Я воспитал себя на лучших произведениях литературы и киноискусства, на лучших идеях лучших людей всех времён. И если я не состоюсь в жизни, тогда все их идеи и судьбы тоже несостоятельны. В них величайшая Любовь, а у нас - просто сожительство. В них тяга к Настоящей Жизни и беспредельная тоска по Ней, а у нас - бесцельное существование. Но я так жить не могу! И не могу полюбить первую попавшуюся девушку. Я всё искал свой идеал - не то, чтобы неземную девушку, а просто девушку, которая бы мне очень понравилась внешностью и с которой у меня были бы взаимопонимание, доверие и общие взгляды, интересы и цели в жизни, которая бы стала для меня ближе и дороже всех.

Каждый человек зачем-то рождается в этот мир. Только большинство людей не знают в чём их призвание, никак не могут найти в жизни самих себя. А я знаю зачем пришёл в этот мир, зачем я живу. Я хочу помогать людям, обществу и природе! И ещё я больше всего хочу учиться!

Оля, я вас никогда не обижу. Я вас буду беречь. Я очень жду от вас письма...
Получил ответ, где девушка очень хорошо обо мне отзывалась. Некоторое время мы вели переписку. Но чем больше начинали влюбляться, тем яснее я осознавал бесперспективность наших отношений.

Во-первых, я ещё ничего не добился. По моему убеждению, мужчина должен сначала достичь чего-то существенного в жизни, обустроиться, чтобы стать достойным женщины. Но для меня всегда важнее личного была реализация в научной и общественной деятельности: я не мог оставаться равнодушным к происходящему в моей стране и это было моё «горе от ума».

Во-вторых, это то, что я продолжал думать о Лене - девушке с 1985-го. И, не ведая как у неё сложилась жизнь, может ещё не поздно всё возвратить вспять, я не мог предать свою первую, пусть и неразделённую, любовь. Когда я писал Оле письмо, искренне верил, что полюбил её так же, как Лену, потому что хотел влюбиться "по-уши", иметь семью, любимую жену и детей - обязательно троих! Но со временем обречённо осознал, что не способен на предательство своей первой любви. И покуда будет оставаться хоть горсточка надежды на Лену, я буду и буду обрывать все другие связи, "сжигать мосты" за собой. Всё или ничего!..

Было ещё третье, самое существенное, что меня сдерживало - одно давнее нерешённое нелепое недоразумение, но об этом не сейчас. И если любишь человека и желаешь ему счастья, то разве можешь позволить себе впутать его судьбу в свои жизненные перипетии? Для меня всегда порядочность была превыше всего.

Девушка выслала мне свою лучшую фотографию и такое письмо, что встречайся и женись. Но, осознав обречённость отношений, я понимал, что чем скорее их оборву, тем будет легче ей перенести. Она только заканчивала школу - вся жизнь впереди! И я пришёл к выводу, что не должен переводить ей время, за которое она могла бы найти себе другого парня, больше подходящего ей.

Я написал письмо, не то, что плохое, но вообщем такое, чтобы она поняла, что это последнее письмо. Больше она не ответила. Теперь думаю: может ради первой любви, которой не суждено было никогда состояться, я оборвал начинавшуюся связь, которая могла воплотиться в реальные семейные узы? А быть может мы бы не подошли одно одному и расстались, но в таком случае всё было бы известно и не оставалось бы о чём сожалеть. Неужели можно столько допустить ошибок на пути к своей цели с самыми благими намерениями?! Или это не ошибки? Я не знаю. Только будущее даст ответ.

* * *
Сага
Ты меня на рассвете разбудишь,

Проводить необутая выйдешь.

Ты меня никогда не забудешь.

Ты меня никогда не увидишь.

Заслонивши тебя от простуды,

Я подумаю: "Боже всевышний!"

Я тебя никогда не забуду.

Я тебя никогда не увижу.

Эту воду в мурашках запруды,

Это Адмиралтейство и Биржу

я уже никогда не забуду

и уже никогда не увижу.

Не мигают, слезятся от ветра

безнадёжные карие вишни.

Возвращаться - плохая примета,

Я тебя никогда не увижу.

Даже если на землю вернёмся

мы вторично, согласно Гафизу.

Мы, конечно, с тобой разминёмся.

