«Так владей же этой скрипкой...»
ЛИТРАЗВЁРСТКА
Интервью Германа Садулаева Захару Прилепину
Как ни странно, но суть чеченского характера я куда более ясно понял не из увиденного в Чечне и не из личного общения с десятками чеченцев, но из текста, из книги. Это книга Германа Садулаева «Я – чеченец!». Так устроен человек читающий, что, мучаясь одной половиной сердца, другой я радовался тому, что имею дело с настоящей, навек, книгой, сам факт появления которой, простите мне моё святотатство, служит пусть несоизмеримым, но всё же оправданием кровавой жути войны. Так, Гомер оправдал бессмыслицу Троянской войны, а Шолохов – беспощадный бред Гражданской. А ещё мне стало завидно, что современной книги с названием «Я – русский!» пока нет, и неизвестно кто её напишет. И ещё захотелось, чтобы подобные вещи были написаны самыми талантливыми сыновьями грузинского, армянского, казахского и иных народов и были розданы всем одномерным, упёртым и злым националистам. Быть может, они догадались бы, что русские имеют дело с великими народами, с которыми нужно заедино творить великие дела, а не устраивать лживые и бессмысленные усобицы.
- Кто такой Герман Садулаев? Где родился, как учился, кто отец, кто мама? Дети? Где детство прошло и каким оно было? Чем сейчас занят?
– Мужчина в возрасте 34 лет, высокого роста, плотного телосложения, с короткой стрижкой, славянскими чертами лица и едва заметным кавказским акцентом. Такое описание вполне сойдёт для ориентировки. В онтологическую глубину вопроса мы здесь вдаваться не будем. Возможно, писатель пытается ответить на вопрос, кто он такой и что такое мир вокруг него, в своих книгах.
- Я родился в селе Шали Чечено-Ингушской АССР, там же окончил среднюю школу с серебряной медалью. После школы поступил на юридический факультет Ленинградского государственного университета. Учился в два захода. Когда получал диплом, университет назывался уже Санкт-Петербургским. За это время не только университет и город, но и страна стала называться по-другому.
- Отец Умарали Алиевич, чеченец, работал агрономом и чиновником, сейчас пенсионер. Мать, Вера Павловна, русская, школьная учительница, уже в ином, лучшем мире. У меня один ребёнок – дочь, которая названа в честь бабушки Верой.
- Детство прошло в Чечне. Оно было разным. Много работал, как и все в сельской местности. Много читал: отец собрал замечательную библиотеку, под которую была выделена специальная комната. Сейчас работаю в одной российской компании. Применяю свою профессиональную квалификацию, чтобы обеспечить семью, выполнить свой экономический долг перед страной и обществом. Я считаю, что каждый человек должен трудиться. В Советском Союзе не зря наказывали за иждивенчество. Во всяком случае, паразитический образ жизни не должен поощряться и пропагандироваться, как это делается сейчас.
– Вышли две книги твои: «Радио Fuck», «Я – чеченец!». Вторую сопровождал не всегда здоровый шум, но вообще литераторы и критики, скорей, приподняли в почтении шляпы: «Да, это настоящее!» – сказали они. Я присоединяюсь: это сильная литература. Какая книжка будет третьей, о чём? Нет желания поработать с «чеченской» темой ещё?
– «Радио Fuck» тоже важная и интересная книга. Просто не многие смогли прочесть её настоящие смыслы. Но «Я – чеченец!» стал программным произведением. Я не считаю эту книгу только своей. Она должна была появиться.
- Желания «работать» с чеченской темой у меня не было никогда. Даже когда я писал тексты, вошедшие в книгу «Я – чеченец!». Просто не мог не писать. И заканчивая каждый рассказ или повесть, надеялся, что это – всё. Такие вещи пишутся тяжело и с болью. Но эта тема сама возвращается в меня, снова и снова. Сегодня я закончил работу над повестью о жизни в послевоенной, «кадыровской» Чечне. Где и когда она будет опубликована, будет ли опубликована вообще, я пока не знаю.
– Возможно ли вернуть тот советский Грозный, прекрасный, спокойный, щедрый, милый город, где жили красивые и гостеприимные люди? Возможно ли забыть эти жуткие раны и страшные обиды?
– Здесь я хочу сказать, что в советское время национализм был. Конечно, после кровавого развала СССР те времена кажутся нам чуть ли не раем интернационализма. Я сам порой подвержен такой ностальгии. Но надо помнить, что, несмотря на официальную идеологию «дружбы народов», национальные проблемы были и на государственном, и на бытовом уровне. Я, как полукровка, всё это испытал на себе. В Чечне мне приходилось отстаивать честь русской крови, так же как в России – честь чеченской крови.
- Просто я никогда не старался быть в Чечне бо’льшим чеченцем, чем сами чеченцы, или бо’льшим русским, чем сами русские, в России. Я всегда старался остаться самим собой. И вставал на сторону слабых. Потому что сильный сам себя защитит. Именно поэтому я считаю себя чеченцем, настоящим чеченцем.
– Чеченцы – какие они? Иногда твои тексты по-хорошему сентиментальны. Чеченцы сентиментальны? Они действительно жестоки, как принято у нас думать (я так не думаю, я знаю, что и русские зверьём бывают)?
