ПРОСПЕР МЕРИМЕ


ЖЕНЩИНА-ДЬЯВОЛ,

или ИСКУШЕНИЕ СВЯТОГО АНТОНИЯ
Комедия¹ в одном действии
Перевод А. Арго

ПРОЛОГ
Милостивые государыни и милостивые государи!
Автор комедии, предложенной вашему суду, позволил себе сойти с проторенной дороги. Он впервые вывел на сцену несколько фигур, которых нас учат почитать наши кормилицы и няньки. Смелость эта, пожалуй, многих возмутит и даже будет названа кощунством; но выводить на театре жестоких служителей милосердного бога – еще не значит нападать на нашу святую религию. Грехи ее толкователей способны помрачить ее сияние не больше, чем капля чернил – хрустальные воды Гвадалквивира.

Передовые испанцы научились истинное благочестие отличать от лицемерия. Их-то автор и избирает своими судьями в надежде, что они ничего, кроме шутки, не увидят там, где Торкемада усмотрел бы повод для ауто-да-фе со множеством сан-бенито.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Б р а т А н т о н и о² }

Б р а т Р а ф а э л ь }

Б р а т Д о м и н г о } инквизиторы.

М а р и к и т а. }

С л у г и и н к в и з и ц и о н н о г о т р и б у н а л а.
Действие происходит в Гранаде во время войны за престолонаследие.
D e m o n I o

Yo harè que el studio olvides,

Suspendido en una rara

Beldad.
Calderon. El Magico prodigioso*.


С Ц Е Н А П Е Р В А Я
Зала инквизиционного трибунала в Гранаде. Справа, на крытом черным сукном возвышении три кресла; среднее поставлено несколько выше боковых. В глубине видны орудия пытки. Под

возвышением стол и стул для секретаря. Освещение тусклое.

Р а ф а э л ь И Д о м и н г о - оба в парадном облачении инквизиторов.
Р а ф а э л ь. Повторяю, сеньор Доминго, это вопиющая несправедливость. Вот уже семнадцать лет я состою инквизитором в Гранаде. Я отправлял на костер по два десятка еретиков ежегодно. И вот как оценил мои заслуги его преосвященство господин великий инквизитор! Поставить надо мной молокососа!

Д о м и н г о. Это возмутительно, и я, со своей стороны, могу сказать то же самое. Знаете ли, что из этого следует? Что его преосвященство господин великий инквизитор просто дурак.

Р а ф а э л ь. Это всем известно. Но что он несправедлив и фанатичен – этого я не знал.

Д о м и н г о. Что он, в сущности, против нас имеет?

Р а ф а э л ь. Чтó повредило мне в его глазах, я знаю. Пустяк! История с той еврейкой, которую я окрестил, а ей вздумалось вдруг забеременеть. В обществе это наделало много шума. Но, в конце концов, есть ли в этом что-нибудь необыкновенное?

Д о м и н г о. Он обвиняет нас вдобавок, слыхал я, в том, что мы не христиане.

Р а ф а э л ь. Но так ли уж необходимо инквизитору быть христианином?

Д о м и н г о. Как ни подвело вас это крещение с последствиями, а про меня у него в книжке и не то записано.

Р а ф а э л ь. Что ж, он вас в безбожники, что ли, зачислил?

Д о м и н г о. Если бы так! Но каналья служка, прибирающий у меня, нашел в комнате, сам не понимаю, каким образом, да еще в великий пост, цыплячью ножку и отнес, здорово живешь, его преосвященству.

Р а ф а э л ь. Да, телом христовым клянусь, история пренеприятная!

Д о м и н г о. Еще хуже то, что новый инквизитор, назначенный им председателем нашего трибунала, - это чорт, которому вменено шпионить. И, вдобавок, он чудак – искренне верует.

Р а ф а э л ь. Вот оно что! И вы допускаете эту мысль?

Д о м и н г о. Помяните мое слово – это будет сущий Лойола. Он, говорят, до того дошел, что не способен отличить женщину от мужчины. О, это святой!

Р а ф а э л ь. Беда!

Д о м и н г о. Беда!

_________________________

* Д ь я в о л. Я сделаю так, что ты забудешь всякую науку, плененный этой редкостной красотой. К а л ь д е р о н. Чудодейственный маг. (Исп.)

