На правах рукописи
ЛАВРОВА НАТАЛЬЯ ЛЕОНИДОВНА

ИСТОРИЧЕСКАЯ ПОЭТИКА МОТИВА

(Смысловой потенциал мотивного комплекса Нарцисса)
Специальность 10.01.08 – Теория литературы. Текстология


Автореферат

диссертации на соискание ученой степени

кандидата филологических наук

Москва – 2011

Работа выполнена на кафедре теоретической и исторической поэтики Российского государственного гуманитарного университета

Научный руководитель:

доктор филологических наук, профессор Тюпа Валерий Игоревич

Официальные оппоненты:

доктор филологических наук, профессор Силантьев Игорь Витальевич

кандидат филологических наук Осокин Михаил Юрьевич
Ведущая организация:

Кемеровский государственный университет

Защита состоится «26» мая 2011 года в 15 часов на заседании совета по защите докторских и кандидатских диссертаций Д 212.198.04 при Российском государственном гуманитарном университете по адресу: ГСП-3, 125993 Москва, Миусская пл., д. 6.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Российского государственного гуманитарного университета
Автореферат разослан «20» апреля 2011 года

Ученый секретарь совета,

кандидат филологических наук, доцент В.Я. Малкина

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Настоящее диссертационное исследование посвящено одной из актуальных проблем современного литературоведения – проблеме трансисторического бытования «больших» (комплексных) мифогенных мотивов, так называемых «вечных образов», в мировой литературе.

В тексте (лат. “textus” – ткань) мотив выступает в качестве строительного материала (семантическая «нить», «кирпичик» смысла), из которого формируется целостность произведения. Эта компактная единица художественного мышления обладает обширным эстетическим и смысловым потенциалом, способностью к генерированию целого спектра инновационных значений, является выразительным «фактором художественного впечатления» (М.М. Бахтин).

Данное явление художественной семантики предстает не только в качестве конструктивного начала на уровне отдельно взятого произведения, но и позволяет находить точки схождения между текстами, принадлежащими разным эпохам и зачастую различным культурным традициям. Хотя порой между отдельными семантическими наполнениями мотивов обозначается резкая смысловая граница, «исторически между ними существуют тончайшие и иногда неуловимые переходы»¹. При обращении к «сквозным», трансисторическим мотивам на первый план выходит жизнь произведения в «большом времени» литературной истории.

Мотивы представляют собой недискретные единицы художественного смысла, имеющие тенденцию к агглютинации («слипанию»). Они обладают способностью расширяться (до сложного мотивного комплекса) и сжиматься (быть сгущенными до аллюзивного слова или словосочетания). Имплицирующий многосложную смысловую структуру мотив так называемого «вечного образа» наделен свойством выступать в виде развернутого в событийную цепь сюжета или сгущенного мотивного комплекса, который в свою очередь способен расщепляться на отдельные «микромотивы», изоморфные «матричному» мотиву. В субстрате такого комплекса порой содержатся взаимоисключающие концепты, что восходит к амбивалентности мифологических представлений, из которых вырастают традиционные сюжеты и мотивы.

Значения, составляющие семантическое поле мотивного комплекса, актуализируются и деактуализируются в художественной практике на разных этапах своего бытования в культуре и литературе, обнаруживаются разного рода «предвосхищения» и «ретардации».

Можно сказать, что мотив, очерченный как множество взаимосвязанных значений (сгусток «субмотивов»), представляет собой теоретический конструкт. Но этот конструкт адекватен подлинной реальности художественного мышления, которую он схематизирует.

Актуальность исследования состоит в том, что рассмотрение эволюции мотива от одной фазы его исторической «жизни» к другой дает возможность имманентно соотнести весь динамичный материал исторической поэтики в целостной картине литературного процесса, поскольку смысловые и акцентные трансформации ведущих трансисторических мотивов являются знаменательными «симптомами» состояний художественного сознания в различные исторические эпохи. Не случайно проблемы мотивики не раз оказывались в центре литературоведческих исследований. В последние десятилетия появилась серия трудов, издаваемых Сибирским отделением РАН, посвященных художественной мотивике: «Материалы к словарю сюжетов и мотивов» (7 выпусков с 1995 по 2007 год), а также два выпуска экспериментального «Cловаря-указателя сюжетов и мотивов русской литературы» (2003 и 2006). Отметим, что тщательный анализ истории вопроса, а также обширная библиография по вопросам повествовательного мотива представлены в монографии И.В. Силантьева «Поэтика мотива» (М., 2004).

Объект и предмет исследования. Предметом диссертационного исследования является семантическая эволюция комплексного мотива в мировой литературе. В качестве объекта исследования избран мотивный комплекс Нарцисса и нарциссизма, сопоставительный анализ которого проводится на материале творчества различных писателей, принадлежащих разным культурным эпохам.

Историко-культурное и литературное явление, именуемое мотивный комплекс Нарцисса, выбрано как одно из наиболее репрезентативных и выразительных в плане бытования и функционирования трансисторической художественной мотивики. Этот базовый мифогенный мотив характеризуется емким продуцирующим потенциалом, разрастаясь в целое «генеалогическое древо».

