"Сколько людей! - И все живые". Отзывы читателей о "Записках об Анне Ахматовой" Лидии Чуковской

Предисловие, примечания и публикация Е.Ц. Чуковской

версия для печати (29562)

« ‹ – › »

Давно известно, что книги имеют свою судьбу. Цель нашей публикации — рассказать о судьбе трехтомных “Записок об Анне Ахматовой”, написанных Лидией Чуковской. О том, как создавалась эта книга, и о том, как она была воспринята современниками.
В архиве Лидии Корнеевны сохранилась папка “Отзывы читателей”, куда на протяжении многих лет она складывала письма о “Записках”. Эта папка пополнялась с 1967 по 1994 год (накопилось около шестидесяти писем), а ее содержимое отразило и этапы написания книги, и ее восприятие в разные эпохи жизни нашего общества.
Случилось так, что наиболее серьезные и многосторонние отзывы автор получил именно от читателей. До перестройки все письма приходили не по почте, а с оказией, из рук в руки, поскольку речь шла сперва о потаенной рукописи, а потом о заграничном издании книги.
Как увидит читатель этой публикации, многие авторы писем рассказывали о своих впечатлениях от знакомства с Ахматовой или с ее стихами и дополняли “Записки” своими свидетельствами.
Все письма расположены хронологически.
Работа над “Записками”, начатая в 1966 году, вскоре после кончины Ахматовой, продолжалась десятилетия, причем третий том (не вполне завершенный автором) и “Ташкентские тетради” были напечатаны лишь посмертно — в 1997-м.
Последовательность работы видна из переписки Лидии Корнеевны с отцом, чьим мнением она всю жизнь дорожила и чьему строгому вкусу абсолютно доверяла.
В письме, датированном апрелем 1967 года, Корней Иванович — первый читатель рукописи — писал дочери о первых страницах “Записок”: “…Их историческая ценность огромна. Я читаю и перечитываю эти с виду такие простые, но такие художественные — и в своей совокупности — такие драгоценные строки”.
Этот первый отзыв относится к самому началу работы. Отвечая отцу, Лидия Корнеевна писала: “Скоро получу у машинистки и пришлю тебе продолжение. До конца I тома еще далеко. Он будет кончаться нашим с нею приездом в Ташкент”.
И еще через год (в марте 1968): “Ты спрашиваешь, над чем я работаю. Я почти кончила “Ключи” ко всему ахматовскому Дневнику. Прежде чем создавать новые части этой книги — 1941—1942 — Ташкент; 1952—1966 — Москва — Комарово — Москва, — необходимо было обозреть и как-то систематизировать весь материал, чтобы отдать себе отчет в том, что у меня есть. Я и сделала “Ключи” — нечто вроде конспекта — всех тетрадей, выписав кратко даты, варианты и пр. Дней через 10 “Ключи” будут кончены, и я пойму, что делать дальше. За какую часть браться. М<ожет> б<ыть>, начну писать историю текста “Поэмы” — материал огромный. М<ожет> б<ыть>, — для сборника Гер­штейн — “Ахматова о литературе”; м<ожет> б<ыть>, просто подряд с 1952 г. Еще не знаю. Подскажут “Ключи”.
Из этого письма следует, что дальнейшая судьба “Записок”, направление работы над ахматовскими материалами еще не окончательно прояснилось для автора.
“Обозревая весь материал”, Лидия Корнеевна перечитывала не только свои “ахматовские дневники”, но и “общий дневник”, который называла “всякая всячина”. “Записки” создавались на основе обоих источников, причем записи об Ахматовой дополнялись картинами окружающей жизни тех лет.
Собрав свои записи за 1938—1941 годы, Лидия Корнеевна начала давать эту рукопись узкому и тесному кругу ближайших друзей Анны Андреевны.