Р а ф а э л ь. Вот как, чорт возьми, вознаграждены мы за службу! Я сегодня в отчаянном настроении! Турком готов стать. Горе тем, кого доведется нам сегодня судить. Мне нужно на ком-нибудь сорвать свою злобу. На костер, на костер и еще раз на костер! Без всяких разговоров!

Д о м и н г о. Аминь! Сегодня суббота, а по субботам я имею обыкновение только осуждать. Оправдываю я по понедельникам. Таким образом, если случается так, что невиновные приходятся на другой день, то ответственность за такую путаницу ложится на господа бога. А, кстати, что же, скажите, с вашей еврейкой сталось?

Р а ф а э л ь. Она, дурочка, в родильном доме.

Д о м и н г о. И то – дурра! (В сторону.) А еще больший дурень тот, кто поместил ее туда.

Р а ф а э л ь. Что вы сквозь зубы бормочете?

Д о м и н г о. Я? Ругаю этого идиота великого инквизитора.

Р а ф а э л ь. Чтоб его чорт побрал!

Д о м и н г о. Тсс! Тут слишком сильное эхо. Разойдемся. Вот и наш святой.

Они уходят в разные концы сцены и принимаются за свои молитвенники.

Входит А н т о н и о в парадном облачении.

А н т о н и о. Преподобные отцы, нам предстоит сегодня рассмотреть очень важное дело, и вы к этому, я вижу, готовитесь. Мы будем судить колдунью-женщину, заключившую договор с дьяволом, отцы мои. Князь тьмы, говорят, наделил эту несчастную сверхъестественными способностями. Но, укрепимся духом! Крест, который мы носим, оградит нас от когтей лукавого, если бы даже он мог проникнуть к нам сквозь священные стены Святейшего судилища³.

Д о м и н г о. У нас он только потратил бы даром время.

А н т о н и о. Ах, отцы мои, не говорите так! Плоть наша слаба, сосуд хрупок. Что касается меня, жалкого грешника, то единственная сила моя – в сознании моей слабости. Вас сделала неуязвимыми для искушения долгая праведная жизнь, а я молод и годами и подвигами благочестия. О, как я нуждаюсь в мудрых наставлениях ваших среди подводных скал житейского моря!

Р а ф а э л ь. В наставлениях мы все нуждаемся.

Д о м и н г о. Предостерегая друг друга, мы легче поборем соблазны сатаны.

А н т о н и о. «Господи, не введи меня во искушение» - вот о чем я молюсь ежеминутно. Как легко пасть! Как бы бдительно душа ни оберегала себя, враг рода человеческого – лукавый змий; он пролезет в малейшую скважину. И единая капля его яда может разъесть навеки душу, и я, конечно, пал бы уже, если бы не заступничество моего всеблагого покровителя, моего господина – святого Антония.

Р а ф а э л ь (в сторону). У него совесть нечиста. Любопытно. (Вслух.) Какому же столь великому искушению подвергались вы по соизволению господа?

А н т о н и о. У нас остается еще немного времени до заседания, и чистосердечное покаяние полезно каждому из нас, чтобы подготовить душу к предстоящей нам задаче. Выслушайте же меня, отцы мои. Я всегда считал, что женщина – самое надежное из орудий, какими располагает дьявол. Вы согласны с этим? Встреча с женщиной опаснее встречи с аспидом.

Д о м и н г о (с напускным изумлением). Как? Неужели? Женщина?

А н т о н и о. С младенчества я рос в обители, никогда ее не покидая. Еще полгода назад единственной знакомой мне женщиной была моя матушка. О, если бы небу было угодно, чтоб я не встречался с другими!

Р а ф а э л ь (также притворно). Пресвятая дева! Я трепещу.

