204

И.Ю. Кондратенко

Усвоение лексических значений

детьми с общим недоразвитием речи

Изучение детей с логопедическим заключением «общее недоразви­тие речи» (ОНР), при котором страдает формирование всех компо­нентов речевой системы, относящихся как к звуковой, так и к смыс­ловой сторонам речи, показало, что эта категория неоднородна (Ле­вина, 1968). Наблюдаются различные сочетания сложной структуры речевого нарушения: ОНР, осложненное минимальным снижени­ем слуга; минимальными нарушениями зрения; при различных фор­мах дизартрии; при различных формах алалии; при заикании; при ринолалии. В особую группу можно выделить общее недоразвитие речи, сочетающееся с понижением психической активности; ОНР, сочетающееся со снижением уровня мотивации.

В последнее время в связи с интенсификацией интеграцион­ных процессов в специальном образовании приоритетное значе­ние имеет проблема адаптации детей с нарушениями речи к усло­виям общеобразовательной школы. Возрастает значимость разра­боток особых методических систем, которые смогли бы наиболее полно учесть особенности детей с речевыми нарушениями в дош­кольном возрасте.

Традиционно система коррекционной помощи дошкольникам осуществляется комплексно и направлена на взаимосвязанное формирование всех компонентов языковой системы: фонетики, грамматики, лексики.

Лексическая система ребенка представлена в виде общеупот­ребительной (стилистически нейтральной) и эмоционально-оце­ночной лексики. К общеупотребительной лексике относятся раз­ряды слов, служащие названием основных понятий, предметов, явлений, например: дом, поле, ветер, окно, стол, кровать, хлеб, соль, белый, ходить, читать и др. Этот лексический пласт представляет собой обычные названия явлений окружающей нас действитель­ности и является основным в повседневной языковой практике. В дошкольном возрасте эмоционально — оценочная лексика яв­ляется наиболее адекватным средством выражения личного,

205

субъективного отношения к тому или иному предмету высказы­вания, к той или иной ситуации, а также является средством вы­ражения личных чувств ребенка, эмоциональных переживаний (например, доброта, печаль, злость, радоваться, выигрывать, сме~ лый, добрый, умный, хитрый, капризный и др.).

Данная лексика помогает осуществлять межличностное обще­ние, служит средством коммуникации между дошкольниками, наи­более ярко выражает симпатии или антипатии детей. Дети с ОНР употребляют в речи, так называемые обиходные слова и выраже­ния. Эмоционально-оценочная лексика используется ими лишь выборочно и фрагментарно или в устойчивых сочетаниях («кука касивая» — кукла красивая, «гупый Саса» — глупый Саша, «пахая лиса» — плохая лиса, «халосая Зоуска» — хорошая Золушка и др.).

Наше исследование, проведенное под руководством доктора пе­дагогических наук, профессора Г.В. Чиркиной, обращено к пробле­ме усвоения системы лексических значений, отражающих эмоцио­нальные состояния и оценки детьми с общим недоразвитием речи.

Проблема развития и формирования лексической системы де­тей с нарушениями речи может быть рассмотрена в двух аспектах.

Для лингвистических исследований характерна неоднознач­ность в понимании места и роли эмоционально — экспрессивно­го компонента в значении слова, что предопределяет многообра­зие классификаций. Традиционно к сфере эмоциональной лек­сики принято относить:

1) слова, выражающие чувства, переживаемые самим говоря­щим или другим лицом;

2) слова-оценки, квалифицирующие вещь, предмет, явление или с положительной, или с отрицательной стороны всем своим составом, лексически;

3) слова, в которых эмоциональное отношение к называемо^ выражается не лексически, а грамматически, т. е. особыми суф­фиксами и префиксами» (Галкина-Федорук, 1957).

Этой же точки зрения придерживаются А.М. Финкель и Н.М. Ба­женов. Выделяя в составе эмоциональной лексики несколько групп слов, они указывают, что одной из наиболее устойчивых групп является та, где некоторый оттенок чувства заключен в са­мом значении слова, т. е. такие слова, которые обозначают чув­ства, отношения, оценки, как, например, любовь, ненависть, доб­рота ... и т.д. (Финкель, Баженов, 1951).

Противоположную точку зрения высказывает И. В. Арнольд, которая исключает из состава эмоциональной лексики слова, на­зывающие эмоции и чувства. Автор считает, что с точки зрения экспрессивности следует различать лексику эмоционально-ней­тральную, т. е. выражающую только понятие, без указания отно-

206

щения к нему говорящего и лексику эмоционально окрашенную, выражающую чувства, настроения и отношение говорящего к высказыванию (Арнольд, 1959).

