ВОСПОМИНАНИЯ О Ю. Н. РЕРИХЕ

Сборник

По материалам конференции в Новосибирске, посвященной 90-летию со дня рождения Юрия Николаевича Рериха

Новосибирск

Сибирское Рериховское Общество 1994

ПРИВЕТСТВЕННОЕ СЛОВО
Бывают семьи как гнезда света. Каждый из членов такой семьи вызывает в свою очередь изумление и восхищение. И изучая их по отдельности, мы неизменно соприкасаемся со всеми членами семьи. Благая семейная взаимосвязь Рерихов так, очевидна, что обойти ее — значит во многом не понять возникновение того, о ком мы говорим. Если в обычных семьях часто бывает противостояние между родителями и детьми, то в светоносных семьях царит взаимность понимания и чувств. И путь жизни, и цель жизни у них одни; и неповторимая по своим индивидуальным особенностям деятельность каждого не вызывает противодействия, так как преследует одну и ту же цель. И каждый член семьи приносит на общий семейный алтарь свой дар на общее благо, на духовное возрождение человечества.

Таковой была семья Рерихов. Образец той ячейки, из которой будет формироваться община будущего. Из малого составляется большое, но надо, чтобы это малое было самого высокого качества, тогда и большое будет на уровне высот будущего века Света и Добра, века Общины Мира.

Сегодня у нас праздник. Сегодня у нас радостная встреча с Юрием Николаевичем Рерихом. Многие, в свое время встречав­шиеся с ним, свидетельствуют, что после этого они стали другими. Будем надеяться на это и мы.

Думая о ком-то, мы незримо знакомимся. Это вполне реально, хотя и не очевидно. Но Живая Этика учит нас отличать очевидность от действительности и жить в мире реального. Только так может преобразиться наша жизнь из быта в бытие. И если быт может лишить нас радости, то принятое нами в сознание бытие — это и есть радость.

«У нереального нет бытия; реальное не перестает быть; эту конечную истину постигли прозревшие в суть вещей», — говорит мудрейшая книга жизни Бхагавад-Гита. — Поистине не было времени, когда бы я, или ты, или эти владыки земли не были; воистину не перестанем мы быть и в будущем».

Та высокая, светлая индивидуальность, которая проявилась в личности Юрия Николаевича и через нее озарила наш предрассветный мрак лучами знания и излучениями сердца, всегда есть, на каком бы плане, в какой бы сфере ни пребывала. Такое понимание помогает нам объединяться с нею. Высокая цель конференций не только в том, чтобы ознакомиться с жизнью и деятельностью великого человека, получить о нем как можно больше информации, но и в том, чтобы объединиться с ним. Объединиться, примкнуть к нему сердцем и духом. Знание дает сближение на уровне интеллекта, постижение —на уровне сердечной любви. Она возникает в процессе познавания и понимания того, что было сделано для блага людей, и призна­тельности за этот подвиг. Сообщения, которые делаются на таких встречах, помогают этому.

Если, как сказано, «темные работают на разъединение», то светлые духи объединяют. Сегодня нас объединил Юрий Нико­лаевич Рерих.

Мы приветствуем единомышленников, наших духовных сопле­менников, и радуемся

встрече с ними. Привет сердца вам, дорогие собратья!

И. В. Орловская

СТРАНИЦЫ БИОГРАФИИ Ю. Н. РЕРИХА В ДОКУМЕНТАХ МЕЖДУНАРОДНОГО ЦЕНТРА РЕРИХОВ

Среди наследия, хранящегося в фондах Международного Центра Рерихов (МЦР) в Москве, значительное место занимает архив. Это собрание документов о жизни и деятельности всех четырех членов семьи Рерихов, фотографии, переписка их между собой и с другими лицами, труды и т.д.

Работа по описанию этих материалов ведется с мая 1991 года. Среди уже разобранных большой раздел составляют документы, относящиеся к жизни и деятельности старшего сына Рерихов — Юрия Николаевича, в период с 1907 по 1960 год. Значительная часть их — это переписка Юрия Николаевича с родителями и братом, а также с учеными-востоковедами из разных стран, позволяющая проследить становление ученого, роль в этом Николая Константиновича и Елены Ивановны Рерихов, целенап­равленность и упорство самого Юрия Николаевича в достижении намеченных им целей.