Источники. В сфере внимания реферируемой работы – обширный корпус произведений мировой художественной литературы: от античности (самые ранние из рассматриваемых текстов – Гомеровы гимны, датируемые VII-V вв. до н. э.) до второй половины XX века (И.А. Бродский). Необходимым видится также привлечение в ряде случаев и текстов философского, эстетического, исторического характера.

Степень изученности темы. Активное присутствие мифологического образа Нарцисса и генерируемых им сюжетики и мотивики в литературе разных эпох неоднократно привлекало внимание ученых. Однако теоретический аспект трансисторического бытования художественной мотивики в работах, посвященных этой весьма популярной тематике, обычно не затрагивается. Следует отметить преобладание работ конкретной аналитической ориентации, которые являются фрагментарными исследованиями, не дающими цельного представления о «полнокровной» исторической жизни нарциссического мотивного комплекса в мировой литературе. В некоторых монографиях и статьях утрачивается специфика мотива Нарцисса, не дифференцируются его интегральные признаки. В отечественном литературоведении этот «вечный» сюжет и соответствующий мотивный комплекс практически не изучены.

Значительное количество зарубежных работ посвящено рассмотрению мифологического сюжета о Нарциссе в «Метаморфозах» Овидия². Среди работ, рассматривающих преломление нарциссических мотивов в средневековой литературе, можно выделить работы Ф. Голдина, Б. О`Донге, Р. Блюменфельд-Козински, С. Гонта³. В этих исследованиях доминирует интерпретация нарциссической мотивики в «Романе о Розе». Отметим, что в зарубежном литературоведении нарциссизм рассматривается в первую очередь с позиций психоанализа⁴. Среди переведенных на русский язык можно выделить труды Г. Башляра и Ж. Женетта⁵.

Малоизученными видятся генезис и семантическая эволюция мотива Нарцисса в русской литературе. В качестве заслуживающей интереса укажем на статью П.И. Барты⁶.

Методологические и теоретические основы. Теоретическую основу работы определили труды по исторической поэтике и проблемам мотивики целого ряда отечественных ученых: А.Н. Веселовского, О.М. Фрейденберг, М.М. Бахтина, Ю.М. Лотмана, С.С. Аверинцева, Б.Н. Путилова, А.В. Михайлова, И.В. Силантьева, С.Н. Бройтмана, В.И. Тюпы и других. Методология работы определяется принципами исторической поэтики. Особое внимание уделялось генетическому и сравнительно-историческому аспектам изучения.

Цели и задачи исследования. Основная цель диссертационного исследования – проследить историческую эволюцию комплексного мотива и выявить ее закономерные тенденции. Поскольку достижение такой цели требует сугубой конкретности, рассмотрение исторических закономерностей мотивной динамики было осуществлено на примере конкретного мотивного комплекса – Нарцисса и нарциссизма.

Ввиду многоаспектности исследования мотива с позиций исторической поэтики, достижение указанной цели предполагало решение целого ряда исследовательских задач. В частности, требовалось:

1. рассмотреть мотив как семантическую единицу художественного языка в его исторической динамике;

2. провести семантическую реконструкцию комплексного мотива;

3. выявить мифо-сюжетный генезис и семантическую эволюцию мотивного комплекса;

4. определить фазы эволюции комплексного мотива в связи со спецификой художественного сознания на разных этапах его развития;

5. дифференцировать радикальные смысловые сдвиги и частные модификации мотивной семантики;

6. уделить особое внимание актуализации мотивного комплекса в кризисные, переломные эпохи, когда расшатывается традиционная система ценностей, что ведет к возникновению качественных смещений в мотивной семантике.

Научная новизна диссертации определяется отсутствием в отечественном и зарубежном литературоведении целостных исследований трансисторической эволюции значительного комплексного мотива на всем ее протяжении от мифа до литературной современности. В частности, мотивный комплекс Нарцисса и нарциссизма в диахронном аспекте отечественным литературоведением вовсе не рассматривался.

На защиту выносятся следующие положения:

1. 
   Комплексный мифогенный мотив имеет в своей семантической основе ряд напластований различной хронологической отнесенности, образовавшихся еще на стадии мифо-синкретизма. Прихотливое скрещение смысловых страт обнаруживается в дальнейшем рядом ветвей эволюционного «древа» мотивного комплекса. Этими особенностями объясняется рудиментарность, кажущаяся на первый взгляд случайность и немотивированность некоторых содержательных элементов мотивики и сюжетики «вечного» образа.
   
2. 
   Художественная мотивика в исторической динамике своего бытования подвергается различного рода трансформациям: как радикальным смысловым сдвигам стадиального характера, так и модификациям, вносящим живое многообразие в семантику мотива.
   

3. Общая схема эволюции мотивного комплекса, как в сюжетной его форме, так и в редуцированных обликах, может быть представлена следующим образом: мифопоэтическое функционирование – демифологизация – эмблематизация – ремифологизация – семантическая инверсия – аллюзивная актуализация мотива.

4. 
   Особое место в истории комплексного мотива принадлежит переломным эпохам ментального кризиса культуры (барокко, символизм), когда имеет место смешение фаз, контаминация разнонаправленных тенденций, предвосхищение радикальных смысловых сдвигов в семантике мотивного комплекса.
   