Рассматривая экспрессивно-оценочную лексику русского язы­ка, Д. Н. Шмелев считает необходимым различать, «во-первых, слова, которые обозначают определенные эмоции и переживания, имеют эмоционально-оценочные значения и т. д. (выделение этих слов производится в связи с предметно-тематической классифи­кацией лексики); во-вторых, слова эмоциональная значимость которых создается при помощи словообразовательных средств; в-третьих, слова, в собственно лексическом значении которых зак­лючена определенная оценка обозначаемых ими явлений» (Шме­лев, 1977). Автор считает, что наименование «эмоционально ок­рашенная лексика» является оправданным только по отношению к двум последним группам слов, так как слова, обозначающие эмо­ции и т. д., не окрашены этими (или какими-то другими) эмоция­ми. Таким образом, Д.Н. Шмелев исключает слова, называющие эмоции, из круга эмоциональной лексики.

Поданным Н. М. Кожиной (Кожина, 1983) врусском языке име­ется фонд слов с устойчивой эмоционально-экспрессивной окрас­кой, причем оттенки этой окраски чрезвычайно многообразны и обусловлены тем или иным отношением к называемому явлению: иронический, неодобрительный, презрительный, ласкательный, торжественно-приподнятый и др. По мнению автора, экспрессив­но-эмоциональная окраска у слова возникает в результате того, что само его значение содержит элемент оценки, функция чисто но­минативная осложняется здесь оценочностью, отношением гово­рящего к называемому явлению, а, следовательно, экспрессивнос­тью, обычно через эмоциональность. Автор выделяет несколько групп экспрессивно-эмоциональной (или эмоционально-экспрес­сивной) лексики: 1) слова, использующиеся преимущественно в устно-фамильярной, разговорно-сниженной речи; 2) многознач­ные слова, которые в своем прямом значении обычно стилисти­чески нейтральны, однако в переносном значении наделяются яр­кой оценочностью и экспрессивной стилистической окраской, их можно условно назвать ситуативно-стилистически окрашенными; 3) слова, в которых эмоциональность, экспрессивность и вообще стилистические коннотации достигаются за счет словообразова­тельных суффиксов. Автор рассматривает эмоциональность и экс­прессивность в связи со стилистическими характеристиками, а так­же связывает эмоциональность с оценкой.

В психолингвистической литературе существует большое раз­нообразие и сложное переплетение таких понятий как «эмотив-ность», «эмоциональность^, «экспрессивность», «оценочность».

207

Анализ литературы показал, что данные термины рассматривают-ся исследователями неоднозначно. Трудность разграничения эмо-тивного, эмоционального, экспрессивного и оценочного компо­нентов состоит в том, что они часто переплетаются и взаимодей­ствуют в значении слова (Стернин, 1985).

Рассматривая проблему оценки, Н.Д. Арутюнова (Арутюнова, 1999) отмечает, что аксиологические (оценочные) значения пред­ставлены в языке двумя основными типами: общеоценочным и ча-стнооценочным. Первый тип реализуется прилагательными хоро­ший, плохой, а также их синонимами с разными стилистическими и экспрессивными оттенками {прекрасный, превосходный, великолеп­ный, отличный, замечательный, скверный, нехороший, дурной и т.д.). Эта группа прилагательных выражает аксиологический итог.

Вторая группа более обширна и разнообразна. В нее входят лек­сические значения, дающие оценку одному из аспектов объекта с определенной точки зрения.

Наше предварительное исследование речи детей старшего дош­кольного возраста с общим недоразвитием речи (III уровень) пока­зало, что обиходная речь детей характеризуется развернутой фразой, грубых лексико-грамматических и фонетических отклонений не на­блюдается, имеются лишь отдельные пробелы в развитии фонети­ки, грамматики и лексики. Словарный запас дошкольников весьма ограничен, в некоторых случаях нарушен адекватный выбор языко­вого материала, наблюдается несовершенство поиска номинативных единиц, часто слова заменяются близкими по ситуации, назначению. По нашим данным, в экспрессивной речи детей с речевыми нару­шениями преобладает первый (общеоценочный) тип аксиологичес­ких значений («хаосая игуска» — хорошая игрушка', «пахая деватька» — плохая девочка; «нехаосый дук* — нехороший друг и т.п.).

Проводилось также изучение употребляемой дошкольниками частнооценочной лексики . Анализ словаря детей с ОНР выявил, что наиболее ярко просматриваются психологические оценки («гу-пьгй катенак» — глупый котенок; «гусный осик» — грустный ослик; «висеый коун» — веселый клоун и т.п.). Мы отметили, что объем и последовательность овладения вторым типом аксиологических зна­чений зависит от многих факторов: интеллектуального уровня; ре­чевого развития; возрастных особенностей; средового влияния.

Сточки зрения психолингвистики слово рассматривается не как единица абстрактной языковой системы, а как единица речевой (языковой) способности человека — его индивидуального лекси­кона. В таком контексте значение слова представляет собой не со­вокупность статичных компонентов, а процесс соотнесения иден­тифицируемой словоформы с некоторой совокупностью «продук­тов переработки перцептивного, когнитивного и аффективного

208

опыта, так или иначе связанного и со словом, и с обозначаемым им объектом, и с текущей ситуацией, в которую включен называемый объект, и с эмоционально — оценочным переживанием» (Залевс-кая, 1999). Это положение, мы считаем, является ключевым для ис­следования речи детей с отклонениями в развитии.

