53

Китая. Почитание предков, уважение к старшим, культ классиче­ской литературы, недоверие к теоретическим дисциплинам, враждебное отношение к абстрактному мышлению, неприятие технических новшеств — все это способствовало сохранению су­ществующей общественно-политической системы. Аграрный бюрократический авторитарный режим распался лишь в конце XIX — начале XX в., когда Китай пережил иностранные вторже­ния и потерпел унизительное поражение в войне; тем самым был расчищен путь для революционных преобразований, имевших место после второй мировой войны⁷.

Индустриализация в Японии эпохи Мэйдзи

Восстановление в 1868 г. в эпоху Мэйдзи императора как главы официальной власти вызвало к жизни процесс индустриализации японского общества, продолжавшийся в последующие пятьдесят лет. В отличие от китайских мандаринов, следовавших Конфуцию и отметавших какие бы то ни было инновации, японская бюрокра­тия того времени была заинтересована в индустриализации страны, в защите ее от иноземных захватчиков и применении стра­тегии госкапитализма для модернизации общества. Почему Япо­ния за указанный период добилась более серьезных результатов социально-экономических преобразований по сравнению с Кита­ем? Ключ к пониманию сути дела дают культурные, структурные и поведенческие различия. Политические деятели эпохи Мэйдзи не только делали упор на прагматические инструментальные ценно­сти, но и смогли так органично соединить традиционные верова­ния с современными принципами, что первые стали содействовать индустриализации. Это было положительно воспринято граждана­ми, начавшими активно помогать императору укреплять могуще­ство нации при помощи модернизирующих структур, таких, как профессиональная бюрократия, армия, крупные частные корпо­рации, учебные заведения, политические партии. Коллегиальное руководство и проведение определенного политического курса обеспечивало быстрый экономический рост.

По сравнению с китайскими мандаринами правители эпохи Мэйдзи более творчески подошли к синтезу традиционных и со­временных ценностей и обеспечили поддержку промышленному развитию. Мандарины, как мы видели, ставили нравственные ценности выше материальных интересов. Интеллектуальному знанию и этическим нормам отводилась более важная роль, чем процветанию нации. А так как нравственные ценности служили оправданием традиционной власти, они являлись препятствием для технологических нововведений. Японцы же избрали более

54

прагматичный подход. В то время как китайцы тяготели к «цен­ностно ориентированной рациональности» (выражение Вебера, смысл которого состоит в следующем: хранить верность основ­ным этическим ценностям, невзирая на отвлекающие от них за­манчивые цели), японцы придерживались «инструментальной рациональности», выразившейся в поиске наиболее эффектив­ных путей осуществления стоящих перед нацией задач. Как ука­зывают Эдвин О. Рейшауэр и Альберт М. Крейг, «правители эпо­хи Мэйдзи стремились найти такие формулы, которые бы работа­ли, догмы их не интересовали. Преимущество их состояло в том, что в представлении о конечной цели существовало полное един­ство взглядов, но они были готовы к любым мнениям» в вопросе о путях ее достижения⁸. Указывая на различие между целями и средствами, они сформулировали принципы активного приспо­собления: господство над природой, знания как способ достиже­ния успеха в экономике и ориентация на будущее, при которой традиционные взгляды служат для оправдания жертв в настоя­щем. Мотивационным лозунгом стало достижение наилучших результатов во имя экономического процветания; примером для подражания был японский воин (самурай) с его трудолюбием, бережливостью, дисциплинированностью и эрудицией. Китайцы между тем в конце XIX в. были склонны смешивать цели и сред­ства. Цепляясь за свойственный классике гуманизм, мандарины предпочитали пассивность активности. Гармония с природой от­ражала потребность в сохранении стабильности и в поиске свое­го места во Вселенной. Изучение классиков конфуцианства пре­подносилось в качестве достойной конечной цели. Преклонение перед прежними порядками и почитание предков символизиро­вало решимость во всем следовать традициям. Успехи элиты на конфуцианском экзамене ставились выше массовых успехов в деле развития национальной экономики.

