и давлении, сделав вид, будто понял, что давление у меня нормальное и аритмии нет, а жалобы были от проблем с головой. И через день-другой та же санитарка доложила: „Решили, что ты пошёл на поправку!”

Дальше врач ушёл в отпуск, его заменила врач-женщина, которая открыто удивлялась при мне такому диагнозу вместе со своей коллегой, обсуждая с ней, что тот врач ставит совершенно надуманные диагнозы и назначает вовсе не то, что нужно. Но диагноз она отменить не решилась, так как он был поставлен старшим по должности – заведующим отделения, а назначила курс общеподкрепляющих витамин, сказав, что он мне во всяком случае не навредит.

Это было подростковое отделение и большинство ребят были призывного возраста, некоторые, по их словам, „косили” от службы в армии, прямо здесь готовясь к поступлению в вуз, чтобы не переводить два года (отстрочку тогда не давали) да в "афган" не попасть.

Когда приехали по вызову родители, отец кричал на врачиху: „Здесь творится преступление!” Потом они о чём-то спорили без меня, а когда я вышел с родителями во двор (где на скамейке под созревающими вишнями мама дала мне есть в баночках ягоды, привезённые из дому: вишни, смородину, клубнику), они мне рассказали, что с них просили деньги. Что было странным, так как медицина в то время была полностью бесплатной. Но они отказались.

Поэтому возможно и такое, что врачи решили, что я пытаюсь уклониться от службы в армии, и хотели на этом заработать, поставив мне какой-то очень растяжимый диагноз, который при желании можно поставить практически любому человеку. Когда же после разговора с родителями оказалось, что ни я, ни мои родители не желают моего освобождения от армии и платить за это, то, когда выписывали с больницы, выписку не дали, как и „диагноз” не сообщили. Только сказали, что никуда не будут сообщать о моём пребывании в психбольнице, но: „Теперь ты должен быть всю жизнь осторожным!” (не знаю в каком смысле это было сказано).

То есть, я пробыл в психбольнице „неизвестно за что и про что”.

Таким образом, в 1986 году я безосновательно попал в Москве в психиатрическую больницу, где мне был поставлен диагноз о психическом заболевании (шизофрения), которого я не имел и не имею.

Главным основанием поставленного мне диагноза явились мои вроде бы безосновательные жалобы на повышенное давление и аритмию. Однако я имел заключение только что пройденного обследования во Всесоюзном кардиологическом научном центре, доказывающее наличие у меня повышенного давления и аритмии, а значит опровергающее основания поставленного мне диагноза о психическом заболевании.

Вообще, если бы я не сказал в поликлинике психиатру о предчувствии опасности, стоящей перед нашей страной, и о своих попытках предупреждения общества о ней, то мне не было бы предложено взять напрвление в больницу. Но я ещё раз хочу спросить: так от чего меня пытались успокоить и в чём я оказался не прав? Выходит, что я пострадал из-за своего неравнодушия за судьбу нашей страны, которой больше нет!

* * *

Солнце опять подскочило выше.

Дни эти.

Столько мороки с ними!

Мне безумно хочеться вишень,

хочеться вишень необъяснимо.

Только поднимешь взгляд неподвижный -

будто садом обдало снова,

так теплеют

глаз твоих вишни

и поцелуи твои вишнёвы.
Это проходит время цветенья,

месяцы розовой, спящей крови.

Вот лепестки мои

облетели,

вот и побеги мои суровей,
и за чертой нестерпимо красной,

в воздухе цвета густой лазури,

вишни

вспихивают

и гаснут,

как при сильной температуре.

Вот и сама я -

сплю беспробудней,

чтобы проснуться,

а синь - такая!

В землю врастаю корнями будней,

в небо голову увлекая.

27 июля 1981, Елена Зуева
* * *
С больницы вышел перед самими экзаменами в училище и защитой диплома. Я хотел взять просто справку об окончании училища, но мне сказали, что уже поздно. Поскольку согласно существовавшего положения закончившие училище без диплома с отличием должны были два года отработать прежде, чем снова получат право поступления в вуз на стационар, то летом 1986 года у меня не приняли документов к поступлению ни в МГУ, ни в КГУ.