5. 
   Трансисторический мифогенный мотив, обильно встречающийся в художественной практике, характеризующийся семантической комплексностью, сгущенностью потенциальных смыслов и способностью к ветвлению, является – в силу длительности своего текстопорождающего присутствия в «большом времени» культуры – одной из наиболее значимых и репрезентативных категорий поэтики.
   

Научно-практическая значимость результатов исследования. Наблюдения и выводы проведенного исследования могут быть эффективно использованы как в преподавании теории и истории литературы, разработке спецкурсов, так и в дальнейших научных исследованиях художественной мотивики и сюжетики в аспекте исторической поэтики.

Апробация результатов исследования. Положения работы неоднократно обсуждались в рамках аспирантского семинара и на заседаниях кафедры теоретической и исторической поэтики Института филологии и истории РГГУ, а также представлены на научной конференции «Теория и практика современной науки». Некоторые материалы работы были использованы в преподавательской деятельности в РГГУ. Результаты исследования опубликованы в ряде статей.

Структура работы. Работа состоит из введения, четырех глав, заключения и списка использованной литературы.
ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во введении очерчивается круг вопросов, рассматриваемых в диссертации, определяется актуальность темы, кратко характеризуется степень ее изученности, обозначены теоретическая и методологическая основы, источники, формулируются основная цель и задачи исследования.

В первой главе «Проблемы генезиса художественной мотивики» рассмотрен собственно генетический аспект исследуемого комплексного мотива; вскрывается его архаическая генеалогия: ритуально-мифологические истоки, древнейшие смысловые связи, зачастую восстанавливаемые гипотетически.

В первом параграфе «Миф» реконструируются корни нарциссического мифа. В первом подпараграфе «Истоки мифа о Нарциссе» уточняется, что субстратом для формирования этого мифа послужил ряд более архаичных, «базовых» мифов этиологического, тотемического и солярно-хтонического характера. Возникновение мифологического сюжета о Нарциссе связано с характерной для первобытного магического мышления боязнью человека увидеть свое отражение (страх двойника, злых духов). Кроме того, на появление данного мифа оказали влияние близнечные мифы, а также предания об андрогинах. Связь героя с солярно-хтонической культовостью исключительно важна для эволюции образа Нарцисса и дальнейшего становления смыслового целого этого героя в литературе. Отмечается, что солярно-хтонический герой, связующий мир света (Солнце) и область тьмы (преисподняя), обладает потенцией последующего наполнения его образа сакральным смыслом. В завершении раздела делается вывод, что многосложность, полисемантичность рассматриваемого в работе «вечного» образа закладывается в его смысловую структуру еще на стадии мифо-синкретизма.

Во втором подпараграфе «Семантика имени» прослеживается этимология имени героя. Устанавливается, что Нарцисс обнаруживает отнесенность к культам различных божеств, преимущественно феминных (Деметра, Персефона, Лириопа, Афродита, Артемида). Существуют две версии о происхождении нарцисса, связанные тождественностью породивших их представлений и акцентирующие наиболее архаичную, вегетативную природу героя, а также укорененность в цикле плодородия. Этот цветок упоминается также в мифе о похищении Персефоны.

Амбивалентность образа героя, а также потенциальные версии сюжетных ситуаций и мотивов уже заложены в его мифическом имени, которое означает сон, окоченение, омертвение, паралич, смерть в юности, а также воскресение из мертвых, весну, плодородие. Генетически родственны нарциссу и в ряде случаев тождественны ему лилия, крокус, ирис и гиацинт. Характерна сопряженность в растительной природе героя земной, водной и солярной стихий.

Мифу присуще неразличение позитивного и негативного статусов героя: герой одновременно жертва и виновник, он не в состоянии повлиять на свою судьбу, является пассивно-активным исполнителем своего предназначения в миропорядке. Благодаря отражающей способности водного зеркала возникают следующие дуальные оппозиции, характеризующие героя: он одновременно субъект и объект страсти, отраженный и отражаемый, любящий и любимый, созерцающий и созерцаемый, отвергающий и отвергнутый.

Характерная семантическая связь героя и мотива в мифе обусловлена спецификой персонификационного мышления (О.М. Фрейденберг). Имя героя концентрирует вокруг своей семантической основы определенный мотивный репертуар. Мотив в свою очередь служит для характеристики героя, его смыслового целого, является значимым фактором оцельнения героя.

Второй параграф «Сюжет» посвящен фиксации возникновения сюжета Нарцисса из мифа и описанию модификаций, претерпеваемых традиционным сюжетом в мировой литературе.

В первом подпараграфе «От мифа к сюжету» обосновывается понятие неповествовательного «анти-причинно-следственного» (О.М. Фрейденберг) мифологического предания о Нарциссе, складывающегося на основе мифической схемы гибели и оживания, которая, в свою очередь, берет свое начало в цикле плодородия. В античной литературе миф о Нарциссе, аналогично многим другим мифам, разворачивается в диахронную цепь событий (сюжет). Выдвигается положение о том, что большинство «мировых» сюжетов зарождается на культурной стадии мифо-синкретизма, но впоследствии активно формируется и используется в качестве готовых литературных моделей в период «рефлективного традиционализма» (С.С. Аверинцев).

