3. 2. ДЕОНТОЛОГИЧЕСКАЯ ТЕОРИЯ И. КАНТА.
Деонтологическая этика, которая ведёт происхождение своего названия от греческого слова "deon", имеющего значение "долг", смотрит на обязанности для того, чтобы определить, что является этичным. Эта теория отвечает на вопрос "Что я должен делать?" специальным указанием моих обязанностей или моральных обязательств.

Для утилитаризма, правильность действия зависит от его последствий. В противоположность утилитаризму и другим консеквентуалистским теориям, деонтологическая теория утверждает, что некоторые свойства поступков, кроме, (или вдобавок) их последствий делают поступки правильными или неправильными и что основания права или обязанности не зависят целиком от производства хороших последствий. Поступки являются правильным или неправильными, с точки зрения деонтологическоЙ теории, вследствие определенного типа действия (например, убийства, пытка), а не из-за их последствий. Имеется много деонтологических теорий и большинство из них принимают, до некоторой степени, последствия в расчёт; но для любой из них оправдание принципов и поступков не является обращением исключительно к последствиям.

Структура этической теории в большей мере зависит оттого, как в теории определяются и увязываются между собой концепция правильности и концепция блага. Будучи телеологической теорией, утилитаризм определяет благо независимо от правильности, а саму правильность определяет как то, что максимизирует благо. В противоположность телеологической, а, следовательно, утилитаристской теории деонтологическая теория не специфицирует благо независимо от правильности и не интерпретирует правильность как максимизацию блага. Первичность правильности над благом в деонтологической теории является центральной особенностью этой теории. Важно подчеркнуть, что деонтологическую теорию определяют как нетелеологическую теорию, а не как взгляд, который характеризует правильность независимо от последствий, так как все этические теории до некоторой степени учитывают последствия в суждениях о правильности. Просто достижение наибольшего чистого баланса удовлетворения никогда не ставится в деонтологической теории.

Весьма общим является для современных деонтологических теорий принимать форму теории прав, согласно которой каждый человек имеет определённые моральные права (например, на жизнь, свободу, некоторый минимальный стандарт благополучия), которые могут не приниматься во внимание утилитаристскими апелляциями к последствиям отдельных поступков. Например, Ролз обосновывает, что даже если рабство оправдывается по утилитаристским основаниям, оно нарушает право индивидуальной личности на свободу и является поэтому злом.

Наиболее известной из классических деонтологических теорий является теория, разработанная немецким философом Иммануилом Кантом (1724-1804). Кантианская деонтологическая теория продолжает вызывать интерес в современных дискуссиях по этической теории и, что особенно важно, составляет основную структуру многочисленной аргументации в биомедицинской этике.

Кант утверждал, что поступок является достойным похвалы, если только его делают не ради своих личных интересов или вследствие его реальных последствий, но из долга (то есть, потому что его осознают как моральное обязательство). Во-вторых, он полагал, что поступок является моральной обязанностью, если только он предусматривается правилом, которое является универсально действующим и поэтому рациональным. Например, нарушение обещания является неправильным всегда, потому что если бы все следовали правилу нарушения обещаний, то ни один не принимал бы обещания всерьёз, расстраивая тем самым весь институт выполнения обещаний. Эту мысль можно сформулировать по-другому: поступок является правильным, когда он находится в соответствии с правилом, которое удовлетворяет принципу, названному Кантом "категорическим императивом". Поскольку это основной принцип этики Канта, целесообразно начать наше обсуждение с него.

3-2.2. Категорический императив.
Если некая особа женского пола решается прервать беременность и доводит дело до конца, её действие можно рассмотреть как действие, предполагающее некое правило. Эту особу можно представить как одобряющую правило следующего содержания: "Всякий раз, когда я нахожусь в обстоятельствах, подобных этому, я буду искусственно прерывать беременность". Кант называет такое правило "максимой". "Максима есть субъективный пришит [совершения] поступков.., Максима, - утверждает Кант, - содержит практическое правило, которое разум определяет сообразно с условиями субъекта (чаще всего с его неведением или же его склонностями), и, следовательно, есть основоположение, согласно которому субъект действует... ". Все мотивированные действия, по его мнению, могут рассматриваться как предполагающие максимы.