В рамках совершенствования системы специального помощи де­тям с отклонениями в развитии в Институте коррекционной педа­гогики РАО ведется работа, направленная на разработку принци­пиально новых подходов к формированию речевой деятельности, в частности, развитию лексической системы детей с различными нарушениями (А.Г. Зякеев, К.Г. Коровин, Р.Е. Левина, Н.Н. Ма-лофеев, Л.Ф. Спирова, С.Г. Шевченко, Г.В, Чиркнна и др.).

Проблема формирования лексики, как особой семантической системы, развитие которой зависит от интеллектуального уровня, мотивационной сферы, развития речи детей, изучена недостаточ­но. В частности, вопрос овладения лексикой, позволяющей в дош­кольном возрасте точнее оценить и выразить свои переживания, чувства и чувства других людей, требует специального изучения.

Наше исследование направлено на решение следующих задач:

• охарактеризовать уровень усвоения системы лексических значений, отражающих эмоциональные состояния и оцен­ки, детьми с общим недоразвитием речи;

• выявить наиболее благоприятные условия формирования системы лексических значений у детей старшего дошколь­ного возраста с нарушениями речи в процессе коррекцион-ного обучения;

• разработать систему приемов формирования лексических значений у детей с ОНР, отражающих эмоциональные со­стояния и оценки ребенка.

Развитие лексики, отражающей эмоциональные состояния и оценки детей старшего дошкольного возраста с ОНР, предпола­гает комплексное систематическое воздействие, которое включа­ет два основных этапа:

• подготовительный этап, на котором осуществляется разно­стороннее развитие эмоций и оценок на невербальном уров­не, с применением разнообразных игрушек, графических знаков, схем;

• основной этап, на котором происходит переход к новой лек­семе, использование ее в различных эмоциональных ситуа­циях, образование лексических связей, дифференциация оттенков значений.

Соотношение уровня владения лексическим запасом и его ис­пользованием в процессе общения различно при разных формах нарушения речи, что будет учитываться нами при построении ин-

209

дивидуальных методик. Ни одна из коррекционно-развиваюцщх программ обучения не может точно учесть все потребности ребен­ка с общим недоразвитием речи. Систематическая работа, учиты­вающая индивидуальные особенности детей с речевыми наруше­ниями, поможет лучше подготовить их к школьному обучению.

Таким образом, проблема формирования системы лексических значений у детей с общим недоразвитием речи, отражающих эмоцио­нальные состояния и оценки ребенка дошкольного возраста представ­ляется нам перспективной в плане языкового развития детей.

Литература

Арнольд И.В. Лексикология современного английского языка. — М., 1959. Арутюнова НД. Язык и мир человека. — 2-е изд., испр. — М., 1999. Галкина-Федорук ЕМ Современный русский язык. — М., 1957. ЗалевскаяА А. Введение в психолингвистику. — М., 1999. Кожина М.И. Стилистика русского языка. — М., 1983. Основы теории и практики логопедии / Под ред. Р.Е. Левиной — М., 1968. ФинкельА.М., Баженов КМ. Современный русский язык. — Киев, 195 L Шмелев Н.Д. Современный русский язык: Лексика. — М., 1977.

210

Новые публикации

Т.Н. Ушакова

Книга С. Линкера «Язык как инстинкт»*

Новый взгляд на природу языка и речи развивается в книге извес­тного американского ученого Стивена Линкера", выходящей в близкое время в московском издательстве «Академия». Эта пуб­ликация, без сомнения, доставит радость нашему читателю, заж­давшемуся новых фундаментальных работ из-за рубежа в области исследования природы языка и речи. И радость эта будет не об­манчива — книга замечательна по новизне содержания и изяще­ству формы.

Ее стиль можно характеризовать как художественно-научный: повествование похоже на увлекательную беседу, которую ведет ум­ный и ироничный собеседник, склонный к веселой шутке. Види­мо поэтому по тексту рассыпаны дразнящие парадоксы, включен­ные в название книги («Язык как инстинкт»), заголовки разделов («Болтушки», «Говорящий новорожденный. Рассказ о жизни в раю», «Языковые мавены», «Говорящие головы», «Слова, слова, слова»), отдельные высказывания: «...язык так же отличается от систем общения других животных, как хобот слона отличается от ноздрей других животных» (с.399) и мн. др.. Все это ярко, легко, а самое главное — в своей основе глубоко серьезно.