Несмотря на то что и в конфуцианстве, и в философии эпохи Мэйдзи коллективизм преобладал над индивидуализмом, япон­ской культуре была присуща большая преданность нации. Будучи не столь многочисленной, как китайцы, и более однородной на­цией, японцы сплотились вокруг своей национальной религии, синтоизма, где император символизировал возрожденную нацию. У китайцев же в большем почете были расширенная семья, клан и род. Они как многочисленная и разнородная нация никогда не от­личались всеобщей национальной лояльностью, особенно живу­щие в сельской местности. Поэтому курс на национальную мо­дернизацию, принятый в начале XX в., отвергал враждебное отно­шение конфуцианства к общественным преобразованиям.

55

И в Японии, и в Китае основу культурных связей правителей и управляемых составляли элитарность и патриархальность: жен­щины оставались в подчинении у мужчин, старшие руководили младшими. Вместе с тем японская система ценностей оставляла за молодыми самураями (бывшими воинами) право становиться чиновниками и бизнесменами — руководителями, обеспечиваю­щими экономическое развитие. Свою лояльность массы доказы­вали активным служением императору. Считалось, что перед им­ператором все равны; император правил как отец, духовный гла­ва нации, посредник между народом и Богом. Граждане выража­ли ему сыновью преданность, стремились превратить Японию в богатое и могущественное государство. В отличие от японского императора, китайский монарх не только участвовал в ритуаль­ных церемониях, но и формулировал основные направления государственной политики, от народа ожидалось проявление скорее пассивного повиновения, а не активной деятельности⁹.

С поведенческой точки зрения быстрые социально-экономи­ческие преобразования Японии эпохи Мэйдзи объясняются тем, что японские правители обладали достаточной волей и властью для проведения в жизнь более радикальной политики. Правящая олигархия, состоявшая из генро (старших государственных слу­жащих), армейских офицеров, чиновников и технократов, дейст­вовала как орган коллективного руководства и организовывала массы на участие в национальной модернизации. Всеобщая во­инская повинность укрепила военную мощь Японии, в результа­те чего она одержала победу над Китаем в 1894 и над Россией в 1905 гг. Программы народного образования сделали нацию гра­мотной, создав возможность повышения рабочими своей квали­фикации. К 1905 г. школу посещало 90% всех детей. Проводимая экономическая политика способствовала быстрому росту про­мышленности. В собственности государства находились желез­ные дороги, а также судо- и машиностроительные, чугуно- и ста­леплавильные, угледобывающие промышленные предприятия. Часто центральное правительство учреждало такие предприятия, а затем продавало их частным предпринимателям. Большинство из них получало от государства щедрые субсидии, а также защиту от конкуренции со стороны иностранцев. Мощь японского фло­та способствовала росту экспорта отечественного текстиля. Раз­витию промышленности и торговли помогало и то, что бизнес облагался меньшим налогом, чем земля. Поощряя использова­ние промышленными фирмами технологий, знаний и новейшей техники ведущих капиталистических стран (США, Великобрита­нии, Франции и Германии), японское правительство помогало процессу развития экономики.