В семье Рерихов придавали большое значение воспитанию детей, с раннего возраста приучая их к труду, самостоятельности, инициативе.

Из письма Елены Ивановны Рерих Валентине Леонидовне дудко:

«Вы спрашиваете, каковы мои сыновья? Могу сказать — с самого детства они были моей радостью и гордостью. Оба необыкновенно даровиты, талантливы, но каждый идет своим путем. Никогда не навязываю им моего пути. Они идут к той же цели в своем понимании и мы сходимся на конечном предуказанном пути. Оба в силу даровитости — трудные. Оба большие труженики...

В детстве я очень следила за их наклонностями, вкусами и чтением. Никогда не давала им читать пошлейшие рассказы для детского возраста. Любимым чтением их были книги, популярно изложенные лучшими профессорами по всем отраслям знания... Старший проявлял любовь к истории и к оловянным солдатикам.Он имел их тысячами. Стратегия — его конек, кровь прадедов сказывается в нем».

С 1912 по 1917 год Юрий Николаевич учился в Петербурге, в частной гимназии Мая. В Международном Центре Рерихов хранятся письменные работы по истории «Покорение Новгорода» (1912) и «Борьба королей с феодалами во Франции» (1916). Работы, написанные Юрием Николаевичем в столь раннем возрасте (в первом случае ему было десять лет, а во втором — четырнадцать) свидетельствуют, что уже тогда его отличали глубокий подход к описываемым историческим событиям и всестороннее освещение темы.

В качестве примера можно привести фрагмент из сочинения на тему «Покорение Новгорода».

«Очередной порядок Руси прошел, кончился и удельный, осталось только два представителя управления: вечевой порядок Новгорода и Московский порядок с его стремлением к абсолют­ной власти... Московское княжество быстро шло по пути объединения. Положение. Новгорода становилось все более и более затруднительным: на западе росла Литва, на востоке — Москва, он очутился между двумя сильными княжествами, к одному из которых он должен будет присоединиться... Ссорясь с Москвой, Новгород переходил на сторону Литвы, а ссорясь с Литвой, переходил к Москве. Верховная партия в Великом Новгороде тянула к Литве, ей был дорог Новгородский вечевой порядок, в котором она занимала первенствующее положение, а низшая тяготела к Москве и не дорожила Новгородской свободой и боялась подпасть в религиозном отношении под власть Киевского митрополита-латинянца…»

В 1918 году шестнадцатилетний Юрий уезжает с родителями за границу.

В 1920 году, получив диплом об окончании второго курса индо-иранского отделения Школы восточных языков Лондонского университета, Ю.Н.Рерих вместе с родителями переезжает в США и поступает в Гарвардский университет на отделение индийской филологии. Оканчивает его, в 1922 году со степенью бакалавра. Переписка этих лет с родителями и братом очень обширна и показывает, что его научные интересы, лежавшие в области изучения языков, культуры , истории народов Азии, остававшиеся практически неизменными всю жизнь, сформиро­вались очень рано. Уже в 18 лет Юрий начинает готовиться к экспедиции в Центральную Азию, усиленно изучать восточные языки.

Из писем Юрия Николаевича Рериха Елене Ивановне Рерих (1920-1921 гг.):

«Мне было очень приятно повидать Pearson'a. Говорили с ним о необитаемых островах и об ужасах современной цивилизации. Как бы мне хотелось уехать с экспедицией куда-нибудь в Центральную Азию. Здесь, хотя я и веду очень замкнутый образ жизни, все-таки есть признаки развращенности нашего века.Да и народы тут не понимают стремления к пустынным островам. Для них Fifth Avenue является целью, а особняк на ней — раем. Мне такая психология не подходит. Начал писать новое сочине­ние о прежних перевоплощениях Будды...»

«Сегодня была очень интересная лекция проф. Rostovzeff'a о Средне-Азиатских влияниях на искусство юга России. Показывал снимки на экране, причем показал снимки нескольких папиных рисунков погребений и указал, что это было сделано by... great artist Roerich, who is now in that country.