Я тебя никогда не увижу.

И окажется так минимальным

наше непониманье с тобою

перед будущим непониманьем

двух живых с пустотой неживою.

И качнутся бессмысленной высью

пара фраз, залетевших отсюда:

"Я тебя никогда не забуду.

Я тебя никогда не увижу."

Андрей Вознесенский
* * *
С предчувствием счастливой встречи

ты шла одна сквозь долгий вечер,

никто не встретился тебе.

Леонид Вышеславский

Я часто знакомлюсь с девушками просто так, для общения. Но по-прежнему остаюсь одиноким. Я знаю, что, пока не начну реализовывать себя, бессмысленно надеяться на что-либо хорошее в личной жизни. Потому что мне приходится существовать с закрытой душой и выдавать себя за совсем другого человека.

Одной ранней весной в соседнем городе в трамвае увидел двух девушек и познакомился. Мы прошлись улицами, подружки рассказали, что прошлым летом поступали в вуз, но неудачно. Снова собираются поступать. Одна девушка ушла с повстречавшимся ей братом. А другую я довёл до подъезда её дома. Она рассказывала о себе, что комсомольская активистка. При расставании сказала, что встречаться с ней наверное нельзя, так как ей нужно подготавливаться к вступительным экзаменам, но каждую субботу они с подружкой прогуливаются по городу и я могу к ним присоединиться. Кроме того, я пообещал привезти ей книгу по математике.

Дождавшись субботы, поехал встретиться с девушкой. Но ночью под предчувствием, что встреча не состоится, написал стихотворение. Тот день выдался чрезмерно холодным и ненастным. Несмотря на первые дни весны, с неба летел густой мокрый снег, скорее дождь. Кто в такую погоду выйдет на прогулку? Я с полчаса ждал в назначенном месте, промок и продрог на ветру.

Возвращался городским парком, мимо пустующего городка аттракционов, "Чёртового колеса", разминая подошвами кроссовок полурастаявший снег с грязью, и к чему-то думал, что и лучше, что девушки не пришли. Ну и пусть! И читал по памяти стихотворение, написанное к этой несбывшейся встрече.

Звёздные встречи
Вспышки далёких молний

Тают в моей душе.

Кто-то мне улыбнётся,

В памяти тает след.

Сорванные гвоздики

Я подарю

Под блики

Солнечного дождя.

Утреннею прохладой,

Словно живой отрадой,

Ополоснусь, как таинством,

Сбывшимся для меня.

В снах опущусь на берег,

Юность зашепчет в ветре,

А на большой планете

Люди уже не те.

Что нам дались влюблённым

Слёзы умиротворённых,

Только в дождливые ночи

Льются они на меня.

Я от них и не прячусь,

Я в промокшей рубахе

Словно беседую с прошлым,

А на земле война.

Я заслонюсь от горя

Листьями обнажёнными,

А о мои ладони

Будет биться луна.

И с планетой хрустальною

В глубине мироздания

Всех сплочённых страданием

Звёздный ветер метёт.

А над городом в вечер

Все желанные встречи

Отгорят словно свечи.

Звёзды падают в ночь.

И причастны ли к тайне,

Совершенно случайны?

Мне приснятся, пригрёзятся

Голубые глаза.

Над разливами молний,

Над весною и волнами

Смотрят в душу влюблённые

Голубые глаза.

Но спокойно и вечно,

Холодно и беспечно,

Словно падая в вечность,

Очи тают во мне.

Так в предчувствии встречи

Я один в этот вечер.

Но тебя я не встречу.

И сияет свысока

Одиноко звезда.
* * *
Наступило первое сентября 1986 года. Утром приехал в Киев и около техникума, где проводился сбор первокурсников, чтобы ехать на полевые работы на один месяц, встретился с Пашей. Здесь же встретили девушку, поступавшую на биологический, и, не пройдя по конкурсу, по нашему совету устроившуюся в этот техникум. Она была родом из Сум - моего областного центра. Очень симпатичная девчонка (если бы сейчас, то женился бы на ней). Мы сели в автобусы и укатили за Киев в направлении мало кому известного, а через восемь месяцев ставшего всемирно известным горькой славой, Чернобыля. "Расквартировались" в большом зажиточном селе, расположенном недалеко от Киевского водохранилища, в летнем трудовом лагере для школьников. Ребята в одном здании, девушки - в другом.