Максимы в таких случаях являются персональными или субъективными, но их можно рассматривать как настоящие кандидаты на статус моральных правил. Если они проходят испытание, налагаемое категорическим императивом, тогда мы можем сказать, что действия в согласии с такими максимами являются в моральном отношении правильными. Кроме того, проходя испытание, максимы перестают быть только личными и субъективными. Они приобретают статус объективных правил морали, которые имеют силу для всех.

Кант формулирует категорический императив таким образом: всегда поступай только согласно такой максиме твоей воли, которой ты можешь пожелать, чтобы она была всеобщим законом. Кант называет принцип "категорическим", чтобы отличить его от "гипотетических" императивов. "Гипотетические" императивы говорят нам, что делать, если мы желаем вызвать определенные последствия, такие как счастье. "Категорический" императив предписывает, что мы должны делать без ссылки к каким-либо последствиям. Этот принцип является "императивом", потому что он есть повеление (принуждение).

Испытание, налагаемое на максимы категорическим императивом, есть испытание обобщённости, или "всеобщности". Центральная идея испытания состоит в том, что моральная максима есть максима, которую можно обобщить, применяя ко всем случаям того же рода. То есть вы должны пожелать видеть ваше правило, принятым в качестве максимы всеми, кто находится в ситуации, подобной вашей. Вы должны пожелать увидеть вашу максиму обобщённой, несмотря на то, что она может вызывать по некоторому другому поводу действие вам в ущерб. Для максимы, чтобы удовлетворять категорическому императиву, вовсе нет необходимости, чтобы нам было приемлемо видеть ее преобразованной во всеобщий закон. Скорее, испытание требует от нас одного, а именно избегать противоречия или конфликта в том, что мы пожелаем в качестве всеобщего правила.

Предположим, например, что я врач и я говорю пациенту, что он имеет серьёзную болезнь, хотя я знаю, что это не так. Это может быть мне непосредственно выгодно, так как лечение и мнимое излечение будет увеличивать мой доход и репутацию. Максима моего поступка может быть сформулирована так: "Всякий раз, когда я имею здорового пациента, я буду лгать ему и говорить, что он серьезно заболел".

Предположим теперь, что я пытаюсь обобщить (ввести в общее употребление) мою максиму. Поступая так, я обнаружу, что я желаю существования практики, которая имеет противоречивые свойства. Если правило "Всякий раз, когда любой врач имеет здорового пациента, он будет обманывать его и говорить, что он заболел" делают универсальным законом, тогда каждому пациенту будут говорить, что он имеет болезнь. Вера в объявленный врачом диагноз будет разрушена, тогда как моя схема зависит от доверия моих пациентов ко мне и принятия правдивости моего лживого диагноза.

Это, как если бы я говорил: "Пусть имеется правило сообщения правды такое, что люди могут допускать, что другие говорят им правду, но пусть имеется также такое правило, что врачи могут лгать своим пациентам, когда делать так в их интересах". В волении обоих правил я желаю что-то противоречивое. Таким образом, я могу пожелать действовать так в частном случае, но я не могу желать моему поступку быть универсальным без порождения логического противоречия.

Кант утверждает, что такие соображения показывают, что всегда неправильно лгать. Ложь производит противоречие в том, что мы желаем. С одной стороны, мы желаем, чтобы люди верили в то, что мы говорим - чтобы они принимали наши заверения и обещания. С другой стороны, мы желаем, чтобы люди были свободны давать ложные заверения и давали ложные обещания. Ложь, таким образом, производит саморазрушительную ситуацию, так как, когда запутанная максима обобщается (вводится в общее употребление), та самая конструкция, принуждаемая ко лжи, разрушается.

Подобным же образом рассмотрим эгоиста, который добивается только личного интереса и, таким образом, делает правило "Никогда не проявляй любви и сострадания (сочувствия) к другим" максимой своих поступков. Когда она универсализирована, эта максима имеет своим результатом такую же саморазрушительную ситуацию, какую производит ложь. В самом деле, если эгоист желает максиме своего поступка стать универсальным законом, тогда он лишит себя чего-либо из того, что является его личным интересом, так как эгоист будет временами нуждаться в любви и сострадании (сочувствии). Таким образом, желая отмены любви и сострадания (сочувствия) вне личного интереса, он создаёт логическое противоречие в том, что он желает.
3.2.3. Другая формулировка категорического императива.
Согласно Канту, имеется только один категорический императив, но он может формулироваться тремя различными способами. Каждый из них предназначен показать различные аспекты принципа. Вторая формулировка (а только вторую мы и будем рассматривать) может быть сформулирована следующим образом: всегда поступай так, чтобы рассматривать человечество, себя или других, при всех обстоятельствах как цель и никогда только как средство.