В нашу подборку читательских писем вошли отзывы Марии Сергеевны Петровых, Нины Антоновны Ольшевской, Владимира Адмони и Тамары Сильман, Юлиана Григорьевича Оксмана и его жены. Все это люди, на протяжении многих десятилетий наблюдавшие трудную жизнь Ахматовой с близкого расстояния.
“Я и представить себе не могла, что это возможно — передать на бумаге облик и речь Ахматовой с такой достоверностью и точностью в мельчайших деталях, — пишет Нина Антоновна Ольшевская. — На Ваших страницах Ахматова явится будущим читателям такой, какой она была — умная, гениально одаренная и совершенно трагической судьбы...”
А вот мнение Марии Сергеевны Петровых: “Чтение их [“Записок”] было для меня мучительным счастьем, ошеломляющим счастьем встречи. Вам, конечно, не думалось, что эти записи когда-то станут чудом, — не воскрешения, но оставления в живых навсегда”.
“Порою я воспринимал страницы Ваших записей, как счастливо найденную Вами новую форму исторической хроники, — замечал историк литературы Ю.Г. Оксман, — еще далеко не изжитой до конца, хроники “страшных лет России”.
Академик В.М. Жирмунский в это время готовил к изданию первое посмертное собрание стихотворений Анны Ахматовой для Большой серии “Библиотеки поэта”. “Для меня, конечно, — писал он, — особенно важно все, что касается истории текста “Поэмы”. Здесь Вы были в буквальном смысле “наперсницей” поэта”.
Эти и другие отзывы первых читателей “Записок” определили дальнейшее направление работы Лидии Корнеевны. Она продолжила расшифровку своих ахматовских записей за последующие годы.
Конец 60-х — начало 70-х годов были трудным периодом в ее жизни. В октябре 1969 года умер Корней Иванович, вскоре вступил в силу запрет упоминать ее имя в печати — в отместку за общественную позицию и “Открытые письма”. В 1974 году она была исключена из Союза писателей СССР. Это сделало невозможным какое бы то ни было печатание в России, и в том числе участие в посмертных публикациях стихотворений Анны Ахматовой.
Ее огромная работа по подготовке ахматовского сборника для Лениздата — текстологическая и комментаторская — была загублена и вышла под другим именем. После смерти академика Жирмунского все ссылки на полученные от нее сведениях о датах, посвящениях и вариантах были устранены из ахматовского тома в Большой серии “Библиотеки поэта”.
В результате первая публикация отрывков из “Записок” произошла в Париже, в издательстве ИМКА-Пресс, столько сделавшем для сохранения нашей преследуемой литературы. В 1974 году издательство выпустило сборник “Памяти Анны Ахматовой”. В сборнике был большой отдел ахматовских стихотворений, печатаемых впервые и сохранившихся лишь в памяти ее друзей. Один из отделов этого сборника включал страницы “Записок” за 1952—1956 годы. Книга небольшими партиями просачивалась в СССР, и следующие отзывы читателей были уже на это издание.
В нашу подборку вошли письма двух критиков — Е. Добина, автора книги “Поэзия Анны Ахматовой”, и пушкиниста Валентина Непомнящего. Добин благодарит за “…Ваши собственные мысли об А.А. и ее поэзии, поразившие меня своим магическим проникновением в “зазеркалье” ахматовской поэзии, тайное-тайных ее непостижимого обаяния. — И продолжает: — Думаю, что это — лучшее, наиболее близкое сокровенной сути ее поэзии, из всего, что написано об А.А.”.
В. Непомнящий так воспринял прочитанное: “Меня почти ни на минуту не покидало ощущение, что я вижу все собственными глазами, слышу своими ушами, знаю давным-давно то, чего никогда не знал, и знаком лично с людьми, о которых знал только понаслышке. В этом смысле передо мною настоящая драма, но не разыгрываемая в театре, даже самом удивительном, а происходящая в жизни, “сегодня, здесь, сейчас”, — да, пожалуй, и со мною самим. Вы не просто записываете, Вы возобновляете жизнь, и я снова и снова понимаю — точнее, не понимаю, а чувствую — чудо слова, мистику слова. Тот образ А.А., который встает передо мною, по живости, осязаемости, объемности, глубине, драматизму я могу смело сравнивать (в литературном отношении) с лучшими достижениями русской литературы”.
