АЛЕКСЕЙ. Ну, ладно, хорошо, пошли. (Встал из-за стола.) Только ненадолго, надеюсь. Может, тут форточку закрыть надо?

ОЛЬГА. Не надо. Это дохлый номер. Скрозь щели пройдёт. Вонять будет ещё сильнее. Само выветрится потом. Пойдёмте.

АЛЕКСЕЙ. Только ненадолго.

ОЛЬГА. Нет, нет! Ненадолго! Мы быстро! Я знаете, что ещё вам хотела сказать...

Выходят в коридор. Ольга пятится спиной вперёд, показывает Алексею дорогу. Входит в большую комнату.

Садитесь... Нет, на диван, ага. Не бойтеся, не замараете. Тут накидушки есть. Мать сама на мебель накидушки шьёт... Вот я вам хотела ещё сказать про Бога и про мать...

АЛЕКСЕЙ. Что-что?

ОЛЬГА. Нет, вы не то подумали! (Смеётся.) Смешной вы! Я вам хотела рассказать, что мне Инна в детстве рассказывала...

Быстро вошла в «тёмную» комнату, взяла с полки альбом, вернулась к Алексею, села на стул, принялась лихорадочно листать альбом. Алексей сидит на диване, осматривается.

АЛЕКСЕЙ. Сколько тут у вас цветочков, горшочков... Море!

ОЛЬГА. Ага. Море! Это я сама сажаю. Кактусики, всякие разные цветы. И мать тоже сажает. Мичуринцы! Мы с ней - мичуринцы! (Смеётся.) Ну вот, слушайте, что мне Инна рассказывала. Мать набьёт Инку, набьёт, а она мне плачет и говорит: «Ольга, наша мамка плохая, очень плохая. Старая и плохая. Знаешь, она такая старая, что даже дяденьке Иисусу Христу прибивала гвоздиками на кресте руки...»

АЛЕКСЕЙ. Бред какой-то...

ОЛЬГА. Ага. Говорит: «Вот этот мизинчик она прибивала гвоздиком...»

Взяла Алексея за руку, потрясла за мизинец. Тот испуганно отдёрнул руку.

А мне мать про Бога рассказывала, молиться меня учила, да так и не научила. А после того, как Инка мне рассказала, думала про мать: «Ну какая же она гадина, так скрывает своё отношение к Богу! Ведь сама же, сама же ему руки прибивала, а сейчас вон как хитрит, вроде как даже молится ему и меня учит молиться...» А сейчас вот вспоминаю, что Инна мне про мать говорила, вспоминаю, как мать без мужика жила вся жизнь, потому что у нас отец давным-давно умер, вспоминаю чего-то, вспоминаю... И мать мне так жалко-жалко становится, не знаю даже почему. (Смеётся.) И Инну мне жалко. Несчастная она. Мужик у нее утонул, детей нету. Она выпивает часто. Больше ей делать нечего. Её ругают все. Мне всех-всех жалко-жалко, знаете. Даже мух не убиваю: вон их сколько у нас летает. Они же живые, правда? Жалко. Все мы несчастные. Иногда думаешь: правда бы, что ли, нас всех засыпало бы или утопило бы всех, как котят. Чтоб не мучались. У меня аж сердце иногда заходится - так мне всех жалко. Богу всё жалуюсь, жалуюсь. Жалко всех-всех. Не знаете, почему это так, а?

Большая пауза. Алексей сидит на диване, руки сложил на коленях. Улыбается, смотрит на Ольгу.

АЛЕКСЕЙ. Какая вы странная... Удивительная просто...

ОЛЬГА. Правда?

АЛЕКСЕЙ. Никогда я таких людей не встречал... Странная... Интересно. (Пауза.) Вы мне страшные истории рассказываете... Страшные-престрашные... То про лилипутов, то про Христа, то про Бога, который приходит и сидит. То вот про тарелки какие-то... Просто, как в детстве бывало: «Стоит чёрный-чёрный дом, в нём живёт чёрный - чёрный человек...»

ОЛЬГА. (смеётся.) Ага. А он выходит и говорит: «Отдай моё сердце!»

Душераздирающий крик за окном. Алексей вздрогнул. Помолчали. Засмеялись оба.