Во втором подпараграфе «Трансформации сюжета о Нарциссе» последовательно рассматриваются актуализации нарциссического сюжета в художественной практике. Анализируются, в частности, такие произведения нормативно-риторической словесности, как «Метаморфозы» Овидия, «Повествования» Конона, «Описание Эллады» Павсания, «Лэ о Нарциссе», «Роман о Розе» Г. де Лорриса, «Новеллино», а также комедия «Нарцисс» А.П. Сумарокова.

В рамках культуры риторического «готового слова» образ Нарцисса в подавляющем большинстве произведений функционирует как эмблема, служит общепонятным сигналом для читателя, который призван извлекать нравственные уроки, корректировать свое поведение в соответствии с императивами морали. Нарциссизм мыслится в качестве греховной модели поведения, ведущей к гибели.

На материале мистерии Х.И. де ла Крус «Божественный Нарцисс» (1685) вскрывается сущность феномена христианской ремифологизации аллегорического сюжета о Нарциссе. Фигура Эхо приобретает здесь качественное переосмысление. Перенимая традиционные черты Нарцисса, предстающего в большинстве произведений нормативно-риторической литературы эмблемой грешной души, влекомой плотской красотой и мирскими соблазнами, у де ла Крус Эхо представляет собой отрицательный персонаж. Божественный Нарцисс, сам являющийся воплощением и источником подлинной Красоты, а не ее отражением, таким образом, «очищается» от негативной эмблематической значимости образа самовлюбленного юноши.

В ходе исследования рассматриваются также символические коннотации, которые несет в себе цветок нарцисс в христианской культуре. Нами устанавливается, что феномен нарциссизма, приписываемого в барочную эпоху Христу, основывается не только на библейской традиции, но и на древнейших ритуалах инициации, в которых человек принимает на себя роль сына Солнца и становится возможным «вочеловечивание» Солнца.

Барочный Нарцисс со-противопоставляет в себе человека, античного мифологического героя и христианского Бога. В литературе барокко мифологические и христианские концепты причудливым образом контаминируются. Этими особенностями объясняется сосуществование, на первый взгляд, взаимоисключающих характеристик в едином образе «божественного Нарцисса». Мы приходим к выводу, что такая «гибридизация» барочного героя связана в первую очередь с влиянием на формирование данной семантики религиозных учений, расцениваемых официальной церковью как еретические.

Образ Нарцисса-Христа не получил широкого распространения в художественной литературе. Пережив краткий расцвет в литературе барокко, этот образ остается не актуализированным в литературе на протяжении значительного времени, и лишь в отдельных философских и теологических трудах обнаруживаются приближения к аналогичной его трактовке (И.Г. Гаман, Ч.Г. Сперджен, М.М. Бахтин).

Преломление сюжета о Нарциссе в практике посттрадиционалистского, индивидуально-творческого художественного письма представлено на примере рассказа «Поклонник» О. Уайльда в переводе Ф. Сологуба. В завершении раздела обозначена схема исторической «судьбы» исследуемого «мирового» сюжета.

Глава вторая носит название «Семантическая эволюция мотивного комплекса: эмблематизациия и ремифологизация».

В первом параграфе «От сюжета к мотиву» поднимается вопрос о соотношении сюжета и мотива как структурообразующих моментов художественного целого, неоднократно оказывавшийся в центре научных дискуссий.

Наиболее актуальной представляется позиция О.М. Фрейденберг, представившей отличный от А.Н. Веселовского путь научного исследования – от мифического героя к сюжету и далее к мотиву, являющему собой «образную интерпретацию сюжетной схемы»⁷. Нами развивается положение о том, в практике художественного мышления миф или комплексный мотив может быть развернут в сюжетную цепь событий, а сюжет в свою очередь может быть свернут в полисемантический мотивный комплекс.

Мотив Нарцисса, образовавшийся в результате редукции соответствующего сюжета в античный период, проходит ряд фаз в процессе своей семантической эволюции. Комплекс нарциссического самосозерцания зарождается из двух «матричных» основополагающих мотивов: метаморфозы и зеркальности. Реализацией общемифологического механизма метаморфозы является мотив превращения человека в растение, вариацией которого служит превращение юноши в цветок (Нарцисс, Гиацинт, Адонис, Крокус, Аякс, Кипарис).

Отделившись от мифа и «отпочковавшись» от сюжета, но не утратив генетико-семантическую связь с ними, мотив обретает самостоятельную, насыщенную трансформациями продуктивную «жизнь» в литературе и культуре.

Во втором параграфе «Мифопоэтическое функционирование мотива» представлена первая фаза исторической эволюции мотивного комплекса Нарцисса. Для произведений, созданных в «мифориторическую» эпоху (А.В. Михайлов), которая сохраняет преемственность с эпохой синкретизма, прослеживается наличие мифопоэтической ауры мотива. Рассматриваются актуализации нарциссической мотивики в Гомеровых гимнах, а также произведениях Софокла, Мелеагра Гадарского, П.П. Стация, Гигина, Пентадия, Д.М. Авсония, Клавдиана. В древнегреческой литературе преломляется древнейшая версия мифа, в которой упоминается цветок нарцисс (миф о похищении Персефоны Аидом). Версия о самовлюбленном юноше оказывается наиболее востребованной и продуктивной в качестве материала для художественного творчества только в римской литературе (начиная с I века до н. э.). На данном этапе своего существования мотив сохраняет смысл метаморфозы, то есть полного отождествления юноши и цветка. В смысловом ядре мотивного комплекса содержатся такие значения, как зеркальность, одержимость страстью, обреченность, жестокосердие, отвержение любви других. Но в чувстве Нарцисса еще нет любви к себе в современном эгоцентрическом смысле, его поведение мотивируется безумием и волей богов. Обнаруживается отсутствие морально-дидактического подтекста.