Как и форма, содержание книги завораживает нетрадицион­ностью. Стивен Пинкер написал большую книгу о столь много­кратно исследованном явлении, как язык, однако увидел его сво­ими глазами, никого не повторив, не сообщая известные истины. Опираясь на достижения современной когнитивистики, будучи широко эрудирован в областях психологии, информатики, линг­вистики, антропологии, философии, нейробиологии, он как бы собрал в кулак огромный объем информации, чтобы доказать глав­ный, а может быть и единственно важный для него тезис. После­дний состоит в следующем: язык представляет собой сложный спе-

" Работа выполнена при финансовой поддержке РГНФ (номер проекта 01-06-00241а) " Pinker S. The Language Instinct. New York: W. Morrow, 1995.

²¹³ «,

циализированный навык, выработанный в эволюции и обеспечи­ваемый функционированием особого блока в конструкции мозга; язык не является порождением материальной культуры, как это привычно считают специалисты; языковая способность врожде-на, генетически обусловлена и самопроизвольно развивается у ребенка, не требует постоянных сознательных усилий или систе­матического обучения для нормального протекания. Все эти ут­верждения, полагает автор, дают основание считать язык инстин­ктом: «Язык не в большей степени является продуктом культуры, чем прямохождение», — остроумно поддразнивает автор недовер­чивого читателя (с. 11).

Специалисту, разумеется, понятна новизна и парадоксальная заостренность приведенных формулировок. Между тем С.Пинкер прямо указывает главного идеологического противника своей те­ории. Это так называемая «Стандартная Социологическая Мо­дель», согласно которой, человеческая психика формируется ок­ружающей культурной средой. Автор не без сарказма отмечает, что Модель все еще остается одним из столпов научной мысли 20-го века. Ученый резко полемизирует с ней и не боится признать свое позитвное отношение к теории врожденных идей.

Вся последующая поглавная структура книги направлена на то, чтобы с разных сторон аргументировать основной заявленный те­зис.

Как свидетельство врожденности языковой способности Пин-кер приводит данные антропологических исследований, показы­вающих, что развившиеся в изоляции народы, найденные в пос­леднее время, имеют каждый свой язык. Безъязыких народов не найдено при том, что проведено множество исследований и сде­лано немало открытий в этой области. Все вновь обнаруженные языки, сформировавшиеся независимо, оказываются достаточно сложными; такого явления, как язык каменного века, найдено не было (с. 21).

С.Пинкер предлагает не опасаться термина «языковой ин­стинкт», его отнюдь не обязательно связывать с животными им­пульсами и предполагать в нем «роковой автоматизм». Даже наш гибкий и изменчивый разум позволяет видеть в нем результат вза­имодействия многих инстинктов, как это считал еще В.Джемс*. Сама же идея трактовки языка как вида инстинкта принадлежит Ч.Дарвину и высказана им давно, при разработке темы происхож­дения человека в 1871.

Выставив свой главный тезис об инстинктивной природе язы­ка, С.Пинкер переходит к его разносторонней аргументации, и

* James. W. 1920, Psychology: Briefer course New York.

214

его первым вопросом становится проблема: думают ли люди на языке или существует молчаливый «мыслекод», облекаемый при необходимости в слова? В согласии с идеями русского языковеда начала 20-го века А.А.Потебни*, С.Пинкер полагает, что этот воп­рос — ключевой для понимания природы языка. Ответ на вопрос о связи мышления с языком выражен в тексте уже посредством названия соответствующей главы: «Мыслекод». Да, он существу­ет и служит базой для выполнения мыслительных операций са­мих по себе. Мышление без языка возможно, что обнаруживают различные случаи афазических расстройств, способность к мы-лительным операциям глухих людей, поведение высших обезьян, процесс решения творческих задач людьми и др. Параллельно с аргументами в пользу существования мыслекода дается убедитель­ная критика так называемой гипотезы лингвистической относи­тельности (обусловленности) Сепира-Уорфа, главная направлен­ность которой — показать зависимость мышления от языка, не­разрывность языка и мышления. Рассказывается полукомическая история появления этой гипотезы на научной сцене, весьма сни­жающая ее авторитет.

С той же целевой направленностью — показать сферу действия языкового инстинкта — в главе «Механизмы языка» раскрывает­ся содержание теории порождающей грамматики Н.Хомского, сторонником которой является автор рассматриваемой книги. В своем изложении он показывает, что теория Хомского раскрыва­ет глубинную структуру предложений и позволяет с достаточной строгостью описать ее основные варианты. Внутренняя, глубин­ная структура образуется в результате того, что предложения фор­мируются путем совмещения различных словесных блоков. Эта структура удерживается вместе благодаря образованию своего рода «ментального дерева*. Объединение слов в синтаксические груп­пы связывает грамматически правильные предложения с блока­ми мыслекода, посредством чего осуществляется связь мысли со словесным выражением. «Глубинная структура — это средство пе­редачи информации из ментального словаря в структуру состав­ляющих», — высказывает Линкер идею, обозначающую возмож­ное решение проблемы связи мысли со словом (с. 135). Набор пра­вил и принципов образования синтаксических групп составляет содержание генеративной грамматики. Эти правила и принципы являются, по мысли Хомского, универсальными для разных язы­ков и врожденными; дети появляются на свет с их знанием.