...Много работал для экзаменов. Последнее время у меня появилась уверенность, что выдержу. Будущий понедельник — первое представление. У нас сейчас настоящая зима, снег и холод. Очень напоминает Россию. Из лекций Ростовцева еще раз убедился, что Средняя Азия — это Египет будущего, в смысле археологических открытий. Меня очень заинтересовали татары и монголы, особенно их былины и песни кочевий. Если мне когда-нибудь придется писать об этом мире степей и каких-то тайных взаимодействий культур, обязательно помещу в книге папин «Dream of the Orient», ибо чем больше читаю, тем, больше убеждаюсь, что это лучшее картинное изображение того, что сказано в уйгурском сказании. (Далее в письме идет подробное рассуждение об уйгурском и токарском языках. — И. О.). Привел это весьма длинное рассуждение из области Средне-Азиатской истории, чтобы вы имели представление о характере моей работы...»

«Усиленно изучаю китайский язык с Dr. Chao. За уроки не плачу, ибо он просил меня давать ему уроки русского и персидского языка. В этом году у меня больше времени, ибо на лекции можно не ходить. Курс истории религий очень легок, ибо я хорошо знаком с верованиями древнего Египта и Ассирии».

«Только что звонил доктор Blake и сообщил мне текст Епифания (Венский Corpus), который вполне подтверждает мое открытие в области скифских племен юга России и Туркестана. Сейчас нахожусь в приподнятом настроении и решительно не знаю, куда деваться. Жаль, что сейчас ночь, а то бы бросился в библиотеку доставать трактат Епифания о «двенадцати камнях». Моя теория подтверждает теорию профессора Ростовцева о иранском происхождении княжеского рода скифов (Еколото) на юге России. Постановка вопроса обширна и позволяет объяснить многое в скифском народном искусстве. Выясняется громадное значение Средней Азии в истории юга России. Беда только, что нужно готовиться к экзаменам, а так тянет погрузиться в научную работу над кочевниками туркестанских степей».

Из письма Юрия Николаевича Рериха в Парижский университет (1921 г.):

«Я начал мои занятия, касающиеся Центральной Азии, в Лондоне, где я изучал персидский язык и санскрит... Сначала я приступил к изучению работ персидских авторов по истории Центральной Азии. Кроме того, я собирал в библиотеке Британского музея материалы по истории исследований в Центральной Азии. С этой зимы я изучаю санскрит и пали в Гарвардском университете, где я надеюсь достичь успехов в филологии Индии. В Гарварде я начал изучать классический китайский язык. В настоящее время я, в частности, интересуюсь проблемой тохар. Моя интуиция дает возможность рассматривать проблему с исторической точки зрения, основываясь на археологических находках, касающихся китайского Туркестана. Я думаю предста­вить эту работу как тезисы докторской работы в Парижском университете».

Уже в годы учебы Юрий Николаевич Рерих становится заметной величиной в научном мире. Из писем Юрия Николае­вича Рериха Елене Ивановне Рерих (1920-1921 гг.):

«Сегодня получил письмо от Шклявера, в котором он сообщил мне очень приятную новость. Оказывается, я начинаю мое продвижение в научном мире! Дело в том, что Шклявер встретил в Париже Prof. Воуег, директора Ecole des Langues Orientales при Сорбонне, который, узнав, что Шклявер был в Лондонском университете, спросил, не знал ли он Mr.Roerich в School of Oriental Studies. Оказывается, ему говорили профессора School of Oriental Studies обо мне. Это все же что-нибудь да значит, когда один университет передает другому сведения о студенте».

«Получил письмо от Шклявера. Он пишет, что мне открыты в Париже следующие возможности:

1. в один год получить докторскую степень или два Diplomes (College de France и Ecole des Hautes Etudes)

2. получить стипендию.

Мой план теперь следующий: подождать здесь приезда Sulvain Levy, получить степень магистра Harvard'a и стипендию на два года занятий (один год я могу пробыть в Париже, а другой в Индии или в Китае). Как ваше мнение?»

Елена Ивановна Рерих была всегда в курсе всех учебных и других дел своего сына, который делился с ней заботами и тревогами. Спокойный и уравновешенный тон ее писем помогал Юрию правильно отнестись к встречающимся на его пути трудностям.