В третьем параграфе «Эмблематизация» определяется, что в ходе своего бытования в литературе (отчасти уже в античности, а в особенности в средневековье) анализируемый мотивный комплекс подвергается демифологизации. В контексте нормативно-риторической культуры осуществляется эмблематизация мотива, состоящая в закреплении готового смысла, ведущем к однозначности трактовок, и в усилении дидактизма.

В литературе «рефлективного традиционализма» нарциссический мотивный комплекс разрастается в целый «куст» эмблематических ветвей, питаемый в значительной степени идеологией неоплатонизма: себялюбие как погоня за бесплотной, вечно ускользающей тенью, как тенеподобное бытие, пребывание в мире теней и нравственная слепота, обращенность к ложным ценностям, богоотступничество, самодеструктивная одержимость любовью к себе, (Плотин, К. де Труа, Г. де Лоррис, Данте Алигьери, П. Берсюир, М. Фичино, М. Боярдо, Ф. Бэкон, Г. Сандис, Дж. Мильтон, М.В. Ломоносов); увядающее тщеславие красоты, пустая заботе о своей внешности, бездумное восхищение собою (Климент Александрийский, Ф. Петрарка, А. Голдинг, Дж. Гей); щегольство, парадоксальное обращение красоты уродством, безрассудное растрачивание собственных достоинств (С. Брант, А.Д. Кантемир, М.В. Ломоносов, И.А. Крылов); пагубное стремление к оригинальности, самоутверждению (Плотин, Данте Алигьери, А. Альчиато, Дж. Донн); злополучная неразделенная любовь (Б. де Вентадорн, анонимный итальянский трубадур XI-XII века, Б. де Сент-Мор, М.В. Ломоносов); отвержение любви, себялюбие, гордыня, высокомерие (Г. фон Морунген, Р. де Блуа, Ф. Петрарка, У. Шекспир, Л. Де Вега); пигмалионовский мотив художника, влюбленного в свое творение (Ж. де Мен, Э. Уоллер, Д.И. Фонвизин).

Эмблематические значения, исчерпывая себя в прежнем виде и не будучи манифестированными явно, служат в дальнейшем подтекстовым смысловым ресурсом, а также субстратом для последующей семантической инверсии, осуществленной в посттрадиционалистской литературной практике. Так, эмблематические значения кривлянья перед зеркалом и самолюбования обнаруживают свою художественную актуальность, например, в русской классической литературе XIX века, что показывается на нескольких примерах из произведений А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова, Н.В. Гоголя.

В третьем параграфе «Ремифологизация» подчеркивается, что креативная позиция писателей эпохи Возрождения питала своеобразный поворот художественного мышления к ремифологизации устойчивых мотивных комплексов, которая поначалу остается всего лишь «островком» в доминирующем «море» эмблематической семантики нормативно-риторической словесности. Этот вектор противоположен процессу демифологизации и заключается в восстановлении архаических связей мотивной семантики. Свобода варьирования является неотъемлемой чертой поэтики этого периода. Личная инициатива поэта проявляется не только в выборе мотивов, но и в трактовке каждого отдельного мотива. Влияние этой тенденции на мотивообразование прослеживается на материале произведений Дж. Бокаччо, Л.Б. Альберти, Г. Обера, П. Ронсара, У. Шекспира, Ф. Сидни. На данном этапе в мотивном комплексе Нарцисса возникает прообраз созерцательного самодовления: самосозерцание начинает пониматься не как греховное деяние, а как ведущее к очарованности прекрасным зрелищем и воспарению души.

Значение ремифологизации состоит в том, что благодаря ее влиянию обозначается отход от морально-дидактической интерпретации мотива, что в определенной степени предвосхищает траекторию развития мотива в последующей литературе.

Структура третьей главы «Семантическая инверсия мотива» соответствует описываемым в ней ступеням инвертирования мотивной семантики нарциссизма.

В первом параграфе «Модификация эмблематического значения» охарактеризован риторический прием зеркального инвертирования мотива на примере двух семантических ветвей. Мотивика ненависти к себе актуализирована в поэтическом творчестве П. Ронсара, П. Флеминга, Э. Уоллера, У. Коупера. Преломление ветви анализируемого мотивного комплекса, представленной мотивом превращения красоты в уродство, обнаруживается, в частности, у Р. де Блуа, П. Берсюира, А.П. Сумарокова. Прослеживается логичность и мотивированность сопряжения противоположных смыслов в одном контексте. Мотив Нарцисса продолжает вводиться с моральной тенденцией, негативные коннотации образа героя сохраняются. Прием зеркального инвертирования, развернутый в приводимых в работе примерах, служит для нюансировки, амплифицирования, придания смысловых оттенков традиционному мотиву. Подобного рода трансформации мотивной семантики носят характер вариационных преобразований, не достигая пока еще качественного семантического смещения.