А н т о н и о. Но сатана поразил меня однажды жестокой болезнью, и жизнь моя была в опасности. Я молил бога дать мне умереть в целомудрии… Но не снизошел он к моей мольбе. Я возвращен был к жизни. Врачи для окончательного восстановления моего здоровья предписали мне подышать более чистым воздухом в загородном домике, принадлежащем нашей обители. Ввиду полного безлюдья, я решился выйти за ограду и прогуляться в одиночестве. На лоне природы я испытал свои силы и возвращался домой, как вдруг, перед самой дверью… взгляд мой падает на существо, которое, судя по одеянию, я принимаю за женщину. Внезапное ее появление привело меня в такое замешательство, что у меня даже нехватило мужества закрыть глаза. В смятении, сам не свой, стоял я перед нею, и образ ее все глубже запечатлевался в сердце моем. Тщетно хотел я бежать – ноги мои вросли в землю. Как в тяжелом сновидении, я видел опасность, но обессилел, онемел. Я был точно птичка, завороженная аллигатором. Кровь клокотала в жилах… Я испытывал страх… трепетал… и все же, если такое сравнение не кощунство, ощущал то же блаженное исступление, какое на меня иной раз находило перед образом нашей пресвятой Мадонны. Еще несколько мгновений – и я умер бы на месте. Я чувствовал, как душа меня уже покидает… Я умер бы, и умер бы во грехе, если бы это созданье не шагнуло в мою сторону. Ее внезапное движение вывело меня из очарования, удвоив мой страх… Мне удалось крикнуть: «Иисусе!» - и пресвятое имя спасло меня. Я бросился бежать со всех ног, не оглядываясь, к духовному отцу моему и только в его объятиях облегчил свою потрясенную душу.

Р а ф а э л ь (с глубоким вздохом). Я думал, будет хуже!

А н т он и о. Но сатана не покинул своей жертвы. Я бежал, но унес в себе ядовитое жало. Увы, приходится сознаться – оно до сих пор у меня в груди. Ни посты, ни молитвы, ни умерщвление плоти – ничто не могло доныне вырвать из моих мыслей образ этой женщины. Она меня преследует в сновидениях, я вижу ее повсюду… Эти большие черные глаза… будто кошачьи, одновременно нежные и жесткие… Все время… вижу я их перед собой… вижу их даже в этот миг. (Закрывает лицо руками.) Признаться ли? Часто при благочестивом чтении мои мысли отрываются от возвышенных словес писания. Глаза и уста читают слова, не вникая в их смысл… Душа предана всецело этой женщине. Не подлежит сомнению, что этот образ принял диавол, чтобы искушать моего святого покровителя! О, дай мне мужество свое, великий, святой Антоний!

Р а ф а э л ь и Д о м и н г о (вместе). Да поможет вам господь!

А н т о н и я о. Аминь! Для чего нужно бедному грешнику быть обречену судить других, если он сам не знает, не предаст ли страшный суд его самого огню, уготованному нарушителям долга? (Молчание.) Исполним, однако, сегодня наш долг, сколь ни тягостен он, и вспомним, что жребий человека – в горестях проводить свою жизнь. (Всходит на возвышение и занимает место между Рафаэлем и Доминго.) Секретарь, объявите дело и велите ввести подсудимую.

Р а ф а э л ь. Как? Вы закрыли глаза?

А н т о н и о. Дал бы бог мне ослепнуть! Перед нами появится женщина.

С е к р е т а р ь. Обвиняемая Мария Вальдес, предстаньте перед Святейшим судилищем.
Д в о е с л у г инквизиции вводят М а р и к и т у. На ней – вуаль.
А н т о н и о (не открывая глаз). Женщина, как ваше имя?

М а р и к и т а. Меня зовут Мария Вальдес, а чаще – Марикита. Меня еще прозвали Сорванцом. Вот мое имя, фамилия и кличка.

А н т о н и о (так же). Ваш возраст?

М а р и к и т а. Стоит ли задавать такой вопрос женщине, если хотят услышать от нее правду. Но я откровенна. Мне двадцать три года. Если сомневаетесь, взгляните мне на меня. Кажусь ли я старше? (Отбрасывает вуаль.)

Р а ф а э л ь (в сторону). Помилуй бог, какая прелесть!

А н т о н и о (все еще не открывая глаз, в сторону). Прочь от меня, сатана, демон любопытства! Тебе не одолеть меня! (Вслух.) Чем вы занимаетесь?

М а р и к и т а (колеблясь). Чорт возьми… как бы вам сказать?.. Я пою, танцую, стучу кастаньетами и так далее и так далее.

