КОНСТАНТИН КУЗНЕЦОВ

HOMO MEMOR.

ЧЕЛОВЕК ПОМНЯЩИЙ.

(ПЬЕСА В ПЯТИ ДЕЙСТВИЯХ)

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

КОКОВЦЕВ Владимир Александрович, 85 лет, коллекционер живописи, биолог, старший лейтенант Советской армии в 1945 году, последние годы жизни передвигается только в механизированной инвалидной коляске.

АЛЕКСАНДРА, дочь Коковцева, 45 лет.

ЧУБИНАШВИЛИ Давид Александрович, 55 лет, антиквар, специалист по японскому искусству.

ЧУБИНАШВИЛИ Александр Давидович, капитан Советской армии в 1945 году, замполит батальона разведки.

МИТИЦУНА Фудзивара, 40 лет, художник-график, реставратор.

МИТИЦУНА Кино, военный разведчик, высокопоставленный самурай Квантунской армии в 1945 году.

МУДРЕВИЧ Иван Виленович, 50 лет, замдиректора Павловского музея-заповедника.

МУДРЕВИЧ Вилен Иванович, майор Советской армии в 1945 году, заместитель начальника Особого отдела дивизии.
Александра Чубинашвили и Давида Чубинашвили играет один актер. Кино Митицуна и Фудзивара Митицуна играет один актер. Также один актер играет Мудревичей.


ВРЕМЯ И МЕСТО ДЕЙСТВИЯ.
В городе Санкт-Петербурге в 2005 году. В Маньчжурии на советско-японском фронте в 1945 году.


В пьесе использованы стихотворения Дмитрия Коковцева, Николая Гумилева, Владимира Руднева, Сэй Сёнагон.


ПЕРВОЕ ДЕЙСТВИЕ
г. Санкт-Петербург, первая половина марта 2005 года.
СЦЕНА I
Кабинет в квартире на мансардном этаже дома. В глубине сцены – большое циркульное окно. Открывается панорама на Неву и Петропавловскую крепость. На стене слева, напротив двери, установлен большой монитор, дублирующий изображение монитора компьютера, расположенного на большом письменном столе в стиле модерн. Рядом со столом – шкаф-витрина и бар. Коковцев сидит в коляске в глубине сцены спиной к зрителям, наслаждаясь видом из окна.

КОКОВЦЕВ. Город с башни.… Эту сказку нам рассказывает воздух,

И никто воздушной чары не захочет превозмочь…
ГОЛОС КОНСЬЕРЖА (По громкой связи). Господин Чубинашвили, один.
КОКОВЦЕВ (В микрофон, закрепленный на коляске). Пожалуйста, пропустите.
Изображение на мониторе: гость поднимается в лифте, входит в квартиру, в прихожей снимает верхнюю одежду, оставляет галоши, поправляет прическу, проходит в кабинет.
КОКОВЦЕВ. Если полдень утоленный мечет огненные стрелы,

Если радостен и гневен, ослепил безумный свет.

Город – мученик усопший, город призрачный и белый,

В ризу облачную пыли, в дымы тонкие одет.