ОЛЬГА. Вот. Напишите мне сюда. На память. (Протянула Алексею альбом.)

АЛЕКСЕЙ. (взял альбом, положил на колени, листает его.) Я не знаю что.

ОЛЬГА. Знаете, знаете! Как не знаете! Вспомните хорошенько!: «Писал не писатель, писал не поэт, писала девушка в двадцать лет!» Это я придумала. Сочинила. Когда мне двадцать лет было. А сейчас - вон уже сколько. Вот эту страничку видите?

АЛЕКСЕЙ. Ну?

ОЛЬГА. Пишите сюда самое главное. Тут сверху что написано?

АЛЕКСЕЙ. (читает.) «Открыв секрет, себя погубишь, теперь скажи, кого ты любишь...» «Любишь» с мягким знаком надо писать...

ОЛЬГА. (смеётся.) Пишите, пишите! Не бойтеся! Это секретная страница! Я её потом заклею! А вообще этот альбом ещё никому не показывала! Вы первый! Его читать никто не будет! Ну, пишите?

АЛЕКСЕЙ. (поправил очки.) Я никого не люблю.

ОЛЬГА. (тихо.) Неправда... Неправда это... Любите... Я по глазам вижу - любите. Сильно любите... У всех глаза пустые-пустые, а у вас - нет... Любите, любите, любите...

АЛЕКСЕЙ. А зачем это у вас в комнате две двери входить сделаны?

ОЛЬГА. А это, мать говорит, сделали, чтоб покойника легче было выносить можно было, чтоб гроб разворачивать...

АЛЕКСЕЙ. А Эта дверь куда? Здесь тоже комната?

Встал, открыл дверь в «тёмную» комнату. Ольга вскочила, показывает.

ОЛЬГА. Ага. Это моя комната. Когда мне ночью мультики приходят, я разговариваю, кричу даже во сне. Дак мать придумала меня сюда поселить. Чтоб не мешала. Тут хорошо. Вон, артисты кругом какие на стенках, видите? А все кина у матери в кинотеатре посмотрела, все до одного, по многу раз даже некоторые. Бесплатно ведь! А здесь свечку иной раз ставлю. Мать ругается, чтоб не спалила дом...

Встали в тёмной комнате друг против друга. Ольга присела на топчан. Смотрит снизу вверх на Алексея.

АЛЕКСЕЙ. Хорошая комнатка. Везёт. Везёт вам. Главное, есть возможность сбежать, спрятаться от всех. Завидую вам.

ОЛЬГА. Ой, не завидуйте мне, не надо! У меня такая жизнь поганая! (Пауза.) А мать на квартиру только парней берёт. Хочет меня замуж выдать поскорее. Чтоб мы знакомились с ними, с парнями. (Смеётся.) И Инне надо замуж, и мне тоже надо замуж. Ребёночка маленького надо обязательно заиметь. Я так сильно хочу ребёночка! Сильно-сильно! Вот такого! Я бы нянькалась с ним, тетешкалась, купала бы его... Во-от. Кошку мать не разрешает заводить, говорит: вонько от неё... А я бы и кошку нянькала. Во-от... Да только у нас никто не задерживается, все сбегают из нашего города, не нравится им. А я вот думаю: нашёлся бы человек, забрал бы меня отсюда, я бы тому человеку согласна была бы и ноги мыть и всё-всё на свете делать! Детей ему рожать!

АЛЕКСЕЙ. Я пошёл...

ОЛЬГА. Постой, Алёша... Погоди... Мне надо... (На цыпочках быстро пробежала в коридор, дёрнула входную дверь, мгновенно бежит назад.) Постой, Алёша... Скажи, я страшная, да? Или они всё придумывают? Да? Страшная? Правда? Скажи правду?

Дышит Алексею в лицо. Алексей сел на топчан.

АЛЕКСЕЙ. С чего это ты взяла, что ты страшная. У тебя вон какой духовный мир огромный... (Пауза.) Совсем ты даже и не страшная... Нормальная ты... Даже симпатичная... А пойду, всё. Спокойной ночи.

ОЛЬГА. Ну вот, вот, вот! Вот, вот! Ты сказал! Ты сказал! Я знала, что они всё врут, знала, знала!