Находясь "в шоке" от случившегося, я с большим трудом (пройдя кабинеты высших московских руководителей по строительству) уволился по состоянию здоровья (из-за повышенного давления, которое ещё раз было подтверждено на обследовании в поликлинике треста) со строительной организации Москвы, в которую был направлен по окончанию училища и где обещали через пять лет, включая два года службы в армии, постоянную московскую прописку и квартиру. И возвратился в свой город, где устроился на райузел связи по полученной специальности – электриком: точнее, электромонтёром по радио и телефонным сетям. Павел тоже решил уехать из Москвы домой и ему удалось уволиться даже легче, чем мне. На основании единственной справки о якобы "гайморите", которого у него на самом деле не было.

Помню, после окончания училища нас переселили в рабочее общежитие. Когда в первый раз вошли в квартиру, в которую нас поселили, увидели обои в крови. Кроме нас, в ней проживали двое парней, отслуживших в армии: ночью они распивали на кухне водку и ругались между собой и собутыльниками. Хотя мы заняли самую большую комнату, но спать оставалось невозможно из-за ночных дебошей сотоварищей на кухне. Непонятно, как они делили свою комнату, поскольку один из парней жил вместе с девушкой, на которой собирался жениться и которую мне ни разу не удалось увидеть. Мы просили комендантшу переселить нас в другую квартиру, но она сказала, что свободных мест нет. А в тресте нам ответили, что "это ваши проблемы, где вам жить". Мы были потрясены творящимся в нашей стране бардаком.

В начале октября разъехались из Москвы по домам. Днём перед отъездом сидели в комнате в стройуправлении, где работали девушки с нашей группы. И одна девушка достала из сумки огромный арбуз, который привезла для нас и подружек из дому с Поволжья: "Сюрприз!" Мы водрузили арбуз на стол, нарезали большими кусками и общими усилиями съели. Вот это сюрприз!

В своём городе я специально выбрал работу потяжелее и на свежем воздухе, дабы укрепить себя. Рыл лопатой траншеи, исхаживал за кабелеукладчиком с бухтой провода в руках по десятку километров за день. Зимой, выдавшейся в тот год снежной и морозной, таскал в полях по сугробах лопату и лом, которыми рыл ямы, чтобы устранить обрыв кабеля. И ни разу никому не сказал о слабом здоровье.

По утрам мы выезжали в будке на кузове "Газика" в сёла района. Когда проводили телефон, то по окончанию работы хозяин приглашал нас за стол. Водку мне не наливали, как слишком молодому для этого дела. Но я наедался товканицей - отваренной и помятой картошкой с солёными бочковыми огурцами и помидорами, с мясом и мариноваными грибами (особо вкусными были мочёные большие лапатые грибы-беляки). Я упоминаю о еде не потому, что обжора, а выражая щедрую хлебосольность простых жителей моей земли. Я благодарен всем, с кем мне довелось общаться и работать: время бежит и пусть граждане новых эпох критикуют страничку советской истории да знают меру - при этой системе жили замечательные нехитромудрые труженики, честной работой в хороших социалистических трудовых коллективах улучшавшие всенародное благосостояние. Большое им спасибо!

Состояние здоровья (повышенное давление и аритмия) оставалось плохим. Не зная, что делать, я по совету матери поехал в Черкассы к целительнице, лечащей биоэнергетикой, не веря в народных врачевателей, практиковавших в то время ещё нелегально. Но к моему удивлению дней через пять после приёма аритмия настолько убавилась, что я даже возобновил занятия бегом и через каких-то полгода опять бегал почти ежедневно десять-двадцать километров и купался в пруду почти круглый год, лишь бы льда не было. Хотя до сих пор аритмия полностью не прошла.

А если теперь представить, чтобы я, послушавшись медиков, что у меня психическое заболевание, на протяжении всех прошедших лет принимал от него таблетки, которые очень вредны, особенно для печени, что бы сейчас со мною было? В выписке с больницы (ксерокопия которой мне позже попадёт в руки) назначено столько лекарств для регулярного приёма, что вообще нельзя представить как всё это можно пить и что тогда будет!

Осенью 1986 года в армию не пошёл, так как моё дело где-то затерялось в Москве.