(Подъезжает к столу). Здравствуйте, господин Чубинашвили! Проходите, прошу вас! (Указывает на стул). Располагайтесь.
ЧУБИНАШВИЛИ. (Садится). Здравствуйте, господин Коковцев!
КОКОВЦЕВ. Хм, как интересно! (Поворачивает монитор к гостю). Вы пришли в идеально чистой обуви! Я давно не встречал господ, носящих галоши. Посмотрим… (Увеличивает изображение на мониторе). Да, натуральный каучук, салон «Иври», что в «Саморитен». Изысканный «Саморитен» на улице Риволи!
ЧУБИНАШВИЛИ. Я рад произвести впечатление хотя бы своими галошами, но смею надеяться вы, Владимир Александрович, пригласили меня не только из-за моей манеры одеваться.
КОКОВЦЕВ. А вы находчивы! (Пауза) Не за этим, разумеется,… Мне не стоит представляться – обо мне и моей коллекции столько слухов! Я уже и привык к этому. Кое-что можете увидеть и сами. (Указывает на стены кабинета). Вы, Давид Александрович, известный специалист в области японского искусства, как и ваш покойный родитель. Приношу свои запоздавшие соболезнования. (Склоняет голову, прикладывая руку к сердцу). Теперь же, и вы владелец коллекции.
ЧУБИНАШВИЛИ. (Не сразу). Утрата горькая и невосполнимая. (Пауза) Думаю, вы наверняка знаете, я покупаю и продаю русскую живопись.
КОКОВЦЕВ. Я понимаю... Ближе, к делу. Меня интересует один предмет из вашей коллекции – индонезийский меч-керис, пористый меч с включением метеоритного железа. Рукоять, цубо и ножны – японские. (Показывает на монитор). У меня и фотография есть – эксперты не перестают восторгаться! Шероховатое, неровное лезвие, изогнутое, словно змея – древнее смертоносное оружие.
ЧУБИНАШВИЛИ. (Заметно удивлен). Припоминаю, припоминаю…
КОКОВЦЕВ. Не стоит удивляться! Не зря же говорят о моем опыте и … осведомленности. Давайте, подумаем о цене. (Пишет на листе бумаге, передает Чубинашвили). Мое предложение.
ЧУБИНАШВИЛИ. (Читает, борется с волнением). Владимир Александрович, столь неожиданно и, в то же время, серьезно! Нужно подумать! (Окончательно берет себя в руки). Меч-керис в хорошем состоянии. Прекрасно исполнены акульи ножны. Достойная вещь!
КОКОВЦЕВ. Раздумья – это, прежде всего, анализ спроса и предложения. Но, поверьте мне, иногда предложение важнее раздумий. (Пишет на листе бумаге, передает его Чубинашвили).
ЧУБИНАШВИЛИ. (Заметно теряется). С вами приятно беседовать, Владимир Александрович, многое узнаешь заново!
КОКОВЦЕВ. (С иронией). А давайте я вас угощу, Давид Александрович! (Подъезжает к бару). Великолепный «Васпарукан», из Армении, разумеется. Отведайте, прошу вас! (Наливает в бокал коньяк и протягивает Чубинашвили).
Коковцев, проезжая в коляске вдоль окна, притормаживает.
КОКОВЦЕВ. Обратите внимание, какой чудный вечер сегодня! Морозно, дымка над Невой, иней повсюду. (Пауза). Что ответите? Согласны?
ЧУБИНАШВИЛИ. (Пробует коньяк, выжидает). Приятный вкус! Ваше предложение, Владимир Александрович, признаюсь, удивило меня. И сумма.… Но,… следует подумать, знаете ли, спокойно подумать!
Коковцев быстро подъезжает к двери, затем, к шкафу, останавливается у закрытой витрины, открывает ее.
КОКОВЦЕВ. Ах, милый Давид Александрович, а я вот стар для спокойного и долгого размышления! Мне уже восемьдесят пятый идет – и думать приходится быстро. (Жестом подзывает Чубинашвили к себе). Посмотрите! Узнаете? Месяц тому назад на венском аукционе вы хотели купить этого «Айвазовского». Возьмите, возьмите! Узнаете? Правда, премилая вещица? (Чубинашвили берет картину, рассматривает). Тогда у вас совершенно случайно сорвалось, а ведь это всегда обидно. Предлагаю обмен: эту работу и ваш керис! Думайте быстрее, по-стариковски: не важна цена, важен факт обмена и … обладания тем, чем вы хотите обладать! Согласны? ( Долгая пауза). Теперь согласны, я и сам вижу…
ЧУБИНАШВИЛИ. (В замешательстве). Пожалуй, я соглашусь.

Коковцев подъезжает к столу, быстро набирает на клавиатуре компьютера.
КОКОВЦЕВ. Ох, и не простой вы партнер, а я ведь не молод! Вы простите меня, голубчик Давид Александрович, о деталях обмена поговорим позже. На этом всё, пожалуй. До встречи. (Провожает взглядом гостя до двери).
ЧУБИНАШВИЛИ. (Растерянно, уходя). Всего доброго, до свидания.
Коковцев подъезжает к окну, сидит спиной к зрителям.
КОКОВЦЕВ. Город с башни – это сказка, что рассказывает воздух.