АЛЕКСЕЙ. Кто? (Пробует выйти из комнаты, Ольга не пускает его.)

ОЛЬГА. Мальчишки! Этот вон тоже! Все кричат, что у меня нос, как варёная картошка! Говорят, что я Мурлин Мурло! Дураки придумали кличку! А что это такое, я и сама не знаю! Врут, ага? Алёша? Я ведь совсем не Мурлин Мурло какое-то, я на неё не похожа, нет? Ты же вот только что сейчас сказал, что у меня этот... как его... очень большой, правда ведь?

АЛЕКСЕЙ. Сказал, да...

ОЛЬГА. Ну вот! Я красивая! Я очень красивая! А они ничего не смыслят! Неправда! Я такая добрая, я всех люблю, всех жалею! Я очень красивая! Я раздевалась, в зеркало на себя смотрела, когда матери дома не было! С лица воду не пить, мать мне говорит! Вот! Она говорит, что я куколка базарная! Красавица, говорит! Тело у меня красивое, вот так, Алёшенька! Алёша, Алексей, вот так...

Торопливыми пальцами принялась расстёгивать пуговки халата. Длинный, пугающий звонок в дверь.

(Плачет.) Господи-и-и-и...

Алексей, зажатый в угол, вскакивает с топчана, вываливается в большую комнату, перекидывает несколько горшочков с цветами, топчет цветы, быстро убегает в свою комнату, захлопывает дверь, прижимается к ней. Потом бросается за стол, принимается лихорадочно писать. Встал, поправил портрет Хэмингуэя, снял его, попробовал поставить в другое место. Снова повесил. Что-то быстро пишет. Ольга трясёт головой, разбрызгивая слёзы. Встала. Пошла к двери, потому что звонят и звонят.

ОЛЬГА. Кто там? Я тебе сказала - не ходи! Заманал не пробегал? Нет? Чего надо, ну?

ИННА. (за дверью.) Пусти, зараза... Оглохла, что ли?

ОЛЬГА. Инна, ты?

ИННА. Да кто ещё-то? Кому вы нужны, кроме меня? Открывай, а то разнесу дверь сейчас к ебене матери... Собака!

Ольга открывает дверь. На пороге стоит ИННА. Ей 35 лет. В белом запачканном грязью плаще. Губы размалёваны. Весьма, так сказать, потасканная дама. В данный момент - пьяная.

ОЛЬГА. (кричит.) Ну, чего тебе? Зачем пришла так поздно? Ходишь тут, людей пугаешь... Я уже сплю, матери нету, чего тебе надо? Нету у тебя дома, что ли, что ты шляешься по людям среди ночи, ну?!

Инна встала в коридоре, приняла позу манекенщицы, запахнула оранжевый шарф на шею.

ИННА. (громко.) Инна Зайцева! Советский Союз! Впервые без намордника! (Радостно.) Оля! Пришла проститься с вами! С тобой, сестричка. С мамочкой. Говорят - сегодня ночью шандарахнет. Всех нас накроет. Давайте, простимся, что ли, по-человечески, хоть вы и суки обе, собаки натуральные! (Достала из сумки бутылку дешёвого вина.) Ну, что смотришь? Ага. Я опять кривóлла. Ну, а как тут не напиться? Оля? Сестричка моя милая, родная, как? (Плачет, обнимает Ольгу.) Сегодня, сказали, будет нам всем ночью пиз... Ну, кранты, то есть, понимаешь? Всё, Оля, в последний раз! (Рыдает.) Милая моя! Прости, что я тебя обижала! Но и ты тоже падла порядочная всегда была! И мама твоя! То есть, наша общая! Надо сегодня, однако, простить все грехи друг другу, а? Давай, а? Ну?

ОЛЬГА. Кто тебе сказал?

ИННА. По радио передавали. Только что. Всё. Финиш. Левитан, говорят, сказал: «Приготовьтесь, товарищи, сейчас наша планета столкнётся с другой. Просим соблюдать спокойствие...»

ОЛЬГА. Какое ещё спокойствие? Чего он мелет-то? Кто тебе сказал?

