ОДА ТОРЖЕСТВЕННАЯ
О СДАЧЕ ГОРОДА ГДАНСКА

Кое трезвое мне пианство¹

Слово дает к славной причине?
Чистое Парнаса убранство²,
Музы! не вас ли вижу ныне?
И звон ваших струн сладкогласных,
И силу ликов слышу красных;
Все чинит во мне речь избранну³.
Народы! радостно внемлите;
Бурливые ветры! молчите:
Храбру прославлять хощу Анну.

В своих песнях, в вечность преславных,

Пиндар, Гораций несравненны
Взнеслися до звезд в небе явных,
Как орлы быстры, дерзновенны
Но буде б ревности⁴ сердечной,
Что имеет к Анне жар вечный,
Моея глас лиры сравнился,
То бы сам и Орфей фракийский⁵,
Амфион купно б и фивийский⁶
Сладости ее удивился.

Воспевай же, лира, песнь сладку,

Анну, то есть благополучну,
К вящему всех врагов упадку,
К несчастию в веки тем, скучну⁷.
О ее и храбрость, и сила!
О всех подданных радость мила!

Страшит храбрость, всё побеждая,

В дивный восторг радость приводит,
Печальну и мысль нам отводит,
Все наши сердца расширяя.

Не сам ли Нептун строил стены,

Что при близком толь горды море¹?
Нет ли троянским к ним примены²,
Что хотели быть долго в споре
С оружием в действе пресильным,
И с воином в бой неумильным³?
Все Вислою ныне рекою
Не Скамандр⁴ ли называют?
Не Иде⁵ ль имя налагают
Столценбергом⁶ тамо горою?

То не Троя басней причина:

Не один Ахиллес воюет;
Всяк Фетидина воин сына
Мужественнее тут штурмует⁷.
Что ж чудным за власть⁸ шлемом блещет?
Не Минерва⁹ ль копие мещет?
Явно, что от небес посланна,
И богиня со всего вида,
Страшна и без щита эгида¹⁰?
Императрица есть то Анна.

И воин то росский на мало

Окружил Гданск, город противный,
Марсом кажда назвать пристало,
В силе ж всяк паче Марса дивный;
Готов и кровь пролити смело,
Иль о Анне победить цело¹¹:
Счастием Анны все крепятся¹².
Анна токмо надежда тверда;
И что¹³ Анна к ним милосерда,
На ее врагов больше злятся.

Европска неба и азийска

Солнце красно, благоприятно!
О самодержица российска!
Благополучна многократно!

Что тако поданным любезна,

Что владеешь толь им полезна!
Имя уж страшно твое свету,
А славы не вместит вселенна,
Желая ти быть покоренна,
Красоты вся дивится цвету.

Но что вижу? не льстит ли око?

Отрок Геркулеса противу¹,
Подъемля бровь горду высоко,
Хочет стать всего света к диву!
Гданск, то есть, с помыслом неумным,
Будто б упившись питьем шумным,
Противится, и уже явно,
Императрице многомочной;
Не видит бездны, как в тьме ночной,
Рассуждаючи неисправно.

В нутр² самый своего округа,

Ищущего дважды корону
Станислава берет за друга³;
Уповает на оборону
Чрез поля льющася Нептуна⁴;
Но бояся ж росска Перуна⁵,
Ищет и помощи в народе,
Что живет при брегах Секваны⁶;
Тот в свой проигрыш барабаны
Се Вексельминды бьет в пригоде⁷.

Гордый огнем Гданск и железом,

Купно воинами повсюду,
Уж махины ставит разрезом
В россов⁸ на раскатах вне уду⁹;
И что богат многим припасом,
«Виват Станислав», — кричит гласом.
Ободряет в воинах злобу,
Храброго сердца не имущих,
Едино токмо стерегущих,
Соблюсти б ногами жизнь собу¹⁰.

Ах! Гданск, ах! на что ты дерзаешь?

Воззови ум, с ним соберися:

К напасти себя приближаешь.

Что стал? что медлишь? покорися.
Откуда ты смелость имеешь,
Что пред Анною не бледнеешь?
Народы поддаются целы,
Своевольно, без всякой брани;
Чтоб не давать когда ей дани,
Чтут дважды ту хински пределы¹.