Воздух учит быть неверным, быть изменчивым как дым.

Сцена затемняется.

СЦЕНА II
Чубинашвили наводит справки о Коковцеве по мобильному телефону. Он постоянно в движении – ходит по авансцене, по проходам между зрительскими рядами. Степень его взволнованности возрастает.
ЧУБИНАШВИЛИ. Аркадий, приветствую. Мне срочно нужно о Коковцеве узнать. Он японские вещи собирал: оружие, графику, прикладное? Ну, хоть, что-нибудь? Никогда? Нет, не увлекался. … Не замечен …

ПАУЗА.
ЧУБИНАШВИЛИ. Подумаю, Виктор, подумаю. А, у меня к тебе вопрос, коротко. Что ты знаешь о Коковцеве? Он собирал что-нибудь японское? Нет? А кто он по профессии? Биолог. Секретное что-то делал. Где работал? … М…м, понятно. Он академик? Генерал?! Работал еще до семидесяти пяти. А, семья? Не знаешь.
ПАУЗА
ЧУБИНАШВИЛИ. Ольга Васильевна, простите, вы знакомы с Коковцевым? Да, с Владимиром Александровичем. И как его семья? Дочка искусствовед – ваша ученица. И где же она? В Париже. И давно? Уже лет десять. И приезжает сюда? Приезжает…
ПАУЗА.
ЧУБИНАШВИЛИ. Алик, спасибо, и тебе того же! Давно не виделись! О Коковцеве и его дочери слыхал? Преуспевает дочка, говоришь. Эксперт на аукционах, в музеях работает, книги пишет…. А, слухи о коллекции? Коровин, Григорьев, Серебрякова... Русское зарубежье…. Внучка есть? И чем же занимается? Учится, где-то в Италии.… Уточни, пожалуйста, уточни…

ПАУЗА.
ЧУБИНАШВИЛИ. Иосиф Луарсабович, вы не помните, Коковцев в Китае работал? Он воевал! С японцами! На Дальневосточном фронте?! Записываю – какая армия? Батальон разведки…. И, на Параде Победы побывал, и участвовал в боях в Маньчжурии! Спасибо, спасибо, здоровья вам, всего хорошего.
ПАУЗА.
ЧУБИНАШВИЛИ. Он же с моим отцом воевал в одном батальоне! Они же знали друг друга! Я всех отцовских фронтовиков помню. И никто ни слова о Коковцеве! А у меня всего-то несколько дней! У отца – коробки писем, бумаги, фото, дневники. И ничего о Коковцеве?! Искать, искать! Я должен хоть что-нибудь найти! Почему керис? У отца – десяток дальневосточных мечей. Есть уникальный меч – катана эпохи Камакура. Почему именно этот?!
Чубинашвили убирает мобильный телефон в карман кашемирового пальто, с удивлением обнаруживает, что забыл галоши в квартире Коковцева, разводит руками и уходит.
ЧУБИНАШВИЛИ. (Уходя). Отец никогда мне не говорил о Коковцеве! Почему?
Конец первого действия.