ИННА. Сама слышала! Оля! Включила радио, Левитан сообщает: мол, недолго музыка играла. Ну, я взяла и напилась в последний раз в жизни. Всё равно помирать, а чего? Чтоб не страшно было. Сходила, денег заняла, купила вот бурдёшки. Но вас помню. Решила придти. Милые мои! (Рыдает.) Конец света настал! Как было в Библии написано, так оно и вышло! Ведь говорили, все говорили: готовьтесь, суки, готовьтесь, а мы, дураки, не верили, не слушали, не верили в Бога в душу твою мать! Всё, Оленька! Сегодня ночью нам всем конец! Всё, Оля! (Серьёзно.) Может, в бомбоубежище пойдём?

ОЛЬГА. (растерянно.) Какое тут убежище?

ИННА. (помолчала.) Ну, что? Я так и буду тут стоять, ага? Стоит, на пути встала, кабанера какая! Пусти!

Сняла плащ, толкнула Ольгу, прошла на кухню, заглядывает во все горшки, гремит кастрюльками. Поставила на стол бутылку.

Что же вы мне не сообщаете? За родню уже не считаете? Не хочете со мной знаться, так?

ОЛЬГА. Не подкалывай опять....

ИННА. Ну, ну. Мать где? На работе?

ОЛЬГА. Опять ты пьяная...

ИННА. А ты опять трезвая! Не звезди-ка ты, гвоздика. Встала, стоит, смотрит, ишь!

Достала сигарету, пошла к комнате Алексея. Ольга встала на пороге, не пускает.

Пусти, ну?

ОЛЬГА. Не ходи. Он работает.

ИННА. Ой, с кем это он там работает? (Оттолкнула Ольгу, стучит.) Тюк-тюк!

АЛЕКСЕЙ. (фальцетом.) Кто там? (Кашляет.)

ИННА. Сто грамм! Можно войти?

Алексей вскочил, смял бумажки, на которых он что-то писал, испуганно смотрит на Инну.

Молодой человек, дайте даме спичку. Всё обыскала - ноль. В чём дело - не понимаю. Спички стали дефицитом, что ли? К концу света, ага? Просто дифферинциация какая-то, такая колбасень с этими спичками... (Смотрит на Алексея, улыбается.) Какой молоденький...

АЛЕКСЕЙ. (зажёг спичку.) Пожалуйста...

ИННА. А что это вы так волнуетесь?

АЛЕКСЕЙ. С чего вы взяли? Вовсе нет.

ИННА. Ручки дрожат. (Пауза.) Тут у нас до вас был один квартирант. Я вот тоже у него всё время спички просила. Он такой наглючий был. Говорит: «У меня спичек нет. Есть, говорит, одна и то - сырая!» (Стучит себя ладонью по губам.) Пардон меня! Сбежал быстро! От нас прям все сбегают. Но вы-то от нас не сбежите! Не-ет! Сейчас по радио передавали, что вот-вот всех нас чпокнет. Левитан передавал.

АЛЕКСЕЙ. Что передавал? Какой Левитан?

ИННА. Такой, натуральный. Который войну объявлял.

АЛЕКСЕЙ. Он давно умер...

ИННА. Ну да, умер, дожидайся! Как же! Живой! Живо-о-ой! Сама слышала, своими ушами! Всё. Конец света. Вот, не верили в Бога, а теперь по радио начали передавать. Вот такушки. Ну? Расскажите: кто вы, что вы, молодой человек, а?

АЛЕКСЕЙ. А вы-то, вы-то кто, я не понимаю?

ИННА. Ах, пардон, ёк-макарёк, не представилась! Инна Зайцева! Советский Союз! Впервые без намордника! Сестра вот этой... Ольги, то есть. Я тут жила когда-то. Замуж вышла потом. (Плачет.) Неудачно. Муж гикнулся. Пьяный в речке утонул. Комнатка у меня есть. В Заречном. На стройке тружусь. Маляром. Вся анкета моя - вам! (Смеётся.) Ну, что стоим?

АЛЕКСЕЙ. Не-не з-знаю..

ИННА. Пойдём, вмажем. Спать ляжем. Сопли распустим, никого не пустим! (Стучит себя ладонью по губам.) Пардон меня. Покраснел малыш даже. Невинный, в очках даже... (Смеётся.) Выпьем пошли! Напоследок, в последний раз. Скоро шарахнет - и все дела. Всем каюк. Надо ведь накиряться. А то так - неинтересно. Познакомиться, а?

