Глава 22: Видение Феофаном всех грехов своих, состязания о нем между ангелом и бесами

Феофан за грехи свои получил кару по проречению святого и мучился сорок дней, как предрек святой. На сороковой же день Феофан проснулся в полночь, тотчас закружился, упал вниз и померкли очи его. Ему казалось, что он заснул. Феофан увидел себя совершенно нагим, якобы *" бродящим туда и сюда по оврагам в чаще лесной. И вот его, бродящего, там поймали корсары, т. е. морские разбойники, и взяли в плен. Эти корсары были ростом низкие и пузатые; какой они были длины, такой были и толщины, тела их были весьма безобразны, видом они были черны. Корсары поймали его, чтобы отвести в темницу и засадить. Когда они шли к тюрьме, встретил их один юноша, молодой, весьма прекрасный лицом. Как только юноша увидел их, тотчас повернулся назад и вошел в одну большую дверь. Дверь эта была как будто от крепостных ворот, т. е. вела как бы в крепость. Снова вышел молодой из двери навстречу корсарам и сказал им: «Стойте». Тотчас они остановились. Юноша спросих их: «Куда идете?» Говорят: «На дело свое идем». Говорит юный: «Оставьте человека и идите себе, куда хотите». Говорят они: «Как нам его оставить, когда он наша собственность?» Говорит юноша: «Не ваш он, ибо вы коварством своим сделали то, что он стал ваш». Тогда говорят корсары: «Он сам, по своей воле, пришел к нам; мы не просили его; чем же мы виноваты пред ним?» Юноша сказал им: «Оставьте его». Они отвечают: «Как нам его оставить, тем более, что он по своей воле пришел к нам?» Сказал юноша: «По воле пришел, или по неволе, но я говорю вам: оставьте его». Отвечают косары: «Во веки никогда не можем мы его оставить; сейчас поставим его на весы; как весы решат, так пусть и будет». Тотчас были поставлены весы пред Эхмалотосом. Тогда юноша вынул из-за пазухи нечто небольшое, подобное ореху, и положил его на одну сторону весов (это нечто тяжеловесное было, по-видимому, покаяние схимнического пострижения, равное второму крещению). Увидав это, корсары сейчас же побежали и стали вдали. Только начальник их и еще семь других остались близ Эхмалотоса.

Эхмалотос стал посреди весов, те семь накладывали на другую сторону множество бумажек, разнообразно свернутых, но положенное ангелом на одну из чашек не поднималось с земли. Нанесли корсары еще других бумаг; наклали на весы так, что совсем наполнили их, но то нечто не поднималось с земли; корсары тогда начали отчаиваться, что придется Эхмалотоса оставить.

Когда корсары недоумевали, что им делать, и стали удаляться, то начальник воскликнул: «Идите сюда, куда уходите? Возьмут его у нас, ничего тогда мы с ним не поделаем и труд наш весь пропадет даром. Чего бежите вы и меня одного оставляете? Чего торопитесь бежать? Что за беда такая, что вы даете победить себя, как каких трусов?» Когда он так говорил, подошел один корсар, держа в руках своих рукописание Эхмалотоса, т. е. то хульное письмо, которое в отместку врагу своему Эхмалотос бросил у его жилища на воздух, а бес подхватил во образе ворона. И положил его корсар на ихнюю сторону; тотчас весовая чашка ангела поднялась с земли, а на которой было рукописание, - опустилось на землю. Увидав это, корсары так возрадовались, что с радости целовали рукописание.