А н т о н и о (так же). И в таких забавах, самые названия коих мне, хвала создателю, незнакомы, вы растрачиваете время, которое должно быть посвящено слезам покаяния?

М а р и к и т а. Да в чем же каяться и о чем плакать тому, господин лиценциат, кто не сделал ничего дурного?

А н т о н и о (так же). Ничего дурного? Спроси свою совесть.

М а р и к и т а. В чем же она упрекнет меня, по вашему мнению? Правда, несколько грешков я знаю за собой. Но в это воскресенье я исповедалась в них священнику Мурсийского пехотного полка, и он мне их отпустил. Позвольте же мне уйти и не пугайте меня больше своими черными мантиями и всем вашим…

А н т о н и о (так же). Мария Вальдес, вы говорите, что совесть ваша чиста! Подумайте и не лгите.

М а р и к и т а. Я сказала вам всю правду, и вы мне, надеюсь, позволите уйти?

Р а ф а э л ь (Антонио). Задайте ей наводящий вопрос.

А н т о н и о (так же). Известна ли вам женщина по имени Хуана Мендо?

М а р и к и т а. Как не знать! Мы с ней подруги!

А н т о н и о (так же). А не случилось ли между вами ссор?

М а р и к и т а. Нет… Ах, простите, несколько дней назад она ко мне прицепилась из-за того, что я будто бы отбила у нее кавалера. Сущая неправда, господин лиценциат. Все случилось только потому, что Мануэль Торрибио сказал ей, что мои черные глаза покрасивее, чем ее рыжие.

А н т о н и о (в сторону). Черные глаза! (Вдруг закрывает глаза руками.) Сеньор Рафаэль, пожалуйста, продолжайте допрос вместо меня.

Р а ф а э л ь (просмотрев бумаги, сладким тоном). Марикита, не проходили ли вы в пятницу 15 августа мио оливкового питомника Хуана Мендо, кушая на ходу гранат?

М а р и к и т а. Откуда мне это помнить?

Р а ф а э л ь. Отвечайте: да или нет?

М а р и к и т а. Кажется, да.

Р а ф а э л ь (читая). А не бросали ли вы в питомник зернышки граната, помахивая при этом в воздухе прутиком орехового или иного дерева с двумя концами?..

М а р и к и т а (смеется). А вам бы хотелось, чтобы у прутика был один конец?

Р а ф а э л ь. Не забывайте, кто перед вам!.. С двумя концами, очищенными от коры? Отвечайте.

М а р и к и т а. Да, что-то я помню.

Р а ф а э л ь. Да или нет?

М а р и к и т а. Ну, пускай да.

Р а ф а э л ь. А не пели ли вы в то же время нечестивую песню, в которой часто упоминается некий Джон Ячменное Зерно?

М а р и к и т а (смеется). Господин лиценциат, о чем вы спрашиваете? Я пела английскую балладу. Перевела ее ваша покорная слуга. Научил меня ей трубач Мэкейского полка из армии лорда Питерборо. В ней действительно говорится о смерти Джона Ячменного Зерна.

Д о м и н г о. Кто же такой этот ячменное Зерно? Какой-нибудь дух тьмы?

М а р и к и т а. Ха-ха-ха! Ячменное Зерно и есть ячменное зерно. В балладе поется о том, как из ячменных зерен варят пиво, что пьют англичане. Отпустите меня, и я вам ее пропою, потому что вы с виду добрый малый, не такой, как этот. (Показывает на Антонио.)

А н т о н и о (все еще не открывая глаз). Трудно предположить, что в этом имени нет скрытого смысла.

М а р и к и т а. «Позор тому, кто видит в хорошем дурное», как было написано на берете капитана О`Тригера.

А н т о н и о (так же). Чем же вы объясните, что наводнение размыло питомник Хуаны Мендо?

М а р и к и т а (смеется). Чем же вы объясните, что наводнение размыло питомник Хуана Мендо?

М а р и к и т а (смеется). Чем объясню? И не собираюсь. Спросите у Гейара, почему он разлился.

А н т о н и о (так же). А я об этом спрашиваю именно вас: почему вы приказали ему разлиться?

М а р и к и т а. Послушайте, вы, может быть, еще не завтракали сегодня? Или вам не по себе? Уж не за колдунью ли вы меня принимаете?