Этот вариант иллюстрирует понятие Канта того, что каждое разумное живое существо (человек) имеет достоинство в себе. Это достоинство не предоставляется, будучи прирожденным, в обществе с определенной политической структурой или даже на основании принадлежности к определённому биологическому виду. Достоинство является присущим истинному владению рациональностью. Разумные существа обладают тем, что Кант называет "автономной, устанавливающей законы волей". То есть, они способны принимать во внимание последствия своих поступков, создавать для себя правила и управлять посредством этих предписанных самим себе правил своими поступками. Таким образом, рациональность предоставляет каждому человеку подлинную ценность и достоинство.

Эта формулировка категорического императива, возможно, исключает некоторые из стандартов, которыми временами пользуются для определения выделения определённых медицинских ресурсов (таких, как аппараты искусственной почки), когда спрос превышает предложение, теми, кто производит отбор. Стандарты, которые делают образование, достоинства личности и его социальное положение определяющими, представляются противоречащими этому варианту категорического императива. Они попирают базовое понятие, согласно которому каждый человек имеет неотъемлемую ценность, равную ценности любого другого человека. В противоположность собакам и лошадям, люди не могут оцениваться по экстерьеру.

Вся мораль для Канта, имеет истинный источник в рациональности. Категорический императив, в любой его формулировке, есть выражение рациональности, и является принципом, которым должно руководствоваться на практике любое разумное существо. Моральные правила являются на практике не простыми произвольными соглашениями или субъективными стандартами. Они суть объективные истины, которые имеют свой источник в разумной природе человеческих существ.

3.2.4. Долг.
Утилитаризм отождествляет благо со счастьем, или удовольствием, и делает производство счастья верховным принципом морали. Но для Канта счастье, в лучшем случае, есть условное или определенное благо. С его точки зрения, есть лишь одна вещь, которую можно назвать добром (благом) в себе: добрая воля.

Воля - это то, что направляет наши поступки и руководит нашим поведением. Но что делает волю "доброй волей"? Ответ Канта состоит в том, что воля становится доброй тогда, когда она действует единственно ради долга.

Мы действуем ради долга тогда, когда мы поступаем согласно максимам, которые удовлетворяют категорическому императиву. Это означает затем, что он есть побудительная сила, скрывающаяся за нашими поступками (характер нашей воли), которая определяет их моральную природу] Мораль не покоится на результатах (таких, как производство счастья), а также она не покоится на наших чувствах, влечениях или склонности. Для Канта, поступок является правильным лишь тогда, когда его совершают ради долга.

Допустим, что я принимаю решение передать в дар одну из моих почек для трансплантирования. Если я надеюсь добиться одобрения или похвалы, или если даже я движим состраданием и искренним желанием облегчить страдания, и это является единственным соображением, скрытым за моим поступком, тогда, несмотря на то, что я сделал в моральном отношении правильное действие, мой поступок не имеет внутренней моральной ценности. По контрасту, если я передаю в дар, потому что осознаю, что это есть мой долг поступать так, тогда мой поступок является не только правильным, но имеет также моральную ценность. В первом случае, я мог действовать в соответствии с долгом (делая то же действие, какое требует долг), но я действовал не из долга.

Этот взгляд на долг и его связь с моралью, завоёвывает позиции, и мы обычно его разделяем.

Рассмотрим поведение медсестры, которая оказывает специализированную помощь тяжело больному пациенту. Допустим, вы узнали, что медсестра предоставляла такое экстраординарное обслуживание только потому, что надеялась, что пациент или его семья отблагодарят её особым вознаграждением. Зная это, очень маловероятно, чтобы вы сказали, что медсестра поступала в моральном отношении выдающимся образом. Мы могли бы даже подумать о медсестре как алчной и циничной, и мы бы сказали, что она сделала правильное действие, но по неморальным основаниям.

