Старк Ульф
Моя сестрёнка – ангел
Пер. со швед. О. Мяэотс

Как-то раз учительница сказала нам на уроке, что попасть на небеса труднее, чем верблюду пройти через угольное ушко.

Тут мой приятель Бера как толкнёт меня в ногу.

– Верблюд! – простонал он. – Тогда человеку и надеяться нечего.

– В чём дело? – спросила учительница. – Ульф, ты опять разговариваешь?

– Не-а, – сказал я. – Я просто на Иисуса засмотрелся.

Я частенько смотрю на Иисуса, что на картинке на стене. Он приветливо улыбается, а руки развёл в стороны, словно хочет всех нас обнять. И платье на нём красивее, чем у учительницы.

– Может, ты хочешь спросить о чём-нибудь? – допытывалась учительница. – Говори, не стесняйся.

– Да, – сказал я. – А в Царствии Небесном есть ириски шока-кола?

– Что? – переспросила учительница.

– Ириски, – повторил я.– И лимонад из красных апельсинов? Мне кажется, это самое большое объеденье на свете. А ещё мне интересно, какие фильмы смотрят ангелы? И есть ли на небесах собаки?
Тогда меня выгнали из класса. Учительница заявила, что я гадкий мальчишка и думаю только о самом себе. И что над Богом нельзя потешаться.

А вот Иисус бы так никогда не сказал!

Он бы объяснил, что Богу нравится, когда люди шутят. И понял бы, что я думал не о себе, а о моей умершей сестрёнке, которую я никогда не видел.
Сестрёнка умерла в животе у мамы, даже не успев родиться. Это случилось за год до того, как появился мой брат, и за три до моего рождения. Мама и папа ждали детей много лет. Они хотели назвать дочку Мария-Луиза. Иногда, когда мы по вечерам пьём шоколад, я замечаю, как мама смотрит в окно. Она глядит на сосны и словно ждёт, что вот-вот в дверь с веранды войдёт девочка. Как будто думает, что та просто загулялась и сейчас вернётся, сядет с нами за стол и попросит булочку с изюмом. Но сестрёнка и так с нами! Только остальные её не видят. Вот она сидит на стуле рядом со мной.

Самая лучшая в мире сестрёнка!

У неё длинные светлые волосы и серые глаза. И она ни чуточки не похожа на сестрицу Пера-Улова и вообще на других старших сестёр. Тем вечно всё не так, лишь бы покомандовать. Не послушаешься – могут и за волосы оттаскать.

А моя сестрёнка – добрая и весёлая.

Только её никто никогда не воспитывал, поэтому она озорная и горазда на всякие проказы. Возьмёт и подтолкнёт мою ногу, а брат споткнётся об неё и свалится носом вниз. Или заткнёт пальцем кран и обрызгает папу с ног до головы. А сама при этом хохочет-заливается, но никто не слышит.

Но она бывает и тихой. Например, если я ударился и мне больно. Тогда сестрёнка утешает меня, гладит своей прозрачной рукой и тихо-тихо сидит рядышком.

– Я тебя люблю, увалень, – шепчет она.

– И я тебя тоже, – шепчу я в ответ. Поэтому-то я и спросил, есть ли на небесах ириски. И есть ли там лимонад и газировка. Просто мне грустно думать, что моя сестрёнка так никогда и не пробовала настоящих земных ирисок и ни разу не пила из горлышка настоящий холодный апельсиновый лимонад. Вот бы ей сходить со мной в кино на стоящую картину, вроде «Бемби» или «Айвенго». Я бы научил её свистеть билетиком.

Я уверен: Иисус всё конечно бы понял.

Он бы просто коснулся моего лба своими длинными пальцами и улыбнулся ещё приветливее.

– Не печалься, что твоя сестрёнка стала ангелом, – сказал бы Он мне. – Если ты её по-настоящему любишь, она может всё видеть твоими глазами. И значит, может почувствовать те же вкусы, что и твой земной язык, и слышать всё то, что слышат твои уши.

– Даже мелодию с пластинки?

– Конечно.

– Тогда я поставлю для неё «Смеющегося полицейского». Пусть она тоже посмеётся. Это самая весёлая мелодия на свете!

Я могу слушать эту старую заезженную пластинку сто раз подряд. Стоит мне её поставить – и настроение улучшается.

Я лежал на синем диване в гостиной, смотрел на хрустальную люстру на потолке и покатывался со смеху.

Я заводил пластинку снова и снова. Наконец папа вышел из душа и сказал: «Хватит!»