Первый том “Записок” (1938—1941) был опубликован отдельным изданием в 1976 году в Париже в том же издательстве ИМКА-Пресс. Второй том (1952—1962) вышел там же в 1980-м. Сама структура книги складывалась не сразу и утвердилась четко лишь ко времени выхода второго тома. Первый том был переработан автором по образцу второго и переиздан в ИМКА-Пресс в 1984 году.
Конечно, писем об этих изданиях гораздо больше, чем откликов на потаенную ру­копись.
В письмах зазвучали голоса иностранных читателей, среди которых — Нина Берберова и Исайя Берлин. Берберова пишет: “Читала день и ночь, ни о чем другом не могла думать. А.А. — как живая, и Вы тоже — как живая, и от каждой страницы идет на меня боль. Да, я обнимала ее и целовала на Северном вокзале в Париже, когда она уезжала домой. И чувствовала ее больное, тяжелое тело, и видела ее страшное лицо”.
А Исайя Берлин вспоминает: “Вы знаете, я сыграл — нечаянно — символическую роль в ее “Поэме без Героя” — и факт, что я самым обыкновенным, обывательским образом взял да женился, ее обидел, в Оксфорде она отнеслась к моей жене очень и очень холодно: в ее присутствии она гордо молчала: говорила со мной только наедине. Я понимаю, что я не понял ту честь, которая в “Поэме” на меня была возложена — А.А. была глубоко разочарована, даже, может быть, почувствовала известное негодование — иначе я не могу себе этого объяснить”.
Так письма первых читателей “Записок”, современников Ахматовой, дополняли ее облик, сохранившийся на страницах книги.
Распространение рукописи “Записок” в Самиздате и их последующее парижское издание поставило Лидию Корнеевну перед неожиданной проблемой. Ее имя в России оставалось запрещенным, а некоторые профессиональные литераторы начали использовать “Записки” без ссылок на автора, выдавая авторские мысли о творчестве Ахматовой или суждения Ахматовой в записи Чуковской — за свои мысли или свои воспоминания.
В архиве Лидии Чуковской уцелело несколько ее протестов против присвоения ее труда. Один из таких протестов помещен в первом томе “Записок”. О послесловии Н. Банникова к “Избранному” Анны Ахматовой (М., 1974) Лидия Корнеевна пишет, что автор “…не постеснялся использовать мой труд без моего ведома, вопреки моей воле, твердо ведая только одно: имя автора “Записок” на родине — запрещенное имя и возможности протестовать автор лишен”.
Среди других, более поздних возражений — письмо в газету “Советская Татария”, которая 17 января 1988 года напечатала статью Т. Карловой “Возвращаясь к Ахматовой”. В статье приведена большая цитата из “Записок” без ссылки на автора. На эту же тему и письмо к В. Лукницкой об ее книге “Николай Гумилев: Жизнь поэта по материалам домашнего архива семьи Лукницких”.
Как заключает Лидия Корнеевна, “…Выход в свет моих “Записок” за рубежом нисколько не помешал желающим обворовывать меня дома. Напротив, хищников оказалось множество, и им было раздолье”.
В июне 1989 года первый том “Записок” начат печатанием в журнале “Нева”. В 1993-м журнал напечатал второй том (№№ 4—9), а затем выдвинул “Записки” на Государственную премию, которую Лидия Чуковская и получила летом 1995 года за полгода до смерти.
Журнальная публикация сделала книгу широко доступной российскому читателю. Хотя запрет на имя автора “Записок” был снят, слова Ахматовой, записанные Чуковской, продолжали кочевать по страницам печати безо всяких ссылок на первоисточник.
