Перейти на главную страницу
не меняется от знаменателя
и количество гипотенузы морщин
не равняется сумме двух катетов.
очередностью немощных гласных -
приходи ко мне! я приготовил тебе
пожар колючих соблазнов.
нам двоим на нем спать будет страшно.
да я знаю что мы навеки вдвоем
и кто кого предал не важно
я нежен как яблочко мякоть.
тебя застрелив я сразу уснул.
не успев заплакать.
носком черканул по мелу.
и справа и слева орали...
я понял - что я пришел первым.
гудело в затылке. лоснились
виски ледяными ручьями.
все те кто дышал мне в затылок
я знал что мне не станут друзьями.
я волосы мял в полотенце.
и жутко хотел текилы.
шампунь пах иллюзией груши.
я куртку на плечи накинул
и дернул оконную раму
и прыгнул в траву. покатился.
когда побежал стало горько -
что не с кем было проститься.
коленки скулят от йода. праздник - а хочется плакать.
и лишние вилки как рёбра непойманной рыбы скелеты.
я в скатерти дырку сделал - меня отлупили за это.
и гости степенно на стуле за стол опускали спины.
и трепетно передавали друг другу салаты и вина.
и воздуха разом не стало в накуренном жарком доме.
я голову прятал от влажных духами пропахших ладоней.
меня целовали в щёки пунцовые мягкие уши.
ко лбу прижимались губами. виски царапали дужки.
жалели жалели и пили и пили и ватой хмелели.
и в дедушке плакала водка. он мне утыкался в колени.
и бабушка как изваянье крестилась привычно и скоро.
и будто молитву шептала: мне скоро мне скоро мне скоро.
а в полночь часы зазвонили и били 12 ударов.
меня моментально забыли. меня моментально не стало.
а я стал дышать на узоры мороза в кухонной раме.
уверен - так будет теплее уснувшим папе и маме.
щитом из спирта маскируем тоску и негу.
мне страшно думать о тебе. томлюсь ночами.
я тряпкой терла по столу когда прощались.
я свечи ставила. рублёв глаза баюкал.
когда я пела - дождь пошел. сменился вьюгой.
я растворялась. я текла по доскам сцены.
я знала что люблю тебя так сильно первой.
и отпустила. возжелав тебе всех лучших.
и на секунду умерла. вернулась ждущей
и верной сердцу. мы давно ему родные.
так с нами стало. так мы есть. и так поныне.
довольно странное определение.
громоздко. и суть наощупь.
тем не менее – ситуация реальна.
и характерна рождением предателей.
и сахарными выстрелами в брюшину.
особенно бодрым становишься
когда таковым удивляют друзья
в обнимку с тобой уцелевшие во вьетнаме
и в 4 руки похоронившие одну на двоих молодость.
наверное я о чем-то не знаю.
и потому понять не могу
пленительных метаморфоз
происходящих с двуногими
вросшими в сердце.
друг для меня – кровеносен.
и цвета кирпичной стены.
чертать эти буквы
и дымом давиться в затылке.
потому как невыносимо сейчас
чертать эти буквы
и дымком давиться в затылке.
а мужество песню лелеет по кругу.
не устаю любоваться ислушать.
глотать кислородные ноты.
я кажется больше не верю
я больше не верю тебе.
накорми моё сердце гранатом
друг мой ...
осень. 2006. бг
отцу
после тебя каждое утро
я всё так же заваривал чай
в солдатской кружке с крестом.
все так же студил на крыльце.
всё так же входил в кабинет.
все так же садился за стол.
и губы сощурив как немец глотал сухопаро.
но вот в чем секрет:
когда отпивал на треть пальца
рукой в кружку лез и макая в неё умывался.
торопливо на подбородок и мигом на скулы.
глаза не решался трогать:
так стыдно что я позволяю себе это!
а ты все это видишь!
с неба меня наблюдаешь
краснеешь бессильно.
но я не могу трогать воду
а нужно к тебе прийти чистым.
чай гуще и гуще.
дно ближе и ближе.
всё слаще и слаще свобода.