Расположившись, сходили в столовую. Наевшись, Павел сказал, что по этим местам в войну проходила линия обороны Киева и где-то рядом находится музей-мемориал, посещаемый даже иностранными туристами. Мы вышли за территорию лагеря и, перейдя дорогу, увидели музей в паре сотен метров. Зашли в здание на кургане, где хранятся флаги и документы военных лет, боевые награды и фотографии. У входа на столике лежала тетрадь отзывов. Я в неё написал свои строки:

Войны полыхают от того,

Что люди забывают о несчастье.

И гремит затем над всей Землёй

Поминальный звон из Бухенвальда.

Побродили по парку, "смахивающему" на лес, с остатками следов от окопов, и Павел "заливал", что здесь разрешается ходить только по дорожкам, потому что может где-то залежаться мина с военной поры. Мы осматривали старые блиндажи, к одному из них подошла группа туристов и экскурсовод рассказывала, что это был блиндаж Никиты Хрущёва. А зеваки весело добавили: "Того, который всё "кукурузу садил"!"

Возвратились в лагерь, к нам подошёл преподаватель и стал спрашивать где мы были и какое имели право без спроса выходить за территорию лагеря? Мы искренне удивились: "Мы что в тюрьме?!" Поссорились и этим положили начало нашим ссорам с ним. С первых дней мне стали "долбить мозги", что Паша на меня "плохо влияет". Это было странно слышать, поскольку мы не задумывались кто из нас как на кого "влияет". О Паше, великодушном и безобидном человеке, тот преподаватель говорил: "Этот вырастет бандитом - по нём сразу видно!" Нас даже зачислили в разные группы, хотя мы вместе сдавали документы. В общежитии поселили в разные комнаты. Но мы высмотрели свободную комнату и вселились в неё самовольно, "с боем" отстояли. Не знаю отчего к нам с самого начала "прицепились", наверное "просто так". И на отработке меня послали на поле, а Пашу - на консервный завод. Хотя все желающие работали своими группами. Мы не могли понять что происходит, зачем нас усердно пытаются разъединить - неужели за одну отлучку из лагеря в первый день?!

Я работал на свекольном поле. Свеклу руками тянули из земли и бросали на прицеп трактора. Я не встречал доселе поля с такой крупной свеклой. Свекольная плантация примыкала к сельской улице, на которой росло много деревьев грецких орехов. И в перерыве, пока трактор ездил на разгрузку на колхозную ферму, мы доставали с деревьев орехи и ели их, сидя на скамейках у дворов жителей. Я думал: какие здесь замечательные места, насколько плодородная земля - богатейшие в мире чернозёмы! Ежедневно шли дожди, но мне нравилось промокнуть под осенним, ещё не остывшим после лета дождём. Наверное на климат оказывала влияние близость водохранилища. Мне показались это райские места. Жители выстраивали большие двухэтажные дома. В центре села день у день продавали живую рыбу, выловленную в Киевском море: плотву, щук, окуней в среднем по 50 копеек за килограмм (плотву - всего по 36 коп./кило) - и не браконьеры, а от колхоза.

Кто бы из нас мог подумать, в каком бы бреду могло примерещиться и какой бы циганке-гадалке поверилось, что этой невообразимо богатой и плодородной украинской земле оставалось восемь месяцев до атомной сверхтрагедии и на эту землю ляжет на долгие годы радиоактивное клеймо?! Я верю - такая земля выживет! А пока что жители села строили новые усадьбы, гучно гуляли свадьбы в осенний свадебный сезон и собирали щедрый урожай с воистину сказочных полей. Поверьте мне на слово, я в этом уверен: страна «с молочными реками и кисельными берегами», плодороднейшая и богатейшая земля, где с неба сыплет «манна небесная», - это моя Украина – исконная Русь!

Павел работал на колхозном консервном заводе на складе готовой продукции. Нам рассказывали, что продукция этого завода поступает даже на экспорт. Паша приводил меня на экскурсию. В цехе я наелся свежих помидоров. Помог ребятам погрузить пустые ящики на трактор. Затем Павел повёл на склад, где открыл литровую банку красных помидоров в собственном соку. Такие вкусные консервированные помидоры в собственном соку умеет делать только моя мама, больше нигде я таких не пробовал. Они были даже не солёными на вкус, а какими-то сладкими.