Юноша сказал: «Подайте мне сюда рукописание». Говорит начальник шайки: «Зачем давать тебе рукописание?» Отвечает юноша: «Не для того говорю с тобой, чтобы ты меня вопрошал, но говорю затем, чтобы ты отдал мне рукописание». Возражает начальник: «Зачем заставляешь меня отдать его тебе, когда справедливость определила, что он, Эхмалотос, есть собственный мой? Зачем пытаешься праведность весов сделать неправедной?» Говорит юноша: «Тогда я пойду внутрь, пожалуюсь на вас». Говорит начальник корсаров: «Иди, куда хочешь, но мы никоим образом не отдадим его тебе, хотя бы и изнутри кто пришел». Юноша сказал: «Не отдашь? Увидите сейчас, что я с вами сделаю».

С этими словами он повернулся и двинулся, чтобы идти внутрь. Тогда старший сейчас же закричал ему и сказал: «Иди, дам тебе». Юноша повернулся, чтобы взять, но они, корсары, опять не стали давать и говорили ему: «Если есть праведный суд, зачем не держишься праведного суда?» Отвечает юноша: «Не тебе так говорить мне, я власть имею повелевать, почему и говорю я тебе, чтобы ты отдал бумагу». Говорит старший корсар: «Не отдам ее тебе, ступай куда хочешь». Услыхав это, юноша тотчас повернулся, чтобы идти внутрь; когда пошел ко входу внутрь, сейчас же закричал старший корсар: «Иди, бери». Юноша, полагая, что получит, повернул назад, но корсары опять не стали давать. Тогда юноша снова повернулся и пошел, однако корсары не дали ему подойти к двери, но кинули ему бумагу. Юноша взял бумагу в руки свои, т. е. рукописание Эхмалотоса, и сейчас же сказал: «Оставьте человека». Услыхав то, старший из корсаров разгневался и сказал: «Мало с тебя того, что ты взял его рукописание себе в руки; теперь еще чего тебе надо от нас?» Говорит юноша: «Я желаю, чтобы вы оставили человека». Корсары рассердились и сказали: «Чего тебе надо? Что хочешь делать? Взял рукописание, и иди себе по своим делам!» Говорит юноша: «Мое дело в том, чтобы я получил от вас человека».

Пока так юноша препирался с бесами, Эхмалотос трепетал от страха, как рыба, стоя посреди весов совершенно наг и ничего не видя пред собою, кроме злых дел своих, разно изображенных на разных бумагах.

Это только и видел он перед собою и ничего больше не видел, т. е. ни одного доброго дела в утешение себе не мог припомнить. Вспоминались ему одни только грехи, содеянные им; грехи сами велиим гласом вопияли пред ним. Каждый грех говорил о своем содеянии, когда был содеян, как и каким образом. Из земного мирского Эхмалотос тогда ничего не припоминал, ни отца, ни мать, ни братьев, ни друзей. Одни только грехи свои припоминал и видел пред собою, с ужасом ожидая, что вот сейчас корсары уведут его от весов и похитят во власть свою. Эхмалотос трепетал от страха. О, кто тогда мог бы помочь, по крайней мере, ободрить его утешительным словом или чем иным? В таких душевных муках стоял он перед корсарами и юношей, который покровительствовал ему.

Говорит юноша корсарам: «Ступайте за своим делом и оставьте человека. Ступайте туда, куда вам приказано». Корсары сказали: «Зачем приказываешь нам идти в другое место, когда нам приказано идти сюда?» Говорит юноша: «Теперь это дело окончилось, ступайте себе на другое». Отвечают корсары: «По твоим понятиям окончилось, а по нашему разумению еще не окончилось». Говорит юноша: «Ступайте, ступайте, и не противьтесь». Корсары: «Куда пойдем? У нас нет другого места, только здесь жилище наше». Юноша: «Довольно с вас того, что вы пожили здесь, ступайте же теперь на другое место». Корсары: «Нам некуда идти; сам скажи, куда мы пойдем?» И сказал им юноша: «Идите туда, где попечения, заботы о сокровиществовании». Корсары ответили: «Там другие есть, борются с ними и не бывают побеждаемы, а мы побеждены. Те приобретают, а мы потеряли. Что за беда такая постигла нас?!»