На весенней призывной комиссии я поспорил при всех призывниках с руководством военкомата о том бедламе, который творится в Советском Союзе. Мы сидели в актовом зале, дожидаясь своей очереди на медосмотр. Чтобы чем-то нас занять, перед нами выступил с патриотической речью пожилой мужчина – офицер в отставке. Когда он перешёл от восхваления Советского Союза - оплота мира во всём мире к болтовне о том, что, если Родине понадобится, мы должны отдать за неё свою жизнь, я не выдержал и ввязался с ним в спор о том, что Родина и гражданский долг - это не правящая партийно-генеральская верхушка и придуманный ею интернациональный долг. После этого спора на обложке моего личного дела появилась надпись: "Крайний Север". А до того момента я считался образцовым призывником.

Пообещали призвать на службу в одну из первых партий. Я уволился с работы, тем самым заполучив недели две свободного времени, чтобы съездить проведать Пашу, который уже полгода служил в Тбилиси в военно-воздушных силах. Получил расчётные деньги и немного денег оставалось с прошлой «получки» - всего вышло около двести рублей.

По пути в Тбилиси заехал в Черкассы к целительнице, у которой нужно было побывать три раза. Остаток дня потратил, гуляя по городу. Ночью выехал на пригороднем дизеле к узловой станции Шевченко. Там взял билет до Сочи, где предстояла пересадка на тбилиский поезд.

Апрельская погода в курортном городе выдалась солнечной и по-летнему тёплой. Я двое суток гулял по приморскому городу, бродил по берегу моря, сидел на нагревшейся гальке у волн, слушая прибой и смотря на морскую даль. На бульваре у набережной мутной реки присел отдохнуть на скамейку под красивым южным деревом. С распахнутого окна жилого дома лилась красивая мелодия "Модерн токинг". Послушал музыку, затем подошёл к киоску и стоящему перед ним столику с разложенными книгами. Полистал поэтический сборник Сергея Мнацаканяна. За последние год-два я не прикасался к стихам. Но с первых строк понравилась поэзия этого поэта. Купил книжечку и на скамейке под красивым южным деревом прочёл всю, захватившись её стихотворениями. Захотелось выучить их наизусть. С тех пор я стал учить перед сном стихотворение "для души". Читая и запоминая хорошие стихи, со временем замечаешь, что становишься ещё добрее, благороднее и чище. Мы так мало уделяем внимания строительству собственной души... Но когда же в последний раз я учил стихи?!

Там на скамейке я выучил первый стих из той книжки: "Спасётся ли мир красотой?"

А потом, выйдя на продуваемый лёгким бризом пляж, сел на нагретые солнцем камни и написал своё стихотворение:

Море плещет с шумом прежним,

Всходит ранняя заря.

У меня в тебя надежда -

Можно верить буду я?

В час весёлых расставаний

И предчувствия побед

Я пришёл к тебе, товарищ,

Старый, мудрый человек.

Жизнь, бывает, слишком мутит,

Будоражит твой покой.

Но торжественно и вечно

Бъётся о скалы прибой.

Цвет магнолий, ветер моря

С солью, и кокосов ряд.

Как прекрасно на минутку

Позабыть о всём подряд.

"Берегите эту землю!" -

Возвещает ветра вой.

Словно шуму моря внемля,

Отвечаю: "Я с тобой!"

Чей-то парус увлекает

За границу двух небес.

Как бесстрашна птичья стая

И как грозен Эверест!

Три кита, прилив замедля,

Спор решают меж собой:

Кто средь звёзд теперь удержит

Шарик жизни небольшой?

А за синею волною,

Где невскаламучен путь,

Два дельфина строят город

И меня к себе зовут.

Зов их отворяет грусть...

На рынке купил семена пальм и по возвращению домой посадил их в ведёрце с землёй. Проросло два - одно склевал во дворе петух, а другое осталось, и по сегодня в моей комнате растёт пальма (потом я её отдам дочке сестры).

На исходе второго дня вырушил на поезде в Тбилиси. В купе пожилой мужчина-грузин рассказывал мне о себе, что поправлял здоровье в санаторие Министерства обороны как ветеран войны. Я не предполагал, что от Сочи до Тбилиси так долго ехать. Но тем лучше! Лёжа на второй полке, смотрел в немытое окно на горы Кавказа, на удивительно чистые и красивые, как театральные декорации, перроны и вокзалы населённых пунктов Грузии. Думал о том, что Грузия - совсем другая страна, хотя и входящая в состав Советского Союза. Каменная церквушка приютившаяся высоко на склоне горы навеяла смутно вспоминаемые образы поэмы Лермонтова "Мцыри".

