Российская академия наук

Институт археологии

На правах рукописи

Моргунов Юрий Юрьевич

ФОРТИФИКАЦИЯ ЮЖНОЙ РУСИ X–XIII вв.

Исторические науки – 07.00.06 –археология

Автореферат

диссертации на соискание ученой степени

доктора исторических наук

Москва 2007

Работа выполнена в Отделе славяно-русской археологии

Института археологии РАН

Официальные оппоненты:

доктор исторических наук И.Л. Кызласов

доктор исторических наук А.Е. Леонтьев

член-корр. НАН Украины А.П. Моця

Ведущее учреждение:

Институт истории материальной культуры РАН
Защита состоится «___» ____________ 2007 г. в ____часов на заседании диссертационного совета Д 002.007.01 по защите диссертаций на соискание ученой степени доктора исторических наук при Институте археологии РАН по адресу: г. Москва, ул. Дм. Ульянова, д. 19, четвертый этаж, конференц-зал.
С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Института археологии РАН.
Автореферат разослан «____» _____________2007 г.

Ученый секретарь

диссертационного совета,

доктор исторических наук Е.Г. Дэвлет

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ
Актуальность темы. Валообразные руины древнерусских укреплений давно привлекают внимание ученых, поскольку памятники фортификации отражают уровень развития государства, его территориальную структуру и специфику внешнего окружения. В специальной литературе сложился обширный массив наблюдений об укреплениях X–XIII вв., взятых из летописей и полученных археологическими методами. Но авторы редко стремятся изучить развитие типов и элементов укреплений, объяснить их назначение, а также причины их появления и исчезновения. Не вполне ясны даже представления о первоначальном облике древнерусских укреплений: оставляя за скобками функциональную идентификацию древних руин, исследователи часто принимают их за специально создававшиеся крепостные преграды.

Это создало проблемную ситуацию: произошедшее во второй половине XX – начале XXI вв. активное пополнение фактического материала не привело к созданию по истории оборонительного строительства Южной Руси. Но полностью интерес к тематике не пропал: отдельные любопытные наблюдения со временем станут основой целостных звеньев новых теоретических построений. Это вызывает необходимость сконцентрировать накопленные предшественниками наработки, порой разбросанные по малодоступным изданиям, и заново осмыслить их на современном научном уровне.

Цели и задачи исследования. Основной целью является создание документированной базы истории возникновения и развития южнорусской фортификации X–XIII вв. Эта проблематика ставит следующие задачи: 1) изучение конструкции остатков защитных элементов городищ; 2) сопоставление оборонительной значимости древо-земляных валов и крепостных стен на летописном и археологическом материале; 3) реконструкция методов строительства и возобновления разрушенных крепостных преград; 4) изучение устройства крепостных въездов, башен и колодцев. Решение этих задач создает представление о типичном для русской фортификации крепостном комплексе и выдвигает дальнейшие задачи: 5) распространение крепостных элементов, привнесенных с Востока расселенными в южном приграничье кочевниками; 6) устройство и хронология возведения протяженных укреплений, а также вспомогательных и временных защитных сооружений.

Источники: Основным источником исследования являются археологические материалы об устройстве и планировке защитных элементов южнорусских городищ X – XIII вв. в широкой лесостепной полосе между Саном и Осколом. Для их интерпретации используется исчерпывающая сводка наиболее ранних летописных свидетельств о применении укреплений, которые к военно-оборонительной тематике прежде привлекались лишь выборочно.

Методика исследования предполагает максимально полное привлечение археологических сведений о наиболее сохранившихся и надежно датированных остатках защитных устройств. Это позволяет заново проанализировать имеющиеся в научной литературе истолкования назначения каждого изучаемого объекта и его развития в заданном хронологическом диапазоне. Затем результаты изысканий по каждой подтеме сопоставляются со сводкой показаний летописных источников на широком историческом фоне.

Научная новизна: Системный подход к теме заставляет по-новому взглянуть на существующие интерпретации, и на этой основе уточнить толкования ранее не вполне ясных фактов. Сложившиеся на этом основании выводы, видимо, не окончательны: они ставят перед исследователем новые проблемы и задачи, требующие собственных трактовок. Данное исследование представляется очевидной ступенью в осмыслении путей сложения и развития древнерусского оборонительного строительства. Следует подчеркнуть, что изучаемая тематика является принципиально новой и для автора: в кандидатской диссертации исследованные им городища Посульского региона послужили опорным материалом для изучения путей и методов развития одной из важнейших южнорусских оборонительных систем. В данной же работе прежние стратиграфические наблюдения, развернутые в фортификационное направление, обусловили привлечение к анализу городищенских материалов всей южнорусской зоны.