АЛЕКСЕЙ. (помолчал, вздохнул.) Пошли.

ИННА. Ну и молодец. За бутылкой разберёмся, кто кого и с кем.

Вышли в прихожую. Ольга стоит у дверей - всё слышала.

Ну, что смотришь, Манда Ивановна, накрывай на стол! (Стучит ладонью по губам.) Извиняюсь, я с ней по-родственному, любя. Пошли, выпьем? Больная ведь ты? Больная. Лечиться надо. Пошли. Ой, да что ты себя на лопате подаёшь, что ты смотришь таким змеем? Ну, квартирант у вас новый, ну, надо же мне с ним познакомиться, поговорить? Надо? Ну, с кем мне ещё разговаривать? Он мне о дальних странах расскажет, вот! Накрой на стол, не пучь бельмы свои!

Ольга пошла на кухню. Инна и Алексей следом. Ольга поставила на стол закуску, стаканы, тарелку с помидорами.

Это сестрёнка моя, любименькая, родненькая... Чего ты накрасилась, как фуфло какое? А мух, мух у вас сколько! Интеллигентным людям, блядь, в гости придти нельзя! (Стучит ладонью по губам.) Пардон меня. Ты нам давай - мухи отдельно, котлеты - отдельно. Садись, Лёша. «Алексей, Алёшенька, с-с-сынок! С-с-словно с-сын её услышать мог!»... (Заплакала, опять весело.) Да я знаю, знаю, как тебя зовут. Знаю ведь. У нас в нашей деревне всем всё известно! (Снова запела.) «Вот так и живё-ом! Не ждё-о-ом тишины! Нам скажут, она зарыдает!...» Бьёмся, бьёмся, к вечеру - напьёмся! Давай! Прощайте, товарищи! (Заплакала.)

Налила вино по стаканам, все выпили. Пауза. Инна смотрит на Алексея выжидающе, ухмыляется.

Ну? Давай!

АЛЕКСЕЙ. Чего давать?

ИННА. Говори давай.

АЛЕКСЕЙ. О чём говорить?

ИННА. Ну, речь говори!

АЛЕКСЕЙ. Какую речь?

ИННА. Здра-асьте. Про дальние страны рассказывай. Как они там живут, как одеваются, что едят, как на машинах ездют.. Ну, про то, как они там сношаются, что ли...

ОЛЬГА. Инна! Инна!

ИННА. (стучит ладошкой по губам.) Извиняюсь, вырвалось. Извините, товарищи. Думала: в кругу подруг на стройке коммунизма! Я извиняюсь... А эта - смотри, смотри! Не любит выражений! Ну, пардон меня, пардон меня. Ишь ты, а? Да у нас всё по-простому. Ты вот, Алексей, скажи мне лучше: есть вот оно или нет?

АЛЕКСЕЙ. Что именно?

ИННА. Ну вот это, центральное?

АЛЕКСЕЙ. (вытирает губы.) Не понял?

ИННА. Ну, центральное? (Пауза.) Ну, что по телевизору показывают - вот это: оно есть или его нет?

АЛЕКСЕЙ. Не понимаю...

ИННА. Не понимает он! А вот смотрю иногда туда, в телевизор-то и думаю: нет, не может быть, чтобы всё это, вся такая красота была на свете! Не верю! А вот думаю, что это просто так такое кино сняли. Ещё музыки подпустили, туману, чтоб совсем красота была. Не верю! А вот думаю, что кроме нашего Шипиловска долбаного ничего нет на белом свете. Понимаешь? Нет, нет и всё! А только есть на свете вот эти четыре наши улицы: Ленина, Свердлова, Красноармейская и Экскаваторная и - всё... И больше ничего! А там за городом - только лес, лес, лес, без конца лес, лес... И где-то там в воздухе сидят какие-то люди, которые для нас всё придумывают, понимаешь? Чтоб всех нас успокаивать, чтоб мы работали на этой работе долбаной с утра до ночи, с утра до ночи, с утра до ночи и ни про что не думали, понимаешь? Только мы одни - и всё! И как заведённые: с утра бежать на работу вкалывать, потом домой - спать, жрать. Потом опять на работу... И так каждый Божий день, каждый Божий день, каждый Божий день, каждый, каждый... А вот в отпуск ехать куда-то боюсь. Потому что по телевизору говорят: везде красота и счастье, а вот люди рассказывают, что везде воры, везде убийцы сплошные, везде! Говорят, даже людоеды появились. Людей вот, говорят, варят и едят. Пирожков наделают и наяривают: по десять копеек людям в киосках продают. И разоблачают их только тогда, когда из пирожка случайно ноготь человеческий вылазит, непромолотый, понимаешь? Везде, говорят, страшные просто дела творятся. А жить охота. Вот охота мне жить - ну, до смерти охота! Хоть какая жизнь у меня поганая, а вот охота! Хочу, понимаешь ли, жить! Ну, понимаешь ты меня или нет? Ну, что я тут сейчас сказала такое - ты понял или нет? Понял?