Из писем, написанных Еленой Ивановной Рерих после отказа Юрия Николаевича от командировки во Францию (1921 г.):

«Ни папа, ни я никогда не встанем на твоем пути. Не огорчайся, мой родной, своим отказом от командировки. Я твердо верю, что все делается к лучшему. Затем, сильно сомневаюсь, чтобы во Франции или в Германии, где такое переполнение русскими студентами, ты бы встретил то же отношение, что и здесь. Подумай, после 4-х месяцев пребывания тебе уже предла­гают командировку. Дальше отношение еще улучшится, и будут большие возможности. Затем, ты сам говорил, что на будущий сезон в Harvard приезжает французский профессор, и мне думается, познакомившись с ним здесь и зарекомендовав себя, все будет значительно облегчено... Опять повторяю, все, что происходит с нами, не зря, и я уверена, что придет время и мы скажем, как хорошо, что ты не взял командировки. Не расстра­ивай себя, мой Юханчик, перед тобой еще столько возможностей' и твои большие достижения уже намечены. Ты к ним придешь, когда это будет нужно. Твоя забота о преимуществе аттестатов Европы мне не очень нравится. Оставь это. Верь себе, а не аттестатам».

«Работай и набирайся знаний, ибо в этом большое счастье. Имея знания, ты никогда не будешь одинок».

«Милый мой Юханчик, я уверена, что у тебя все пройдет благополучно. Бороться всем приходится. В этом жизнь и совершенствование. И нет человека, у которого все шло бы гладко. Я думаю, что со временем ты даже полюбишь преодоле­вать препятствия, ведь все большие люди, преодолевая препятст­вия и даже терпя поражения, приобретали новые силы, новые способности».

«Всем в жизни приходилось испытывать неудачи и лучше, когда они приходят в молодые годы. Все делается к лучшему».

После окончания Гарвардского университета Юрий Николае­вич год работает на средне-азиатском и монголо-тибетском отделениях Парижского университета, совмещая это с занятиями на военном и юридическо-экономическом отделениях. В 1923 году он получает ученую степень магистра индийской словесно­сти.

С 1924 года Юрий Николаевич начинает исследовательскую работу на Востоке (Сикким, Кашмир и др. районы Индии), продолжая свои занятия санскритом и тибетским языком.

В 1925-1928 годах он участвует в Центрально-Азиатской экспедиции Николая Константиновича Рериха (Ладак, Синьцзян, Монголия, Китай и Тибет).

Из письма Юрия Николаевича Рериха Святославу Николаеви­чу Рериху (1927 г.):

«Давно собирался написать тебе, но ход событий и ускорен­ный темп всей нашей жизни полностью захватывал все имеюще­еся свободное время. Сейчас сижу ночью накануне отправления экспедиции в далекий путь. Очень тронуты были твоими памятками и заботливым отношением в деле снаряжения экспе­диции. Истекший год был довольно труден для всех нас, работы было много и мало времени оставалось для чисто научной работы. Урга — это город со многими накоплениями, город, много пострадавший за последнее десятилетие. Последние дни идет ужасная спешка. Грузимся на машины, ибо часть пути сделаем на автомобилях».

В результате экспедиции появились труды Ю. Н. Рериха, список которых есть в фонде МЦР. Это «Тибетские картины» (1925), «Владения Архатов» (1929), «Современная тибетская фонетика» (1928), «Звериный стиль у древних кочевников» (1930), «Каталог тибетской коллекции» (1930), «Путешествие в сокровенную Азию» (1931), «На тропах Центральной Азии» (1933).

Растет авторитет Юрия Николаевича как ученого, обладающе­го энциклопедичностью знаний, как тибетолога широкого диапа­зона, занимающегося не только лингвистикой и филологией, но и философией, археологией, искусствоведением.

С 1930 года Юрий Николаевич — директор Института Гималайских исследований «Урусвати» в Индии. Среди докумен­тов, хранящихся в Международном Центре Рерихов, находится переписка Ю, Н. Рериха с учреждениями и частными лицами Индии, Америки, Франции, Латвии по поводу издательской деятельности, с приложением рекламных проспектов книг, изда­ваемых «Урусвати».

С 1949 года Ю. Н. Рерих работает в Индо-Тибетском исследо­вательском институте, заведует курсами китайского и тибетского языков. В фонде МЦР имеется переписка с ученым секретарем этого института.