Практическая значимость работы. Содержащиеся в диссертации разработки могут использоваться в научно-исследовательской работе по таким проблемам как военная история, историко-археологическое изучение древнерусского города, история архитектуры, историко-краеведческое изучение Южных земель средневековой Руси. Результаты исследования, видимо, следует учитывать и при создании музейных экспозиций.

Апробация основных результатов: Опорные археологические материалы, полученные автором при полевом изучении городищ посульского региона, а также их историческая и конструктивная интерпретация, изложены в трех монографиях и девятнадцати статьях. Основные положения данного исследования содержатся в работах, опубликованных в ведущих журналах, сборниках и материалах конференций. Они апробировались на материалах раскопок городища летописного города Снепорода и сельского укрепления Сампсониев Остров, а также обсуждались на заседаниях Отдела славяно-русской археологии ИА РАН.

Структура работы: Исследование состоит из Введения, одиннадцати глав, Заключения и списка использованной литературы. В Приложения помещены основные сведения об упомянутых в тексте памятниках и 101 иллюстрация (карты, чертежи, схемы, реконструкции древнего облика и этапов возобновления разрушенных оборонительных сооружений).
ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ
Во Введении обоснована значимость темы диссертации и показана необходимость ее разработки.
Глава 1. История археологических исследований

и оценка источников
Исследование состоит из тематических разделов, имеющих собственный историографический шлейф: его анализ ведет к промежуточным выводам. А затем отдельные выводы сливаются в общую информационную крону. Это позволяет во избежание повторов ограничить общий обзор историографии лишь исследованиями, существенными для большинства разделов.

Представления о древо-земляной фортификации складывалось на основе письменных свидетельств и руин укреплений эпохи огнестрельного оружия. У истоков их изучения стоят имена военного инженера Ф. Ласковского (1858), архитектора и этнографа М. Красовский (1916) и историка М.А. Фриде (1924). Д.Я. Самоквасов (1873) показал, что городища являются остатками древних укреплений, и к середине XX вв. сложился обширный фонд археологических сведений о домонгольских крепостях и их внутривальных устройствах. А.Л. Монгайт (1947) считал их каркасами насыпей и цоколями наземных стен. Несколько позже Б.А. Рыбаков (1949, 1951, 1953, 1960, 1964, 1965) заложил основу комплексного изучения защитных элементов порубежных городов-крепостей: башен, донжонов и въездов.

Важным этапом осмысления археологического материала стали исследования П.А. Раппопорта (1956, 1967). Он заложил основу периодизации защитных устройств, сверяя выводы с летописной информацией, а топографическое положение и планировку городищ сделал самостоятельным источником изучения оборонительного зодчества. Это увеличило интерес к “городищенской” тематике: наметились различия русской и степной фортификации (Плетнева, Макарова, 1965), активно изучались укрепления Юго-Запада Руси (Ратич, 1964), а городища Прикарпатья плодотворно изучал Б.А. Тимощук (1955, 1967, 1971, 1975, 1982), оставивший подробные описания памятников и исчерпывающий иллюстративный материал. Внутривальные крепи успешно анализировал М.П. Кучера (1969, 1972); он также показал, что “змиевы” валы, – это руины протяженных стен (1987).

Раскопки Большого Горнальского углубили сведения о фортификации летописных северян (Куза, 1981), изучение которой нашло достойных последователей (Сухобоков, 1992; Енуков, Енукова, 1993; Енуков, 1998; Зорин, 2003), а древнерусские городища массово изучались в поречье Сулы (Моргунов, 1996). Особое внимание уделялось изучению устройства валов и въездов Снепорода (Моргунов, 1988а; 1990а, 1996). Реконструкции древнего облика крепостных сооружений способствовало изучение карпатских городищ, сохранивших скальные пазы, скреплявшие бревенчатые надстройки (Рожко, 1990; 1993; 1996; 1997). В эти годы изучались защитные системы крепостей Буковины (Возний, 1996; 1997), Поросья (Кучера, Иванченко, 1987; 1998) и Посулья (Моргунов, 2003). Итоги изучения южной фортификации подводились М.П. Кучерой в статье 1986 г. и фундаментальном исследовании 1999 г. Он досконально изучил древо-земляные конструкции и крепостную застройку (С. 61–114), но его типологические наработки вопреки замыслу, не углубили построений П.А. Раппопорта (С. 7–61).