В милости нет Анне подобной,

Кто милости у нее просит;
К миру нет толико удобной
С тем, кто войны ей не наносит.
Меч ее, оливой обвитый²,
Не в мире, но в брани сердитый.
Покинь, Гданск, покинь мысль ту злую;
Видишь, что Алциды³ готовы;
Жителей зришь беды суровы;
Гневну слышишь Анну саму́ю.

Тысячами храбрых атлетов

Окружен ты отвсюду тесно,
Молнии от частых полетов,
Что разбивает всё известно⁴,
Устоять весьма ти не можно⁵;
И что гром готов, то не ложно:
На раскатах нет уж защиты,
Земля пропасти растворяет;
Здание в воздух улетает;
И ограды многи отбиты⁶.

Хотя б все государи стали

За тебя, Гданск, ныне сердечно;
Хоть бы стихии защищали;
Всего хоть бы света конечно
Солдаты храбры в тебе были
И кровь бы свою щедро лили, —
Но все оны тебя защитить,
Ей! не могут уже никако,
Старалися хотя бы всяко,
И из рук Анниных похити́ть.

Смотрите, противны народы,

Коль храбры российские люди!
Огнь не вредит им, ниже́ во́ды,
На всё открыты у них груди;
Зрите, как спешат до приступа!
Как и ломятся без отступа!
Не страшатся пушечна грома,
Лезут, как танцевать на браки¹,
И сквозь дымные видно мраки,
Кому вся храбрость есть знакома.

Еще умножаются страхи

При стенах бедна Гданска града:
Здания ломаются в прахи;
Премогает везде осада.
Магистрат², зря с стены последней,
Что им в помощи несоседней³
И что в приятстве Станислава
Суетная была надежда⁴,
Стоя без смысла, как невежда,
«Ах! — кричит, — пала наша слава».

Хочет сбыться, что я пророчил:

Начинает Гданск уж трястися;
Всяк сдаться так, биться как прочил⁵,
Мыслит, купно чрез то спастися
От бомб летящих по воздуху
И от смертоносного духу.
Всяк кричит: пора начинати,—
Всем несносно было то бремя;
Ах! все врата у града время
Аннину войску отворяти.

Сталося так. Видно знак к сдаче:

Повергся Гданск Анне под ноги;
Воин рад стал быть о удаче;
Огнь погас; всем вольны дороги.
Повсюду и Слава паряща
Се летит трубою гласяща:
«Анна счастием превосходна!
Анна, о наша! всех храбрейша!

Анна Августа августейша!

Красота и честь всенародна!»

Престань, лира! время скончити:

Великую Анну достойно
Кто может хваля возносити
И храбрость свыше¹ при той стройно?
В сем хвала Анне есть многа,
Что любима от вышня бога.
О сем побеждать² ей желаю,
И побеждать всегда имеет,
Кто противен быть ни посмеет.
Тем «виват Анна!» восклицаю.

июль 1734
ПРИМЕЧАНИЯ

Впервые—отдельное издание: «Ода торжественная о сдаче города Гданска, сочиненная в вящую славу имени всепресветлейшия, державнейшия, великия государыни Анны Иоанновны, императрицы и самодержицы всероссийския, чрез Василья Тредиаковского, Санктпетербургския императорския Академии наук секретаря». СПб., 1734. Вошло в изд. 1752 г., где силлабический стих заменен силлабо-тоническим и дано новое заглавие: «Ода I. Торжественная о сдаче города Гданска. 1734». Ода была написана в июле 1734 г., одновременно с прозаическим посвящением Бирону как первому лицу при императрице, воспеваемой в оде, и послесловием, которое называлось «Рассуждение об оде вообще». Посвящение, ода и рассуждение были напечатаны в издании 1734 г. параллельно на двух языках: русском и немецком (очевидно, в угоду Бирону). Немецкий перевод сделан академическим стихотворцем Юнкером. В немецком тексте Гданьск называется Данцигом. Осада Гданьска была одним из эпизодов так называемой «войны за польское наследство» (1733—1735 гг.). Польша отказывалась признать завоевания Петра I в Прибалтике, закрепленные Ништадтским мирным договором, и претендовала на Курляндию. После смерти польского короля Августа II Россия поддержала кандидатуру его сына Августа III, саксонского курфюрста, который обещал отказаться от претензий на Курляндию. Франция поддерживала другого претендента — Станислава Лещинского, тестя Людовика XV. Гданьск, где укрывался Станислав в ожидании французского флота, был осажден русскими войсками. В июне 1734 г. под Гданьском французский флот был обращен в бегство русским флотом, двухтысячный французский десант был захвачен в плен. После этого Гданьск капитулировал и признал власть Августа III. Перед капитуляцией города переодетый крестьянином Станислав бежал в Пруссию. В послесловии к изд. 1734 г. («Рассуждение об оде вообще») Тредиаковский отмечает как образцы оду Буало на взятие города Намюра и оду на коронование Петра II, написанную Феофаном Прокоповичем на латинском языке. Перепечатывая это рассуждение в изд. 1752 г., Тредиаковский добавляет относительно «Оды на взятие Намюра»: «Признаваюсь необиновенно, сия самая ода подала мне весь план к сочинению моея о сдаче города Гданска; а много я в той взял и изображений» (т. 2, стр. 32).