Это заставило Лидию Корнеевну обратиться в газету “Известия” с письмом, которое она озаглавила “Я — не микрофон”. Письмо кончалось таким выводом: “Большое значение придаю я устной ахматовской речи — пронзительной, глубокой, пророческой, всегда исполненной юмора, часто неистовой и всегда — афористичной. На мой взгляд, устное творчество Анны Ахматовой подлежит сопоставлению с ее стихами и прозой. А цитирование — охране. В частности: указанием на первоисточник”.
Отдельной книжкой в России при жизни автора вышел только первый том “Записок” (М.: Книга, 1989). Два других издания в России (Харьков: Фолио, 1996. Т. 1 и Т. 2 и М.: Согласие, 1997. Т. 1—3) напечатаны лишь посмертно.
Из множества писем, полученных Лидией Корнеевной о ее “Записках…”, для этой публикации отобраны лишь выдержки, прямо относящиеся к восприятию этой книги. Суждения читателей, не принадлежащих к узкому кругу друзей Анны Ахматовой или Лидии Чуковской, также присутствуют в настоящей публикации. Подписи авторов, приветы и пожелания в конце каждого письма опущены.
Письма о рукописи 1-го тома (1967—1972)
1. К.И. Чуковский — Л.К. Чуковской
Начало апреля 1967. Переделкино
Благодарю Тебя за бесценный подарок — “Записки об А.”. Их историческая ценность огромна. Я читаю и перечитываю эти с виду такие простые, но такие художественные — и в своей совокупности — такие драгоценные строки1.

1 Письмо датируется на основании ответа Л. К. Чуковской от 12 апреля 67-го года. Это — первый по времени отзыв на первые страницы “Записок”. В своем ответе Л. К. пишет: “Рада, что тебе понравились мои ахматовские выписки. Скоро получу у машинистки и пришлю тебе продолжение. До конца I тома еще далеко. Он будет кончаться нашим с нею приездом в Ташкент”.

2. К.И. Чуковский — Л.К. Чуковской
26 мая 1967. Загородная больница. Кунцево
Все думаю о твоих ахматовских записях. В них очень рельефно встает твой не­обыкновенный характер, твоя способность ненавидеть и любить. До каких необычайных вершин доходила Твоя любовь к А.А. Я не способен к такой интенсивной многолетней любви, и очень завидую Тебе. Это не любовь, а влюбленность. Я помню, какой больной и усталой Ты была в 1940 году — до операции, — и все же не было такой просьбы А.А., которой Ты не исполнила бы. А ведь в 40-м году все главные испытания для А.А. были еще впереди, и мне страшно интересно прочитать Твой дневник, относящийся к послевоенному времени.
3. А.П. Оксман — Л.К. Чуковской
4/X 1967 г.
Дорогая Лидия Корнеевна, по телефону Вы спросили о книге. Она так меня взволновала, что, пустившись в рев, я, пожалуй, так ничего и не скажу, лучше уж напишу, причем по пунктам, так легче для такого писаки, как я.
1. Ваша книга глубоко человечна.
2. Это прекрасное художественное произведение.
3. Во всей мировой литературе, мне знакомой, я не знаю более нравственной книги.
4. Это огромной важности вклад в русскую культуру.
5. Это документ, без которого не обойдется ни один историк нашей эпохи, так же как и историк литературы.
6. Это, наконец, подвиг, уже не первый в Вашей жизни, но превосходящий по масштабности, за который хочется Вам низко поклониться.
Большое Вам за нее спасибо.
4. Ю.Г. Оксман — Л.К. Чуковской
6/X [1967]
Дорогая Лидия Корнеевна, нет слов, которые могли бы с полной точностью определить мое восхищение от всего того, что и как Вы показали в своих записках об Анне Андреевне.