56

Китайская правящая элита в конце XIX в. не стремилась к проведению политики модернизации. Стратегические решения принимались имперским судом, мандаринами, местной знатью, особенно крупными землевладельцами. Эти олигархи отрица­тельно относились к западной науке, технологиям и мышлению. Убежденные в том, что Китай олицетворяет собой высшую сту­пень цивилизации, они противостояли любым попыткам соеди­нить «восточную этику» с западными научными достижениями. Отношение конфуцианских властителей к коммерции было двойственным. С одной стороны, они уделяли большое внима­ние нормам повседневной жизни: трудолюбию, бережливости. Экономический успех свидетельствовал о сыновней почтитель­ности. Мелкие предприятия, работавшие в области текстильной промышленности и экспорта чая, приносили немалый доход. С другой стороны, приоритетное положение по сравнению с мате­риальным достатком занимали классическое образование, муд­рость и этические нормы. Купцы и ремесленники стояли ниже ученых и даже крестьян на иерархической лестнице. Высокие на­логи на частный бизнес при низких налогах на землю служили препятствием для капиталовложений. Многие процветающие купцы, остававшиеся в зависимости от помещичьих семейств и государственных чиновников, вкладывали деньги не в промыш­ленность, а в землю и недвижимость. Некоторые вошли в земле­владельческую элиту; другие основали учебные заведения, в ко­торых их сыновья готовились к сдаче экзаменов по классике кон­фуцианства; третьи эмигрировали в Юго-Восточную Азию, где можно было с меньшим риском заниматься накоплением капи­тала. В отличие от Японии в Китае союз правительственных бю­рократов и представителей крупного частного бизнеса, который мог бы ускорить индустриализацию, так и не состоялся. Кроме того, народные массы в Китае играли куда более пассивную роль, чем в тот же период в Японии. Образование могли получить не­многие. К концу XIX в. грамотной была лишь незначительная часть населения Китая. Ни школы, ни армия не способствовали повышению социальной мобильности. Всеобщей воинской по­винности не существовало. Во время войны беднейшее крестьян­ство пополняло собой либо армию диктатора, либо бандитские формирования, а отнюдь не профессиональную национальную армию или флот, укрепляющие государственную власть и наце­ливающие общество на промышленное развитие.

Индустриализации Японии в эпоху Мэйдзи способствовали благоприятные структурные условия. По сравнению с китайским Династическим государством японское в конце XIX в. обладало

57

большей властью над обществом. Разветвленные правительст­венные структуры проводили политику модернизации и приви­вали ценности, главной целью которых были социально-эконо­мические преобразования. Профессионализированная бюрокра­тия, следуя примеру прусской модели ввела централизованный политический контроль. Эти высокообразованные чиновники, закончившие Токийский императорский университет, при про­ведении той или иной политики ставили во главу угла необходи­мость добиваться поставленных целей и доскональное знание предмета. Против несогласных с правительственными програм­мами быстрого промышленного развития применялось принуж­дение со стороны национальной армии и полиции. Когда же ми­нистр образования ввел регламентацию школьного обучения и во главе педагогических институтов поставил офицеров, образова­ние приобрело военизированный характер. Забастовки рабочих, требовавших повышения зарплаты, подавлялись полицией. Вос­стания крестьян, протестовавших против высокого земельного налога, высокой земельной ренты и низких цен на рис, подавля­лись при помощи армии. Несмотря на высокую степень центра­лизации и применение насильственных методов, управлению имперским государством не хватало четкой координации. Фрак­ционная борьба приводила к разногласиям в коллективном руко­водстве, формирующем политику. Генро, ближайшие советники императора, кабинет и аппарат премьер-министра были соглас­ны друг с другом относительно общих целей политики, но часто расходились во мнениях о конкретных средствах осуществления экономических программ. Борьба за власть нарушала единство политического процесса. Имея непосредственный доступ к со­ветникам императора, офицеры армии и флота действовали без всякого контроля со стороны кабинета или премьер-министра. Они даже обладали правом вето при решении кабинетом кадро­вых вопросов. В последней трети XIX в. центральное правитель­ство приняло ряд программ, расширявших государственную власть и подготавливавших почву для агрессивной внешней по­литики в Азии. Хотя государственная собственность имела огра­ниченный характер, имперское правительство осуществляло ру­ководство экономикой. Оно инициировало промышленные про­екты, организовывало инвестиционные фонды, создавало инф­раструктуру и развивало систему народного образования. Част­ные предприятия получали выгоду от пользования государствен­ными субсидиями, кредитами, введения протекционистских та­рифов, заниженных налогов и стабилизации денежной единицы — эти льготы ускоряли индустриализацию.