Из письма Елены Ивановны Рерих Владимиру Константино­вичу Рериху (1951):

«Юрий много работает и говорит по-тибетски лучше многих самих тибетцев, продвинулся и в знании монгольского и не забывает свой санскрит. Практика ему здесь неплохая. Он пользуется большим авторитетом среди населения за свою ученость и замечательную мудрость».

Из писем Елены Ивановны Рерих Святослву Николаевичу Рериху (1952-1953 гг.):

«Несмотря на непогоду, люди все же наезжают в наши края. Юханчик имеет постоянных посетителей. Приезжают новые профессора-индусы и иностранцы. Приезжают знакомиться с профессором санскрита и тибетского языка, и знатоком Йоги. Юрий интересуется ими, ибо каждый может принести что-нибудь новое».

«Уважение к Юханчику продолжает расти. Он окружен учениками. На днях приезжают два буддиста из Японии специ­ально повидать его. Студент из Калькутты в восторге от своих занятий и достигнутых успехов с Юханчиком. Годы Университета не дали ему того, что он приобрел за несколько уроков и бесед с Юрием. Репутация Юрия как необыкновенного, и талантливо­го, и знатока Востока твердо установилась и в Европе среди тамошних ученых. Постоянно получает запросы и приглашения от европейских ученых».

«Юханчик становится центром знания и главным авторитетом по тибетологии и всему, связанному с этим. Все время получает письма от профессоров из Европы, желающих познакомиться с ним для разъяснения многих трудных понятий и т. д. Так, сюда едет проф[ессор] Стейн из Парижа, приехал уже англ[ичанин] Снеллгров и хочет приехать проф[ессор] Хоффман из Мюнхена. Магнит знания действует. Юханчик доволен своими учениками, последними. Очень серьезной японкой из Калькутты и одним индусом, тоже из Калькутты».

В это время в Индии и за рубежом публикуется много работ Юрия Николаевича. Оценку некоторых из них приводят в своих письмах Елена Ивановна и Николай Константинович.

Из письма Николая Константиновича Рериха Святославу Николаевичу Рериху (1941г.):

«От Сунита Чаттерджи Юрий получил восторженное письмо по поводу его Гессариады (имеется в виду работа Ю. Н. Рериха «Сказание о Кессаре, правителе Линга»). Помимо того, что она будет напечатана в трудах Азиатского общества, он просит разрешения прочитать ее как доклад на собрании Общества. Таким образом, труд не пропадет».

Из письма Елены Ивановны Рерих Святославу Николаевичу Рериху (1946 г.):

«Статья Юрика произвела большое впечатление, и она будет напечатана в особом юбилейном сборнике. Главная радость, что большой труд Юрия «История буддизма или Синяя тибетская книга» предположена ими к изданию. Самые главные официальные члены высказались за напечатанье ее, и на ближайшем заседании будут обсуждаться все условия издания. Так хотелось, чтобы именно в Индии был напечатан этот прекрасный труд».

Работа Юрия Николаевича Рериха «Blue Annals» («Голубая летопись»), в 2-х томах, была издана в Калькутте в 1950-1954 гг. Несмотря на свою огромную занятость научной деятельно­стью, Юрий Николаевич всегда находил время помогать своим родным не только советами, но и практическими делами. Елена Ивановна называла его самым «родственным» из Рерихов, и «эта привязанность в нем» ее очень трогала.

Из письма Юрия Николаевича Рериха Святославу Николаеви­чу Рериху (1948 г.):

«Родной Светик, начинаю думать, что нужно что-то предпри­нять, чтобы пополнить нашу казну. Ближайшая и в настоящее время единственная возможность — выставка. Быть может, небольшая. Напиши свои соображения. Если трудно, я могу приехать в Бомбей помочь открыть ящики с картинами».

Из письма Юрия Николаевича Рериха Елене Ивановне Рерих (1953 г.):

«Говорили о твоих тетрадях. Д-р Бхатнагар тут же вызвал своего секретаря и велел изготовить в спешном порядке 12 тетрадей с хорошей бумагой в линию, в полутвердом переплете, который не страдает от сырости. Уже получил 6, завтра получу еще 6. Все изготовлено в правительственной мастерской».