Мы собирали на поле картофель, идя за картофелеуборочной машиной, оставлявшей позади себя много бараболь. Но картошка - это слишком прозаично. А вот яблоки ели прямо на месте их сбора. А какие в колхозном саду росли яблоки! Я таких, честное слово, нигде не видел, окромя как на Владимирском рынке в Киеве.

Одним вечером я стоял на крыльце и смотрел в звёздный океан. И открыл для себя, что ночное небо живёт своей собственной жизнью. Часто по нему двигались в направлении Киева и обратном мигающие красные и зелёные огоньки самолётов. Я представил, что сейчас там, в холодной черноте высокого пространства, работают люди, в салоне самолётов дремлют пассажиры, направляющиеся каждый по своим делам. И разве не ощущается во всём этом великого всеобщего единства нас, людей, на этой планете, единства всей планеты? Изредка ярким следом сгорали попавшие в земную атмосферу космические частицы. И моя душа наполнилась несказанным ощущением гармонии бытия, вознесясь над сиюминутными дрязгами жизни. Я увидел небо, живущее вместе со всей планетой своей жизнью, высь, в которой и ночью работают и живут какую-то часть своей летописи люди - мои современники. И я сказал себе, что непременно следующим летом поступлю в университет на астрономию, потом на международные отношения, и всё у меня будет в жизни хорошо - ведь так легко всё разумно распланировать наперёд. Жизнь прекрасна, просто мы этого не понимаем, если бы мы осознали насколько прекрасна жизнь! Проходили ребята с девушками со здания столовой с дискотеки и спрашивали, улыбаясь, что я вижу на небе такого интересного: большую медведицу или лебедя? Я "возвратился на землю" и пошёл на дискотеку, ещё не завершившую свою работу.
И астроном,

в тиши вечеровой

настроив телескоп,

откроет

звенящий травами,

колосьями,

листвой,

невиданный доселе

астероид.

Леонид Вышеславский

А ещё в один из таких вечеров мы с Пашей пришли к крыльцу здания, где проживали девушки, и устроили им «вечер юмора», вспоминая весёлые истории с абитуриентской жизни прошедшим летом. Понесли, как-то, сдать пустые бутылки в студгородке. Но пункт приёма стеклотары оказался закрытым вопреки висящему на дверях распорядку работы. Паша и говорит в шутку: "Что это за безобразие?! А ну мы сейчас позвоним... как там написано - "Киевгортара". Мы им быстро наведём порядок!" Тут - рып-рып, открывается дверь и к нам вываливается пьянющий верзила: "На кого жаловаться?! На меня?!!! Да я вас одной левой!!! Да вы знаете кто я такой? Да я дядя Вася из Шостки! Меня там все знают! Моя первая специальность была - убойщик скота!.. Ох и трудный у меня характер, ох и трудный!.. Ну, ладно, давайте ваши бутылки. И вздумайте только пожаловаться на меня!.. Ох и трудный у меня характер..."

Начиная с прошедшего лета, с абитуриентских дней, у меня почти постоянно было повышенным давление. В студенческой поликлинике выписали рецепт на таблетки, но я их не пил, потому что не верил, что одними таблетками можно поправить здоровье. Я считал, что прежде всего нужны нормальные условия и режим жизни, правильное питание, благоприятные физические нагрузки – легко сказать, но гораздо труднее всего этого достичь и придерживаться. Проработав недели две на поле, окончательно "умаялся" с таким самочувствием. Кое-как смог "вырвать" справку на освобождение от полевых работ. А Пашка вообще без труда взял справку, сославшись на негоразды с носом: в трудлагере нас обеих «достали» воспитательной опёкой и попытками разъединить. Ну как в исправительно-трудовой колонии! Кроме того, мы спешили занять комнату в общежитии.

Комнату заняли, какую захотели. В общежитии нам дали работу скоблить паркет.