осень. 2006. утро
немым
мир состоит из прямых.
начиная с контура горизонта
кончая тростью слепого
обреченного никогда не увидеть
рассвет и ярко-красные горы.
мир трусоват. он прямой.
повезло если город где
вынужден жить – однополосный.
в противном случае автобана стрела
делает жизнь несносной.
по перилам скользит рука
в себе оставляя занозу.
мир несгибаем как прут
из каленой до белого стали.
я люблю рисовать. красок нет.
карандаши достали.
на нелепый крыши конек
и прыгнуть в асфальт
поцелуи спрятав в трубе...
я тоскую мой друг о тебе.
под сапогами скрипело.
тужусь руками..
в недрах карманов
под кулаками – заплаты.
мать любит шить
и дырам моим глупо рада.
она раздражает меня и
суетой за обедом.
я скоро уйду
и я больше сюда не приеду.
еще ненавижу
когда она плачет над супом
как гниги читает
прилежно склонившись
над лупой.
как льнет к моей куртке
как ноги мне кутает пледом.
уеду уеду уеду уеду уеду
пешком вертолетом телегой
в товарных сортирах
скрываясь в постелях у шлюх
на казенных квартирах.
так будет честней
чем блевать и давиться заботой.
я мама не понял
зачем я родился и кто ты.
2006. зима. декабрь
ура!
ура! ты проснулась.
я ждал. веки прятал
от сна.
боялся уснуть
я несусветно
устал.
когда ты проснешься?!..
курить не могу -
проще встать
на колени
холодно здесь
боюсь я влюбился
боюсь без тебя не смогу.
ура! снегом - утро.
я вовсе не старый!
я до тебя бежать не утану
по этому снегу. он фальшь.
а я добегу.
сердце впаяно в лёд. пулей прострочено.
порви моим сердцем манжет.
воткни будто запонку.
не жалей со мной ни о чем
пожалуйста!
гильзы горячие
прячу в нагрудный карман
как новобрачные
прячут в комод простыню
цвета пожарного.
не жалей со мной ни о ком
пожалуйста!
травы запели бы.
пытка китайцев смешна –
озеро в темени
под ледорубом хрипит
корчится жабрами.
не жалей со мной обо мне
пожалуйста!
волки беспомощны
перед капканом. мороз.
струпьями волосы.
всех генералов твоих
я казнил и разжаловал.
не жалей ни о ком из них
пожалуйста!
в единственно верный цвет.
ты пьешь огромные луны -
меня пеленает рассвет.
и стонут тоской километры.
и превращаются в мили.
не важно что я стал не первым.
не важно кого мы любили.
не важно что ты испугалась.
и первая ночь вышла грубой.
не важно что оба смущались.
толкались губами в губы.
не важно что не получилось.
не важно что порознь уснули.
не важно что всех кто нас любит
мы без труда обманули.
не важно что ты так же влажно
интимно куришь со всеми.
не важно что я задыхаясь
стою. наблюдаю. зверею.
не важно что чудом не влипли:
спасли 0’4 промилле.
не важно что будь мы солдаты
уверен - друг друга б прикрыли.
не важно что я тебя старше.
не важно что мясо не в моде.
иные п р о в о д я т время
а наше бежит а не ходит.
не важно что я твой кепарик
ношу. - 20 в россии
а ты в моей кроличьей шапке
в жаре фаренгейта красива.
не важно что мы ровно наспех
с тобой в 10.20 простились
не важно что все самолеты
тебя никуда не пустили
не важно как стекла потели
дышал на них. ждал как техасский
мальчишечка. были б ботинки -
так втер бы в носы тонну ваксы
не важно baby’арагула
не важно что все покемоны
(я их зову робеспьюши)
укутаны в пластика шторы
не важно что ты мое имя
боялась сказать будто вето
не важно что падая навзничь
ловил тебя. плавились кеды
не важно не важно не важно:
мы обреченно-детальны
а знаешь что важно? я в марте
сорвусь. обещаю.
встречай меня.
2007
анапа-питер
с неба упал самолет.