Подъезжали по Тбилиси к вокзалу, мужчина в купе показывал рукой на возвышающуюся над городом гору, называя её "Сталинской горкой". Мы сошли на перрон. На меня дохнуло сухой теплотой Закавказья. Я спросил у гостеприимного попутчика как проехать к нужной мне автостанции. Мужчина плохо говорил по-русски, потому подумал о центральном автовокзале. Он тоже ехал туда, мы взяли вдвоём такси. Но выяснилось, что мне нужно выезжать с другой автостанции. Прощаясь, мужчина всё переспрашивал не нуждаюсь ли я в деньгах, а то может дать денег. Я отказался. Он приглашал к себе в гости в горную деревеньку за Тбилиси пить выжатое им виноградное вино и взять много с собой.

Я переехал на другую, маленькую, автостанцию. В кассе ответили, что за проезд берёт водитель. Тот сказал без выдачи билета: "Рубль!" В то советское время это было для меня непривычно.

Прийдя на пропускной пункт, представился братом Паши, хотя схожести в наших физиономиях было столько же, как "в клюве орла и носе уточки". Дежурный солдат позвонил и вскоре пришёл Паша, обрадовавшись, что я приехал к нему за две тысячи километров. Мы пошли брать ему увольнительную. Он переоделся в чистую форму, умылся, будучи в мазуте и с оббитыми руками (сказал, что ремонтировал автомобиль).

Паша всем говорил, что я его брат, а когда нам отвечали, что мы похожи, то мы "уточняли", что "двоюродные братья". Пашке дали увольнительную на два или три дня, но без разрешения ехать в Тбилиси. Павел сумел продлить её на всю неделю. Поселились в армейской гостинице.

На следующий день самовольно поехали в Тбилиси, километров за двадцать от места расположения части. Паша одел вместо форменных пиджака и ботинок мои свитер и кроссовки. Я обул его ботинки. Но сначала он пожелал сходить в части в парикмахерскую.

В Тбилиси захотели взойти на "Сталинскую горку". Миновав здание ЦК компартии Грузии, пошли по узенькой улочке, опасаясь военных патрулей. Навстречу попались подростки, которые, поравнявшись с нами, хитро сказали: "Что солдаты?!" Рассмешили - мы надеялись, что неузнаваемо переоделись. Пришли к основанию горы и покарабкались по тропинке вверх. Взошли к пантеону, где находится могила русского писателя и дипломата Грибоедова. Спросили у женщин, делавших там уборку, сколько нам осталось взбираться наверх? Услышав, что "треть пути прошли", были обескуражены: мы думали, что уже осилили большую половину дистанции. Отдышавшись, полезли дальше вверх, продолжая восхождение, по красно-коричневой почве горы.

Взойдя на вершину и отхекавшись, со смотровой площадки вспотевшие и довольные встречали душами парящий воздушный океан, хранящий далеко внизу на дне простирающийся красной полосой из-за черепичных крыш, разделённой гордым руслом Терека, солнечный Тбилиси - столицу республики Грузия, бывший Тифлис, и его пригороды. История этой земли славится могущественной державностью, здесь живут мудрые и трудолюбивые люди. Но кричало, ощущалось, как что-то всей своей тяжестью давило на жизнь и самобытность здешнего народа.
Кавказ подо мною.

Один в вышине

Стою над снегами у края стремнины;

Орёл, с отдалённой поднявшись вершины,

Парит неподвижно со мной наравне.

А. С. Пушкин

На этой горе расположен телецентр с летящей на запредельных высях над городом телевышкой и парк отдыха. В летнем кафе купили бутербродов и по бутылке пива. Ни один из нас никогда не пил пиво, но сейчас почему-то купили именно пиво, а не продававшуюся рядом с ним "Пепси". Потом Павел купил за мой счёт мороженое. Я мороженого не терпел, переевши его в Москве. Затем мы захотели спуститься с горы по канатной дороге. Это было здорово! Спустились вниз и поднялись по «канатке» опять на гору.

На площади Ленина зашли в книжный магазин, но никакой книги не купили. Я и без того привёз Паше много литературы. Ведь, в двадцать лет есть тот живой, неподдельный интерес ко всему, который куда-то безвозвратно теряется с годами. На этой же площади в кассах предварительной продажи я взял обратный билет до Киева. В кондитерском магазине купил домой и съесть самим крупных орехов, залитых толстым слоем шоколада.