Кант проводит различие между двумя типами моральных обязательств: совершенных и несовершенных. Совершенный долг - это моральное обязательство, которое мы должны соблюдать всегда, тогда как несовершенный долг составляет моральное обязательство, которое мы должны соблюдать по некоторым основаниям. Я имею совершенный долг не причинять ущерб другому человеку, но я имею лишь несовершенный долг выказывать любовь и сочувствие. Я должен иногда проявлять это, но когда я выказываю любовь и сочувствие и каких людей я выбираю для этого, зависит только от меня.

Мои моральные обязательства определяют, что могут другие на законном основании требовать от меня в качестве права. Некоторые права могут утверждаться в качестве совершенных прав, в то время как другие не могут. Всякий человек может требовать от меня, чтобы я не вредил. Но никто не может сказать мне, что я должен его или ее полюбить или ей или ему сочувствовать. В принятии решения, каким образом исполнить мои несовершенные моральные обязательства, я свободен следовать моим чувствам и склонностям.

Для утилитаризма, поступок является правильным, когда он производит что-то, что является внутренне ценным (счастье). Так как поступки оцениваются по их вкладам в достижение цели, утилитаризм является телеологической теорией. По контрасту, этика Канта придерживается того, что поступок имеет характерные свойства в себе, которые делают его правильным, или согласным с долгом. Эти свойства отличаются от последствий поступка. Такая теория называется "деонтологической" термином, который произведен от греческого слова, имеющего значение "долг" или "обязательство".
3.2.5. Этика Канта в медицинском контексте.
Четыре характерные черты этики Канта представляют особую важность при рассмотрении проблем, касающихся медицинского лечения и исследования:

(1) Неважно, какие могут быть последствия, всегда неправильно лгать.

(2) Мы всегда должны относиться к людям (включая себя) как к цели и никогда только как к средству.

(3) Поступок является правильным, когда он удовлетворяет категорическому императиву.

(4) Совершенные и несовершенные моральные обязательства дают основание притязаниям, что определенные права должны получить признание.

Мы представим лишь два примера, как эти свойства могут быть полезными при решении этических проблем, но они наводят на размышления о других возможностях.

Наше первое применение этики Канта имеет отношение к медицинским исследованиям.

Задача медицинских исследователей была бы легче, если бы они не должны были говорить пациентам, что их собираются сделать частью исследовательской программы. Пациенты тогда становились бы объектами, даже не зная этого, и риск для них чаще, чем нет, был бы ничтожным.

Согласно кантианским принципам, эта процедура была бы неправильной, хотя бы она не содержала явную ложь. Она требовала бы относиться к людям лишь как к средству, а не как к цели.

Подобным образом, никогда не будет правильным для экспериментатора вводить в заблуждение потенциального объекта эксперимента. Если экспериментатор сказал пациенту: "мы хотели бы применить это новое лекарственное средство на вас, потому что оно может помочь вам", а это, в, действительности, было не так, экспериментатор сделает неправильный поступок. Ложь всегда является неправильной.

И не может экспериментатор оправдать этот обман, говоря себе, что исследование является таким важным, что делает законным лгать пациенту. Согласно принципам Канта, хорошие последствия никогда не делают поступок правильным в моральном отношении. Таким образом, пациент должен дать добровольное и информированное согласие, чтобы стать объектом медицинского эксперимента. В противном случае его лишают автономии и относятся к нему только как к средству.

Мы можем выразить желание принять участие, потому что надеемся, что исследование принесёт нам прямую пользу. Но мы можем так же стать добровольцами, хотя бы не могли рассчитывать на прямую личную выгоду. Мы можем посмотреть на участие в исследовании как на благоприятный случай выполнения несовершенного долга, чтобы улучшить человеческое благополучие. Но, точно так же как принципы Канта ставят ограничения исследователям, они ограничивают нас как потенциальных объектов. Мы имеем долг, относиться к себе как к целям, и действовать так, чтобы сохранять наше достоинство и ценность как человеческих существ. Следовательно, было бы неправильным для нас выразить желание принять участие в эксперименте, который угрожает нашим жизням или угрожает разрушить нашу способность функционировать как автономные рациональные существа, не убедив себя, прежде всего, что эксперимент был бы законным и необходимым.