ВТОРОЕ ДЕЙСТВИЕ
Северная Маньчжурия, май 1945 года.
СЦЕНА I
Расположение Дальневосточной армии. У костра, на авансцене, – старший лейтенант Владимир Коковцев и капитан Александр Чубинашвили. Вечерние минуты отдыха.
ЧУБИНАШВИЛИ. Меньше года ты у нас, Володя, а как брат! Разведка – здесь быстро роднишься! По Сахалину ползали, по островам ходили: замерзали, тонули. Чего только не было! Так, Володя?
Коковцев кивает, отпивает кипяток из кружки.
ЧУБИНАШВИЛИ. Ты ведь дня два, как в штаб ездил. Понимаю, дорогой, не просто по вызову в Особый отдел ходить! Лица на тебе не было! Дорогой, ведь я замполит, ко мне бумаги приходят, я пишу всякое. Понимаешь, не зверь я – в разведку с вами хожу – разное, быть может! (Пауза) Чего ж ты мне не сказал, как тебя утверждали на Парад Победы?! Молчишь? Стыдно, Володя? Ты – и Красная Звезда, и блокада, и всё! Но, ведь я должен на Параде быть, от всех наших, от живых и мертвых, я, Чубинашвили Александр Давидович, грузин, сын комиссара, внук воина.
Коковцев поднимается, отступая в глубину, в тень, застегивает гимнастерку.
ЧУБИНАШВИЛИ. Ты не дергайся, Володя, дорогой! Не отказываются от Парада Победы! Молчал ты перед генералами и особистами. Понимаю, рот откроешь – сотрут, как пыль с портупеи. И сейчас молчишь. Молчи, дорогой… Я ведь знаю, почему тебя отправили в Москву. Орденов, заслуг, и всего прочего – у многих! А вот, генерал наш, ты же сам знаешь! Он ведь с твоим отцом и дядей в гимназии учился, в Царском Селе у Анненкова, и дружили они. А еще, с Гумилевым дружили, а он – враг, расстрелян в двадцать первом.

Только змеи сбрасывают кожи,

Чтоб душа старела и росла.

Мы, увы, со змеями не схожи,

Мы меняем души, не тела.

Чуешь врагов, Володя, а? Генерал наш в Царицыне в Гражданскую в восемнадцатом военспецом трубил в десятой армии, понимаешь? В сорок втором в Сталинграде был – в штабе армии командовал. Вот и поедешь в Москву ты, Коковцев Владимир Александрович, сын инженера, внук архитектора! Узнал много я, а толку? И без меня все, кому надо, знают и … Сам Он знает.

КОКОВЦЕВ. Я не знал! Дядя умер в Гражданскую. Отец в блокаду погиб – не спросишь. Сандро, если обидел, прости! Что я – старлей перед комиссией: ноги трясутся, отец из «бывших»! Страшно, Сандро – это тебе не в разведку ходить! Я стою – они говорят, что змеи шипят. И не понять – не слышно, как в тумане! И всё – сбор тогда-то, держи удостоверение, не писать, не болтать – и всё, Сандро!
ЧУБИНАШВИЛИ. (Курит). Знаешь, у нас, в Гори, долго живут. Я прадеда застал. Он с Шамилем воевал, долго воевал. Сдружился он с одним чеченом. У чечен свой ум, своя душа, своя совесть! Как-то сидели они у костра, как мы с тобой. И чечен сказал: «Ты, Искандер, понравился мне, ты другом мне стал, хоть, и неверный. Я тебя как друга прошу, ты ко мне спиной не поворачивайся. Спину вижу – кровь играет – зарежу! А, тебя резать я не хочу! Не ходи спиной ко мне, не ходи!». Сказал, быстро встал, и ушел. (Встает, подходит к Коковцеву, говорит тихо). Володя, ты как брат мне был! Не хочу много говорить, но помни теперь моего прадеда Александра и слова его. Давай, не ходить по одной дорожке, Володя! Ты из Москвы приедешь – на учебные курсы запишись! Ты молодой, грамотный, языки знаешь. И в армии, и в органах такие нужны, учись Володя! Я ведь тоже хочу после войны японский по-настоящему выучить. Не простые япошки люди, хочу знать о них всё! Столько лет друг друга душим. Ох, непростые японцы враги!
КОКОВЦЕВ. Я понял, разрешите идти, товарищ капитан?
ЧУБИНАШВИЛИ. Не козырись, Володя, я тебе сказал всё, что хотел! Я не подлюсь – мы в разведке, а не в Особом отделе! Чуешь, Володя? Иди, иди, дорогой, походи, подумай. Тебе завтра суеты много. Охладись, и поспи! До Москвы еще в разведку сходишь, вдвоем с Потапычем, в крепость «понюхать-послухать», как Потапыч говорит. А там, и на Парад Победы отдыхать поедешь. Прощай, Володя!
Коковцев уходит. Чубинашвили усаживается у костра, лицом к зрителям, напевает колыбельную. Сцена затемняется.
СЦЕНА II
Расположение Квантунской армии. Дом коменданта укрепрайона. Ночь.