Такой же подход сохраняет С.Пинкер при рассмотрении пси­хологического аспекта использования лексики. Слово — это так-

' ПотебняАА. Мысль и язык// Эстетика и поэтика. М., 1976.

215

же сложно организованная «блочная» структура, которая форми­руется по правилам, аналогичным синтаксическим.

Полномасштабно рассматривая работу языка, необходимо учи­тывать не только аспект порождения речевых структур и входя­щих в их состав лексических элементов, но также принимать в расчет противоположное направление речевого процесса — вос­приятие субъектом слышимой от собеседника речи. Обращаясь к этой области, С.Пинкер и здесь находит проявление языкового инстинкта. «Восприятие речи — это еще одно биологическое чу­додей ство, составляющее языковой инстинкт», — пишет он (с. 187). В главе «Звуки тишины» он приводит свидетельства тому, что скорость, нечеткость и изменчивость речевого потока не по­зволяют прямым образом расшифровывать передаваемую с помо­щью устной речи информацию. Свидетельством этому служит то обстоятельство, что на сегодняшний день вопреки многим уси­лиям ученых ни одна техническая система не может продублиро­вать человеческую способность распознавать слова в естествен­ных для человека условиях, а именно — опознавать многие слова, произносимые разными говорящими. Причина чудесной возмож­ности человека понимать быструю, нечеткую и разнообразную речь, полагает Линкер, состоит в том, что речь воспринимается «сверху вниз» (или, скорее, «изнутри вовне*). Это значит, что мы слышим то, что имеем в виду услышать, и наше знание определя­ет наше восприятие.

На пути логического развития мысли автора естественно воз­никает вопрос об универсальности рассматриваемых им законо­мерностей, а в контексте его конкретной задачи — об универсаль­ности языков с точки зрения проявления в них природных, « ин­стинктивных» начал. Этот вопрос рассматривается в главе под названием «Вавилонское столпотворение», метафорически обо­значающим функционирование множества языков. Проблема языковых универсалий популярна в лингвистике. С 60-х годов 20-го века и работ Д.Гринберга, анализировавшего материал 30-ти языков, были проведены многие исследования и изучены на пред­мет проявления в них универсальных особенностей языки различ­ных стран света. В результате этой работы обнаружены сотни раз­нообразных универсалий, чаще относящихся к чисто формальным свойствам языков.

С.Пинкер проводит их содержательный анализ и приходит к заключению, что правила порождающей грамматики, действую­щие при обработке языкового материала при порождении речи и при ее восприятии, рассмотренные им в главах 4-6, применимы ко всем языкам мира. Приведем несколько примеров из списка разработок С.Пинкера.

216

•Во всех языках есть лексика, и обычно она классифицирова­на по категориям частей речи.

•Глаголы и существительные занимают соответствующие их функциям позиции в этих структурах.

•Составляющие могут менять свое положение в глубинной структуре в соответствии с заданной функцией.

•Новые словесные структуры образуются по правилам слово­изменения и образования производных форм.

Не воспроизводя здесь весь список универсалий, рассмотрен­ных С.Пинкером (читатель найдет его на ее 284-285 книги), можно видеть, что в списке представлены основные правила обработки языкового материала при порождении речи и при ее восприятии. Это приводит автора к центральному выводу: то обстоятельство, что универсалии «встречаются в языке за языком, ...создает устойчи­вое впечатление, что в основе человеческого языкового инстинкта лежит Универсальная Грамматика, которую нельзя свести к исто­рии или познавательной деятельности». И далее: «...Универсаль­ная Грамматика подобна архетипическому строению организма, встречающемуся у огромного количества животных одного и того же биологического вида» (с.285).

Еще одним важным аспектом в разработке своей концепции С.Пинкер считает рассмотрение естественного хода речевого раз­вития ребенка. Анализ представленных материалов приводит его к утверждению, что «основы строения грамматики изначально зало­жены в детском мозге, но ребенку все же приходится восстанавли­вать нюансы английского, кивунджо или айну» (с.ЗЗЗ). Поэтому значение языка окружающих, хотя и является важным фактором, однако не первостепенно необходимо в речевом онтогенезе. Язык, полагает С.Пинкер, развивается настолько быстро, насколько это ему позволяет растущий мозг ребенка.

Все же ключевым моментом в обосновании центрального тези­са книги является вопрос о генетической обусловленности Уни­версальной Грамматики. К этой теме автор и обращается в 10-й гла­ве «Языковые органы и грамматические гены». В разделе собраны интересные материалы фундаментального характера, касающееся локализации языка в мозговых структурах, обсуждаются данные о задействованности зон мозга в протекании речеязыковых процес­сов, получаемые с помощью новейшей техники магнитно-резонан­сной томографии, позитронно-эмиссионной томографии и других дорогостоящих современных средств. Все же автор замечает, что методы эти недостаточны для суждения о генетической природе языковых операций. Специфические подходы, которыми пользу­ется психогенетика, также не всегда адекватны применительно к человеку. Поэтому вопрос о том, имеется ли в геноме человека спе-

217

цифический грамматический ген, остается в наши дни неясным. Как указывает автор, существуют лишь предположительные сви­детельства о его существовании, и ученые продолжают приклады­вать усилия к его поиску.