58

Несмотря на то что наравне с правительственной бюрократией ведущую роль играли и крупные частные корпорации (дзайбацу), в Японии эпохи Мэйдзи плюрализм был ограничен. Государство контролировало общественные объединения, а не наоборот. Ко­нечно, правительственные чиновники представляли интересы ча­стного бизнеса в большей степени, чем политические предпочте­ния иных групп; однако едва ли корпорации могли независимо уп­равлять добровольно создаваемыми объединениями. Группы, не связанные с бизнесом, обладали гораздо меньшим политическим влиянием. В отличие от Китая, где индустриализации оказывали противодействие местные землевладельцы, в Японии класс земле­владельцев был слабее. Правители Мэйдзи упразднили феодаль­ные владения, контролируемые владетельными князьями (даймё), получившими от государства субсидии, которые вкладывали в на­чинающие коммерческие и промышленные предприятия. Наи­большие трудности выпали на долю крестьян и рабочих. Крестья­нам приходилось платить высокие налоги на землю, за счет кото­рых финансировался ускоренный экономический рост. Рабочие получали низкую заработную плату, их рабочий день был продол­жительным, к тому же они страдали от антисанитарных условий труда; особенно жесткой была эксплуатация женщин на текстиль­ных фабриках. Государство запрещало забастовки, препятствовало заключению коллективных договоров и закрывало возникавшие профсоюзы и партии социалистической ориентации. Имперскими советниками была учреждена национальная ассамблея, первое за­седание которой состоялось в 1890 г. За места в ней соперничали либеральная партия и партия конституционных реформ. В выбо­рах законодателей участвовал только 1% населения. Партии не об­ладали значительным влиянием на государственную политику. Избирательная система допускала к выборам небольшое число ра­бочих, крестьян и представителей малого бизнеса: эти группы не получали преимуществ от политики, проводимой олигархической бюрократической авторитарной системой.

Имперское государство Мэйдзи контролировало не только со­циальные группы, но и зарубежные институты. В XIX в. Китай пе­режил больше иностранных вторжений, чем Япония. Великобри­тания, Франция, Германия, Соединенные Штаты и Россия полу­чили особые права на торговлю в прибрежных районах, в частно­сти в портовых городах, а также на строительство железных дорог и добычу полезных ископаемых в Китае совместно с Японией. Ос­лабленное региональными правителями центральное руководство Китая не имело возможности контролировать иностранных инве­сторов и китайских коммерсантов, управлявших их предприятия-

59

ми. В Японии же правительство Мэйдзи оказывало сопротивле­ние иностранному господству в отечественной экономике. После 1850 г. США потребовали для себя особых прав в торговле с Япо­нией. Японские чиновники опасались, что гражданские войны могут спровоцировать вторжение Франции и Великобритании. Следовательно, реставрация монархии Мэйдзи в 1868 г. явилась отчасти выражением решимости японской элиты противостоять иностранному вмешательству путем создания мощного милита­ризованного государства, заботящегося о национальной безопас­ности и усиленного развитой экономикой. Движущей силой модернизации, проходившей под руководством государства, были крупные японские конгломераты, а не иностранные корпо­рации¹⁰.

В целом Япония эпохи Мэйдзи явилась прототипом промыш-ленно развитых бюрократических авторитарных режимов, сыг­равших определяющую роль в капиталистическом развитии стран Восточной Азии, например Южной Кореи, после 1960 г. Политические приоритеты определяли национальные ценно­сти. Процесс индустриализации проходил под руководством сильного государства чиновников, технократов и военачальни­ков. В условиях ограниченного плюрализма максимальное уча­стие в процессе проведения политики обеспечили себе крупные частные корпорации. Рабочие и крестьяне обладали незначи­тельными политическими и экономическими правами. Военно-полицейское государство расправлялось с профсоюзами, парти­ями социалистической ориентации, а также с забастовками. Политика жесткой экономии ограничивала потребление бед­нейшего населения, и сэкономленные ресурсы направлялись в фонд капитального инвестирования. Правительство выступало в качестве инициатора промышленных проектов, владельца тя­желой промышленности, создателя инфраструктуры и органи­затора народного образования. Несмотря на централизацию и государственное принуждение, появились тенденции к согла­сию. Режим Мэйдзи учредил письменную конституцию, нацио­нальную ассамблею и разрешил конкурентные выборы. Поли­тические партии, при всей их слабости и бездеятельности, полу­чили право вето при рассмотрении бюджета и ограниченную возможность влиять на формирование кабинета. Выражением требований обездоленных стали движения за права народа. Как и в современной Южной Корее, между согласительной систе­мой и бюрократическим авторитарным режимом шла борьба за управление государством.

