ЛИ ЦИН-ЧЖАО
* * *
Вижу снова простор голубой,
Над беседкою тихий закат.
Мы совсем захмелели с тобой,
Мы забыли дорогу назад.
Было счастье — и кончилось вдруг!..
В путь обратный пора нам грести,
Только лотос разросся вокруг,
Всюду лотос на нашем пути.
Мы на весла
Дружней налегли,
Мы гребем,
Выбиваясь из сил.
...И в смятении чайки вдали
Улетают с песчаной косы.
* * *
Весны приметы ярче с каждым днем.
Уютный дворик. Тихое окно.
Еще не поднят занавес на нем,
Но пали тени синие давно.
В молчанье с башни устремляю взгляд,
И струны цитры яшмовой молчат,
Над горною вершиной облака —
Они торопят сумерек приход.
Зыбь по траве прошла от ветерка,
Кропит дождем померкший небосвод.
Цветущей груше холода страшны,
Боюсь, цветам не пережить весны.
* * *
Весна тревожней стала и грустней,
И День поминовенья недалек...
Курильница из яшмы. А над ней,
Редея, извивается дымок.
Не в силах встать — лежу во власти грез,
И не нужны заколки для волос.
Прошла пора цветенья нежных слив,
Речные склоны поросли травой.
Плывет пушок с ветвей плакучих ив,
А ласточка все не летит домой.
И сумерки. И дождик без конца.
И мокрые качели у крыльца.
* * *
Слабый луч. Ветерок несмелый.
То вступает весна на порог.
Я весеннее платье надела,
На душе ни забот, ни тревог.
Я с постели только что встала,
Охватил меня холодок.
В волосах запутался алый
Мэйхуа опавший цветок.
Где ты, край, мне навеки милый?..
Нам в разлуке жить суждено.
Нет, забыть я тебя не в силах,
Не поможет тут и вино!
Свет курильницы тускло мерцает,
Словно омут, манит постель...
Догорает свеча и тает,
Но еще не проходит хмель.
* * *
Крик залетного гуся слышу,
Вижу яшмовой тучи следы.
Снова снег осыпает крыши,
Из курильницы тянется дым.
Птица-феникс — заколка резная,
И на ней отраженье свечи.
Отчего — я сама не знаю,—
Радость в сердце ко мне стучит.
Где-то звуки рожка на рассвете
Ускоряют утра приход.
Ковш с Тельцом в час урочный встретить
На востоке заря встает.
Ни цветочка нигде не видно,
Только знаю: весна в пути.
Ветер западный — так обидно —
Холодам не дает уйти.
БАНАНОВАЯ ПАЛЬМА
Не знаю кем посаженная пальма
Так разрослась с годами под окном...
Она весь двор
Закрыла черной тенью,
Она весь двор
Закрыла черной тенью.
Листы ее
При ветра дуновенье
Все шепчутся
О чем-то о своем.
Лежу одна, печальная, в постели,
До третьей стражи — дождик за стеной,
За каплей капля
Проникает в душу,
За каплей капля
Проникает в душу.
Мне больше не по силам
Шум их слушать
И ночь в разлуке
Коротать одной.
* * *
Грусть в сердце. И смятенье дум,
Тревожит каждый звук.
Холодный мир вокруг угрюм,
И пусто все вокруг.
Луч обласкал — и вновь темно,
И холодно опять.
С ненастным ветром и вино
Не может совладать.
Печальный голос слышен мне:
«Наш старый друг, прощай!»
То гуси где-то в вышине
Летят в далекий край.
Здесь было много хризантем,
Цвели — и отцвели.
О них кто вспомнит и зачем?
Валяются в пыли.
Я у окна чего-то жду,
И скорбь меня гнетет.
А тут еще, как на беду,
Дождь льет, и льет, и льет.
Утун, промокший до корней,
И сумеречный свет,
И в небе, как в душе моей,
Просвета нет и нет.
* * *
Расплавленное золото заката
И яшма лучезарных облаков...
Не вместе ты со мною, как когда-то,
Ты в этот вечер где-то далеко.
Дымятся ветки опушенной ивы,
И звуки флейты грустные слышны,
Поет она про увяданье сливы,—
О, таинства извечные весны!
Удался Юаньсяо тих и светел,—
Принес он радость первого тепла,
Но разве не подует снова ветер
И не нависнет дождевая мгла?
Друзья по песням и вину гурьбою
Пришли за мной. Коляска ждет давно.
Хочу я быть
Наедине с собою,
Мне не нужны
Ни песни, ни вино.
А в мыслях — процветающий Чжунчжоу,—
Чреда ничем не омраченных дней.
Мне праздники весны под отчим кровом
С годами все дороже, все роднёй.
Усыпанные жемчугом уборы,
И камни изумрудные в косе,
И золотые на шелках узоры,
И состязанье в блеске и красе.
Но все прошло. И вот краса увяла.
От бури жизни — иней на висках.
И не манит уж больше, как бывало,
В ночных прогулках радости искать.
Мне лучше в стороне,
Вдали от всех,
За занавеской слышать
Чей-то смех!
ЯН ВАНЬ-ЛИ
МАЛЕНЬКИЙ ПРУД
Грустное око пруда, ручья беззвучные слезы.
Любят глядеться погожим днем в воду тенистые лозы.
Побеги лотосов только что проклюнулись из воды —
На острых проростках уже сидят маленькие стрекозы.
Лу Ю
ЖАЛОБЫ КРЕСТЬЯНИНА
По взгоркам, где почва суше, пшеницу сею.