Кино Митицуна в шелковой белой рубашке и форменных брюках сидит на циновке в центре сцены, поджав под себя ноги, опустив руки на колени. На голове – белая повязка с красными иероглифами. Перед ним на специальном столике – меч керис и несколько коротких мечей.

Коковцев подползает к дому. Он весь в грязи, измотан, на голове – окровавленная повязка. Он обследует дом снаружи, и замечает, что внутри дома – только один человек, самурай. Коковцев пробирается в дом, к месту, где сидит японец. Самурай невозмутим, глаза закрыты – он готовится к харакири.

Коковцев неожиданно бросается на врага. Самурай в последнее мгновение успевает схватить короткий меч, но получает удар ножом в область правого плеча. Короткая и жестокая схватка противников, в ходе которой, Коковцев наносит японцу несколько ударов ножом. Самурай падает на спину и теряет сознание.

Коковцев откашливается, задыхаясь, с трудом приходит в себя.
КОКОВЦЕВ. Сука, сука какая! Чуть не придушил меня, сука! (Наклоняется к противнику). Неужто сдох! Да на хрена ж тогда всё! Потапыча убили… У-у, суки, Потапыча убили! И домой одному ползти…, лучше тут пропасть!
Самурай тихо стонет, отплевывается кровью, пытается повернуться на бок.
КОКОВЦЕВ. Живой! Живой япончик! Погоди! Я тебя перевяжу. Ты у меня еще поживешь! Мне тебя тащить, долго тащить. (Перевязывает раненого). Хорошо... Вот, так…. И лекарств тебе дам, и обработаю,… Тебе от Потапыча всё досталось! Погиб старшина! Эх, жалко Потапыча! Не зима, доползем, доползем, япончик!
Во время перевязки самурай вцепляется в меч-керис и прижимает к себе. Коковцев пытается разжать его пальцы – не получается. Тогда Коковцев вставляет меч в ножны и привязывает к телу самурая ремнями от ножен.
КОКОВЦЕВ. Да что ты вцепился в него – не оторвать! Тяни теперь еще и эту железяку! Эх, дать бы тебе ножом по пальцам – и делов-то! Да ты крови много потеряешь! А! Хрен с тобой, потащу, трофей будет – никогда не забуду, уж точно! Замполит, скотина, устроил мне прогулочку перед Москвой! Вот, и Потапыча убили из-за него. А, какой хохол был! Как домой хотел – узнать, жив ли кто из семьи. Не узнал – помер Потапыч! Э-эх - х. … Ползем, самурай. Домой ползем, к нашим!
Коковцев, с пленником на плечах, медленно уходит. Сцена озаряется светом пожара – горит дом самурая.
СЦЕНА III
На авансцене: Коковцев пробирается в тылу противника с Кино Митицуна на плечах. Коковцев, в изнеможении, падает. Самурай соскальзывает и неуклюже заваливается.
МИТИЦУНА. Ох, Ивана, Ивана, здоров ты! Медведь, чистый медведь! Мягко несешь, думаешь «языка» взял? Дурак ты, Ванька-встанька! Теперь, меня враг убьет, погибну, как воин, хорошо будет…
Коковцев поворачивается к пленному, показывает, что не понимает его.
КОКОВЦЕВ. Ишь ты! Заговорил! Мне бы японский знать! Ничего, значит, лучше тебе стало, мой друг японский. Друг… Смешно! (Пауза) Тебе долго не протянуть – крови много потерял. Да, какая разница?! Скоро мы вас разнесем тут – вон, сколько войск идет, из Германии! От вашей Квантунской армии одна пыль останется, да пепел. Всё одно, помирать тебе! Хваленые вы вояки, япошки, а с танками да пушками – слабовато у вас будет, сам видел, слабовато…
Кино Митицуна прислушивается.
КОКОВЦЕВ. Сколько раз думал, чего вы тут сидите, как вкопанные? Вам бежать надо домой, в Японию! Нам – Маньчжурию, а с американцами договоритесь как-нибудь.