60

Индустриализация в Южной Корее

Республика Корея при Пак Чжон Хи, правившем с 1961 по 1979 г., достигла масштабных социально-экономических пере­мен. Управляя бюрократической авторитарной системой, по­строенной по образцу режима Мэйдзи, политики опирались на централизованное государство, использующее насильственные методы. Коалиция, в которую входили офицеры армии и службы безопасности, правительственные технократы и руководство крупного частного бизнеса, возглавила кампанию по ознакомле­нию населения с современными техническими достижениями и методами индустриализации экономики. За период с 1960 по 1979 г. среднегодовой прирост равнялся почти 10%. К 1979 г. 90% общего объема экспорта составили промышленные товары, глав­ным образом текстиль, одежда, фанера, электронное оборудова­ние, химикаты, сталь, станки и суда. В промышленности было за­нято около 30% всей рабочей силы. Между 1960 и 1980 гг. процент грамотности среди взрослого населения увеличился с 70 до 93%. За 20-летний период число подростков, посещающих среднюю школу, возросло с 27 до 85% ^п. Под влиянием духовного наследия Китая и Японии элита Южной Кореи проводила политику, обес­печивающую социальные преобразования.

В период правления династии Чосон (Ли) (1392-1910) корей­ская бюрократическая система функционировала как аграрное бюрократическое государство, построенное по китайскому об­разцу. Принятие правительственных решений зависело от мо­нарха, его двора и центральной администрации. Государствен­ную политику они- проводили с помощью шести министерств, занимающихся подбором кадров, доходами, военными и юриди­ческими проблемами, общественными работами и церемониала­ми. Зачисление в ряды администрации следовало после успеш­ной сдачи экзамена на знание классиков конфуцианства. Ученые и старейшины стремились укрепить существующее положение. Корейское общество, изолированное от иноземных вторжений, не занимающееся торговлей с другими странами, за время прав­ления династии Ли претерпело мало социально-экономических перемен.

Тем не менее особенности его монархической системы повли­яли на ход событий после второй мировой войны. Система обра­зования, распространявшаяся лишь на наследственную земле­владельческую аристократию, вместе с тем подчеркивала потреб­ность в знающих, образованных гражданских служащих. На про­ведение того или иного политического курса влияли личные отно-

61

шения между правителями и их сторонниками. Конфликты меж­ду кланами, а также между «материалистами» (придававшими главное значение материальным силам) и «идеалистами» (ориен­тированными на духовно-нравственные ценности) напоминали споры, происходившие в среде корейской бюрократии после вто­рой мировой войны. Династическое государство укрепляло поли­тическое единство в общекорейском масштабе. В отличие от мно­гих афро-азиатских стран Корея, начиная с XII в., сознательно стремилась к национальному единству. Этнически однородное население, общий язык и общепризнанные территориальные границы объединили Корею в сильное национальное государство. Несмотря на то что в конце XIX в. центральное правительство рас­палось, а власть землевладельческой аристократии усилилась, на­селение Южной Кореи и после второй мировой войны придержи­валось традиции, согласно которой залогом национального един­ства является сильное государство. Элитарные взаимоотношения между властителями и их подданными препятствовали возникно­вению политических разногласий из-за проводимой государством стратегии ускоренного экономического роста¹².

Ослабление в начале XX в. корейского государства и усиление влияния Японии во всей Восточной Азии привели к завоеванию Кореи Японией, которая и управляла ею как колонией с 1910 по 1945 г. В отличие от правителей династии Ли японские колониза­торы, опираясь на свою иерархическую бюрократическую систе­му, способствовали широким социальным преобразованиям. Ко­лониальное правление, главенствующую роль в котором играли генерал-губернатор, армия и флот, добилось большего контроля над обществом, чем во время правления династии Ли. Подчинен­ная военным и полиции бюрократия исключила корейцев из уча­стия в принятии политических и экономических решений. Япон­ские промышленники, менеджеры, профессионалы и бюрократы создали экономическую инфраструктуру: транспортные средства, коммуникации, порты, а также осуществили ирригационные про­екты, электрификацию. Развивались текстильная, металлургиче­ская, станкостроительная и химическая отрасли промышленно­сти. Большинство корейцев было занято в качестве неквалифици­рованных рабочих на японских предприятиях или у фермеров-арендаторов, у японских или корейских землевладельцев, сотруд­ничавших с колониальными властями. Противостояние японской элиты и корейских народных масс стимулировало движение за со­циально-политические преобразования. Так как все корейцы бы­ли в значительной степени отстранены от управления политикой и экономикой, неравенство внутри самого корейского общества