АЛЕКСЕЙ. Не понимаю... То есть, понимаю, но не совсем...

ИННА. Ага. А понимаю, когда вынимаю. Вот так. Не поймёшь ты. Не понимаешь ты! Вот зараза, а? Язык у меня не выговаривает всего того, что думаю... Ты вот мне вот что скажи тогда: Москва-то стоит ещё или нет уже, провалилсь, может, а?

АЛЕКСЕЙ. Москва? Москва - стоит. И Ленинград - стоит...

ИННА. Ну вот. В Москве стоит, в Ленинграде стоит, а в Шипиловске долбаном - не стоит! (Поёт.) На столе бутылочка, пойдём выпьем, милочка!

ОЛЬГА. Ну что ты мелешь? Человек посторонний, что он о нас подумает? Алексей, вы не обращайте внимания на неё, она вообще такая развязанная женщина, такая развязанная, просто ужасно

ИННА. Ладно ты, Мурлин Мурло! Гундосишь! Заткнись!

ОЛЬГА. Сама страхолюдина! Красавица мне нашлась тут! Не кури давай! Не слушайте её, Алексей, не слушайте!

ИННА. А вот как дам тебе сейчас в глаз. (Пауза. Стучит ладошкой по губам.) Пардон меня, мы по-родственному всё время. Бывает, кудри даже начнём друг дружке рвать. А то ведь скучно. И с мамой, бывало, сколько раз скублись. Стенка на стенку, ага. Подерёмся, поревём потом - всё ж таки развлечение. А так - скука! Мы - как мыло простые, понимаешь? Все перед тобой. Мама - в гортопе работает, ну, город топчёт, сплетни собирает. Я на стройке коммунизма наяриваю. Ольга вон с Боженькой с утра до ночи разговаривает. (Заплакала.) Жалко мне её... Ну, ненормальная она, придурок, ты уже понял, ага? Ты на неё внимания вообще не обращай, понял?

ОЛЬГА. Замолчи, сказала! Замолчи!

ИННА. А что тут такого? Тихая семейка. Маленький такой дурдом. Шизики-френики. (Вдруг зарыдала, забилась головой об стол.) Оляа-а-а! Давайте, выпьем! Попрощаемся, я ведь совсем забыла! Сестричка моя милая! Прости меня! Сколько раз я тебя обижала! Сейчас вот помрём, задавит нас всех, как тараканов! Всех! И тебя, Алексей, вместе с нами! Тебя-то за что, миленький? (Притянула Алексея к себе, смачно поцеловала.)

ОЛЬГА. Сядь! Не трогай!

АЛЕКСЕЙ. Можно, я тоже закурю?

ОЛЬГА. Курите, курите, я форточку открою. А ты не кури! Не туши в цветах папиросы свои! Мать ругаться будет!

Ольга открыла форточку, села на место.

ИННА. Не орите, девушка, без вас голова болит! (Алексею.) А вот обо мне в городе все говорят, что я такая-растакая... Мать меня даже в дом не пускает, злится. А я совсем, совсем чистая!

ОЛЬГА. Хватит тебе!