Наше второе применение этики Канта в медицинском контексте касается взаимоотношения между людьми как пациентами и теми, кто берет на себя ответственность по оказанию им помощи.

Врач, например, имеет только несовершенный долг признавать меня пациентом. Он имеет долг пользоваться своими практическими знаниями и талантами, чтобы лечить больных, но я не могу законно настаивать на том, чтобы быть бенефициарием. Как он исполняет свой долг, является его решением.

Однако, если я признан пациентом, я могу предъявлять некоторые права. Я могу требовать, чтобы ничего не было сделано, что причинило бы мне бессмысленный вред, потому что никогда не бывает правильным причинять вред человеку. Кроме того, я могу требовать, чтобы мне никогда не лгали или не вводили меня в заблуждение.

Предположим, например, мне дали плацебо (безвредное, но бездействующее вещество) и сказали, что это сильнодействующее и эффективное лекарственное средство. Или, предположим, биопсия показывает, что у меня неоперабельная форма рака, но мой врач говорит мне: "Ничего серьёзного с Вами не произошло".

В обоих случаях, врач может полагать, что он обманывает меня "для моего же собственного блага": плацебо может быть психологически эффективным и заставить меня чувствовать себя лучше, а обман относительно рака может защитить меня от бесполезной тревоги. Однако, вводя меня в заблуждение, у меня отрицается, тем самым, неотъемлемое в моём статусе как разумного существа достоинство. Ложь вообще является неправильной, а в таких случаях, как эти, она также лишает меня моей автономии, моей власти принимать решения и составлять мои собственные мнения. В результате, такой обман дегуманизирует меня.

Как автономное разумное существо, человек имеет право осуществлять контроль над собственным телом. Это означает, что медицинские процедуры на мне могут выполняться только с моего разрешения. Было бы неправильно, например, со стороны моего врача удержать и инъецировать мне лекарство, от которого я открыто отказался. Это было бы неправильно даже в том случае, если лекарственная терапия была необходима для моего "собственного блага". Я мог добровольно поручить себя заботам врача и подчиниться всему, что мне говорят, но решение принадлежит мне одному.

Осуществляя контроль над моим телом, я также имею долг к себе. Предположим, например, я отказываюсь дать разрешение, чтобы была выполнена на мне операция, хотя мне сообщили, что она необходима для сохранения моей жизни.

Так как я имею долг сохранять мою жизнь, как поступает любой человек, мой отказ является в моральном отношении неоправданным. Но даже в этом случае было бы незаконным для других заставлять меня "выполнять мой долг". Фактически, согласно этике Канта, невозможно заставить другого выполнять свой долг, потому что не действие, а максима определяет выполнен, или не выполнен долг.

Представляется очевидным даже из наших отрывочных примеров, что этика Канта является плодотворным источником принципов и идей для решения некоторых специфических моральных разногласий относительно медицинского экспериментирования и практики. Абсолютные требования, возлагаемые категорическим императивом, могут быть источником силы и даже комфорта. По контрасту, утилитаризм требует от нас взвешивать альтернативные образы действий ожидаемыми их последствиями и решать, какое из них можно оправдать этими последствиями. Кантианская этика защищает нас от такого рода сомнений и нерешительности; мы знаем, что мы не должны никогда лгать, неважно, какое благо может получиться из этого. Кроме того, категорический императив Канта лучше обосновывает принцип справедливости, придавая ему вид принципа равной свободы и подчеркивая приоритет прав. Если любая личность должна рассматриваться как цель и никогда только как средство, возможность законной эксплуатации некоторых ради блага других полностью исключается.
3.2.6. Трудности, с которыми встречается этика Канта.
Этическая теория Канта представляется сложной и дискуссионной. Она имеет проблемы теоретического характера, которые проявляют себя на практике и ведут нас к сомнению в том, могут ли абсолютные правила, определяемые категорическим императивом, всегда давать нам простое разрешение наших моральных разногласий. Мы ограничимся обсуждением лишь трёх проблем.

Во-первых, пришиты Канта могут давать такие решения случаям, содержащим конфликт моральных обязательств, которые интуитивно представляются неправильными. Я имею долг выполнять свои обещания и я также имею долг помогать тем, кто в этом нуждается.