На выходные дни я поехал домой, Павел остался в Киеве, потому что до его Тернополя долго пришлось бы "чесать" поездом. Возвратился я в Киев в ночь с воскресенья на понедельник. Единственный ключ от комнаты находился у Паши. Я "битый час грел" в дверь комнаты, бил в неё ногами. Но как будто в ней и не было никого. Отворилась дверь соседней комнаты, вышел парень-негр и подал мне наш ключ, объяснив, что вечером Пашка попросил передать его мне, когда я приеду и если не смогу достучаться. Оригинально! Я открыл комнату. Паша спал как убитый. Посреди неубранного бардака стояла его кровать, рядом с нею - гардероб, мне пришлось перелазить через неё, чтобы добраться до своей. Но товарищ и теперь не прокинулся. А я теперь поверил тем бедным ребятам-абитуриентам, не смогшим достучаться, что в их комнате в самом деле "кто-то" спал. Утром Паша разбудил меня возгласом, полным детского удивления: "А когда ты приехал?!" Я ответил, что, когда он спит, можно безо всякого страха и риска выносить из комнаты всё что угодно и хоть палить в окно из пушки!

Вечерами гуляли по Киеву и посещали кинотеатры (по два-три сеанса за вечер), привлекавшие копеечными ценами на билеты и относительно сносными фильмами. Без передышки покупали мороженое, особенно нравились десерты в десерт-холле, что был на площади у Республиканского стадиона. И за тот год дружбы с Пашей я так объелся мороженым, что до сих пор испытываю к нему лёгкое отвращение.

Лишь после часа ночи на последнем поезде метро возвращались в общежитие. Почти каждый раз, как специально, на подходе к общежитию сталкивались с комендантом, идущим домой, и врали ему, что ездили на Главпочтамт звонить по междугороднему телефону. Это за полночь-то! После второго-третьего раза он стал подозрительно спрашивать не связались ли мы с плохой компанией, но мы его заверили, что ничем плохим не занимаемся.

Я любил кататься на теплоходе по Днепру, курсирующему от причала у станции метро «Днепр» к дачам и обратно: "Вечорiв оксамити мов щастя прибiй - як тебе не любити, Києве мiй!"

Имея намерения заняться общественной работой, сообразили обратиться в ЦК ЛКСМУ со своими идеями за поддержкой. Мы задумали найти и объединить в молодёжную организацию всех тех молодых ребят, которые хотели бы что-то полезное сделать для общества. Главная же наша идея ("программа-максимум") состояла - в "пробуждении общества" и утверждении, что "комсомол сдискредитировал себя". А потому, пока не поздно, он должен стать инициатором создания качественно новой молодёжной организации, международной, которая была бы действительно нужной и полезной каждому молодому человеку. Смысл статуса международной организации состоял в том, чтобы устранить разобщённость между советской молодёжью и молодёжью всего остального мира, а также чтобы сделать акцент на свободное развитие молодёжи более ста национальностей пятнадцати союзных республик Советского Союза. И с этими-то идеями мы решили обратиться за поддержкой в 85-ом году, когда демократии ещё и в помине не было!

Оформив идеи на бумаге, не стали откладывать визита в Центральный комитет комсомола Украины. Поутру подались на его поиски. Можно было обратиться в Горсправку, но я заявил, что проезжал летом на автобусе, не помню какого маршрута, мимо здания ЦК ЛКСМУ, где-то в Печерском районе. Сколько же мы прошли по этому району! А я никак не мог вспомнить где находится здание, ранее виденное мной. Павел уже отказывался куда-либо идти, но я утверждал, что теперь точно знаю куда нам нужно идти и мы продолжали поиски.

У здания ЦК КПУ увидели маршрутное такси к ЦК ЛКСМУ. Но выйдя с маршрутки и взглянув на здание, я сказал: "Это не оно! Это старое здание, а я видел новое". С множества инстанций, значащихся на досках у входа, мы поняли, что ЦК ЛКСМУ занимает в нём небольшую часть. Оба смутились, говоря один одному, что здесь наверное работают высшие руководители комсомола — пожилые бюрократы, а нам сперва нужно не к ним, а к молодым и инициативным работникам ЦК, которые бы нас поддержали и замолвили за нас "словечко". Теперь Паша почему-то мне поверил, что существует новое здание ЦК комсомола, несмотря на безуспешные расспросы о нём на входе в "старое" здание. Видно, мы не могли допустить мысль, что главная контора той розафишированной организации, в которой состояли полдесятка школьных лет, нося гордое имя "комсомольца", занимает всего один этаж административной постройки.