Враги – самураи сказочные, далекие проклятые империалисты. Говорят, совсем дикие вы! Враги, а в сорок первом на нас не напали! Представь, самурай, Хабаровск и Сталинград – каково!

Связист-тезка вспомнил: « Россия с японцами уже воевала – и чем всё закончилось?» А, я в ответ: «За Россию, за слово такое, тебя на Север, в Магадан сошлют, лет на десять. Ты, лучше, не вспоминай больше». Вот и разбери, кто дикари?
МИТИЦУНА. Ивана, вы для нас варвары – хуже китайцев или корейцев! Хуже потому, что вас не одолеть: много больших и умных диких зверей не одолеть, от них можно только отгородиться… или уйти. Отцепиться не получится – вас янки натравят, а уйти нельзя. Да и как уйти нам, детям Солнца! В Китай мы приходили навсегда… (Смеется). Мы растерли Китай в пыль, а вы коммунизм принесли! Новый мир будете строить,… а возродите Великую Китайскую империю! (Тихо). Вот ты, Ивана, и доживешь до этого…. Сам посмотришь, глупый, глупый Ивана.… А… (слабо машет рукой) ты всё равно ничего не понимаешь – ты даже не понял, что я давно уже мертв! Я простился с Миром! Я простился с Миром еще до твоего звериного прыжка, Ивана-медведь! А, кто и когда меня убьет, или сам умру – какая разница, Ивана?
Кино Митицуна отворачивается и затихает.
КОКОВЦЕВ. Заладил – Ивана, Ивана! Вот ты, самурай, меня Ванькой зовешь – это всё, что разобрать могу. Может, ругаешься как, а?! Последними японскими словами, кто тебя знает? (Пауза) Мой дед генералом был, Царю и Отечеству служил, чем не самурай русский! Из пяти дочерей только двух замуж отдал – на остальных приданого не хватило – честный был, без денег. За первого встречного выдавать не хотел – в роду Лермонтовы, Катенины, Столыпины, Трубецкие … Совесть была – взяток не брал, не воровал – чем не самурай русский?! И где всё это? В грязи, в крови Россия.… Значит, не нужен никому мой род? Так, значит! Так? ( Пауза) Так. А… (машет рукой) ты всё равно ничего не понимаешь – ты даже не понял, что теперь, ты не самурай, а «язык»! (Пауза) «Язык» это мясо. Не человек, а мясо…
Коковцев поднимает пленного и медленно уносит на плечах.
СЦЕНА IV
Расположение Дальневосточной армии. Командный блиндаж батальона разведки. Допрос Кино Митицуна проводят майор Мудревич и капитан Чубинашвили.
МУДРЕВИЧ. Капитан, спроси его, наконец, ну хоть, звать его как?
ЧУБИНАШВИЛИ (Скрывая раздражение). Товарищ майор, мы уже, какой раз спрашиваем! Молчит! Не скажет ничего – из самураев он. Его и бить незачем – и так, чуть живой. Я вам ответственно говорю, он слышит, видит и понимает. Морду так раскурочил старлей, и не поймешь даже, издевается над нами или так молчит! Постарался Коковцев, «языка» привел… постарался!
МУДРЕВИЧ. Ну-ка, позови старлея, может, он видал чего или слыхал.
Чубинашвили уходит. Мудревич подходит к пленному, наклоняется.
МУДРЕВИЧ. Ну, чего, молчишь? Ни по-русски, ни по-японски – ни гу-гу? Не понимаешь? Еще чуток, и поговорим с тобой по-нашему, по рабоче-крестьянски! Ты своих самураев вспомнишь еще! До седьмого колена! Ох, и заорешь, и завоешь, и заплачешь, и обгадишься еще от боли не раз! Вот тогда, и заговоришь у меня, подлюга!
Мудревич хлестким ударом бьет пленного по лицу, тот стонет и теряет сознание. В это время входят: Чубинашвили и Коковцев.
МУДРЕВИЧ. Во, япона-мать, убил?! (Входящим). Воды несите! Водой его, водой! Живо, живо всем!! Он сдохнуть не должен! Он мне живым нужен!! Пошли, суки!!!
Чубинашвили и Коковцев быстро убегают.