ИННА. Да у меня мужиков было после мужа - один-два и обчёлся. Ну, замужем они все, порядочные вроде как. А я - вдова. Муж утопился в речке. До сих пор найти не могут. Десять лет ищут. А я думаю, что он не утонул. Он в тот день не пил, гад такой! Я помню! Он сбежал от меня просто, думаю я! От такой жизни сбежал пёхом, до Москвы, втихомолку! А что? Так оно и есть. Ну, короче. Про моих мужиков весь город знает всё. Ну, про то, как мы с ними вошкались. Пардон меня. Одна жена приходила ко мне окна бить. Не достала - я на четвёртом этаже живу. Мужик нынче пошёл, должна я тебе, Лёшенька, как представителю из центра, пожаловаться - тьфу мужик пошёл! Один мне так прямо и сказал: «Ты мне, Инночка, нужна для удовлетворения моих низменных потребностей!» Понимаешь? Детей не хотят. Не получается у них. Дети-то по любви получаются. А любить - никто не может. Вот ты тоже - тут сидишь. Вот скажи мне, кого ты любишь или не любишь? Никого ведь тоже, ага? Тоже ведь, как все, ага?

ОЛЬГА. Замолчи, я тебе сказала!

АЛЕКСЕЙ. (захмелел.) Нет, я люблю! Страстно!

ИННА. Ой, правда! Скажи, кого?

АЛЕКСЕЙ. А люблю... люблю великую русскую литературу!

ИННА. (хохочет.) Ну вот, вот! А же говорила! Кто такая? Почему не знаю?

АЛЕКСЕЙ. Книжки надо читать, книжки, Инна, дорогая! Книжки! Выпьем! Выпьем все вместе. Ура-а-а!!!..

ИННА. (чокнулись, выпили.) Давай! За твою, стало быть, любовь...

АЛЕКСЕЙ. (с грохотом поставил стакан, ест помидор, обливается соком.) Вот вы смеётесь? Да? Смеётесь, смеётесь? Да?

ИННА. Да мы на полном «сэ»!

АЛЕКСЕЙ. (хохочет.) Нет, вы смеётесь! Вы хохочете, да? А ведь я и вправду счастливый человек! Потому что люблю! До боли в сердце! До онемения! До ужаса! До спазм в глотке!

ИННА. Вот это да-а... До ужаса разве любят? Это как же? А? Ну-ка, расскажи нам про свою любовь, а? Нам с Мурлин Мурло про любовь обязательно надо знать... Давай, давай, давай! Слушай, Мурлин!

АЛЕКСЕЙ. Что рассказать вам, девушки, что рассказать? Ох, да разве можно рассказать, что такое воздух, солнце, чистое небо, трава после дождя?! Невозможно, милые мои! Немыслимо!

Машет руками. Ольга смотрит на Алексея восхищённо, Инна - испуганно.

Девушки! Я должен вам поведать следующее! Вот что: я живу в вашем городе вот уже целых два дня и должен сказать вам честно, нелицеприятно, со всей откровенностью, что я, глядя на вас, удивляюсь! Удивляюсь вашей жизни, вашему укладу! Как вы можете так жить? Грустно всё это... Нужно всё перестроить, переделать, перекроить! И всё встанет на свои места. Я, конечно, буду стараться, сколько хватит сил моих, чтобы всё взбудоражить в городе, чтобы началась другая жизнь, иные мысли чтобы возникли в головах людей! А сделаю, я обязательно сделаю это, у меня хватит сил, у меня много сил, желания! Сил и желания! Опомнитесь, дорогие мои! Весь город пьёт! Мы с вами вот - тоже! У меня на работе все пьяные или с похмелья! Почему все пьют? Почему?! Разве нельзя иначе устроить свою жизнь, организовать её так, чтобы не было ни минуты свободной, праздной, бессмысленной!? Вам всем, всем, всем необходимо са-мо-со-ве-ршен-ство-ва-ни-е! Каждый должен поставить перед собой цель! И идти к ней, не сворачивая и не сбиваясь! А цель необходимо поставить огромную, ясную, значительную! Не к благополучию, скажем, стремиться надо... ну, там, к даче, к машине или к... ну, что там ещё есть? Я не знаю! Не важно! Так вот! Не это главное, девушки! Не это! А главное, как я уже сказал - самосовершенствование! И спасти вас может, помочь вам сможет - моя любовь! Она спасёт! Моя любовь!

<предыдущая страница | следующая страница>