Возвратясь в Печерский район (где и взялись у Паши силы!), около правительственного здания на площади Леси Украинки расспросили постового милиционера. Он сказал, что слышал о новом здании ЦК комсомола, но что оно только строится. Я упрямо произнёс: "Как оно может строиться, если я видел его уже построенным?!"

Ничего не оставалось делать, как сесть в первый попавшийся автобус и куда-то ехать. Через пару остановок я вдруг увидел в окно "своё" здание. Выскочив из автобуса, мы подошли к зданию и ошалело уставились на надпись: ”Комитет комсомола завода «Арсенал»”. Пашка полушутя завозмущался, но я ему напомнил наше заветное: ”Главное - ничему не удивляться!”

В тот день мы отложили визит в ЦК ЛКСМУ.

Начались занятия в техникуме...

...Только что пришла с работы мама и сказала, что умер знакомый мне парень. Мы были в одной группе в детском садике. После учились в разных школах и за все школьные годы виделись только пару раз. Выпускным летом я с товарищем-соседом приходил к нему домой. Володя поступил в политехнический институт в областной центр. Вскоре его призвали на службу в армию. Служил в Средней Азии. Но через полгода возвратился домой, потому что из родителей у него одна старенькая мама и та плохо видит, а он у неё единственный сын. Когда он вернулся из армии, я с парнем-соседом навестил его. В небольшой чисто убранной скромной комнатке в шкафчике висела военная форма, на стене - икона. Это был самый добрый и порядочный парень со всех знакомых мне ребят со школьных лет. В школе он учился на отлично. Один раз он приходил с парнем-соседом, моим бывшим одноклассником в первом-восьмом классах и его одноклассником в девятом-десятом, ко мне домой. С месяц назад приходил последний раз к этому своему другу и жаловался, что болит горло. Вроде бы ездил от института на ликвидацию последствий чернобыльской аварии.

Я не могу сейчас больше говорить. Как не видеть, что первыми уходят из жизни самые лучшие люди? И пусть мои последние слова в книге о нём будут слова несказанные. Как чистая страница, которая никогда не заполнится. Хочеться верить, что смерть - не конец существования: что в человеке есть что-то вечное, остающееся жить всегда... Или заполнить эту страницу хорошим стихотворением? Пусть вечные пробелы заполняются строками хороших стихов. В память... До меня ещё просто не дошло что произошло.

Прикосновенье...
Наверно, счастье - на белом свете

постичь впервые,

что это небо, деревья эти -

насквозь живые...

Вдруг спохватиться и растеряться:

хрипя от счастья,

кричат вороны - над колокольней,

над хвоей вольной.

Прогнётся белая мостовая,

и вздрогнет хвоя,

и встрепенётся в окне трамвая

лицо живое...

Сливаясь с миром, не разберёшься

однажды утром:

где ты? где тополь на перекрёстке

в тумане смутном?..

Ну не волнуйся, не надо, что ты?

Под зимним небом

снежок застенчиво ткнётся в щёки, -

пребудем снегом...

Пребудем веткой, пребудем птицей

и болью в крике,

разумным воздухом над страницей

прекрасной книги...

В любой обиде, в любой разлуке,

по всем перронам -

живое чудо любви и вьюги

не провороним...

Да пронесём через все мгновенья

горячих судеб,

что жизнь - ночное прикосновенье

к снегам и людям.

Сергей Мнацаканян
* * *
Прошло шесть дней, прежде чем я снова взялся за книгу...

...Начались занятия в техникуме. Мы решили, что пора всеръёз приниматься за задуманную деятельность. Одним днём после занятий поехали в ЦК ЛКСМУ. Мы ходили постоянно в костюмах при галстуке. Для пущей убедительности я купил по пути газету и, свернув её трубочкой, нёс в руке - "последний писк бюрократической моды". Уверенной походкой направились ко входу в здание, создавая вид будто здесь работаем. Таким способом мы научились проходить в любые учреждения, за исключением разве что самого ЦК партии. Взошли на этаж ЦК ЛКСМУ и стали вычитывать по длинному коридору таблички на дверях к кому бы зайти. После "обзорной экскурсии" не стали мелочиться и нацелились на приёмную самого первого секретаря.

<предыдущая страница | следующая страница>