ОДА I
ТОРЖЕСТВЕННАЯ О СДАЧЕ ГОРОДА ГДАНСКА

Кое странное пианство

К пению мой глас бодрит!
Вы парнасское убранство,
Музы! ум не вас ли зрит?
Струны ваши сладкогласны,
Меру¹, лики слышу красны,
Пламень в мыслях восстает.
О! народы, все внемлите;
Бурны ветры! не шумите:
Анну стих мой воспоет.

В сло́гах толь высокопарных

Пиндар, Флакк² по нем, от мглы
Вознеслись до светозарных
Звезд, как быстрые орлы.
Но когда б с самим сердечным
К Анне духом, сим и вечным,
Песнь сравнилась днесь моя,—
То б сам и Орфей Фракийский,
Амфион бы и Фивийский
Восхищен был от нея.

Се бряцаю в лиру сладку

Велелепно торжество,
К вящему врагов упадку
Величая ликовство.

О! коль доблественна сила

Нашу радость украсила:
Силе равного борца,
Светлой радости нет меры,
Превосшедшей все примеры,
Усладившей в нас сердца.

Сам Нептун что ль строил стены?

Сии при́ море стоят?
Нет ли Тройским к ним примены,
Что пустить внутрь не хотят
Росско воинство обильно
И тому противясь сильно?
Вислою там все рекой
Не Скамандру ль называют?
Не за Иду ль принимают
Столнценберг, кой есть горой?

То не матерь басней Троя;

Не один тут Ахиллес:
Каждый рядовой из строя
Мужеством есть Геркулес.
Что ж за власть перуны мещет?
Не Минерва ль шлемом блещет?
Явно, что от горних лиц¹;
Со всего богиня вида;
Без щита страшна эгида:
Анна, верьх императриц.

То и Росский полк, на мало

Гданск, град вражий, окружил;
Марсом кажда звать пристало
В воех², как на брань спешил:
Всяк готов пролить кровь смело,
Иль венчать об Анне³ дело.
Счастьем Анны крепок всяк:
Анна им надежда тверда,
И что та к ним милосерда,
Каждый верен, не двояк.

Европейска и Азийска

Златовидный солнца луч!

О! монархиня Российска,

Сей блаженства есть твой ключ,
Что подданным толь любезна!
И владычеством полезна!
Имя чтит твое весь свет;
Славы не вместит вселенна,
Видя, коль ты проявленна
И доброт прекрасный цвет!

Что я зрю? не льстит ли око?

Отрок Ге́ркулу впреки
Стал, подъемля бровь высоко,
Из оград, из-за реки!
Гданск то с помыслом неумным,
Как питьем упившись шумным,
Се противится, и толь
Самодержице великой!
Бездн не видит в тьме толикой,
Всех и смертоносных доль.

Станислава принимает,

Ищет дважды кой венца,
В свой округ, и уповает
Быть в защите до конца
Чрез востекшего Нептуна;
Росского ж боясь перуна,
Дальный в помощь и народ
Емлет от брегов Секваны;
Сей на бедство в барабаны
Бьет у Векселминдских вод.

Горд огнем Гданск и железом,

И полками воев там,
Це́лит ма́хины разрезом
В россов на раскатах сам;
Что ж богат и всем припасом,
Станиславу кличет гласом;
Воинов своих блажит
Храбра сердца неимущих,
То едино стерегущих,
Жизнь спасти б, и всяк бежит.

Ах! Гданск, ах! Что ты дерзаешь?