В августе 1957 года Ю. Н. Рерих переезжает в Советский Союз. В 1958 году он пишет брату: «У нас все хорошо. Оканчивается учебный год. В июле предстоит поездка в Монго­лию. Затем ухожу в отпуск на 2 месяца. Еще не решили куда ехать. 18-го выставка открылась в Риге. В августе-сентябре поедет в Ленинград. Собираюсь туда на открытие».

Это последний по хронологии документ о Ю. Н. Рерихе среди разобранных материалов. Кроме того, в фонде МЦР имеются фотографии Юрия Николаевича. Их пока не так много, в основном они относятся к детским годам, пребыванию Ю. Н. Рериха в Калимпонге, Маньчжурской экспедиции Н. К. Рериха в 1934-1935 гг., в которой участвовал Ю. Н. Рерих, и к московскому периоду его жизни.

Обработка наследия семьи Рерихов продолжается.

В своей работе сотрудники МЦР руководствуются распоряже­нием Святослава Николаевича Рериха, где указано, что «Совет Международного Центра Рерихов является действительным и законным поверенным Святослава Николаевича Рериха в осуще­ствлении авторского права на издания, переиздания, комменти­рования и использование любыми другими способами наследия семьи Рерихов, включая символы рериховского культурного движения, письма и другие архивные материалы».

К. А. Молчанова

ВОСПОМИНАНИЯ О ЮРИИ НИКОЛАЕВИЧЕ РЕРИХЕ

Не в словах, но в безмолвном общении я получила ответ на вопрос жизни «быть или не быть». Я не могла продолжать больше жить без живого воплощенного идеала, хотя рядом и был наставник, который незаметно направлял по пути к Знанию. Но такова была особенность моего сознания...

Работала я уже с тринадцати лет. Закончила курсы машино­писи, потому вечернюю среднюю школу. Мечтала стать певицей. Неоднократно поступала в музыкальное училище. Когда же, наконец, была принята, проучилась всего лишь два года, продол­жая работать. Добровольно ушла в самодеятельность. Закончила позднее также курсы стенографии и курсы английского языка.

Мне было уже двадцать семь лет, когда летом 1959 года мы с дочерью Павла Федоровича Беликова, Леной, поехали из Таллинна через Москву в Крым, впервые в жизни так далеко от дома. В Москве тогда у нас никаких знакомых не было, и ночевали мы у какой-то старушки, адрес которой дал швейцар из гостиницы ВДНХ. Лена, очень спокойная и неразговорчивая девушка, только что окончила среднюю школу. Павел Федорович дал нам с собой письмо и книгу, чтобы в Москве был повод зайти к Юрию Николаевичу. Позвонить Юрию Николаевичу ни одна из нас не решалась. Хотя встреча нужна была мне, я настояла, чтобы это сделала Лена как дочь Павла Федоровича. Она представилась, забыв упомянуть обо мне.

Итак, когда мы, опоздав на полчаса, позвонили у двери, Юрий Николаевич с поклоном открыл ее сам, тихо и едва заметно взглянув на меня, пожал нам руки и стремительной походкой мгновенно провел в свой кабинет. Статный, но небольшого роста, он четкими движениями сходу усадил нас подле края письмен­ного стола и сел тут же поодаль.

В те дни в Третьяковской галерее проходила вторая, органи­зованная Юрием Николаевичем выставка картин Н. К. Рериха, — в залах, смежных с выставкой Андрея Рублева Мы уже побывали там, поэтому речь зашла о картинах. Синева Гималаев проникала в рублевский зал сквозь открытую дверь, завораживала и притягивала своей необычностью и чистотой. Входивший в зал оказывался внутри пространства, заполненного частичками сине­вы.