Я вспоминаю Ваших предшественников, начиная от Эккермана — все это не идет ни в какое сравнение. Порою кажется, что это Ваш лирический дневник, в который органически вплетается образ, дни и труды нашей великой современницы, порою я воспринимал страницы Ваших записей, как счастливо найденную Вами новую форму исторической хроники, еще далеко не изжитой до конца, хроники “страшных лет России”. Хотел сделать некоторые выписки, но это совершенно невозможно — надо переписывать все, от начала и до конца. Я давно не читал ничего подобного по мастерству самой структуры книги и силе ее воздействия.
5. В. Адмони — Л. Чуковской
Ленинград, 25 августа 1968 г.
Милая Лида!
Только недавно прочитали Ваши воспоминания, и теперь, пользуясь поездкой В[иктора] М[аксимовича] [Жирмунского] в Москву, я хочу сказать Вам о том мучительном волнении, с которым я читал Ваши записи.
Здесь страшно все:
И те беспощадные события, которые связали вас в то время и осветили и освятили вашу дружбу,
И те ужасы реквиемного бытия и быта, которые вошли в Ваше повествование,
И тяжесть нищенского существования, целые годы бывшая уделом Анны Андре­евны,
И чуждость и жестокость тех людей, рядом с которыми жила Анна Андреевна, та бессердечность Пунина, которая кажется зачином будущего отношения к Анне Андреевне его дочери.
Но самым страшным показалось мне то, что в конце пути, показанного в Ваших записках, у Анны Андреевны возникают такие невозможные, безумные речи, как ее слова о правильности запрещения второй книги1. Я хорошо помню подобные же слова (связанные с разными конкретными происшествиями или воображениями) в Ташкенте, а затем — в 40-е и 50-е гг. — в Ленинграде, Москве и Комарове. Еще в начале 60-х гг. они порой возвращались. Переубедить Анну Андреевну было почти невозможно — мне удалось это, кажется, всего один раз. И то, что человек с таким безупречным умом подпадал под власть маниакальности и употреблял всю силу своей мысли на обоснование странностей, а порой почти прямых нелепостей — это разрывает сердце. Потому что это было результатом того страшного и непрерывного давления, под которым много лет находилась Анна Андреевна.
А ум Анны Андреевны, его силу и неистощимость, Вы показываете превосходно. Из Ваших записей отчетливо видна и внутренняя твердость Анны Андреевны, противостоящая тем фантастическим движениям ее духа, о которых я сейчас писал, и составлявшая подлинную суть ее души.
Мне были необычайно интересны и те отдельные суждения и воспоминания Анны Андреевны, которые Вы с такой щедростью приводите. Многое из этого я тоже слышал от Анны Андреевны. Кое о чем и кое о ком она говорила потом по-другому. Но как неизмеримо важно, что Вы все это запечатлели, что все это записано именно тогда, под непосредственным впечатлением встречи.
Себя Вы всячески выключаете из повествования. Ограничиваете упоминания о себе только тем, что необходимо для понимания ситуации и т. п. Но тем не менее — а может быть, и благодаря этому — Ваш облик выступает в книге с совершенной ясно­стью, внушая глубокое уважение и симпатию. То, что Ваша судьба идет здесь параллельно с судьбой Анны Андреевны, придает тому, что сказано в Ваших воспоминаниях, какую-то особую весомость.
Когда мы встретимся, я надеюсь Вам сказать еще многое о Вашей книге, за которую я Вас благодарю — поистине от всей души.
Желаю Вам здоровья и сил

1 Речь идет о 1940-м годе. Подробнее об этом см.: Лидия Чуковская. Записки об Анне Ахматовой. Т. 1, с. 68, 99, 202, 220.

6. Т. Сильман — Л. Чуковской
25.VIII.1968
Дорогая Лидия Корнеевна, еще раз увидели Анну Андреевну, ее мудрость и простодушие, услышали ее голос, ее речи и ее молчания.
Увидели двух очень умных женщин, ужасно несчастных, беспомощных и твердых.