В ум приди, с ним соберись:
В пагубу себя ввергаешь.
Что стал? медлишь! покорись.
Смелость от чего имеешь,
Что пред Анной не рабеешь?
Поддаются племена
Добровольно и без брани;
Чтоб не дать когда ей дани,
Хинска дважды чтит страна.

Анне не было подобной

В милосердии нигде;
Нет и к миру толь способной
С не хотящим быть в вражде:
Меч, оливою обвитый,
В бранех токмо есть сердитый.
Кинь, Гданск, помысл злобный, кинь:
Зришь, Алциды уж готовы;
Жителям беды суровы;
Слышишь Аннин гнев, не гинь.

Тысящами ты атлетов

Тесно всюду окружен;
Грозных молний от полетов
Весь ужасно сокрушен.
Устоять тебе не можно:
Гром готов уже не ложно;
Без защиты твой раскат;
Всяк дол бездну отверзает;
Всяк кров в воздух улетает;
Всех почти лишен оград.

Купно хоть державы б стали

За тебя, Гданск, от сердец¹,
Хоть стихии б защищали,
Многих стран бы от конец¹
Воины в тебе всем были
И свою б кровь щедро лили,—
Но ничто тебе от мук
Есть не сильно дать свободу,

И просечь вконец безгоду,

И у Анны взять из рук.

Зрите вы, противны роды²,

Храбрость росских воев днесь:
Не вредят им огнь и воды;
В каждом грудь открыта здесь.
Коль все дружно приступают!
Как свою жизнь забывают!
Не страшит из пушек гром!
Лезут, как плясать на браки!
И сквозь дымны видно мраки,
Что к твердыням зрят челом³.

Все еще разятся страхом

Града бедного в стенах;
Падает, летит всё прахом,—
Осадитель на верьхах!
С башни магистрат последней,
Зря, что в силе несоседней,
В Станиславе вбегшем к ним,
Суетная всем надежда,
А без смысла, как невежда,
Пасть, кричит, нам роком сим.

Хочет быть, что я пророчил:

Начинает Гданск трястись;
Сдаться всяк, как биться прочил,
Мыслит купно и спастись
От оружий, бомб летящих,
И от всех зараз, град тлящих.
Всяк вопит: час начинать;
Всем несносно было бремя;
Ах! врата градские время
Войску Анны отверзать.

Сталось так. Знак виден к сдаче:

И повергся Гданск к ногам!
Воин рад наш об удаче;
Огнь погас; конец бедам.
То́тчас слава полетела,
Так трубою загремела:

«Анна благосчастна есть!

Анна есть непобедима!
Анна, всеми возносима,
Обща красота и честь».

Лира! песнь скончай и лики:

Анну венценосну петь
И добро́ты превелики
Невозможно мне как леть¹.
В сем хвала, в сем Анне многа,
Что любима есть от бога.
Сам всегда ее блюдет;
Им победы та имеет,
Кто противником быть смеет.
Анна мног век да живет!

<1752>

Ода I. Торжественная о сдаче города Гданска. Силлабо-тоническая редакция «Оды торжественной о сдаче города Гданска». В изд. 1752 г. впервые отмечено, что ода написана в подражание оде Буало о взятии французами бельгийского города Намюра: «Признаваюсь необиновенно, сия самая ода подала мне весь план к сочинению моей о сдаче города Гданска, а много я в той взял и изображений; да и не весьма тщался, чтоб мою так отличить, дабы никто не узнал: я еще ставлю себе в некоторый род чести, что возмог несколько уподобиться в моей толь громкому и великолепному произведению...». И в то же время Тредиаковский отмечает свою собственную заслугу: «Я впрочем и не даю моей оды за совершенный образец в сем роде сочинения, но при важности в материи и при имени похваляемой и воспеваемой в ней, она нечто имеет в себе, как мнится, несколько небесславное, а именно, самая первая есть на нашем языке». Первая, надо полагать, по времени появления. Отчасти с этим, видимо, связано то, что из «Рассуждения» устранены восторженные воспоминания об оде Феофана Прокоповича на коронование Петра II. (Впрочем, последняя хотя была написана и ранее оды Тредиаковского, но не на русском, а на латинском языке.) В «Рассуждение» введен новый абзац о псалмах как разновидности оды. Это связано с работой Тредиаковского над стихотворным переводом Псалтыря, начавшейся еще в 1750 г. (сочинение осталось неопубликованным).