Тогда я поставил «Всё будет лучше и лучше день ото дня». И принялся вспоминать всё, что люблю.

Мне нравятся разрисованные птички из фарфора, маленькие садовые фигурки и крошечные стеклянные косули. Порой кажется – весь мир переливается тысячами цветов. И мне столько всего хотелось бы иметь.

Когда приходит время молиться перед сном, я всегда прошу Бога о чём-нибудь.

Каждый вечер я ложусь, складываю руки и начинаю перечислять свои заветные желания: резиновые ласты, взаправдашний меч, чтобы сражаться по-настоящему, парик с длинными золотыми волосами, какой я однажды видел в магазине. А ещё – чтобы я стал большим и сильным.

Но каждая моя молитва заканчивается одинаково – самым главным желанием: ЧТОБЫ У МЕНЯ БЫЛА СОБАКА.

СО-БА-КА, – повторяю я по слогам, чтобы было понятнее.

Но пока никакой собаки с небес я не получил. Как-то раз за обедом, когда мы ели свинину с фасолью, я сказал, что, кажется, больше не верю в Бога.

Мама спросила почему, ведь последнее время я был таким религиозным.

– Потому что Бог никогда не даёт того, о чём просишь, – объяснил я.

– А о чём же ты просил?

– О взаправдашнем мече, чтобы сражаться по-настоящему, – ответил я, – и о ластах, чтобы в них плавать.

Тогда мама похлопала меня по руке.

– Мой мальчик, – сказала она. – Бога нельзя просить о таких вещах.

– Почему?

– Потому что Бог – это не контора «Товары почтой». И нельзя просить о чём-то для себя.

Потом мы ели десерт – апельсиновый мусс со сливками.
Вечером я лежал в своей комнате в мансарде и слушал, как ветер завывает в соснах. Я смотрел на луну, светившую в окно, и не знал, что сказать Богу на этот раз.

Вдруг мне показалось, будто вдалеке промелькнул золотой волос. И тут же я услышал голосок моей сестрёнки:

– Попроси за кого-нибудь другого, Уффе, – прошептала она тихо, словно ветер. – Попроси ради кого-то другого.

Я так и сделал.

Я попросил Бога, чтобы у мамы появилась собака.

– Лучше – чау-чау, – добавил я. – Но и любая другая тоже подойдёт. Аминь.

Видите, какая смекалистая у меня сестрёнка! Ясное дело: у мамы никогда не будет времени заниматься с собакой. Она ведь постоянно должна чистить картошку и вешать бельё, так что собака окажется полностью в моём распоряжении. Я смогу её обнимать, и любить, и ходить с ней гулять сколько захочу.

Я не заметил, как уснул.

Мне приснилось, что я резвлюсь на огромном лугу с почти совершенно моей собственной собакой. И с моей сестрёнкой. Мы кидаем собаке палки, а она бегает за ними и приносит назад. Мы боремся с ней в траве, а потом она лижет меня в ухо своим синим языком, так что я даже во сне покатывался со смеху.

Вот бы этот сон никогда не кончался! Мне не хотелось просыпаться.

Следующий день выдался пасмурный. Мама отправилась в магазин за покупками, и я пошёл встречать её.

Пытаясь насвистывать, я шёл по улице Шёнвиксвеген и думал о том, что если помогу маме нести сумки, то получу крону в награду. Я дошёл до улицы Скутшерсвеген, так и не научившись свистеть.

Тут я увидел маму.

Она стояла перед магазином, на ней было синее пальто. В одной руке у неё была сумка с продуктами, а в другой – поводок с собакой – НАСТОЯЩЕЙ КОРИЧНЕВОЙ СОБАКОЙ С НЕБЕС!

Я бросился к маме, а собака рванулась ко мне, натянув поводок. У меня чуть сердце из груди не выпрыгнуло от радости.

– Мама, тебе её Бог послал! – крикнул я.

– Что ты городишь? – рассердилась мама. – Что мне послали?

– Собаку, – просиял я. – Это моя сестрёнка постаралась. Вообще-то я просил чау-чау, но и такая сойдёт.

Я наклонился к боксёру. Пёс тут же принялся лизать мне лицо, словно мы были тысячу лет знакомы.

– Малыш, – прошептал я, – как же нам будет весело теперь вдвоём!

– Милый, – сказала мама. – Это Пек, собака Рикбергеров. Ты же с ним дружишь и гулять ходишь. Меня просто попросили подержать его, пока тетя Айна сходит в магазин и купит фарш.