В часть возвратились поздно вечером, заехав в армейский городок в гастроном за едой, где в хлебном отделе взяли лаваш - я впервые видел хлеб лепёшкой. Вышли с магазина, а на городок внезапно налетел шквальной ветер, показавшийся мне ураганом. Я ещё не был на таком сильном ветру. У Паши с головы сдуло берет и он долго гонялся за ним, пока поймал. А я кричал ему вдогонку, безуспешно пытаясь разделить переполнившую меня радость, как прекрасна эта буря, вот это жизнь!

В гостинице оказалось, что мужчина, поселившийся в одной с нами комнате, весь день нас прождал: мы прихватили с собой единственный ключ, легкомысленно полагая, что «коллеге по комнате» тоже дали ключ. И бедный человек день-деньской не мог зайти к своей папке с документами. Но он попался весёлым мужиком, только и всего, что пожурил нас: "Ой, ребятки, день мне перевели!" На что я по-дружески успокоил его: "Ничего, вам всё-равно заплатят! Подольше побудете в этих местах". Этот мужчина приехал в часть с проверкой из Москвы.

С питьевой водой в части получилась большая напряжёнка: её возили цистернами издалёка. Прожив в части неделю, мне ни разу не удалось нормально умыться. Ходили с пустым чайником по воду в столовую, нам предложили сколько угодно каши с жаренной свинной печенью, только не воду. "Резиновой" кашей я побрезговал, а печёнки наелся "до отвала".

Через большую дыру в заборе, которой пользовались как офицеры, так и солдаты, мы выходили за пределы части осматривать окружающий ландшафт - холмы, на которых уже в мае выгорает трава. Переступали через ручеёк, и Павел "загнул", что это речка, текущая с гор, во время таяния снега становящаяся полноводной. Я не поверил.

Ночью смотрели в звёздное небо и говорили друг другу, что в этих местах небо очень высокое - именно таким мне запомнилось южное небо закавказья над воинской частью 42029 около Тбилиси. Мечтали, что после службы в армии обязательно поступим в университет, в Киев или Москву, и реализуем себя в жизни, не проживём жизнь зря.
Светилась Кассиопея

и Млечный Путь,

И в этом была идея,

имелась суть.

Сергей Мнацаканян
На территории части Паша с гордостью показывал памятник-самолёт в честь лётчика-героя, служившего здесь, который пошёл на таран, чтобы сбить иностранный истребитель, нарушивший воздушное пространство Советского Союза. И рассказывал, что на истребителе (а на лётном поле стояли новейшие сверхзвуковые "МИГи") до границы с Турцией всего несколько минут полёта (и там уже совсем другой мир - в чём-то лучше, в чём-то хуже).

Но подошло время мне уезжать. Павел вышел проводить меня на автобусную остановку за ворота части. Мы дожидались автобуса и он в шутку "ляпнул": "Ну вот, в последний раз тебя вижу!" Я посмотрел на него: "А это что ещё такое ты сказал?" Мол, "обрадовал" на прощание! Мы засмеялись. Тут подъехал автобус. Я еле влез в переполненный салон "Лазика", бросил водителю железный рубль с выпрессованной башкой Ленина. Пашка остался стоять на автобусной остановке.

Пути земные непредсказуемы. Мы не поверили бы в момент расставания, что до сегодняшнего дня, когда пишу эти строки, увидимся всего один раз - года через два, на полдня приехав в Киев - пункт посредине между нашими городами. Отслужив в армии, Паша возвратился домой в Тернополь, где год или два работал на заводе, а затем - эмигрировал в Израиль. Со Святой Земли присылал пару писем, в которых сообщал, что у него всё хорошо и он в восторге от гостеприимства той страны. Жил сперва у родственников, затем в международном молодёжном лагере, где осваивал иврит и собирался поступать в университет. Брат, на год младший его, тоже выехал вместе с ним. После третьего или четвёртого курса мех/мата Львовского университета его сразу приняли на следующий курс университета в Израиле, обещая после окончания зарплату не менее, чем в две тысячи долларов. С тех пор я не получал от Паши писем. Правда, мы и в Союзе писали друг другу раз в полгода, ожидая кто напишет первым. Но неохота писать, пока по-прежнему ничего не определилось в жизни. А Пашу я до сих пор считаю своим единственным настоящим другом, все остальные - просто хорошие знакомые.

<предыдущая страница | следующая страница>