Во втором параграфе «Подготовка смыслового сдвига» указывается, что особую трудность представляет изучение художественной мотивики в произведениях переходных эпох, которые характеризуются пороговым мироощущением, «дисгармонией сдвига» (С.С. Аверинцев), возникновением «зазора» между двумя способами мировосприятия. В сфере искусства происходит столкновение двух типов художественного сознания. Одним из наиболее выразительных примеров кризисных периодов в истории художественного сознания является эпоха барокко.

Поэтике барокко присущи свободно-творческое отношение к мотиву, обыгрывание его смысловых граней, соположение различных вариантов прочтения. Читательское восприятие намеренно активизируется. В этот исторический период закладывается процесс преодоления готового, предзаданного слова с четко очерченными смысловыми контурами.

В эпоху барокко зарождается новый «луч» в семантическом спектре анализируемого мотивного комплекса, обозначенный нами как «космический нарциссизм», явленность которого в художественной практике показана на примере произведений А. де Сент-Амана, Т. Лермита, Э. Марвелла. Самостоятельной ветвью в комплексе космического нарциссизма выделяется мотив «трансцендентного нарциссизма», подразделяющийся, в свою очередь, на два ответвления: божественный и демонический нарциссизм. В трудах М. Фичино нарциссизм маркирован негативно, философ особо подчеркивает, что самолюбование не свойственно Богу и ангелам. Однако еще в «Божественной комедии» Данте был предвосхищен мотив позитивно окрашенного нарциссизма – совершенного самосозерцания, являющего собой высшую мудрость, истину и красоту.

Значимое влияние на становление эстетической мысли барокко оказали труды Я. Беме и Я. Мазена, которыми усиленно рефлектировались понятия божественной любви и саморефлексии. Прямое уподобление Нарциссу Бога, преисполненного любви к себе самому сквозь призму своего творения, возникает в поэтических произведениях У. Драммонда и П. де Марбефа, в представлении которых Бог-Отец объединяет в себе все ипостаси Нарцисса: Он сам зеркало, источник, отраженный-отражаемый, творец-творение, субъект и объект созерцания.

Семантическим ответвлением в мотивном узле божественного нарциссизма является проведение параллели между Богом-Сыном и Нарциссом. Полносюжетная актуализация данного семантического луча представлена в произведении Х.И. де ла Крус «Божественный Нарцисс», рассмотренного нами в первой главе.

В ходе нашего исследования устанавливается, что субстратом для образования мотива божественного нарциссизма послужили, помимо образа Нарцисса, мотив художника, влюбленного в свое творение, в котором, однако, нивелирована семантика неразделенной страсти, а также концепты интеллектуально-творческого самосозерцания, самодостаточности, самопознания, берущие свои истоки в трудах античных философов (Платон, Плотин). Показательно, что в барокко пока еще не происходит перенесения черт божественного нарциссизма на самосозерцание человека, предвечное блаженное созерцательное самодовление остается прерогативой Отца и Сына.

Примером углубления этической эмблематизации мотива (то есть альтернативной тенденции, что свойственно кризисным эпохам) служит образ падшего ангела, образовавшийся как антитеза божественному нарциссизму. Мотив падшего ангела, наделенного нарциссическими чертами, обнаруживается, в частности, у Дж. Донна, Г. Сандиса, Дж. Мильтона. Нарциссической позицией оказывается греховное присвоение себе роли Создателя.

В литературе барокко к основному мотивному комплексу присоединяются также инновационные мотивы аскетизма, самоистязания, мученичества во имя любви («Любовь Нарцисса» Ж. Пуже де ля Серра).

Итогом параграфа послужил ряд выводов о специфике бытования мотивного комплекса на стадии подготовки его смыслового сдвига. Для привлеченных к анализу фрагментов мотивных проявлений свойственна установка на полисемантичность, на принцип «двойного дна», так как некоторые значения бытуют в латентном состоянии (характерно наличие христологического подтекста, в частности, аллюзий на страсти Христовы у Э. Марвелла, П. де Марбефа). В эпоху барокко происходит как углубление негативной эмблематизации образа Нарцисса, так и своеобразное «избавление» его от негативного эмблематического значения. Можно констатировать, что контаминация тенденций эмблематизации и ремифологизации мифопоэтического образа присуща мотивике переходного периода литературной истории, что отчетливо очерчивает двойственность кризисного сознания.

В третьем параграфе «Радикальный сдвиг в семантике мотива», посвященном семантической инверсии комплекса Нарцисса в романтизме, устанавливается, что особую значимость в этом процессе приобретают мотивы божественного и демонического нарциссизма, зародившиеся еще в эпоху барокко. В ряде произведений Дж. Герберта, Дж. Драйдена, а позднее И.Г. Гердера, Ф. Шиллера и И.В. Гете предвосхищается эгоцентрическая апология нарциссической позиции.