Вдруг корсары побежали прочь, остался один старший около Эхмалотоса и воскликнул: «Увы мне! Я остался один. Затем убежали вы и оставили меня одного? Идите, идите сюда и не стойте вдали. Идите скорей, иначе его у меня возьмут и уже взяли! Я зло накажу вас за то, что оставили меня одного; я побежден, и он делает со мной что хочет». Потом обратился он к юноше и сказал: «Ты думаешь, что мы так и пойдем туда, куда ты хочешь? Не пойдем ни за что!» Юноша: «Я сказал: оставьте человека и ступайте, куда вам приказано, а вы все еще противитесь». Корсары: «Велика обида, которою ты нас обижаешь; но, как ни старайся, мы этого человека не отдадим никоим образом; делай что хочешь». Юноша: «Если не оставите человека, то собственными руками возьму, а вас я ввергну в огонь. Вот я иду сейчас (т. е. аи] трь), увидите, что будет с вами».

И двинулся юноша, чтобы идти внутрь. Тогда корсары премного устрашились и столь смутились, что сейчас же толкнули Эхмалотоса к юноше, сказав: «Иди, бери его. Иди и не ввергай нас во огнь». Юноша сделал вид, что не хочет возвращаться назад; корсары, увидав, что он не поворачивается, перепугались до крайности и поспешно говорили Эхмалотосу: «Ступай к нему, ступай». Юноша, увидав, что они отпускают Эхмалотоса, повернулся назад, но вид его не был уже такой, как перед тем, кроткий и смиренный; вид его был страшный, приводящий в трепет. Юноша был вооружен так, что от одного вида его противники пришли в великий страх, бросили Эхмалотоса, собрали свои весы, забрали бумаги и толкнули Эхмалотоса к юноше, сказав: «Ступай, ступай, скандалотворный человек и лжец». И сказали юноше: «Берите неправедного, вы, которые хвалитесь тем, что вы праведные. Берите лжеца, вы, которые хвалитесь тем, что вы правдивые. Берите нечистого, вы, которые хвалитесь тем, что вы чистые». Тогда воскликнул юноша противникам, т. е. корсарам: «Не говорите мерзостей, болтуны (или мерзкие болтуны)», - и замахнулся на них своим копьем. Тотчас корсары исчезли с глаз Эхмалотоса; Эхмалотос остался один с юношей. Юноша показал Эхмалотосу рукописание его и сказал ему: «Это твоя рукопись? Узнаешь ли ее?» Эхмалотос, сказав: «Да, она», - простер руку, чтобы взять ее, и сказал: «Отдай ее мне». Юноша же ответил: «Не дам ее тебе, так как ее требуют внутри; пойду сначала внутрь, а потом ее отдам тебе». Пошел он внутрь; через малое время вышел наружу и сказал Эхмалотосу: «Ее там задержали, сказали мне внутри: пусть остается здесь до часа смертного его». Потом сказал Эхмалотосу: «Внимай точнейше, ибо великую беду приять имеешь в час смерти твоей (или вернее: имеешь подвергнуться опасности). Внимание твое да будет попечительным (т. е. о спасении своем). Внимай добре, чтобы впредь не попасться тебе в плен, так как потом не будет тебе более возможности освободиться. Итак, гряди в путь мира».

Юноша, сказав сие, тотчас вошел внутрь и закрыл дверь. Эхмалотос остался один. Пред ним показались две дороги, из коих одна была восходящая, а другая нисходящая. Он раздумывал, какую дорогу взять, и взял нисходящую; когда прошел по ней некоторое расстояние, она оказалась неудобной; сколько ни напрягал он силы, все оказывались препятствия. Эхмалотос тогда вернулся назад, взял восходящую дорогу, пошел по ней и стал восходить. Утомившись от пути, присел немного отдохнуть. Когда он отдохнул, то чихнул; ему показалось, что у него вышла из носу кровь. Тотчас он пришел в себя, увидав себя совершенно нагим; из носа его выходила желчь, во исполнение слов святого Нила, который предрек ему, что, если по истечении сорока дней страдания выйдет у Эхмалотоса из носу кровь, то Эхмалотос должен воздать славу Богу, Который, значит, внял «посредствующему нашему молению». Однако вышла не кровь, а истекла желтая желчь из носу. Сие промыслительно было сделано святым, чтобы кто не подумал, якобы кровь пошла просто от того, что Феофан ударил себя рукою в нос.