62

уменьшилось. Японцами принижались значение истории, языка и самой корейской нации, что привело к возникновению движе­ния за национальную независимость. С возрождением корейско­го национализма классовое расслоение, ранее разделявшее насе­ление, понизилось. Таким образом, в конце второй мировой вой­ны укрепление единства и сглаживание неравенства внутри нации создали возможности для социальных преобразований.

Когда Япония в 1945 г. потерпела поражение от США, конт­роль над Южной Кореей перешел к администрации США, кото­рые играли ведущую роль на протяжении всей послевоенной эпохи. Американские военные с 1945 по 1948 г. — период, когда появилась Республика Корея, — стали проводить политику пере­распределения земли и доступности образования. В течение 50—70-х годов правительство Соединенных Штатов усилило ко­рейские профессиональные вооруженные силы путем оказания широкой военной поддержки. С 1962 по 1979 г. государственное и коммерческое кредитование со стороны США способствовало ускорению промышленного развития. Широкомасштабная воен­но-экономическая помощь американцев была нацелена на про­тивостояние китайскому экспансионизму, сдерживанию вьет­намского коммунизма и защиту Японии. Придерживаясь данной геополитической стратегии, американские политики поощряли импорт из Кореи, принимая в то же время торговые ограничения на экспорт из США в Южную Корею¹³.

Военный переворот, приведший к свержению в 1961 г. граж­данского правительства, явился следствием неспособности нахо­дившихся у власти политиков институционализировать демокра­тическую согласительную систему. Влиятельные группировки — вооруженные силы, студенчество и средства массовой информа­ции — считали существующий режим незаконным и неэффектив­ным. Позиции гражданского правительства были подорваны кор­рупцией, высоким уровнем инфляции и депрессией в сфере эко­номики. Нескончаемая борьба группировок парализовала полити­ческий процесс; чиновники оказались не в состоянии проводить в жизнь решения по преодолению экономических проблем. Без поддержки элиты, лишенные народного доверия, гражданские власти были свергнуты в ходе военного переворота под предводи­тельством генерала Пака. Еще будучи лейтенантом японской ар­мии, он во время корейской войны сотрудничал с американскими военными. Поклявшись очистить правительство Кореи от корруп­ции и провести индустриализацию страны, генерал Пак вместе с отставными армейскими офицерами управлял страной в течение почти 20 лет¹⁴. Программа управляемого капитализма, осуществ-

63

ляемая государством, придерживающимся принципа дирижизма, стала движущей силой быстрого экономического роста Кореи.

Политическая легитимность режима президента Пака имела под собой материалистическое основание; права личности, граж­данские свободы и политическое равенство рассматривались здесь как несущественные. Основное внимание Пак уделял промыш­ленному развитию, видя в нем оправдание собственного пребыва­ния у власти. По его мнению, государство призвано было не столь­ко расширять права индивида, сколько укреплять коллективные начала государственности и нации. Национализм для него означал антикоммунизм, т.е. свободу от господства находящейся к северу Корейской Народно-Демократической Республики. Сохранение независимости предполагало создание мощного милитаризован­ного государства. При такой государственной ориентации полити­ческий элитизм не оставлял места для личных свобод и равенства. В частности, после 1972 г. президент Пак поставил на защиту сво­его авторитарного правления военно-полицейские силы.