А н т о н и о (так же). Ты сказала!

М а р и к и т а. Вот так спасибо! Если бы я не дрожала от вашего грубого голоса, я померла бы со смеху.

А н т о н и о (так же). Не обратиться бы в слезы вашему смеху. Так вы отрицаете, что наводили порчу на оливки Хуана Мендо?

М а р и к и т а. Да разве я умею наводить порчу?

А н т о н и о (так же). Искупить можно любой грех. Женщина, заклинаю тебя именем создателя! Говори правду, если не хочешь загубить свою душу.

М а р и к и т а. Но будь я колдуньей, разве я давно уже не вылетела бы отсюда в трубу?

А н т о н и о (так же). Подумайте и вострепещите! Позже вам даже и признание не поможет.

Р а ф а э л ь. Она строптива, почтенный собрат. Вот если бы я с нею поговорил немного наедине…

Д о м и н г о. Нет, предоставьте ее мне, сеньор Рафаэль, вы забываете, что вам надо подготовить доклад…

А н т о н и о (так же). Нам нельзя отступать от регламента Святейшего судилища. В последний раз я задаю вам вопрос, Мария Вальдес: колдунья ли вы?

М а р и к и т а. Отвечаю в последний раз: нет! Ну и бестолковы же вы.

А н т о н и о (так же). Несчастная! Я умываю руки, и только на тебя падет кровь твоя. Статья сорок восьмая уложения о следствии гласит: «Ежели обвиняемый или обвиняемая упорствует в запирательстве, а обвинение опирается на свидетельские показания или документы, председательствующий для их проверки приказывает, чтобы обвиняемый или обвиняемая был подвергнут или была подвергнута пытке».

М а р и к и т а. Пытке! Иисусе! Мать пресвятая! Так вы меня станете рвать на клочья, как сучат шерсть? Сеньоры лиценциаты! Сжальтесь над несчастной, невинной девушкой! Заклинаю вас, не дайте мне в муках умереть! Уж лучше заточите меня в подземелье, лишите света, солнце, только не пытайте меня!

Р а ф а э л ь. Сеньор Антонио, пожалейте ее молодость!

Д о м и н г о. Она невиновна, дорогой собрат. Немного сострадания!

А н т о н и о (так же). Так велит устав. Палач Педро Грасиас, предстаньте!

В глубине сцены появляется п а л а ч.
М а р и к и т а. Ах, не говорите так! Пощадите, пощадите! Взгляните хоть на меня! (Бросается на возвышение и обнимает колени Антонио.)

А н т о н и о (открывая глаза). Ах!

Р а ф а э л ь. Сеньор! Сжальтесь! Но… что с вами?

А н т о н и о (дрожащим голосом). Я узнаю тебя… Так ты меня в ад потащишь?.. Взгляните хоть на меня! (Бросается на возвышение и обнимает колени Антонио.)

А н т о н и о (открывая глаза). Ах!

Р а ф а э л ь. Сеньор! Сжальтесь! Но… что с вами?

А н т о н и о (дрожащим голосом). Я узнаю тебя… Так ты меня в ад потащишь?.. Ты срываешь с себя брачную одежду, и я вижу опаленную кожу дьявола… Так я уже в аду? Никакие обедни, ни даже сам святой Антоний… Не спасут меня отсюда. (Падает без чувств.)

Р а ф а э л ь. Он сошел с ума.

Д о м и н г о (слугам). Отнесите его в келью. (Тихо, Мариките.) Успокойтесь, дитя мое, никакой пытки вам не будет.

Р а ф а э л ь (тихо, Мариките). Не бойтесь. Не для таких, как вы, держим мы станки. (Слугам.) Уведите ее. Отведите ей хорошую камеру, но не позволяйте ни с кем общаться.

Д о м и н г о (тихо, Мариките). Опасайтесь брата Рафаэля. Я сделаю для вас, что смогу.

Р а ф а э л ь (так же). Опасайтесь брата Доминго, он старый лицемер. Но я принимаю в вас участие. До свиданья, дитя мое. (Похлопав ее по щеке.) Кто ваш друг – так это я. Прощайте! (Уходя, в сторону.) Не дам я тебе видеться с нею.