Эхмалотос исцелел благодатию святого и стал здрав. Но все-таки преступил заповедь святого записать все то, что говорил ему святой, и не записал, так как на это требовался громадный труд и многое время; утаил это повеление святого и от Герасима. Они удалились тогда вместе с попом Герасимом со Святой Горы в Константинополь, ибо Герасим ничего не знал о сем повелении все записать. Может быть Герасим и смалодушествовал, услыхав от святого о ярости тех, коих обличения заденут за живое.

Однако оба они не возмогли дойти до Царьграда от препятствий, приключившихся им в пути по изволению святого. Они повернули назад во Святую Гору, так как бури и всякие противности не пускали корабль, на котором они должны были дойти до Царьграда; корабль вернулся на Афон. Эхмалотос возвестил попу Герасиму о заповеди святого Нила, повелевшего ему записать все, что святой с ним говорил. Тогда почти целый год они сидели и записывали, т. е. Эхмалотос диктовал, а Герасим и несколько других ревнителей записывали слова его изо дня в день.

Потом в июне 1820 года они удалились со Святой Горы.

Эпилог Феофана-Эхмалотоса

Окончилась эта книга, т. е. написалась со многою болезнию (т. е. трудом) 8 июня 1820 года. Простите мне, отцы и братия, недостатки мои, так как человек я неграмотный; по забывчивости многое оставил, а после, вспоминая, добавлял, написал неграмотно; еще и язык у меня не поворачивался (т., е. косноязычен был, чтобы написать правильно). Чудо же сие есть то, что все-таки написал это, ибо три года спустя, после того, как говорил с ним святой Нил, слова эти он ясно помнил, а после того, как записывал их, больше не помнил*. Богу нашему слава!

____________

*Считаем не излишним добавить здесь несколько разъяснений по поводу такого необыкновенного «подъема памяти» монаха Феофана. Феофан, вследствие слишком утонченного состояния своей нервной системы, всегда находился в состоянии так называемого «транса», т. е. усиленной работы «подсознательных» (трансцендентальных) сил и способностей души, обычно скрытых, подобно солнечным лучам за облаками, за напряженною работою нашего обычного, обыденного (эмпирического) сознания. Таким образом, для всякого очевидно, что мы здесь имеем дело с памятью трансцендентальною, подсознательною, которая работает всегда с такою напряженностью и силою, о которых обычная память, и мечтать не может. Можно сказать, трансцендентальная память, воспроизводя прошлое до мельчайших подробностей, является фотографом по отношению к припоминаемому, воспроизводимому предмету, тогда как обычная, рассудочная память лишь живописцем с этой же фотографии. Поясним сказанное примером. Во сне наша душа часто впадает в трансовое состояние и воспроизводит иногда прошлое в таких мелочах и подробностях, какие никогда и не припомнились бы нам в бодрственном состоянии.

Пишущий эти строки однажды видел во сне воспроизведенный факт из своего прошлого (лет десять назад) с такими мелочами и подробностями, каких он, конечно, не мог бы воспроизвести и припомнить в бодрственном состоянии, тем более, что от этих мелочей его отделяли целые десять лет.

Теперь, самое главное, - трансцендентальная область нашей души или «дух» есть, по выражению Московского митрополита Филарета, — «вершина нашего существа, которою оно соприкасается с Духом Божественным»...
<предыдущая страница