В отличие от правителей династии Ли южнокорейская поли­тическая элита управляла, опираясь на более централизованное государство, чаще использовавшее насильственные методы. Тре­бования расширения политических свобод, выдвигаемые студен­тами, церковью и профсоюзами, подавлялись армией, полицией и Корейским Центральным разведывательным управлением (КЦРУ). В рамках жестко централизованного государства дея­тельность местных органов управления находилась под контро­лем центрального правительства: президента, Секретариата пре­зидента, Министерства внутренних дел, Управления по эконо­мическому планированию и КЦРУ. Чиновники на областном, окружном и городском уровнях, а также местные органы управ­ления получали прямые указания из Отдела полиции и Отдела местного управления, игравших роль передаточных звеньев для приказов Пака и его советников.

Несмотря на централизованный и авторитарный характер уп­равления, наличие известной доли плюрализма все-таки позволя­ло диссидентам время от времени высказывать недовольство. В отличие от ситуации в северокорейской элитистской мобилиза­ционной системе, где все общественно-политические объедине­ния находились под жестким контролем правительства и Трудо­вой партии Кореи, в Южной Корее газеты, церкви, студенческие организации и особенно крупные частные фирмы сохраняли от­носительную самостоятельность. У оппозиционных партий была возможность выдвигать своих кандидатов в законодательные ор­ганы и участвовать в обсуждении политических вопросов в Наци-

64

ональной Ассамблее. Однако особого влияния на политический процесс ни политические партии, ни законодатели не имели.

При бюрократическом авторитарном режиме Пака обществен­ные объединения находились под контролем государства. Хотя чи­новники и практиковали подкуп правительства, семейно-родст-венным союзам принадлежала не столь значительная роль в приня­тии политических решений, как во времена династии Ли. Назначе­ние на должность зависело главным образом от военных заслуг и профессиональной пригодности назначаемого. Из экономических объединений наибольшее влияние на публичную политику оказы­вали крупные отечественные предприятия, а также транснацио­нальные корпорации со штаб-квартирами в Японии или в Соеди­ненных Штатах. Государственная экономическая политика благо­приятствовала национальным экспортным фирмам и инвесторам из Японии и США. В числе отечественных социальных групп, по­лучавших наибольшие экономические преимущества, были управ­ляющие крупным бизнесом (главы находящихся в государственной собственности корпораций, как правило, объединявших работаю­щие на экспорт промышленные предприятия), профессионалы и государственные служащие. По мере усиления правительственного регулирования частного сектора и экономического планирования росла численность государственной бюрократии.

В этом тройственном союзе государства, национальных фирм и транснациональных корпораций ведущая роль принадлежала гражданским служащим, направляющим экономику на путь ин­тенсивного промышленного развития. Содействуя накоплению национального капитала, бюрократическое авторитарное госу­дарство оставалось автономным как от собственных капитали­стов, так и от ТНК. При помощи предоставления кредитов, зай­мов, прав на торговлю, лицензий, контрактов, субсидий на разви­тие бизнеса и введения специальных тарифов государственная бюрократия получила господство над частными корейскими фир­мами. Фактически государство создало класс капиталистов. К числу влиятельных правительственных ведомств, проводивших экономическую политику, принадлежали Управление по эконо­мическому планированию, Министерство финансов, Таможен­ное управление. Они занимались разработкой пятилетних планов, установлением соответствующих процентных ставок, утвержде­нием иностранных займов, рассмотрением заявок на инвестиро­вание за рубежом и передачу технологий, а также контролировали цены и обмен иностранной валюты. Государство являлось вла­дельцем предприятий тяжелой промышленности, создавало эко­номическую инфраструктуру, регламентировало финансовые

3 Чарльз Ф. Эндрейн 65

операции и занималось народным образованием. В результате этой политической деятельности увеличились объемы экспорта промышленных товаров (текстиля, стали, автомобилей, компью­теров, полупроводников) и ускорилось промышленное развитие. После осуществления этих программ госчиновники приобрели большее влияние, чем представители ТНК. Правительство огра­ничило прямые иностранные капиталовложения со стороны час­тных фирм, сконцентрировав особое внимание на получении иностранных займов, привлечении иностранных технологий и внедрении современных методов управления. В 70-х годах в пол­ной иностранной собственности находилось менее 10% зарубеж­ных капиталовложений; корейцы либо скупали иностранные кор­порации, либо управляли ими как совместными предприятиями.