В низинах, где есть вода, сажаю рис.
До самой кости буйвол протер шею.
Пашем и ночью — кричу: давай, не ленись!
Из сил последних сеем, сажаем, пашем.
Страда не вечна — день отдыха недалек.
Но кто дубасит с утра по воротам нашим?
Уездный чиновник пришел собирать налог.
К уездной управе меня ведут под охраной.
Днем и ночью жестоко порют плетьми.
Кто же из смертных не трусит смерти нежданной?
Думал, умру, не простясь ни с родителями, ни с детьми.
Домой вернулся, хотел обо всем поведать.
Не стал вестями тревожить родительский слух.
Лишь бы отцу и матери было чем отобедать.
А дети с женой — все равно, что лебяжий пух.
ЗАПИСАЛ СВОЙ СОН
Если бы знать, сколько еще
среди людей проживу.
Вальков стукотня, звуки рожка
грустью тревожат слух.
Снова с войском иду на врага —
в сновидении, как наяву.
Ныне тот же юный во мне,
неукротимый дух.
На дальней заставе, помню, дивился
небу цвета реки.
Все остальное забыл за годами —
поседели давно виски.
Тело умрет, но никогда
я в стихах не умру.
Кто же с первого взгляда по строчке одной
не признает моей руки?!
СИНЬ ЦИ-Ц3И
ПОСВЯЩАЕТСЯ ДЕВУШКЕ, КОТОРАЯ ПРИСЛУЖИВАЛА ГОСТЯМ НА ПИРУ У ЯН ЦЗИ-ВЭНЯ
Совсем, совсем еще девочка —
Пятнадцать ей лет от рожденья.
И с нею за шелковым пологом
Один только ласковый ветер.
Как рад я: ее не заметил
Никто, в ком живет вожделенье.
Я слышал: она очень робкая
И быстро приходит в смущенье.
Едва вас завидит, как личико
Зальется под пудрою краской.
На вас разве только украдкой
Задержит свой взгляд на мгновенье.
У озера прошлой ночью
Сгустились холодные тени,
Она в окруженье подружек
От дома вдали загулялась.
Цветком она слабым казалась
Иль ивой, поникшей в томленье.
Она еще так неумело
Гостям подает угощенья,
Вино наливает — и мнится:
Вот-вот его на пол расплещет...
Ей петь — и в прическе трепещет
Цветок, выдавая волненье.
ОДИН ПРОВЕЛ НОЧЬ В ГОРАХ
Ничтожны века моего свершенья,
Все — от начала до конца — ничтожны.
Вокруг надолго утвердилась осень,
И тишиною насладиться можно.
Не спится мне. И слух мой жадно ловит
Все шорохи и звуки поздней ночи.
Бурлит, шумит ручей неугомонный —
На что он вечно сердится и ропщет?
Серп месяца, и бледный и холодный,
Навеял грусть. И грусти нет предела.
Далеко где-то петухи проснулись —
Ко мне их перекличка долетела.
Здесь мир иной. Здесь слава и нажива
Еще собой не заслонили света.
Но почему так рано встали люди
И трудятся задолго до рассвета?
КЭ ЦЗЮ-СЫ
МОСТИК
По лепесткам, как по снегу, еду верхом.
Аромат опавших цветов.
Близко, в кронах редких дерев,
иволги скорбный зов.
К мостику малому подошел.
Голубые тени весной.
Длинные ветви плакучих ив
залиты светлой водой.
НИ ЦЗАНЬ
СЛУЧАЙНО НАПИСАЛ В ПЯТЫЙ ДЕНЬ ШЕСТОГО МЕСЯЦА
Сижу и смотрю, как зеленый мох
ко мне на халат ползет.
Весенней водою наполнен пруд,
светел и чист небосвод.
Ни повозки, ни всадника в нашем краю
не встретишь за целый день.
Лишь случайное облачко порой
вслед журавлю проплывет.
ШАО СЯН-ЧЖЭНЬ
В НАЧАЛЕ ЛЕТА НА ЧИСТОМ РУЧЬЕ
Ветрено. Мелия расцвела.
Волны бегут без конца.
Одинокая лодка на переправе.
Пустынно у озерца.
Возле воды на песчаной косе,
наклонившись, мальчик стоит.
Играя, ряску с воды собрал —
кормит гусенка-птенца.
XУ ЧЭН-ЛУН
ПЕЧАЛЮСЬ О КРЕСТЬЯНИНЕ, НЕ ИМЕЮЩЕМ ВОЛА
Простирается поле до самых гор
сразу от края села.
Невозможно вспахать его одному,
если нет в хозяйстве вола.
Старый крестьянин ведет борозду,
сгорбившись над сохой.
Согнулись женщины под ярмом —
ноша весьма тяжела.
Обгорели спины, руки болят,
много сошло потов.
Недопахано поле, хотя до утра
трудиться каждый готов.
В камышовую хижину воротясь,
горькие слезы льют.
Кажется, будто ревут волы
из голодных их животов.
Вспоминаю, как в прежние времена
бывал урожайный год.
Крестьянам служили сотни волов
для полевых работ.
Пришли беспорядки вместе с войной,
благие ушли времена.
Погибли волы,— крестьянин скорбит,
кто горе его поймет?
Опушка рощи зеленой травой
уже заросла сейчас.
Был бы в доме бычок — пошла бы трава
ему на прокорм как раз.
Нет у крестьянина больше сил
дожидаться конца войны.
Плачет он, глядя, как в небесах
пасет вола Волопас.