Мудревич теребит пленного за плечи.
МУДРЕВИЧ. Ну-ка! Не дохнуть, твою мать, морда узкоглазая!! Кому говорю?! Ну-ка, жить, сука!!!
Чубинашвили и Коковцев возвращаются.

Чубинашвили выливает на пленного ведро воды. Кино Митицуна приходит в себя.
МУДРЕВИЧ. Ожил! Ожил япошка, ожил! Хорошо. Эх, хорошо! Ладно, хватит его допрашивать. Поехали в штаб, пока жив. Мне его сдать надо тепленьким. Старлей, даю тебе пять минут – со мной поедешь. «Языка» взял – молодец, теперь и в Москву пора!

Пойди, комбата найди, бумаги оформим.

Коковцев уходит.

Мудревич подзывает Чубинашвили к себе.
МУДРЕВИЧ. Пока старлей бегает, сходи капитан, посмотри еще разок, чего у него в блиндаже. Дневники, письма, записочки – всё неси, почитаю. Проверим еще разок – сам понимаешь, Москва, Парад Победы!
Чубинашвили кивает в ответ и уходит.
МУДРЕВИЧ. (Обращаясь к пленному). Ну, молчун, поехали к спецам! Посмотрим там, чего намолчишь еще. У нас – и морфий, и врачи! Поглядим тогда на тебя, самурай хренов! Эка, напасть: что немчура, что самураи – мешки с мясом и костями, нелюдь какая!
Возвращаются Чубинашвили и Коковцев.
МУДРЕВИЧ. (Обращается к Коковцеву). Нашел командира?
КОКОВЦЕВ. Так точно, ждет в командирской столовой.
МУДРЕВИЧ. Это хорошо, перед дорогой выпить-закусить не помешает! А ты, старлей, посиди тут, с этим (указывает на пленного), чтоб не учудил чего. У них, у самураев, знаешь, не то сморозил или вляпался куда – враз харакири, режут себя сами, как полоумные мясники. Недавно, один упер гвоздь, и за ночь вены себе проковырял. Так и нашли утром в камере, в луже крови. И заметь, старлей, со счастливой улыбкой на узкоглазой его морде! Вот так, старлей, нелюдь. Нелюдь, честное слово!
Мудревич и Чубинашвили уходят.

Коковцев подходит к пленному, осматривает его, наливает в солдатскую кружку воды, поит из нее Кино Митицуна. Коковцев смачивает платок водой из ведра и протирает окровавленное лицо пленного.
КОКОВЦЕВ. Хорошо приложил тебя майор – нос перебил. Ты долго не протянешь!
МИТИЦУНА. Да скорей бы! (Заметив крайнее удивление Коковцева тем, что он знает русский язык, прикладывает руку к губам и кланяется, сложив руки). Не зови лейтенант! Не кричи!! Не надо. Я молчать буду – ты ж дураком и останешься! Успокойся! Я тоже разведчик! К вам в тыл больше твоего ходил. Всё? Договорились? Успокоились? (Оба заметно успокаиваются). Русский я в Шанхае учил, у профессоров-славистов. Не удивляйтесь! Послушайте, пока вас не было, майор приказал капитану личные вещи просмотреть. Меч-керис отберет капитан. Как вы думаете, донесет майору? (Не получив ответа). Насколько я знаю, всё трофейное оружие в вашей армии сдается командирам.
Коковцев растерян.
МИТИЦУНА (Собирается с силами):

Содрогнулся дракон и снова

Устремил на пришельца взор,

Смерть борола в нем силу слова,

Не знакомую до сих пор.