зубами сжимаю стакан.
наверно всё потому
что Вы на пороге
вспомнили сланцы под ванной.
вернулись и в зеркало не посмотрели
а он раздражаясь сигналил «быстрее!».
в пакете была вода и сока теплый квадрат.
помада наспех в авто.
Вас мчал к самолету брат...
и всё. на детали нет сил.
как нет сил на пулю в висок.
Вы не успели в тот день
допить апельсиновый сок.
все случилось внезапно. без повода.
ты остыл. я запомню тебя
по лопаткам до нежного ворота.
я тебя наблюдала таким –
я была тебе другом в то лето.
ты тогда точно так же остыл
раздраженный курил сигареты
оставался у нас допоздна
панацеей мосты разводили
мы смотрели кино до утра
мы тогда никого не любили.
мне не важно что было потом –
шлюха в платье от dolce gabbana
в казино ты проигрывал все
и смеялся влюбленный и пьяный.
и смотрел на ладони свои.
изучал географию линий.
и прощал ей измены. молил:
«что угодно. но пусть не покинет!»
спал в машине виском на руле.
просыпался от каждого звука.
миллиарды шагов во дворе
изучил по пергаменту стука.
на рассвете буравил озноб.
ты мотор заводил. пели птицы.
она кошкой вползала во двор.
и лениво бросала – «не спиться?»
ты любил танцевать. но она
не любила когда ты танцуешь.
ревновала что ты не она
всех кто с ней несусветно волнуешь.
ты все понял. и ради нее
перестал танцевать. бог с ним – с танцем
ты молил как тогда в казино –
«что угодно! но чтоб не расстаться!»
и летела зима. и февраль
был без ветра но падали гнезда.
были: рига подъезды вранье
и в подушку казенную слезы.
трупик розы в июле. не в счет
поезд в питер. кольцо в рельсы-шпалы
ты отчаянно им дорожил
но плевать что так странно пропало.
пытка ночью: не сметь закричать.
кулаком затыкать рот по гланды.
и молчать и молчать и молчать
ты немой. раз так надо для правды.
все закончилось быстро как ртуть.
как французский пилот без рубашки
ты ушел. от нее. ты ушел.
ей впервые тогда стало страшно.
март27. 2007
танкетка
не плачь. ночь навылет.
в постель не успели.
глазами любили.
губами немели.
звенели печатали
буквы друг в друга.
он больно сжимал
под столом твою руку.
ты – шепот в салфетку –
не трогай! – просила.
как сладко быть слабой!
как горько быть сильной!
рассвет смаковал
ваши стертые лица.
поребрик. такси. частоколом ресницы.
нелепая встреча.
флакон без парфюма.
обнял неуклюже.
смеялся угрюмо.
и мили – не плачь! –
зашушали по шинам
ты встречным – не плачь! –
улыбалась машинам.
на первый этаж
не положено лифту.
каблук по ступеням –
подножка для флирта.
балкон. я не плачу!
лечу! перестала.
не плачу.
простите
так надо –
устала.
2007. март. 30
0’4
у нас алое солнце и кучевые.
целую тебя втихаря и жду.
целую пока нас никто не видит.
к лопаткам прилип парашют.
февраль номинально зовется зимой.
февраль льется вьюгой как лезвие ветер
я лоб защищаю рукой.
как нежно вальсочком в тебе кружу!
сирень контрабандой и хлеб привези мне.
корми. тмин липнет к ножу.
ты пьешь молоко. выдыхаешь коньяк.
целую тебя и кутаю в соты.
я взял грузовик напрокат.
свобода не шире ворот гаража.
когда ты уехала – я не проснулся.
прости что не провожал.
рискуешь рассудком.
ты боишься меня. опоздала:
я запах учуял.
я возьму тебя нежно врасплох
оголтело-горячий
я грузинские звезды на бедрах твоих
нарисую.
я охотник. ружье начеку
и апрель в сердце тает.
я любовник тебе. ждать осталось
четыре недели.
я не стану спешить - вдруг спугну.
цепенею в засаде.