Бюрократическое авторитарное государство относилось без особого сочувствия к нуждам мелких фермеров, а тем более фаб­ричных рабочих. В течение 60-х годов правительство занималось перераспределением средств из сельского аграрного в городской фабричный сектор. Высокие налоги на землю, низкие государст­венные закупочные цены на рис и «крутые» цены на поставляемые государством удобрения снижали доходы на селе. Лишь в начале 70-х годов, когда было принято решение повысить закупочные це­ны на зерновые и снизить цены на удобрения, доходы мелких фер­меров увеличились. До 1988 г. основные тяготы, связанные с уско­ренной индустриализацией, легли на плечи промышленных рабо­чих. Вследствие преследований независимых профсоюзов, чини­мых полицией и КЦРУ, в них состояло менее 10% рабочих. Права рабочих на заключение коллективных договоров и забастовки бы­ли ограничены. Низкая заработная плата, большая продолжитель­ность рабочего дня (составившая в 1987 г. 54 часа в неделю) и от­сутствие техники безопасности ухудшали и без того тяжелое поло­жение рабочих. По сравнению с мужчинами у женщин, занятых в текстильной промышленности и на предприятиях по производст­ву электроники, рабочий день был еще продолжительнее, а зара­ботная плата ниже. Плохая вентиляция и освещенность были причиной многих несчастных случаев на производстве. Хотя за рассматриваемый период заработная плата немного возросла, для корейских рабочих она составляла 1/6 заработка японских рабочих и 1/10 — американских. На Тайване, в Гонконге и особенно в Син­гапуре почасовая оплата труда была более высокой, чем в Южной Корее. Поэтому рабочие в городах требовали большей открытости политической системы¹⁵.

Как это бывает в типичных бюрократических авторитарных системах, возникло противоречие между высокими темпами раз-

66

вития экономики и замедленным изменением жесткой полити­ческой системы. Развитие промышленности, урбанизация и улучшение положения в области образования стимулировали по­требность в создании в обществе обстановки большей политиче­ской свободы. Однако бюрократическая система оставалась не­зыблемой. Питая недоверие к массам и не желая идти на откры­тый конфликт, чиновники направили политический процесс на путь межфракционной борьбы внутри правящей элиты. Группы, выступавшие за более открытую политическую систему, столкну­лись с теми, кто не хотел перемен. Разногласия среди чиновников стали решаться методами политического насилия. В конце 1979 г. директор Корейского Центрального разведывательного управле­ния совершил убийство по политическим мотивам диктатора Пак .Чжон Хи. Провал поисков мирного пути урегулирования конф­ликтов вылился в насилие как способ преодоления бюрократиче­ской жестокости.

И все же убийство президента Пака не уничтожило бюрократи­ческое правление. После короткого промежутка времени, во время которого происходила борьба студентов университетов, духовенст­ва, журналистов и представителей различных партий за установле­ние более демократического согласительного режима, генералом Чон Ду Хваном в мае 1980 г. был совершен военный переворот. Полный решимости сохранить военно-бюрократическую систему, он принял ряд репрессивных мер по подавлению оппозиции. По­добно Паку Чжон Хи президент Чон Ду Хван распоряжался вла­стью как единоличный верховный вождь, направляющий военно-гражданскую бюрократию на ускоренное развитие промышленно­сти. Только в 1987 г. оппозиция — студенты, учителя, интеллиген­ция, менеджеры, профсоюзные активисты, методисты и католики — смогла оправиться от поражения и собраться с силами, чтобы сместить Чона. Всенародные выборы дали возможность избрать нового президента. Но даже в условиях вновь установленной со­гласительной системы продолжала править олигархия. Чиновни­ки-бюрократы, такие, как армейские офицеры, сотрудники наци­ональной безопасности, гражданские служащие-технократы, со­хранили значительное политическое влияние¹⁶.

<предыдущая страница | следующая страница>