Вот так всегда!

Думаешь, что тебе подарят чау-чау с гривой, как у льва. А на самом деле оказывается боксёр, да к тому же чужой.

Я очень расстроился. И мама меня поняла. Пришла мама Уффе Рикбергера и забрала своего пса. Я взял сумку и, не говоря ни слова, поплёлся с ней по улице. Тогда мама остановилась.

– А о чём еще ты просил Бога? – спросила она.

– Да так – пустяки, – пробормотал я. – Чтобы я вырос. И чтобы мне купили парик в универмаге.

– Ну, вырасти ты и сам вырастешь. А парик, так и быть, получишь, – пообещала мама. – Вот только отнесём домой продукты и сразу же отправимся в универмаг – ты и я.

Так мы и сделали.

В город мы поехали на метро. Мама купила мне коробочку с фиолетовыми сосательными конфетами. Наконец мы добрались. Обычно я ходил из отдела в отдел, пока маме это не надоедало. Мне просто нравилось в магазине, там продавали всякие прикольные штучки. Но теперь я прошёл мимо пукающих подушек, резиновых собачьих какашек, которые были совсем как настоящие, и забавных пластмассовых мух: их можно подкладывать в шоколадный пудинг. Я прямиком направился к отделу карнавальных костюмов.

– Что вам угодно? – спросила тётенька за прилавком.

Вот это! – я молча указал на нейлоновый парик с золотыми, как у ангела, волосами.

– Упакуйте его, – попросила мама. Она расплатилась и дала мне пакет. Всю обратную дорогу я прижимал его к груди.

Я примерил парик, и случилось настоящее чудо!

Было воскресенье. Я надел мамино платье, оно было мне велико, так что пришлось обрезать, чтобы не волочилось по полу. Ещё я нашёл в шкафу туфли на высоких каблуках.

Я взобрался на унитаз и натянул парик.

И улыбнулся своему отражению в зеркале.

Мне хотелось увидеть, как бы выглядела моя сестрёнка, если бы не умерла ещё до рождения.

Она была божественно красива!

Свет от лампы над раковиной отражался в её золотых волосах, и они лучились словно нимб. Сестрёнка улыбнулась мне сияющей улыбкой. Я почувствовал, что она словно вошла в моё тело – под красное платье.

– Пошли, нам пора, – прошептал я. – Я покажу тебе Стуребю, где мы живём.

Я незаметно выбрался из дома.
Я шагал по Стуребю. Мне хотелось показать сестрёнке все наши достопримечательности.

Большой камень, где любили сиживать и пить пиво старички из дома престарелых. И старушку в парке, у которой был накладной нос из пробки.

Я отвёл сестрёнку к киоску и купил бутылку апельсинового лимонада и полный пакет ирисок.
Затем мы вскарабкались на самую высокую сосну, чтобы сестрёнка почувствовала, как кружится голова, когда сидишь на верхней ветке под самым небом. И там, наверху, я открыл пакет и дал ей попробовать, каков вкус ирисок, если их держать на языке и рассасывать постепенно.

Мы сделали несколько глотков лимонада, потому что она захотела пить.

– Здорово, правда? – спросил я.

– Ага, – кивнула она. – А теперь мой черёд кое-что тебе показать.

В тот же миг я почувствовал, как под платье ворвался ветер. Меня словно подняла невидимая рука, и я свободно повис в воздухе. Потом мы уселись на ветку, болтали ногами, глазели по сторонам и лакомились тягучими ирисками. А мимо плыли облака.
– А теперь куда пойдём? – спросила сестрёнка немного погодя.

– В кино.

Потому что было уже больше двенадцати часов.

Ей повезло. В ближайшем кинотеатре показывали «Робин Гуда». Это такой классный фильм, что у сестрёнки даже мурашки поползли по коже. Мы сидели в темноте на первом ряду, и я учил её сворачивать билетик так, чтобы им можно было свистеть. Мы насвистелись от души, пока служительница не взбеленилась и не прибежала с фонариком.

Тогда сестрёнка так захихикала, что я аж свалился с сиденья.

– А теперь пойдём навестим Бьёрне, – сказал я, когда фильм закончился.

Бьёрне – мой закадычный друг. Он на год меня старше.

У хозяйственного магазина мы встретили тетю Олауссон.

– Добрый день, – сказал я и сделал книксен.

– Добрый день, – пробормотала она и уставилась на мои блестящие золотые волосы.

– До свидания, – сказал я.