Д о м и н г о (в сторону, уходя). Тебе не видать ее, старый сатир!
М а р и к и т у уводят.
С Ц Е Н А В Т О Р А Я
Келья Антонио. На стене образ Мадонны.
А н т о н и о (один, мечется по комнате). Кончено! .. Все пропало… Я погиб!.. Проклят! Большее проклятие не постигло бы меня, если бы я даже согрешил с нею… Я уже не могу молиться. Да и к чему… теперь… Я молиться не стану! Я уже проклят… Тем лучше! Но пока я жив… Мария! Марикита! Я хочу думать только о тебе! Я хочу, чтобы наши две души слились воедино! (Пауза.) Как? Вечным своим спасеньем пожертвовать ради женщины, а она, быть может, падший ангел, искуситель?.. Тридцать лет молитв и самобичеваний пойдут прахом?.. Живи я в миру я был бы также проклят… А я влачил горькую жизнь и тоже для того, чтобы все-таки меня проклял бог… (Пауза.) Все время вижу ее. (Закрывает рукой глаза. Пауза. Становится на колени перед образом Мадонны.) Пресвятая богородица, помилуй меня!.. Я… я… Да это она самая, точно те же черты… Ее черные глаза!.. О Марикита! (Протягивает руки к образу, в ужасе отшатывается.) Господи! Глаза ее мечут молнии. Ты укоряешь меня в кощунстве!.. Решусь ли… Нет, ты не увидишь моего греха, уйди! (Поворачивает образ ликом к стене. Пауза.) Если бы вернуться расстригой в мир… Но зачем носиться с такими мыслями? Да, я сниму с себя духовное облаченье, я его оскверняю, но я запрусь у траппистов… Там, говорят, умирают быстро, этого мне и надо… Я умру с ее именем на устах. Но почему смерть?.. Почему такое тяжелое искупление? В конце концов, какой же это грех? Не достаточно ли мы в юдоли сей несчастны помимо власяницы и плети?.. Разве не могу я… Были святые, имевшие жен, детей… Я хочу жениться, быть отцом, быть добродетельным главой семьи. Ты лжешь, сатана, не за это я достанусь тебе! Я воспитаю благочестивое потомство, и это будет богу столь же угодно, как и дым наших костров. Но, безумец! Я ли не отрекся торжественно от мира? Не адское ли пламя ждет клятвопреступника? (Пауза.) Я слишком грешен!.. Нет для меня спасения… Эта женщина одним своим взглядом вырвала благочестие со всеми корнями из моей души. Не удержаться мне на краю пропасти… Так брошусь же я в нее очертя голову!.. Разверзнись, преисподняя! (Убегает.)


С Ц Е Н А Т Р Е Т Ь Я
Камера во дворе инквизиции.
М а р и к и т а (одна, забилась в угол кровати). Бедная Мария, где ты очутилась? Что станется с тобой? Марикита-Сорванец в инквизиции! Я бы сама посмеялась… А тут бедного Сорванца сожгут! Ох, мороз по коже… О свечу ожечься – и то страх как больно, а тут все тело в огне! (Плачет.) Подумать только! Они хотят меня сжечь, меня, такую добрую католичку! Меня, которая не пошла за капрала Харди только потому, что он еретик. Уж он ли был не красавец! Пять футов десять дюймов росту! И кроме того, если бы я уехала с ним в Англию, капитан О`Тригер сделал бы его сержантом (так он обещал), а я стала бы маркитанткой. Ах, и дурра же я! Damn their eves, как они говорили, будь они прокляты, - эти святоши! Все они – сущие распутники! Может быть, те двое, толстомордые, что сладко со мной говорили, не дадут этому долговязому бросить меня в огонь. Брр!.. Не надо думать ни о чем. Будь, что будет! Наплевать! Да здравствует веселье! Споем, чтобы развлечься, ту песню, которая показалась им кабалистикой. (Поет.)

Его цепями стали бить,

Кидали вверх и вниз -

И, чтобы вернее погубить,

Подошвами прошлись...

И плоть его сожгли сперва,

И дымом стала плоть...⁴

Ах, бедный Джон Ячменное Зерно, как ему было больно! Вот так же больно будет и мне. Неужели я буду гореть!..