Исключительный материал содержат региональные исследования и своды, такие как “Археология Прикарпатья, Волыни и Закарпатья” (1990) и “Археологическая карта” поселений Среднего Поднепровья (ДПСП, 1984). А в 1996 г. был издан законченный в 1981 г. уникально информативный свод крепостных древностей А.В. Кузы. Существенную информационную роль сыграло и возобновление ежегодника “Археологiчнi вiдкриття в Українi”, где появились небольшие обобщающие статьи и публикации архивных материалов (1998 и т.д.). В 1997 г. начат выпуск “Археологической летописи Левобережной Украины” (АЛЛУ): пожалуй, это лучшее региональное научное издание. Исключительным явлением стала и публикация свода прибрежных поселений Каневского водохранилища (Петрашенко, Козюба, 1999): это эталонный археологический обзор обширного исторического региона.

Большое количество сведений, необходимых для изучения данной тематики встречается и во многих публикациях памятников. Основным источником исследования стали выбранные из всего этого массива хорошо датированные сведения об укреплениях более чем двухсот городищ IX – XIII вв. Памятники изучены неравномерно, поскольку раскопкам чаще подвергались сооружения с насыщенными отложениями. Поэтому наиболее информативны надежно датированные валы с хорошей сохранностью древесных остатков. Менее точны материалы многослойных поселений с выборочной датировкой защитных элементов. На других памятниках производилась лишь шурфовка и сборы подъемного материала. Опорным фундаментом работы стал хорошо изученный массив посульских городищ, где, кроме обильной шурфовки, частично разрезались валы и создавались подробные планы. А особенности расселения изучались путем наложения на планы селищ инструментально зафиксированные сборы подъемного материала.

Результаты археологических наблюдений уточнялись по сведениям Лаврентьевской, Ипатьевской и Новгородской I летописи старшего и младшего изводов, являющихся наиболее ранними по охвату событий и времени их создания. Информативный фон летописных сводов, часто переданный несведущими в военном деле свидетелями, отражает повседневные представления современников о защитном комплексе. А, поскольку своды формировались в разных географических и политических условиях, сравнение их показаний, уточняет картину реального применения древних укреплений.
Глава 2. Типы укреплений и облик их защитных элементов
Остатки древних укреплений делятся на два вида. Следы протяженных преград, – это многокилометровые насыпи со рвами (“змиевы валы”). Руины крепостных сооружений (“городища”) отличают вальных отрезки небольшой длины, ограничивающих внутреннюю жилую “площадку”. Крупные населенные пункты состояли из цитаделей-“детинцев”, “посадов” (“окольных городов”) и незащищенных (“открытых”) поселений-“селищ”. Древние укрытия слагались из различных защитных элементов.

Эскарпы – это вертикальная подрезка пологих склонов городищ ниже уровня площадки. Подрезку сопровождает полоса горизон­тального уступа, часто содержащего неглубо­кие ровики или валоподобные всхолмления. Облик многоступенчатого эскарпа имеет “змиев вал” Нижней Сулы.

Рвы опоясывали крепостные стены с внешних сторон. Технологически выемки были источником грунта для создания укреплений. В защитном плане их глубина увеличивала противопехотную мощность оборонительного комплекса. Возможность обводнения рвов во многом зависе­ла от высоты размещения укреплений над уровнем пойменных или под­почвенных вод.

Древо-земляные валы отличаются сложным внутренним устройством и разнообразной планировкой. Их высота насчитывает от 0,5–2 до 4–5 м, но встречаются и 8–12-метровые насыпи. Внешние откосы валов всегда более круты и порой содержат горизонтальные ступеньки берм.

В линиях валов обычны разрывы древних въездов; через расширенные в этом месте рвы к ним ведут грунтовые перемычки. К воротам выходят и огибающие склоны подъездные пандусы. Остатками башен считают всхолмления на площадках. А следы колодцев имеют вид округлых воронок.

С древности население укрывалось от нападений в благоприятных переломах окружающей местности. Для этого искали останцы и высокие береговые мысы с узкими основаниями. Отсюда на мысовых городищах (тип 1) следы укреплений в виде земляных валов сохранились с напольных сторон.