Развивая аргументацию в пользу генетической обусловленнос­ти языка, автор не обходит стороной и эволюционную тему. Его вопросы — где и когда мог эволюционировать язык и почему это произошло? По его логике, если язык такой же инстинкт, как все остальные, то он должен был развиваться по законам естественно­го отбора. В главе «Большой взрыв» С.Пинкер весьма искусно про­водит анализ этой темы. Он предполагает, что язык мог возникнуть в эволюции путем последовательного частичного переоборудова­ния у приматов мозговых систем, сначала не принимавших учас­тия в вокальной коммуникации. Этот процесс следовал общим принципам эволюции. Его общий вывод: «Языковый инстинкт, уникальный у современного человека, представляет не больший парадокс, чем хобот у современного слона. Никаких противоречий, никакого Создателя, никакого Большого Взрыва.» (с.409)

В заключительной 13-й главе книги С.Пинкер обращается к теме, обобщающей его предыдущие размышления, и рассматри­вает вопрос о целостном устройстве сознания, в котором языко­вый инстинкт занимает свое место. В этой главе читатель не най­дет привычных для нас рассуждений о связи сознания с деятель­ностью, соотношения сознания и подсознания и др. Назначение этого раздела другое — отвлечься от поверхностных проявлений человеческой натуры, выявить ее универсальность, показать со­держательную наполненность сознания. В решении этой задачи автор опирается на материалы антрополога Д.Брауна , изложен­ные в книге последнего «Человеческие универсалии»'. Этот уче­ный составил Список характеристик Универсальных Людей на основе подробного исследования этнографических архивов, опи­сывающих поведение человека во всех обществах, о которых толь­ко существуют документальные свидетельства. В краткой форме данные приведены на с. 497-499 книги, здесь мы отметим лишь отдельные моменты, позволяющие составить общее представле­ние о характере всего списка.

Во всех культурах признается значение речевых проявлений че­ловека. Ценится ясная речь и речь шутливая, поэтические и рито­рические проявления; существуют ложь и обман; используются обозначения всех элементов жизни и обстоятельств; выражены ло­гические отношения. Используются формы невербальной коммуни­кации: мимики и пантомимики, плач, выражение приязни и непри-

'Bmwn,D.E. Human universal. New York: McGraw-Hill, 1991.

218

язни. Существуют устойчивые проявления, связанные с сексуаль­ной сферой (флирт, ревность, «Эдипов комплекс», украшательство, стандарты сексуальной скромности и др), формы организации се­мейной жизни. Изготавливаются инструменты, используются лекар­ства. Существует этикет, ритуалы и пр. и пр.

С. Линкер обращает внимание на то, что приведенные дан­ные — это «список взаимодействий между универсальной чело­веческой природой и условиями жизни на этой планете при обла­дании человеческим телом» (с.499). Осуществление этих разно­сторонних взаимодействий человека происходит на основе семейств инстинктов, или модулей, по терминологии Дж.Фодо-ра". С. Линкер насчитывает 15 таких модулей, куда входит интуи­тивная механика, интуитивная биология, числа, ментальные кар­ты территорий, выбор места обитания и, конечно, язык (с.505-506). Такого рода модули образуют блоки сознания, имеющие внутрен­ние связи. У всех нормальных людей есть сознание, состоящее из адаптированных вычислительных модулей. Данная структура со­знания необходима для функционирования языкового инстинк­та. Люди всех культур говорят на языках, в основе которых лежит единое ментальное устройство.

Наш краткий обзор содержания работы С. Линкера позволяет, как нам кажется, ощутить мощь основной заложенной идеи, осоз­нать масштабность объема привлеченной для аргументации раз­носторонней информации, почувствовать твердую руку, выстро­ившую структуру книги.

Перед лицом будущей жизни книги в нашей стране хочется пред- | ■

ставить — хотя бы в общих чертах — перспективу ее вхождения в |

нашу читательскую аудиторию. Я искренне уверена, что книга най­дет отклик у большого круга специалистов, а ее легкое и художе­ственное изложение сделает доступным для понимания весь раз­нообразный по специализации материал в широкой аудитории. Можно не сомневаться, что книга станет необходимой в круге ли­тературы современного российского психолингвиста. Она, безус­ловно, будет полезна в качестве учебного пособия студентам и ас­пирантам в курсах «Общая психология». Читательская аудитория книги обещает быть очень большой, поскольку издание привлечет внимание всех, кто интересуется языком, а, по утверждению С.Пинкера, безразличных к языку людей встретить весьма трудно.