я прикован к запястьям твоим.
я отвык от постели.
ты печатаешь шинами снег.
каблучки под капотом.
я как мальчик влюбился в тебя.
мне нет права на это.
нас с тобой уничтожат - ты замужем
ты несвободна.
наплевать. не боюсь. увезу
в мексиканское лето.
ты скрываешь.
бесполезно. я чую. искрит.
тетива на пределе.
ты боишься меня. ты права -
ты рассудок теряешь.
я возьму тебя в плен. ждать осталось
четыре недели.
я торопиться к тебе не устала.
рельсы как спички. убогий и нищий
плывет вокзал.
надо прощаться. я плакать не смею.
и вслух не сумею сказать
что глазами сказал.
как вышло. сломалась скорость
о пыльный каркас железа.
внезапно он понял и взвыл.
небо текло полосою
до горизонта. что стоит
совесть измучить кровью
не смея глаза закрыть?
сначала он ощупью пальцев
хотел поползти по асфальту.
но как-то внезапно сжался
в ладони спрятал лицо.
вода - это то что нас прячет
от грунта земли. тело - мячик -
гудрон полирует не хуже
чем дворник метет крыльцо.
и странно что боль пахнет хлебом.
он умер в июне. в среду.
отдать не успел за новый
компьютер должок отцу.
а зебра есть смерть пешехода.
любовь под гипнозом исхода
внезапно становится вечной
и мертвым идет к лицу.
ощупь в черный кисель бесподобного неба.
карт – бланш – рисунком. от вязи арабов мигрень.
странно что тело течет вертикально в постель
а для души вместо сна просит водки и хлеба.
мой нумерован мундир по количеств пуль.
жженые раны в груди образуются в цифры.
кошки танцуют вокруг. я с локтя их кормлю.
нервы в бульоне из соли лечу и топлю.
знаю что скоро. последняя просьба – пусть быстро.
ночь это слабость для тех кто с ней рядом не лег.
не целовал ее утром моля чтоб осталась.
и не спасает рассвет. солнце как уголек.
не утешает что ночи случаться еще .
та что была – умерла. а вернется как старость.
старость – младенец начала. и грусть оттого
что невозможно понять что есть боль пока молод.
правило правой руки – левой кисти бойкот.
как ты смеешься! – вишневый искусанный рот...
ночь это вовсе не повод.
вовсе не повод.
лось писать или просто выводить буквы на листе бумаги...
В то время люди, которых я знал и которые знали меня, поте –
ряли свои имена и стали называться просто людьми. Меня это вполне удовлетворяло –
я вконец истрепался ими, а их такое об –
ращение ничуть не оскорбляло, им было все равно.
Я рано ложился спать в ту пору. Чуть только сумерки сгуща –
лись синевой над крышей моего дома, я выключал свет и, впустив синеву в свои
четыре стены, аккуратно ложился на тахту и закрывал глаза. Я любил и умел мечтать.
В ту пору я был уверен, что зима скоро закончится, что насту –
пающая весна принесет только спокойствие моей истрепанной
душе, что все возможные отношения с людьми, исчерпаны. Впрочем,
что толку себя обманывать? Весь мир, и город, и время года, и
лица – все собралось в одном человеке. Он держал ключ от всех
замков. А я любил его. В конце зимы нам уже действительно НЕ –
ЧЕГО было сделать друг для друга. Мы осознавали, что нашими
словами, и только ими, дело не сдвинется с мертвой точки, а дей –
ствий не могло быть. Их вообще не существовало. Я спасался от
тоски, наводимой этими словами, только тем, что выписывал на
бумаге абзацы наших разговоров, переведенных в повествование
из диалогов, что в известной степени обесцвечивало их, успока –
ивая меня и делая едва понятным для постороннего.
Потом, в апреле, я бросил писать и просто ложился спать.
Пытаясь тем самым спастись от воспоминаний и страхов пред –
стоящей ночи.
Я звал его.