Прежде чем позвонить в дверь Бьёрне, я пригладил волосы руками. Открыла его мама. Она оглядела мои туфли и красное платье. А потом крикнула что есть мочи:

– Бьёрн! Тут к тебе девочка пришла. Наконец и он объявился. Его чёрные волосы торчали во все стороны.

– Знакомься, это Бьёрне Сален, – сказал я, чтобы моя сестрёнка поняла, к кому мы пришли. – Я встречаюсь с ним почти каждый день.

Тут Бьёрне стал красным, совсем как моё платье. А мама его довольно заулыбалась.

– Ах, вот как, – проговорила она, – а я и не знала. А сегодня вы чем займётесь? Хотите выпить с Бьёрном сока?

– Не хочет она пить, – буркнул Бьёрне.

– Не-а, – сказал я. – Просто зашёл на него посмотреть. Вот насмотрелся, теперь пойду к другому мальчишке. Увидимся ещё.

– Ну уж не знаю, – промямлил Бьёрне. Я отправился к Бере. Это мой второй самый лучший друг. Я хотел, чтобы сестрёнка и с ним познакомилась. Он умеет шевелить ушами. Когда я пришёл, Бера был во дворе, стоял на коленях и спиливал ножовкой заднюю покрышку у своего велосипеда. – Привет, Бера, – сказал я. Он на секунду поднял взгляд.

– Привет, Уффе, – ответил он, продолжая пилить.

– Это же не я, ты что, ослеп? Это же моя сестрёнка! Что скажешь?

– Ты вырядился как придурок, – проворчал он.

– На себя посмотри, – огрызнулся я. – Да ты вообще в девчонках ничего не понимаешь!

И я гордо удалился. Туфли натёрли ноги. В конце концов пришлось их снять и нести в руках. Когда я вернулся домой, то прошёл через подвал, чтобы папа, мама или брат меня не увидели.

У себя в комнате я достал карманное зеркальце из ящика письменного стола: захотелось ещё раз рассмотреть сестрёнку.

– Здорово повеселились, правда?

– Да, – улыбнулась она. – Отличный был денёк! Спасибо, что показал мне землю.

– Да пустяки. Тут ещё много чего осталось посмотреть. Но уже завтра. А теперь я пойду вниз ужинать.

Я сунул парик вместе с зеркальцем в ящик.
Но на следующий день никуда пойти не удалось. Потому что к папе в зубоврачебный кабинет заявилась тётя Олауссон. И она хохотала почти четверть часа, пока папа сверлил ей зуб.

– Вы бы, доктор, только его видели! – фыркала она так, что брызгала слюной во все стороны. – Длиннющие волосы, красное платье и всё такое прочее!

Потом моей маме позвонила мама Бьёрне и тоже смеялась.

– Он так разоделся, – сообщила она, – что просто невозможно было смотреть без смеха, я едва сдержалась!

После обеда папа обнял меня за плечи и повёл к кожаным креслам. Мы всегда садились там, когда намечался серьёзный разговор. На этот раз папа с тревогой посмотрел на меня и положил нога на ногу под своим врачебным халатом.

– Итак, Ульф, – начал он. – Почему ты решил притвориться девочкой?

– Не знаю. Просто что-то нашло.

– И часто на тебя такое находит? Что тебе хочется стать девочкой?

– Не-а. Только вчера.

– Вот оно что! Тогда, возможно, это случайный порыв.

– Да, так и есть, – подтвердил я. – Можно мне теперь идти?

– Можно, иди, – кивнул папа. – Раз мы всё обсудили.

Я поднялся к себе в комнату и закрыл дверь. Завтра всё Стуребю будет знать, что я разгуливал в платье. Да плевать! Для своей сестрёнки я на всё готов!

Я открыл ящик стола и натянул парик, чтобы ещё раз увидеть её счастливые глаза. Но когда я поглядел в зеркало, сестрёнка смотрела на меня печальным взглядом.

– Что стряслось? – спросил я.

– Мне надо идти, – сказала она.

– Почему?

– Есть ещё дела.

– Но ведь мы снова увидимся, правда?

– Вряд ли. Ты скоро меня забудешь.

– Я тебя никогда не забуду! Куда ты уходишь?

– Просто полечу с ветром.

Она подмигнула мне. Парик больше не был похож на волосы ангела. Он казался дурацким. Я слышал, как ветер загудел в деревьях, когда она исчезла.

– В один прекрасный день мы встретимся снова, – сказал я ветру.

Потом я вывел на прогулку земную собаку Рикбергеров. Мы гуляли долго-долго.