В результате отхода от традиционалистской парадигмы романтиками совершается решительная семантическая инверсия прежних эмблематических значений, вследствие чего негативная значимость образа Нарцисса меняется на позитивную, что подтверждается актуализациями нарциссической мотивики в творчестве Ф. Шлегеля («Люцинда»), А.В. Шлегеля, Й. фон Эйхендорфа, К. фон Гюндерроде, П.Б. Шелли, Дж. Китса, У. Вордсворта.

Нарциссизм становится одним из характернейших явлений культуры романтизма и последующей романтической традиции. Через данный мотив рефлектируется проблема «я» в жизни и в искусстве. Нарцисс воплощает в себе образец креативного гения, сконцентрированного на своей самости, обладающего духовной автономией. В данном мотивном комплексе сопрягаются такие концепты, как самопогруженность, «солипсическая отъединенность сознания» (Бахтин), креативная интроспекция, устремленность к далекому от реальной жизни идеалу. Нарциссизм начинает мыслиться как эгоцентрическое самосозерцание автора в процессе творчества, тождественное божественной творческой потенции.

Параграф четвертый «Радикализация инвертированной семантики» посвящен рассмотрению дальнейших акцентных смещений образа Нарцисса в культуре неоромантизма, в частности, символизма. В творчестве символистов возникает своего рода семантический «гибрид» творческого и космического нарциссизма. Комплекс приращивается такими мотивами, как трагическое самодистанцирование и раздвоенность души, самоопустошение, недостижимость идеала, утрата своего «я» и самоистязание, а также томление по абсолютной Красоте, венчание со смертью. В творчестве Ш. Бодлера, С. Малларме, К.Д. Бальмонта, Вяч. Иванова мотивы, развитые в романтизме, получают предельное заострение, вплоть до их исчерпания. Романтическая амбивалентность образа Сатаны меняется на позитивно нарциссическую (Ш. Бодлер). Тенденция гиперболизации семантического сдвига проявляется в том, что нарциссизм разрастается до вселенских масштабов, втягивая в свою «орбиту» все мироздание. Особое ответвление космического нарциссизма («мир как Нарцисс») явлено у П. Валери, Ж. Гаске, А. Жида. Происходит радикализация концепта двоемирия.

Если романтический Нарцисс наслаждался открытием своего «я», восхищенно упивался миром своих фантазий, предавался праздному самосозерцанию, то в символизме мы видим «повзрослевшего» Нарцисса, чей огонь страсти к самолицезрению «прожег свою тюрьму». Причина такого поворота заключена в том, что символизм явился порождением эпохи, отмеченной печатью наступающего ментального кризиса. Доминирование культуры обособленного Я-сознания начинает изживать себя.

В завершении параграфа отмечается, что кризисная тенденция радикализации семантического сдвига не утрачивает своего влияния на мотивообразование в последующей литературе, достигнув своего «апогея» в постмодернизме.

Четвертая глава «Аллюзивная актуализация мотива» посвящена рассмотрению особо нами выделенного, самобытного этапа в исторической «жизни» мотивного комплекса Нарцисса и нарциссизма, связанного с литературой неотрадиционализма⁸.

В первом параграфе «Преломление нарциссической мотивики в художественной практике неотрадиционализма» излагаются наблюдения над интерпретацией исследуемого комплексного мотива в поэтическом творчестве Т.С. Элиота, О.Э. Мандельштама, А.А. Ахматовой и И.А. Бродского. Проводится, в частности, анализ таких произведений, как «Неумолимые слова…» О.Э. Мандельштама, которое значимо примыкает к традиции христианской ремифологизации нарциссической мотивики; «Смерть св. Нарцисса» и «Шепот бессмертия» Т.С. Элиота; «А там мой мраморный двойник...», «Луна в зените», «Наяву», «Если плещется лунная жуть» А.А. Ахматовой; «Зофья», «Холмы», «На смерть Т.C. Элиота», «Прачечный мост», «Полдень в комнате» И.А. Бродского. На примере актуализаций нарциссической мотивики в указанных поэтических текстах показано, каким образом осуществляется выразительное отмежевание от романтической и неоромантической (символистской) интерпретации этих мотивов. В этом разделе также охарактеризовано осмысление феномена нарциссизма в литературно-критических статьях Т.С. Элиота и трудах М.М. Бахтина.

Переосмысление нарциссического комплекса Элиотом антитетично по отношению к апологии самодостаточности, свойственной романтикам. В представлении Элиота, нарциссизм есть преимущественно «духовный целибат», проявление романтического «демонизма», извечное повторение первородного греха. Мотив Нарцисса у Элиота контаминируется с мотивом блудного сына. Принимая на себя роль Создателя, современный человек замыкается в сфере своего «я», отчуждаясь от Бога, первоосновы всего сущего, от мира и от других людей. Однако положение человека не безнадежно, ибо каждый в большей или меньшей степени способен к самотрансценденции, духовному преображению, к сопричастности общим бедам человечества.

М.М. Бахтин определяет «случай Нарцисса […] именно как характеризующее и поясняющее правило исключение»⁹. В представлении ученого, человек не может пережить подлинную любовь по отношению к себе самому. Нарцисс, сконцентрированный только на своей самости, целиком погруженный в себя, разрывает свои человеческие связи с внешним миром, другими людьми и нравственными ценностями. Такая позиция ущербна потому, что человек добровольно сводит свое бытие к нахождению в замкнутом пространстве своего внутреннего мира. Он лишает себя общения с Другим, перспектива его развития как личности утрачивается, он обрекает себя на исчерпывание недр своей души, ничем не восполняемых и не подпитываемых извне.