кие морозы, в комнате было так холодно, что проснувшись, они
сразу надевали свитера и бежали в кухню, где включали все газо –
вые конфорки, завтракали, расставляли маленькие фигурки и
играли до двух – трех часов дня. Постепенно искусственное тепло
нагревало кухню, ползло в коридор и ускользало в щели входной
двери. В комнате по-прежнему оставалось морозно. Окна по –
крывали узоры, солнце проклевывало застывшую
атмосферу, и сидящих за столом окутывало тепло газа, электри –
ческой лампочки, негреющих лучей солнца, близости друг дру –
га и парализующего интереса к происходящему на шахматной
доске.
неслись в ледяную комнату. В минутах забвения она видела раз –
ное: постельное белье на больничной койке в Крыму, змей, шур –
шащих по асфальту, его затылок, мокрый под ее руками, пер –
спективу домов в городе, где она прожила около 25 лет...
Она знала, что он, находясь с ней, никогда не думал дальше
того, что происходило. Он умел радоваться. И она знала, что это
все, что им остается, и что это все, что будет после него.
Обычно они долго еще оставались в постели, улыбались, она
выдыхала: хорошо! хорошо!
Он вдыхал запах ее шеи, она говорила еще, что не может сфо –
кусировать взгляд и видит вспышками. Он слушал о взгляде и ог –
нях. Она шептала в ухо его любимую песню, потом он просил
одно и то же стихотворение, жмурился, и они засыпали...
холода.
- нет, - ответила ты и стала дрожать дальше.
Ты не умела врать. И на мой вопрос ответила честно: во вре –
мя ответа ты ни разу не дрогнула.
Мы шли по лету и, хотя нас никто уже не любил, нам было хо –
рошо.
немного позже: она прыгала по асфальтовой дорожке, явно не
удовлетворенная ландшафтом. Возможно, она так и не сумела
добраться до настоящей воды и сейчас уже умерла...
На моем выступлении меня никто не слушал. Они уже все
знали. Мне казалось, что мне все равно. Но вечером, когда глаза
скрылись под веками, одиночество затопило все пустые места
внутри, и долгие шесть дней сердце, легкие, грудь, живот плава –
ли в мутном отчаянии, накормленные алкогольными напитками.
Ты все это знала, но мы не говорили об этом. Спасибо. Мои
слова и чувства не передали бы, как надо. В таком случае, зачем?
И стоит ли напоминать об унижении? Так странно, что унижение
может быть ненужным.
Солнце давно скрылось под облаками, мы стояли и наблюда –
ли за гаснущим светом. То, что солнце может не загореться,
нас не огорчало: впереди была ночь.
как кудрявится снег, и улыбаюсь обрушившейся на меня ностальгии.
Я познакомилась с этим городом 11 лет назад. Знакомство произошло поневоле.
Поводом послужил институт. Отношения у
нас сложились странные. Сродни отношениям игрушечной ма –
шинки с дистанционным управлением. Город пытался рулить. Я
пыталась доказать ему свою независимость: ломала углы, не впи –
сывалась в повороты, внезапно застывала на перекрестках, изо –
бражала «battery exhausted», была горазда на разного рода па. Про –
тивостояние длилось три года. В конце концов мы оба устали, и
он простился со мной, благословив на прощание плевком соле –
ного ветра и снисходительной улыбкой «вернешься».
Но я не вернулась. Приехав в никуда, я заболела
состоянием вечного движения вперед. И Магадан автоматически был внесен
в список городов, пропехотиненных мною вдоль и поперек.
Впрочем, в этом списке он всегда имел место значительное, спе –
циально отведенное, куда никакой другой город доступа не имел
(ибо существуют «города-туристы» и города, абрис которых мо –
жешь нарисовать по памяти досконально, до черточки, обозна –
чив красным крестиком дом, где жила первая любовь, и все под –
ступы к нему, и все кварталы, стекающиеся к искомому, изучены,
и досадно, когда вдруг стены перекрашивают в такой же невразу –
мительный цвет, что и был, только на пару недель свежий, хоро –
ня под слоем краски привычную наскальную живопись). Мага –
дан подарил мне способность писать песни, заколдовал от болез –
ней и нытья и стал последним северным городом.