Но значительные территории со сглаженным рельефом долго оставались неукрепленными. И в конце XI в. в Среднем Поднепровье появились крепости округлых в плане очертаний (тип 2). Основным преимуществом таких сооружений был отрыв от окружающего рельефа: их могли строить на любой равнине. Их предельно минимальный периметр был экономичным при строительстве и позволял оптимально распределять силы защитников.

Внешняя линия валов сложно-мысовых городищ (тип 3) охватывала значительную территорию, часть плато и соседствующие укрепленные мысы: обычно их отождествляют с крупнейшими летописными центрами. В целом, для общерусской фортификации характерно ограждение каждой составной части одной линией оборонительных сооружений.

Глава 3. Универсальные защитные преграды.
3.1. Эскарпы. Подрезка недостаточно крутых склонов считается типичными для фортификации IX-X вв.: ее вертикальные плоскости закрепляли наклонными частоколами и обкладками из горизонтальных рядов бревен, а на краях “ступенек” нередки следы частоколов. С конца XI в. на южных городищах прослеживается возобновление этой строительной традиции, сопровождавшейся появлением на “ступеньках” срубных преград.

3.2. Рвы в летописных источниках часто именовались “греблями” или “гроблями”: эта терминологическая путаница указывает на второстепенную роль грунтовых выемок в составе защитного комплекса. Древнее поперечное сечение выемок имело подтреугольные и трапециевидные очертания, а глубина колебалась в пределах между 10–12 и 1–3 м. Эти различия соответствовали оборонительной значимости укреплений, а наиболее опасные участки обороны рвы снабжались более обширными рвами. Порой рвы облицовывали камнем или деревом, а их внутренние склоны – наклонными частоколами.

Принято считать, что в VIII-X вв. особое защитное значение придавалось рвам, а со второй половины X в. стала увеличиваться оборонительная роль валов. Это хорошо прослеживается на археологических материалах. Так, в X в. периодически углубляли ров на Старокиевской горе, но в конце столетия заплывы вычищались менее интенсивно. Периодическому углублению подвергался ров-эскарп Горналя. На Снепороде первоначальный ров конца XI в. позже до дна не вычищался, а расширялся в напольную сторону, но это “обмеление” компенсировалось подъемом уровня бермы. Аналогично видоизменялись рвы укрепления Сампсониев Остров в XII в.

Глава 4. Крепостные валы и их внутренние конструкции
В протяженных и крепостных валах содержатся разнообразные бревенчатой конструкции, поэтому их называют “древо-земляными”.

4.1. Столбовые устройства включают два типа. Частоколы, – это линии из вкопанных в землю рядов вертикальных столбов. Каркасно-столбовые сооружения, – это стены из горизонтально уложенных друг на друга бревен, закрепленных между вертикальными стояками (они лучше известны по раскопкам построек). Кроме однорядного варианта столбовых устройств, встречаются двухрядные линии, скрепленные бревенчатыми стяжками, и содержащие внутри уплотненную грунтовую забутовку, – это прямая аналогия простейших защитных стен античной эпохи. Такие каркасы обычны в валах городищ IX-X вв., а примеры их использования в XI-XIII вв. крайне редки.

4.2. Крюковые сооружения в IX-XII вв. применялись западными славянами. В их основе лежал разреженно уложенный перпендикулярно оси вала параллельный ряд бревен, порой закрепленных колышками. Поверх наката перпендикулярно размещали длинные лаги; бревна порой скрепляли крюками из обрубленных сучьев. Выше накаты вновь чередовались с лагами, а внутренние пустоты засыпались грунтом. На Руси крюковые устройства единично обнаружены в городских валах конца XI – середины XIII вв., а в массовом количестве изучены в змиевых валах, где встречаются и двухрядные сооружения с внутренней грунтовой забутовкой.