Во втором параграфе «Специфика аллюзивной актуализации мотивики» определяются особенности бытования мотивов в неотрадиционалистской практике художественного письма.

Смысловому наполнению художественной мотивики в творчестве неотрадиционалистов присуща естественная «аллюзивность», имплицированная в самой природе слова (Элиот), укорененная в полисемантичности мифопоэтических образов, а также выразительно проявленная в тексте Священного Писания. Для формирования мотивной семантики характерно стягивание аллюзий в один семантический узел. В процессе разворачивания смысловой перспективы произведения обнаруживаются тончайшие переходы и сцепления между отдаленными и антиномичными, на первый взгляд, концептами. Кажущаяся какофония оборачивается при мудром прочтении соразмерностью, согласованностью, наличием внутренней логики.

Отдельные мотивы сопричастны, формируя «синтез и внутренний строй» (Мандельштам) целокупного мотивного комплекса. Между ними устанавливаются родственные («сестринские») взаимосвязи, синергетическое взаимодействие, совершается их гармоническое взаимопроникновение при сохранении единораздельности; их «приметы» «одинаковы» в том отношении, что они не монотонны и однолики, а скорее «фугообразны». Каждый мотив обладает богатством внутренних (исконно ему присущих) и внешних (впитываемых из других мотивных комплексов) семантических связей, живет полнокровной жизнью, непрерывно получая смысловое «питание».

В процессе разворачивания смысловой динамики мотива создается своего рода полифонический эффект, обнаруживается множество «подголосков». Характерно перекидывание смысловых «мостиков», нахождение внутренних, «естественных» соответствий между отдельными мотивными значениями. Общий смысл не задан изначально, а постепенно рождается по мере его развертывания – и не из простого соположения семантических элементов, а из их сопоставления. Становятся явленными глубинные смысловые переклички, взаимные «поддержки».

Особый талант, искусство одновременно и автора, и читателя состоят в том, чтобы «сделать затененный по смыслу оттенок неожиданно проливающим свет», задерживаясь на отдельном слове, «сравнивая употребление этого слова в ближайших и самых отдаленных контекстах», прояснить «загадочную глоссу до ясной глубины» (Элиот). Эти «точки», от прикосновения к которым разворачивается широкая смысловая перспектива, служат «трамплином» для властного вступления и развертывания таких принципиально значимых моментов, как поэтическая традиция, чуткость к бегу времени и к вечности, память-совесть, осознание себя в истории и исторического движения в самом себе.

На этапе аллюзивной актуализации, осуществляемой в неотрадиционалистской культурной парадигме, смысловые «границы» мотивного комплекса принципиально открыты для вхождения новых значений. Они выходят за рамки одной литературы, речь идет о творчестве в рамках общечеловеческого культурного контекста, в большой истории, преисполненной смысла. При этом важнейшая роль отводится именно мотиву как орудию аккумуляции и бережного сохранения смысловых «сокровищ». Творческую позицию неотрадиционализма отличает проникнутость особого рода оптимизмом, «мудростью смирения» (Элиот), способностью проносить «веру сквозь темные века» (Элиот) вопреки кажущейся безысходности какофонического нагромождения якобы исчерпанных мотивов.

В заключении конспективно очерчиваются смысловые контуры богатой перипетиями исторической жизни комплексного мотива Нарцисса и нарциссизма. Наш обзор его исторической судьбы ни в коем случае не исчерпывает всех проявлений этого «большого» мотива, что в принципе представляется задачей неосуществимой, в силу принципиальной незавершенности его бытования в культуре.

Представляется, что углубление исследованного нами «вечного» образа, привнесенное неотрадиционалистской художественностью, наиболее отвечает общей природе художественной мотивики, предполагающей возможность «вдохнуть» новую жизнь в закрепленный традицией мотив и тем самым обогатить его семантический потенциал новыми прочтениями, смысловыми акцентами и гранями, аккумулируя духовный опыт мировой литературы.

Основные положения работы отражены в следующих публикациях:

1. 
   Лаврова Н.Л. Актуализация мотивного комплекса Нарцисса в поэзии А.А. Ахматовой // Вестник МГОУ. Серия «Русская филология». – 2010. – № 6. – С. 78-82. – 0,5 п.л.
   
2. 
   Лаврова Н.Л. Мотив божественного нарциссизма в литературе барокко // Новый филологический вестник. – 2010. – № 2 (13). – С. 5-13. – 0,5 п.л.
   
3. 
   Лаврова Н.Л. Мотив Нарцисса в неотрадиционалистской практике художественного письма // Новый филологический вестник. – 2010. – № 3 (14). – С. 89-102. – 0,75 п.л.
   
4. 
   Лаврова Н.Л. Актуализация мотива Нарцисса в творчестве И.А. Бродского // Актуальные проблемы гуманитарных и естественных наук. – 2011. – № 2 (25). – С. 154-156. – 0,25 п.л.