Входит А н т о н и о.
А н т о н и о. И на этом свете и на том.

М а р и к и т а (убегая от него в испуге). Ах, уже? Что же это? Уже!

А н т о н и о. Мария!

М а р и к и т а (так же). Ну еще хоть четверть часика…

А н т о н и о. Мария… Я твой, весь твой. Я больше не инквизитор… Я просто Антонио. Я хочу быть…

М а р и к и т а. Моим палачом? Да? Вы мой палач?

А н т о н и о. Нет, нет… Не палач… твой друг. Мы станем единой плотью, единой душой… Будем, как Адам и Ева!

М а р и к и т а (приближаясь). Как? Отец мой, вы хотите быть моим любовником?

А н т о н и о. Да, да, я твой любовник! Мы будем вечно друг друга любить.

М а р и к и т а. И вы меня уведете отсюда?

А н т о н и о. Хорошо, но сначала полюби меня!

М а р и к и т а. Это успеется. Главное, сейчас же бежать.

А н т о н и о (в исступлении). Марикита, смотри, я отрекаюсь от обета, я больше не священник, я хочу быть любовником твоим, мужем, любовником и… мы убежим вместе в пустыню… Мы будем питаться дикими плодами, как отшельники.

М а р и к и т а. Вот еще! Постараемся лучше улепетнуть в Кадис, оттуда постоянно уходят суда в Англию, это хорошая страна. Говорят, там все попы женаты и нет никакой инквизиции. Капитан О`Тригер…

А н т о н и о. Умолкни, супруга моя, не говори мне об английских капитанах… Я не хочу о них слышать от тебя.

М а р и к и т а. Уже ревновать?.. Бежим скорее!

А н т о н и о. Сейчас. Но сперва докажи мне свою любовь!

М а р и к и т а. Так скорее же, уж очень вы невинный…

А н т о н и о. Я – невинный? Невинный! Я? Величайший грешник! Я проклят! Проклят! Но я люблю тебя и отрекаюсь от рая, лишь бы смотреть в твои глаза.

М а р и к и т а. Бежим, бежим, а уж потом будем, как голубки, заниматься любовью. На! (Целует его.)

А н т о н и о (кричит). Что значит для меня ад, когда я так счастлив!
Входит Р а ф а э л ь.
Р а ф а э л ь (крестится). Свят господь! Что я вижу?

А н т о н и о. Рафаэль!

Р а ф а э л ь. Злодей! Так-то ты оскверняешь крест, который носишь?

А н т о н и о. Сеньор Рафаэль, я больше не священник, я – супруг Марикиты!.. Благословите наш брак, повенчайте нас! (Падает на колени.)

Р а ф а э л ь. Проклятье божье на твою голову!

А н т о н и о (хватает его за ворот). Венчайте, не то – убью!

Они борются некоторое время, Антонио опрокидывает Рафаэля, тот достает кинжал.
М а р и к и т а. Берегись! Ты! Невинный!

А н т о н и о (вырывает у него кинжал). Вот тебе, проклятый! (Вонзает в него клинок.)

Р а ф а э л ь. Ах!.. Я убит! Дьявол ждет меня. Антонио, ты меня перехитрил… Кто бы подумал!.. Ну, я прощаю тебя за твою ловкость… и потому, что не могу… отомстить… Прощай… Я для тебя приготовлю там котел… а покамест… остатки дней своих… наслаждайся… Доминго… его я запер… Я удалил надзирателей… Но ты меня опередил… Не так ты глуп… как я думал…

А н т о н и о (потрясенный). Ты не творишь молитвы?

Р а ф а э л ь. Молитвы?.. Ха-ха-ха!.. Вот я и готов. (Умирает.)

М а р и к и т а. Я надену его сутану, и мы выйдем. Нас никто не узнает.

А н т о н и о. За один час я успел стать развратником, клятвопреступником и убийцей!

М а р и к и т а. При виде такого трагического конца вы, я полагаю, скажете вместе с нами, что женщина – дьявол!

А н т о н и о. Так кончается первая часть «И с к у ш е н и я с в я т о г о А н т о н и я». Простите автору его ошибки.

ПРИМЕЧАНИЯ АВТОРА