5.2. Срубные конструкции, – это цепочки из одного или нескольких рядов бревенчатых каркасов, закрепленных в венцы рубкой “в обло”. Они появились в X в. одновременно с жилыми срубными постройками. Ведущим типом являются забутованные грунтом городни. В X–XI вв. их конструктивно не взаимосвязывали, а с конца XI в. срубы начали жестко соединять общей поперечной стенкой и врубленными “внахлестку” продольными бревнами. Клети, – это пустотелые жилые или хозяйственные срубы. Их цепочки обычны на боковых краях мысовых укреплений, что характерно для Южной Руси. За непрочностью клети не могли служить каркасом валов или фундаментом наземных стен, поэтому валы над ними низкие или отсутствуют. Отсюда второй внутривальный тип, – это каркасы, состоящие из конструктивно взаимосвязанных цепочек городней и клетей. Из них наиболее часто встречаются двухсрубные (внешняя городня + внутренняя клеть).
Глава 5. Проблема сравнения оборонительной значимости

земляных валов и крепостных стен
5.1. Современные представления о древнем назначении и защитном потенциале древо-земляных валов сложились под влиянием письменных источников и фортификационной практики эпохи огнестрельного оружия, когда намеренная насыпка валов-фундаментов крепостных стен и валообразных полевых укреплений были обычным явлением. Со временем, отраженные обильной литературой каноны позднейшей инженерии были напрямую усвоены современными учеными, поэтому их большинство считает внутривальные устройства скрепляющими насыпи каркасами и фундаментами поднимавшихся над валами стен. В этом убеждало сложное устройство домонгольских насыпей и наблюдения об увеличение мощности валов на протяжении X-XIII вв. И постепенно валы стали восприниматься главными и самостоятельными крепостными атрибутами, что предполагало вероятность намеренной насыпки “оборонительных насыпей”.

Но не все исследователи считают валы эффективной защитной преградой: согласно альтернативному подходу, эти насыпи являются слежавшимися руинами древних крепостных стен. Очевидно, эту точку зрения нельзя оставить без внимания. Для нее наименее целесообразной была отсыпка валов по краям крутых береговых склонов. Но такие валы широко известны, значит, это следы укреплений иной конструкции.

По подсчетам А.В. Кузы, 60 % от всех городищ имеют размеры не более 0,5 га, следовательно, высота их валов не превышает 0,5 – 2 м. Очевидно, что такие укрепления неэффективны. Для сравнения, военный инженер Ф. Ласковский к действенным противопехотным преградам относил валы высотой не менее 8 м. Кроме того, специально сооружать стены поверх низких валов нерентабельно экономически: создание конструктивно сложных валов трудоемко, а выигрыш в высоте размещения стен ничтожен. Критики отвергают и вероятность намеренной присыпки к стенам вальных откосов, снижающих эффективность вертикальных преград. По летописным источникам известно применение осадных “приметов”, – это внешние откосы, облегчавшие восхождение на стены.

Эти наблюдения внушают сомнения в целенаправленной насыпке большинства валов. Но альтернативная гипотеза не оставила в литературе заметного следа: хорошо известно стремление фортификаторов вознести укрепления на пригодное для этого возвышение. Кроме того, археологически известен пример намеренного возведения киевского “вала Ярослава”.

5.2. Летописные сведения о валах и стенах обычно передавались случайными информаторами, поэтому отражают существовавшие взгляды широких слоев населения на повседневном бытовом уровне.

Насыпи в источниках обозначались терминами “вал”, “соп” и “приспа”, а также сюжетно идентифицируемыми вариантами “гребли (гробли)”.

29 летописных упоминаний делятся на “понятийные” группы по характеру отношения насыпей к военному делу. Первая группа отражает некую связь валов с защитными преградами. Так, Владимир Мономах с дружиной в 1094 г. укрывался за “малой греблей”; согласно родословцу “А се князи русьстии”, валом был укреплен г. Владимир Залесский, а стены Ладоги в 1114 г. устанавливали на “присп”. В статьях 1172, 1241 и 1261 гг. валы были как-то взаимосвязаны со стенами: “городъ пожгоша и гроблю роскопаша”. А в Козельске монголы разбили “стны града и взыдоша на вал”.

Вторая группа, – это примеры осознания валов как топографических ориентиров. В событиях 1095 и 1149 гг., действия происходили близ переяславских валов. В иных (под 1146, 1149, 1151, 1169, и 1223 гг.) попутно упоминались валы Киева и его окрестностей, Новгорода, Луцка, а также “валъ половечскыи”. Под 1093 и 1151 гг. ориентирами служили змиевы валы по р. Стугне. Таковы и новгородские “ориентирные” упоминания. Особняком выделяется интерпретации “вала” как грунта для забутовки стен г. Ошеля (1219 г.) и славянских крепостей X в. по арабскому автору ибн Йа‘кубу (в летописных сообщениях о событиях XIV в. такое понимание “вала” становится обычным, а позже “вал” сменяется “землей”).