В Магадане пурга. Взлетную замело снегом с сопок. Рейс от - ложен
предположительно до завтра, а может, и дольше. Если не
улетим, посыпятся концерты в следующих по маршруту городах
нашего весеннего дальневосточного тура.
Я выпила уже килограмм «пу эра» и рвусь в улицы, которые, к своему
изумлению, безумно люблю и по которым затаенно тоскую.
Кладу в «аляску» крохотный фотоаппарат и,
чуя себя развед - чиком, начинаю подъем в гору. Шнурки явно в ссоре: мирю их
каждые 250 метров. Фотоаппарат тут же разряжается от мороза.
Ветер подталкивает в спину. Балансирую на льду тротуара, держу
равновесие и разглядываю все, что вокруг. На территорию взгля –
да ложатся родные крыши, переулки, кварталы и мгновенно
оживают в памяти и, что странно: ничего не изменилось! Даже
цвет фасадов, даже мусорные баки остались на тех же местах,
что и были 11 (!) лет назад.
Спускаюсь к морю. Бухта спит, наглухо затянута льдом.
Как досадно! Море--единственное--мирило меня с городом. Стою,
прислонившись к маяку. Подходит типичная северная дворняга,
помесь лайки и волка. На абсолютно белой морде черным косме –
тическим карандашом какой-то умелец нарисовал черные ни –
точки--брови. Получилось смешно. Оттого и собачий взгляд
удивленный и глупый. Пес садится поодаль и застывает, глядя на
море.
Спускается вечер.
Я возвращаюсь в отель и начинаю собирать вещи. Внезапно меня
охватывает упоительный покой, белое джеклондоновское
безмолвие. Несомненно, это моя последняя магаданская ночь,
но она лишена печали. Принадлежность этому городу стала на –
столько очевидна, что отныне любая траектория моих перемеще –
ний не более чем перемещение точки в пространстве относи –
тельно системы координат.
Неважно, когда случится наша следующая встреча. Теперь я знаю,
что у каждого, кто считает себя космополитом, есть земля,
шагнув на которую, начинаешь волноваться до дрожи в колен –
ках. И хочется, как в детстве, лечь на наст и, прижав ладони ко
льду, смотреть на сияние, разукрасившее небо в розовые, фиоле –
товые, багровые, синие цвета. И лежать так бесконечно долго до
тех пор, пока не почувствуешь, что душу опять спеленал тугой и
нежный кокон силы.
Я сижу на подоконнике и провожаю караваны снежной пыльцы.
2005
любовь и триумф
Быть снайпером означает иметь оголенное, пусть нервное сердце.
Триумфатором быть сложно. Проще писать антимузыкаль –
ную абракадабру, провоцирующую у слушателей рак ушей, и на –
зывать это андерграундом. Проще поливать более успешных кол –
лег, ссылаясь на ограниченность аудитории.
Вечером 21 января у меня подкашивались коленки,
когда я выходила на сцену Музея изобразительных искусств им.
А.С. Пушкина. Мне было страшно. Никогда не потеющие ладони
поражали таким обилием влаги, что приходилось украдкой вы –
тирать их о брюки (платок для меня с 19 лет -- роскошь).
Я поднималась по ступенькам и спрашивала себя:
«Ну что меня так испугало?» То, что жюри наградило меня премией «Триумф»,
лучшей, на мой взгляд, в силу своей действительной независимо –
сти? Но такая награда, напротив, окрыляет.То, что награду вру –
чали мне люди, которых я боготворю и робею подойти и сказать
об этом, -- Алла Демидова, Зоя Богуславская, Андрей Вознесен –
ский?
Нет, и это испугать не может, ибо за свои 30 лет я научилась
ладания и не отчаиваться, чувствуя, что никто из коллег не вос –
принимает мои песни и не ходит на мои концерты.
Меня испугал пиетет к слову «награда»? И здесь мимо.