– Очень сентиментальны. Но это секрет. Многие соплеменники не приняли мои тексты именно потому, что я выставил напоказ эту глубокую ранимость и чувственность национального сознания. Чеченцы очень сентиментальны, но за закрытыми дверьми, со своими родными и близкими, когда никто не видит. А на людях чеченец скрывает свои чувства.
- Чеченские мужчины умели быть жёсткими. Иначе этот народ не выжил бы в постоянных войнах. Мне легко представить себе чеченца жестоким в драке, жестоким в бою. Чеченец мог хладнокровно убить своих врагов и обидчиков, и кровавые мальчики не снились ему по ночам. Жестокость ли это? Да, но это жестокость воина.
– У тебя есть литературные учителя? Вообще твои истоки – русская литература или какая-то иная?
– На меня, конечно, повлияла не только русская литература. До сих пор мой самый любимый писатель – гений латиноамериканской прозы Хорхе Луис Борхес. Я сознательно учился у него построению новелл. Но, поскольку я пишу на русском языке, мои тексты могут рассматриваться только в контексте русской литературы. Я перечислю несколько имён русских писателей и поэтов, которые произвели на меня наибольшее впечатление. Иван Бунин, Николай Гумилёв, Андрей Платонов, Венедикт Ерофеев, из современных Николай Кононов.
– Как ты расцениваешь кавказскую линию в русской литературе? «Герой нашего времени»? «Казаки» и «Хаджи-Мурат»?
– Михаил Лермонтов – первый чеченский писатель. Очевидно, Кавказ, особенно Чечня, сыграли большую роль в классической русской литературе.
– Что ждёшь от литературы? И от кого именно?
– От литературы жду, как от неё ждали во все времена и во всех странах, анализа сознания человека, социальных процессов, внутренней правды. Пока ожидания оправдываются редко. Был счастлив узнать после форума в Липках, что есть молодые серьёзные писатели, читаю их с удовольствием. Это, извините, Прилепин, Кочергин, Гуцко, Сенчин, Мамаева, Новиков. Раньше-то я думал, что один такой. Это печальная шутка. Потому что не только я один думал, что в русской литературе нет современных серьёзных писателей. Так и сейчас полагает большинство читателей. Потому что полки книжных магазинов завалены бест-мусорами, а о настоящей прозе знаем только мы двое да наш третий друг.
– Что сейчас происходит с литературой в Чечне? Пишут молодые? О чём?
– Пишут молодые и не очень. Пишут много. О чём и как – это отдельная, очень обширная тема. Возможно, я напишу эссе о современной чеченской литературе. Вкратце авторов объединяет апокалипсическое сознание с примесью мессианства и конспирологии.
– Что для тебя является наиболее ценным в чеченской культуре?
– Кодекс нравственного поведения, чувство ответственности за свои поступки.
– Твои тексты должны что – радовать, огорчать, заставлять думать?
– Мои тексты грузят и напрягают. Поэтому никогда не станут бестселлерами. Никто же не приходит в аптеку за таблетками, которые вызывают боль.
– Вообще литература – это всерьёз?
– Литература – это самое серьёзное, что я делаю в своей жизни. Всем остальным я занимаюсь только для того, чтобы меня оставили в покое и хотя бы пару часов в день позволили заниматься литературой.
– «Писателей надо пороть» – по Розанову? Как писатель тебя спрашиваю. Надо нас пороть? Или забить на нас? Или любить нас при жизни и ставить большие памятники?
– Помнишь, есть такая песня у БГ: «Боже, храни полярников». В ней есть строки: «…удвой им порцию спирта и оставь их, как они есть».
Не надо писателей ни возносить, ни затаптывать. Не надо их вообще трогать. Писателей надо читать. Это сумасшедшие, которые добровольно становятся рецепторами боли в социальном организме. Представь себе организм, отключивший все рецепторы боли. Его жизнь будет лёгкой и радостной, но очень недолгой. Боль сигнализирует об опасности и болезни, боль заставляет принимать правильные решения. Поэтому писателей не надо ни вырезать, ни закармливать наркотиком гламура и успеха, надо вчитываться в их произведения.
– В чём главная проблема современных молодых писателей? Писать некогда? Писать не о чем? Денег не платят?
– Думаю, надо меньше концентрироваться на своём мирке, избегать мелкотемья. Время нужно находить. Днём работать, писать ночами. Если нужны деньги – заработай деньги и пиши. Про судьбу творца есть стихотворение у Николая Гумилёва – «Скрипач», – оно не обещает ни славы, ни сокровищ, но мальчик, назначенный волшебной скрипке, не может от неё отказаться. Стихотворение заканчивается строками: «Так владей же этой скрипкой, Посмотри в глаза чудовищ И погибни страшной смертью, Славной смертью скрипача». Мы смотрим в глаза чудовищ всякий раз, когда начинаем писать.
– Кем бы ты был, если б не писателем?
– Я был бы мёртвым.
Я всегда знал, что буду писателем, с самого раннего детства. Вопрос был в том, кем ещё я буду. Ещё я стал юристом, мог бы стать строителем или офицером. Но не стать писателем я не мог, я родился с этой скрипкой и приученным смотреть в глаза чудовищ.
«Литературная газета»