Кроме этого, известно 36 летописных упоминаний о городских и крепостных стенах, также неодинаковых по смысловой и понятийной нагрузке.

Среди них есть прямые упоминания “забральных” и “градьскых” стен (под 955, 988, 1239 и 1240 гг.). Примеры второй группы связаны с оценкой конструкции защитных стен с заборолами и приемами их штурма (под 1097, 1251, 1159, 1185, 1229, 1281 и т.д.). Упоминания третьей группы отражают синонимичность “города” и стен. “Городами” окружали русские центры перед осадой и монголы. А под 1169 и 1185 г. стены метафорически выступают как символ прочности: это оценка роли князя как “города” черных клобуков и сравнение половецких войск с крепостными стенами.

Итак, на практическом уровне современников не удивляло сочетание городских валов со стенами, а вне поселений они относились к насыпям как к привычным топографическим ориентирам. Исследователями отмечалось, что княжеский родословец отличается хронологической путаницей и информативной неточностью. Поэтому мемуарный пример вынужденной обороны Мономаха “о малу греблю” остался в единственном числе. Отсюда понятно отсутствие летописной терминологии для описания облика, конструкции и степени надежности земляных насыпей.

В противовес этому, информация о крепостных стенах предельно детализирована, а применявшаяся для описания стен и их элементов хорошо разработанная лексика указывает на жизненно важный интерес современников к защитным качествам стен. Их строительство обозначалось устойчивыми оборотами “срубить” или “поставить город” (а не “насыпать” его).

Термин “вал” был заимствован славянами из средневерхненемецкого “wal”. Этот лингвистический массив восходит к латинскому “vallum” – защита, изгородь, частокол или насыпь с частоколом. Позже в общеславянской и немецкой лексике понятие трансформировалось в “земляную насыпь”. А в английском языке “wall” сохранил его более древнее значение – “стена”.

Эти языковые разночтения “валов” и “стен” настолько древние, что терминологические тонкости пришлось уточнять еще в VIII в. Беде Достопочтенному. Он пояснял, что стены строят из камня, а защитные валы выкладывают (также в виде стен) из пластов дерна, а по гребням ставят частоколы. Но к XI-XII вв. на Руси валы уже воспринимались как ориентиры или обезличенные спутники стен. С появлением огнестрельного оружия возникла нужда в земляных полевых укреплениях, поэтому в современных терминологических справочниках “вал” – это “земляная насыпь грядой или гребнем, для укрепления и защиты места от неприятеля”.

5.3. Конструктивные особенности наземных стен принято сопоставлять с устройством внутривальных сооружений: на это указывают лучше сохранившиеся остатки последних и достоверные следы наземных руин (Екимауцы, Воинь и киевские Золотые ворота). Судя по этим наблюдениям, на ранних памятниках двухрядные столбовые стены с грунтовой забутовкой доживают до середины X в., а кардинальную замену срубными преградами в Перемышле, Путивле, Каменном и Донце связывают с “окняжением” окраин Руси на рубеже X-XI вв. В это время основой напольных стен стали городни, а с боковых сторон – ряды клетей. А с конца XI в. наиболее применимыми стали двухсрубные стены (городня + клеть). По верху ставили заборола, – перекрытые настилы для передвижения воинов, снабженные защитными парапетами или стенками со “скважнями”–бойницами.

В общих чертах оценима и реальная высота крепостных стен. Преграды наименьшей высоты, это парапеты или брустверы заборол высотой в пределах 1 м. Такой оплот укрывал нижнюю часть тела стрелка из лука и метателя иного оружия или подсобных средств. Ими ограждали еще римские военные лагери, археологические аналоги из камня известны в Гаевщине и Тустани. Летописные сведения об осадах Луцка (1097 г.) и Ушицы (1159 г.) указывают на крепостные стены, сопоставимые с человеческим ростом, но значительная часть преград, видимо, превышала его. Это стена киевского “города Ярослава” (2,24 м), Воиня и Изборска (2,5 м); о равновеликих преградах известно множество и более поздних свидетельств. На существование крепостных стен трехметровой и большей высоты указывает свидетельство 1281 г. о поражении защитников крепости копьями сквозь нижние бойницы заборол, а также археологические реконструкции.

следующая страница>