Грамоты, медали, награды, статуэтки никогда не тешили мое тщеславие и
не уязвляли амбиции. И происходило это оттого, что во всем
процессе пишу-пою-получаю ответную реакцию более всего бу –
доражит именно первое звено. Я пишу песню, и время перестает
существовать и одновременно обнимает жгутом шею и лоб, под –
талкивая нерасторопную мысль (вот и сейчас пишу это и уже на
взводе, и ручка не поспевает чертить буквы). Иосиф Бродский в
нескольких интервью на вопрос, в чем заключается предназначе –
ние художника, отвечал: хорошо писать, только и всего. Точнее
сформулировать невозможно.
Почему же мне было так восхитительно страшно в тот мороз -
ный январский вечер? Ответ пришел очень не скоро и очень вне –
запно -- любовь. Ею был пронизан воздух в зале, где проходила
церемония. Любовь исходила от людей, сидевших справа от нас:
Инны Чуриковой, Владимира Спивакова, Олега Меньшикова. И
эти люди, гордость нашего искусства, наша культурная элита,
поверили в то, что я делаю?! Я четко осознала, что меня испугала
именно любовь, которую не знала все 11 лет, в течение которых
пишу. Будто кто-то погладил по голове колючего беспризорника,
и последний вдруг неожиданно для самого себя расплакался.
Будто кто-то взял меня за руку и прижал ее к своей щеке.
Меня часто спрашивают, что такое снайперская философия.
Я неустанно ищу формулировки и отвечаю всегда по-разному,
пытаясь дополнить то, что сказала прежде.
Так вот после того триумфального дня, который я запомню на
всю жизнь, могу добавить: быть снайпером означает иметь ого –
ленное, пусть нервное сердце, быть восприимчивым к человече –
ской доброте.
А что до любви -- не защищаться от нее и ждать,
даже если на это понадобится вся жизнь.
блины по-снайперски
автоблюз
jazz
только шум на реке
русский пассажир
алмазный британец
завоюй меня
по волнам твоих слёз
зовёт дорога
paint
я не знаю кто ты
романс N4
бутылки
лист филь
тайна
блюзы гор
бу-бу
вот и все мои песенки
солнце
ветер и ночь
стерх и лебедь
крым
черно-белый король
лето
ограда
ёжик
россия 37
кошка
колыбельная по-снайперски
папа
пароходы
д.р.
ты дарила мне розы
время года зима
столица
dance me
аfрики
зву-чи!
асфальт
сенбернары
осень ну и что?
юго
бумерангом
куба
ты город
страха нет
9 1/2
не ищу
холмы
она выпускает змей
внезапно
голубой слон
реггей
рулетка
только ты
опасное лето
травы
москва-питер-москва
актриса
коктебель
земляничная
кукуруза
доктор
спокойной ночи
стань моей птицей
цыганский блюз
Последние суть стихотворные произве дения, остающиеся на бумаге и не переходящие в статус текстов
11 10 2014
5 стр.
Бальцер Диана, 8 лет «Красавчик» Россия, Костромская обл., г. Буй, Б., гуашь пр. Золотухина И. В
16 12 2014
1 стр.
Школа, внимание! Равняйся! Смирно! Торжественная линейка, посвященная Дню знаний, объявляется открытой! (звучит гимн)
25 09 2014
1 стр.
Гидрокостюм – 2 шт, изотермик для сна – 2 компл., шапочка для сна – 2шт, запасные перчатки-верхонки, запасные осветительные блоки – 4шт, гермомешок
27 09 2014
1 стр.
Используя простую и понятную технику творческого сна, вы обретете возможность контролировать и управлять своими сновидениями, получить из них различные знания
15 10 2014
10 стр.
Она рассказывает о психологии толпы и скачках рыночного спроса так, как если бы речь шла о случившейся на прошлой неделе панике на валютном рынке. Можно быть уверенным, что ее буду
14 12 2014
18 стр.
Михайлова Диана Олеговна, Директор департамента развития фармацевтического рынка и
16 12 2014
1 стр.
Клиническая значимость носовой обструкции у пациентов с синдромом обструктивного апноэ сна
13 09 2014
1 стр.