Смерть надежный его союзник,

Наплывала из далека,

Как меха исполинской кузни,

Раздувались его бока.

Правда, похоже? (Собирается с силами):

Когти лап в предсмертном томленье

Бороздили поверхность скал,

Но без голоса, без движенья

Нес он муку свою и ждал.

И… ждал… Меч, который вы принесли вместе со мной – это меч моего рода. В нем – дух семьи, дух моих предков-воинов, дух моего земного пути. По его змеиному лезвию я собирался перейти в Мир иной, но случай помешал этому. Вы стали для меня тенью судьбы, её проводником, так кажется, говорят европейцы. Теперь этот меч у капитана. Какая мерзость! Не правда ли, Владимир Александрович?
Коковцев постепенно приходит в себя.
КОКОВЦЕВ. Вы… вы всё время понимали меня?
МИТИЦУНА. Да, и поверьте, за этот нелегкий путь на ваших плечах я узнал о русских, пожалуй, больше, чем за всю предыдущую жизнь. Странно, я не нашел поводов ненавидеть вас! Даже за то, что мы – удивительно разные, совершенно разные, катастрофически разные. И только за это уничтожать друг друга?!
КОКОВЦЕВ. Но я, же чуть не убил вас! Я взял вас в плен, наконец!
МИТИЦУНА. Мне повезло, я не успел сразиться с вами священным мечом и не осквернил его схваткой в бою. Спасибо! Вы решили мою судьбу! Мне осталось лишь немного подождать. Думаю, вы не забудете меня. Только вы узнаете мой конец, и только вы сможете рассказать моему сыну. Прошу вас, найдите его! Его имя – Танаки Митицуна. Танаки Митицуна, сын Кино Митицуна из Киото.
КОКОВЦЕВ. Неужели, вы думаете, что советские люди, хоть когда-нибудь запросто будут общаться с японцами?
МИТИЦУНА. А вы живите подольше! Человек судьбы должен жить долго. Чтобы понять Россию, в ней жить нужно долго, очень долго. Вы ведь хотите понять свою Родину, господин Коковцев?
КОКОВЦЕВ. (Повышает тон). Вы еще шутите? Старший лейтенант Красной армии господин Коковцев, как это?
МИТИЦУНА. Я не шучу. Когда вы почувствуете себя господином своей судьбы, может, и вспомните меня?.. Похоже, у нас мало времени (Прислушивается к шуму). Вы предусмотрительно сожгли дом, где были мои последние записи и поручения. Вы развеяли дух моей семьи. Вы украли у моего сына мою смерть. ( Улыбается). Вы молоды, но успели сделать многое! И еще – только вы теперь будете знать о тайнике, где хранятся реликвии семьи Митицуна! Хочу предупредить, вам, как впрочем, и любому европейцу, эти предметы покажутся бесполезными. Но, для нас они бесценны! У меня нет иного выхода – я вручаю их вам. Что с ними делать – подскажет ваша судьба. Тайник в саду камней, у дома, у знака, вы сразу узнаете…
Кино Митицуна тихо сообщает Коковцеву место, где находится тайник.
ГОЛОС МУДРЕВИЧА. (Из-за сцены, громко) Эй, старлей, давай, тащи «языка»! Поехали! Засветло нужно добраться.
Коковцев уводит Кино Митицуна, поддерживая за плечи.

Входит Чубинашвили с мечом-керисом. Увидев, что в блиндаже никого нет, быстро прячет оружие в ящик для снарядов.
ГОЛОС МУДРЕВИЧА. (Из-за сцены, громко). Капитан, ты, где ходишь? Нашел чего?
ЧУБИНАШВИЛИ (За сцену). Ничего нет, товарищ майор! Ничего не нашел.
ГОЛОС МУДРЕВИЧА. Пришли, если чего! Только мне пришли, майору Мудревичу. Понял, капитан?
ЧУБИНАШВИЛИ. Так точно, свяжусь. (Убегает).
Сцена затемняется.
Конец второго действия.

следующая страница>