Спасибо Вам.
7. М.С. Петровых — Л.К. Чуковской
[лето 1968]
Дорогая Лидия Корнеевна, спасибо Вам за Ваши ахматовские дневники. Чтение их было для меня мучительным счастьем, ошеломляющим счастьем встречи. Вам, конечно, не думалось, что эти записи когда-то станут чудом, — не воскрешения, но оставления в живых навсегда.
На этих страницах день за днем идет жизнь — думы, заботы, тревоги, возникновение стихов, люди, окружающие Анну Андреевну. Здесь — она сама, — весь ее облик, ее взгляд, ее движенья, ее речь, ее голос, ее молчанье, ее смех. Здесь — жизнь ее души и мысли, ее страхи, ее бесстрашие, ее мужество, ее беспомощность, ее справедливость, ее пристрастность, ее трагичность, ее юмор, ее доброта. Невозможно переоценить это запечатление живой жизни, и нет слов благодарить Вас за то, что я могла это прочитать.
И настолько хорошо Вы написали об Анне Андреевне, что мне писать Вам трудно — все мои слова кажутся неточными...
В некоторых сносках у Вас стоит знак вопроса.
“Строки, порицающие З.” (стр. 392) — м.б., это Зенкевич?
Два дня в Переделкине на чьей-то даче (август 40 г.) — как мне помнится, Анна Андреевна была у Бориса Леонидовича.
Извозчик (стр. 404) сказал: “Ревнивая обида у вас, барышни”.
Вы пишете (стр. 431): Прочитала о Достоевском...
Это, — я уверена, — она уже услышала строки будущей поэмы (так же как “О Кукле и Пьеро”), но она еще не знала, что это — поэма. Чувство поэмы пришло 27 дек. 40 г., но что-то, очевидно, началось еще раньше.
В поезде (окт. 41 г.) Вы дали Анне Андреевне “Алису в стране чудес”. Как это сказалось в поэме. Вы дали эту книгу, когда Ан. Андр., сквозь все, думала о поэме, когда поэма не покидала ее.
Разве не чудо, что эта книга оказалась у Анны Андреевны так вовремя, — та самая книга, которая ей была нужна. Без “Алисы” поэма была бы иною: вероятно, не столь таинственной, не столь колдовской.
Скоро вернусь в Москву. Простите мое бесталанное письмо. Совестно мне так плохо писать Вам, но ничего не могу поделать, — не умею писать письма.
Очень думаю о Вас и люблю всем сердцем.
8. К.И. Чуковский — Л.К. Чуковской
6 декабря 1968. Переделкино
ПИШУ ЛЕЖА
Лидочка, спасибо за второй том! Несмотря на кажущуюся непринужденность, безыскусственность, это чрезвычайно искусная книга, написанная большим художником. Все краткие дневниковые записи, сливаясь воедино, воссоздают ее характер, ее голос, ее мимику, ее жесты. Ни одна книга о ней не дает и не может дать и сотой доли того, что дают твои “Записки”. Для будущих биографов это клад. Богатство материала огромное.
Сейчас мне трудно писать. Очень устали одряхлелые мозги. Могу только сказать, что Ты воскресила Анну Андреевну, и мне кажется, будто я только что расстался с нею — сегодня, час назад.
Еще раз спасибо!
9. В. Жирмунский — Л. Чуковской
Комарово, 7.II.69
Дорогая Лидия Корнеевна!
С огромным интересом и благодарностью я прочитал Ваши записки. Вы с необычайным искусством в частностях встреч и разговоров сумели воссоздать живое лицо А.А. Для меня, конечно, особенно важно все, что касается истории текста “Поэмы”. Здесь Вы были в буквальном смысле “наперсницей” поэта. Относительно стихотворения, надписанного именем В.К.Ш.1, у меня всегда было не столько подозрение, сколько изумление: настолько оно выпадает из стиля их отношений, как он отразился в цикле “Черный сон” (или “Дурной сон”). Мне казались странными упреки, обращенные к В.К., в том, что он что-то забыл “у ласковых колен” другой женщины. Но сомневаться не было никакого права при наличии посвящения. Теперь эту вывеску надо снять2.