Сложнее, думается, будет обстоять дело с отношением к тео­ретическим положениям, защищаемым С.Линкером. «Стандарт­ная Социологическая Модель», в оппозиции к которой находится

' FodorJ.A, The modularity of mind. Cambridge, Mass.: MIT Press, 1983.

219

автор, что и составляет логический центр книги, стала доминиру­ющей в 20-м веке не только на Западе (в трудах М.Мид, 1935, ДясУотсона, 1925, на которые указывает автор), но она популяр­на и в нашей стране. Поэтому вероятно, что ряд основополагаю­щих положений книги все же вызовет несогласие и критику.

Автор этих строк не будет в рядах принципиальных оппонен­тов, поскольку разделяет главный тезис С.Пинкера и имеет к на­стоящему времени публикации, в которых подчеркивается значе­ние природного вклада («языкового инстинкта») в развитие и фун­кционирование речевой способности человека*. Тем не менее некоторые тезисы книги представляются мне недостаточно убе­дительными. К их числу относится круг тех «кандидатов», кото­рые выдвинуты на получение квалификации быть врожденными. Здесь прежде всего обращает на себя внимание утверждение Н.Хомского и его последователей, что синтаксические структу­ры, блоки синтаксических составляющих и принципы их органи­зации врождены и развиваются по генетической программе.

Этот тезис, на наш взгляд, страдает недостаточной конкретно­стью. Рассматриваемый лингвистический феномен представляет собой весьма сложную конструкцию, психологическая и психо­физиологическая сущность которой остается до настоящего вре­мени неясной. Современная психогенетика, хоть и вводит в свои исследования установление генетических связей со сложными психическими функциями, однако не довольствуется голой фе­номенологией, а ставит задачу нахождения мозговых механизмов, обеспечивающих выявляемые связи. Так и в случае рассмотрения генетической обусловленности грамматики: требуется понять, ка­кие именно психологические элементы являются ее составляю­щими и оказываются генетически обусловленными. Думаю, да­леко не все ее психологические операции войдут в круг врожден­ных. Так например, существуют данные, свидетельствующие о выработке в онтогенезе синтаксических структур, возникающих как установление динамических стереотипов". Выработка и ис­пользование ребенком синтаксических структур объясняется фор­мированием синтаксических стереотипов, использующих слыши­мый речевой материал и опору на формирующиеся лексические классы. В формировании такого рода синтаксических стереоти­пов участвует речевой грамматически оформленный материал,

* Ушакова Т.Н. Функциональные структуры второй сигнальной системы. М.: На­ука, 1979. Ушакова Т.Н. Природные основания речеязыковой способности ребен­ка (анализ раннего речевого развития) //Языковое сознание: формирование и раз­витие. М., 1998. С. 7—23. Ushakova T.N. Language Emei^ence in Infants// European Psychologist. 2000. Vol. 54. P. 285-293. **Жанкин Н.И. Механизмы речи. M., 1958

220

воспринимаемый ребенком от окружающих. Тем самым включе­ние фактора влияния внешних условий обнаруживается здесь до­статочно ясно.

В обсуждаемом контексте представляются весьма серьезными суждения о биологических основаниях знания, высказанные Ж.Пиаже* в дискуссии с Н.Хомским. Знаменитый швейцарский ученый выразил два основных возражения против идеи Хомского о «врожденном фиксированном ядре*: это необъяснимость био­логической мутации, которая могла бы вызвать появление «фик­сированного ядра» и естественную возможность объяснить его свойства как необходимый результат конструктивных построений, свойственных сенсомоторному интеллекту. Несколько удивитель­но, что на страницах рассматриваемой книги нет упоминаний об этом диспуте.

Хочу обратить также внимание на то обстоятельство, что рече-языковой механизм при его нормальном функционировании и развитии представляет собой исключительно сложную конструк­цию, в состав которой входят многие блоки. Грамматическое структурирование вряд ли можно поставить во главе выполнямых психолингвистических операций. Об этом, в частности, свидетель­ствуют современные исследования, показавшие что в ходе обы­денной разговорной речи синтаксис оказывается исключительно нерегулярным, но и в такой форме он достаточен для нормальной осмысленной коммуникации". Из сказанного следует, что поиск генетической детерминации речеязыкового механизма требует предварительного выявления ключевых психологических опера­ций, включающихся в рассматриваемый процесс. Мне думается^ что врожденные свойства речевой способности надо начинать ис­кать в простых психофизиологических проявлениях, в частности тех, которые наиболее ясно обнаруживаются на ранних стадиях онтогенеза. Образование и функционирование сложных речевых навыков требует более пристального рассмотрения на предмет вы­явления социальных влияний на них.

Можно высказать еще одно критическое замечание, относя­щееся к процессу развития речевосприятия, описанному в главе «Звуки тишины». В этом разделе утверждение о наличии врож­денных слухоречевых образцов, обеспечивающих распознавание речи, оказывается, на мой взгляд, недостаточно аргументирован­ным. В частности, автор не упоминает недавно опубликованные и весьма убедительные данные П.Куль, развившей теорию пре-

* Пиаже Ж. Психогенез знаний и его эпистомологтческое значение // Семиотика.