Допустим затем, я врач и я обещал коллеге присутствовать на штатном совещании. Как раз перед началом совещания, я разговариваю с пациентом, который впадает в инсулиновую кому. Если я займусь лечением пациента, я должен буду нарушить моё обещание присутствовать на совещании. Что я должен делать?

Ответ представляется очевидным: я должен лечить пациента. Наша моральная интуиция говорит нам это. Но для Канта, выполнение обещания есть совершенный долг, тогда как помогать другим является долгом несовершенным. Это означает тогда, что, согласно кантианским принципам, я должен оставить моего пациента и поспешить, чтобы прийти вовремя на мою встречу. Есть что-то явно неправильное во взгляде, согласно которому никогда не следует нарушать обещание, даже если обещание касается относительно простого дела, а последствия его выполнения гибельны.

3.3. ТЕОРИЯ МОРАЛЬНЫХ ОБЯЗАТЕЛЬСТВ PRIMA FACIE У. Д.РОССА.
Английский философ Уильям Дэвид Росс [William David Ross] (1877-1971) представил в своей книге "The Right and the Good" (1930) этическую теорию, которую можно расценить как попытку объединить перспективы утилитаризма и перспективы кантианства. Росс отверг утилитаристское убеждение, что одни последствия делают поступок правильным, но его также беспокоили абсолютные правила Канта. Он понимал, что такие правила не только не способны проявить восприимчивость к сложности фактически существующих ситуаций, но что они также иногда противоречат одно другому. Росс, подобно Канту, деонтологист, но с важным отличием. Росс убеждён, делая моральный выбор, необходимо принимать во внимание последствия, хотя не результаты поступка, взятые отдельно, делают его правильным.
3.3.1- Моральные свойства и правила.
По Россу, существует непреодолимое различие между моральными и неморальными свойствами. Есть только два моральных свойства - правильность и доброта - и эти свойства не могут заменяться, или объясняться в терминах других свойств. Так, сказать, что поступок является "правильным", не есть то же самое, как если сказать, что он "вызывает удовольствие" или "увеличивает счастье", как предлагает утилитаризм.

Однако Росс вовсе не отрицает того, что связь между моральными и неморальными свойствами существует. Что он отрицает, так это возможность тождества между ними. Так, облегчить кому-нибудь страдание может быть правильным, но правильность не является идентичной облегчению страдания.

Росс также осознает, что мы часто должны знать много неморальных фактов о ситуации, прежде чем мы можем правильно вынести моральное суждение. Если я вижу врача, инъецирующего кого-либо, я не могу еще сказать, действует ли он правильно, без определения того, что он инъецирует, почему он это делает и т. д. Таким образом, правильность есть свойство, которое зависит частично от неморальных свойств, характеризующих ситуацию. Я не могу определить, делает ли врач правильный или неправильный поступок до тех пор, пока я не определю, какие имеются неморальные свойства.

Росс убеждён, что есть случаи, в которых мы не имеем подлинных сомнений в том, присутствует ли свойство правильности или доброты. Мир изобилует примерами жестокости, лжи и эгоизма и в этих ситуациях мы непосредственно осознаем отсутствие правильности или доброты. Но мир также богат примерами сострадания, верности и великодушия, в которых правильность и доброта ясно присутствуют. Росс утверждает, что наш опыт относительно таких случаев делает нас в состоянии узнать правильность и доброту с такой степенью достоверности и очевидности, как если бы мы постигали математическую истину, что треугольник имеет три угла. Кроме того, наш опыт относительно многих индивидуальных случаев делает нас в состоянии осознать верность такого общего утверждения, как "неправильно причинять излишнюю боль".

Таким образом, наши моральные интуиции могут снабжать нас моральными правилами общего характера. Но Росс отказывается признать эти правила абсолютными. Для него они могут служить только в качестве образцов, чтобы помочь нам решить, что мы должны делать. В конечном счёте, в любом отдельном случае мы должны полагаться не только на правила, но также на разум и наше понимание ситуации.

Рассмотрим проблему, лгать ли смертельно больной пациентке о её состоянии? Позволим себе предположить, что мы можем избежать причине-

26
<предыдущая страница