Крепко жму Вашу руку!

1 В. К. Ш. — Владимир Казимирович Шилейко, второй муж Анны Ахматовой. Речь идет о стихотворении “Как мог ты сильный и свободный…”.

2 Интересно, что в томе “Стихотворений” Анны Ахматовой (Л.: Советский писатель, 1976. Б-ка поэта. Большая серия), вышедшем уже после смерти В.М. Жирмунского, но под его редакцией, посвящение В.К. Шилейко осталось (см. с. 58). В комментариях указано, что это стихотворение печатается по “Бегу времени”, но в “Беге времени” это посвящение снято.
10. Вяч.Вс. Иванов — Л.К. Чуковской
19.IV.69
Дорогая Лидия Корнеевна!
Большое Вам спасибо за II том. Читал, как и первый том, с увлечением...
Анну Андреевну в те годы я видел мало. Но совершенно поражен точностью изображения Бориса Леонидовича в той сцене, где он среди метели возник и исчез на дороге. Пожалуй, меньше там, где он старик (я его так не воспринимал). Очень многое в моих записях о нем и Ваших об Анне Андреевне перекрещивается. Вы пересказываете разговор, где Анна Андреевна говорит, что Журавлев к ней приходил и читал “Шинель”. А я был на чтении “Шинели” Журавлевым у Б. Л. незадолго до того.
Какая-то тональность в Ваших записках от первого тома ко второму неуловимо изменилась. Там было утверждение и поэтическая сила посередине отчаяния. Здесь нет такого мрака вокруг, но нет и противостоящего напора утверждения. Оттого (мне, по крайней мере) эти записки кажутся еще грустнее, еще мрачнее. Я близко познакомился с Анной Андреевной вскоре (в 1958 г.) и могу оценить верность многого, хотя помню ее и веселее, и иной раз естественней, чем в те годы усталости, о которых Вы так верно написали. С тем большим интересом буду ждать продолжения.
11. В.И. Глоцер — Л.К. Чуковской
22.7.69
Дорогая Лидия Корнеевна,
Вы напрасно опасались насчет соперничества с классикой. Я едва вбежал вчера в дом и открыл “Записки”, как время остановилось и все было позабыто...
Я начну с того, что мне безразлично, в каком жанре высказывается автор, если этот жанр — Правда. Дневник лучше стихов, лучше романа, лучше пьесы, если в них не вся правда. Дневник тогда больше литература, чем эти признанные жанры.
У Вас он всегда больше, всегда факт литературы.
Мне кажется, тут, во втором томе, новый звук. Он от времени, — новые годы. Но еще, насколько я улавливаю, он новый потому, что Вы здесь сами высказываетесь полнее. Автор очень чувствуется, его голос, его отношение. В первом оно, помнится, было скрытнее, Вы там больше летописец. Тот стиль мне ближе, но я не отдаю ему предпочтения.
Вы не можете себе представить, как мне важно было увидеть то время глазами Анны Ахматовой. И Вашими. Я, читая, испытывал к Вам величайшую благодарность. Кто бы еще сохранил для потомков ее слово, сказанное в тот день, в тот час, в ту минуту. Вы сохранили, Вы его увековечили. И как значительно оно всегда, мудро. Мы будем, наверное, иметь еще кой-какие свидетельства тех дней, найдутся, может быть, редкие, чудом уцелевшие дневники простых смертных. Но свидетельство такого современника, как Анна Ахматова, незаменимо. Знать отношение великого поэта к происходящему, — что может быть дороже! И мне даже казалось не раз, что я читаю ее собственный дневник (особенно первый том).

следующая страница>