Ред. Ю.С.Степанов. М., 1983. С. 96-98.

** Земская ЕЛ., Китайгородская М.В., Ширяев ЕЖ Русская разговорная речь. М., 1981.

221

цептивного магнита и показавшей, что подгонка прецептивной слуховой решетки под родной язык формируется в раннем возра­сте на основе речевого опыта младенца, возникающего в резуль­тате воздействия речи окружающих*.

В целом, будучи сторонницей идеи большой значимости при­родного вклада в детский речевой онтогенез, я считаю в то же вре­мя необходимым с полной обстоятельностью исследовать роль со­циального фактора при развитии речи ребенка. Хотя малыш в большой степени изобретает язык в ходе своего развития, все же взрослый говорит на том языке, на котором говорили ближайшие к нему люди. Ссылаясь на врожденность, мы часто не решаем про­блему, а только передвигаем ее в область генетики — туда, где «еще темнее» и труднее понять природу и механизм изучаемого явле­ния. А понять все равно надо.

Обсуждая дискуссионные проблемы, возникающие при про­чтении книги С.Линкера, хочу подчеркнуть, что они лишь отте­няют яркость и новизну обсуждаемых в книге идей. Я глубоко со­гласна с автором в том, что наука 20-го века недооценила значе­ние природного, в терминологии Линкера «инстинктивного», фактора в развитии и функционировании языка и речи. Пришло время воздать кесарю кесарево, а Богу Божье. Именно это и со­ставляет главное содержание книги «Язык как инстинкт*.

" Kuhl P. Learning and representation in speech and language. // Current Opinion in Neurobiology 1994, 4, pp.812-822.

222

Сведения об авторах

Бартенева Зоя Сергеевна — Москва, Институт психологии РАН, младший науч­ный сотрудник, [email protected]

Божович Елена Дмитриевна — Москва, Психологический институт РАО, зав. ла­бораторией, тел. 202-90-17.

Гарбярук Валентина Ивановна — Санкт Петербург, НИИ уха, горла, носа и речи, старший научный сотрудник, [email protected]

Громова Ольга Евгеньевна — Москва, Институт коррекционной педагогики РАО, старший научный сотрудник, [email protected]

Кондратьева Ирина Юрьевна — Москва, Институт коррекцией ной педагогики РАО, научный сотрудник, chirkina^ise. iip.net

Лемяскина Наталья Александровна — Воронеж, Воронежский университет, доцент, [email protected]

Лосяк Георгий Васильевич — Минск, Институт технической кибернетики НАН Беларуси, лаборатория распознавания и синтеза речи, ведущий научный со­трудник, [email protected]

Ляксо Елена Евгеньевна — Санкт Петербург, Санкт- Петербургский Государствен­ный Университет, биолого-почвенный факультет, ФНИИ им. А.А. Ухтом­ского, лаборатория биоакустики, старший научный сотрудник, lyakso@mail. ru; [email protected]

Овчинникова Ирина Германовна — Пермь, Пермский гос. университет, кафедра общего языкознания, доцент.

Остроухо» Александр Викторович — Санкт Петербург, «ОДИТЕК», научный со­трудник, лингвист, [email protected]

Петрнкова Наталья Алексеевна — Санкт Петербург, Санкт-Петербургский Госу­дарственный Университет, биолого-почвенный факультет, кафедра ВНД и психофизиологии, магистр 2 года обучения, [email protected]

Раяумнхнн Даниил Владимирович — Санкт Петербург, «ОДИТЕК», научный со­трудник, [email protected]

Стеренн Иосиф Абрамович — Воронеж, Воронежский гос. университет, профес-' сор, [email protected]

Столярова Эльвира Ивановна — Санкт Петербург, Государственный научно-ис­следовательское учереждение, Институт физиологии им. И.П.Павлова РАН, научный сотр., [email protected]

Уфимцева Наталья Владимировна — Москва, Институт языкознания РАН, веду­щий научный сотр., [email protected]

Ушакова Ткгьяна Николаевна — Москва, Институт психологии РАН, главный на­учный сотр., [email protected]

Челибанова Ольга Владимировна — Санкт Петербург, Санкт-Петербургский Го­сударственный Университет, биолого-почвенный факультет, кафедра ВНД и психофизиологии, магистр 2 года обучения,olyache^yahoo.com

Черкасова Елена Леонидовна — Москва, Институт коррекционной педагогики РАО, старший научный сотр., [email protected]

Чяркиня Галина Васильевна — Москва, Институт коррекционной педагогики РАО, зав. лабораторией, [email protected]

Шустова Лилия Александровна — Москва, Институт психологии РАН, старший научный сотр., [email protected]

223

Сборник статей

Детская речь: психолингвистические исследования. Отв. Ред. Т.Н. Ушакова и КВ. Уфимцева
<предыдущая страница