Юрий Николаевич поинтересовался, что понравилось мне больше всею. Конечно, поразила картина «Бэда-проповедник». Не ожидала я увидеть живописный образ поэмы Я.П.Полонского, от которой в детстве получила потрясение. Но Юрию Николае­вичу почему-то ответила, что больше всего понравилась картина «Ковер-самолет», что поражаюсь также чистоте красок на карти­нах Николая Константиновича. Юрий Николаевич выразил удо­вольствие от того, что Рерих и Рублев выставлены рядом, что они созвучны, что оба художника не смешивали краски. Чистота так роднит их!.. А вот здесь, в кабинете, над входной дверью картина «Гесэр-Хан». Она пламенеет. «И какие необъятные просторы!» — говорит Юрий Николаевич. Отвечаю по-своему: «Какая даль!» И он сразу же подхватывает четко: «Даль! Да, даль!» Смущаюсь этому, сажусь на место и вижу не глаза Юрия Николаевича, а глаза Спаса, необъятно открытые, приявшие в себя своим теплом все, что есть я. Сердце мгновенно наполни­лось блаженством. В забвении всего окружающего и Юрия Николаевича я видела — переживала только яркий Свет. Сколько длилось такое состояние, не знаю. Только вдруг голос внутри сказал: «Нельзя так долго сидеть и столько времени отнимать у такого занятого человека!» И я очнулась. Посмотрела на Лену. Она сидела, нагнув голову, и не шевелилась. Когда я снова повернулась к Юрию Николаевичу, те же глаза Спаса смотрели на меня, но совершенно иначе — настолько строго, что сердце вздрогнуло от этой суровости. И все же я опять впала в забвение... И вот снова появилось беспокойство: «Нельзя так много отнимать драгоценного времени!» Я вскочила с места. Сразу же поднялись и Юрий Николаевич, и Лена. Но тут же снова забылась, и, сколько мы простояли так, не знаю. Но очнулась только тогда, когда внутренний голос опять забеспоко­ился: «Нельзя больше. Надо идти». Юрий Николаевич стоял,склонив голову... Я быстро пошла вперед. В прихожей обернулась у входной двери. Так же, как и при встрече, Юрий Николаевич тихо, с низким поклоном пожал нам руки.

Вернувшись из отпуска, я все возможное время старалась вникнуть в книги Учения Жизни и, главным образом, печатала их: сначала «Общину», потом «Аум» и затем «Братство» — в такой последовательности, в какой давал Павел Федорович. И жила под знаком непременной встречи с Юрием Николаевичем в следующем году, и еще — в непреходящем состоянии Благодати. Но в тот момент, когда в начале мая 1960 года я села в поезд «Таллинн — Москва», все прекратилось. Я почувствовала себя совершенно одинокой в океане неизвестности. Со мной было опять письмо Юрию Николаевичу от Павла Федоровича, а в Москве — ни пристанища, ни вообще каких-либо знакомых, кроме Юрия Николаевича. Устроилась где-то на краю Москвы в ,общем номере гостиницы «Алтай». Сразу же позвонила на квартиру Юрия Николаевича. Женский голос ответил, что он в Музее изобразительных искусств им. А. С. Пушкина готовит выставку картин Святослава Николаевича. Туда и отправилась... В вестибюле прямо на меня шел Юрий Николаевич. Остановила его, представилась гонцом из Таллинна и вновь почувствовала вину — опять начинаю отнимать у Юрия Николаевича драгоценное время. Однако не отступила. Он сказал, что на днях у него будут друзья из Риги, и я могу присоединиться. Все же я попросила уделить время и мне одной. Так на следующий день я пришла к Юрию Николаевичу днем. Его еще не было дома. Дверь открыла Людмила Михайловна. Она провела в кабинет, и мы поговорили, как старые знакомые, о том о сем. Пришел Юрий Николаевич. Очень утомленный. Я не почувствовала себя посторонней, мешающей, ненужной. Он был такой же предупредительный, внимательный, но чем-то отягощен. Мы посидели молча, но ничего подобного, как в прошлом году, уже не могло повториться. Неожиданно Юрий Николаевич сказала «Дхаммапада» напечатана в типографии, но меня продолжают пытать, зачем издавать буддийские религиозные книги. Не успею на одном совещании объяснить, доказать, приглашают на другое. И там се то же самое. Но как же понимать другие народы, дружить, если не знать их культуру?» Юрий Николаевич прочитал письмо и рукопись Павла Федоровича. Поговорили о нем, и Юрий Николаевич сказал: «Передайте Павлу Федоровичу, чтобы непременно продолжал писать. Когда-нибудь все пригодится». Павел Федорович прислал со мной также сувениры для Юрия Никола­евича и Святослава Николаевича — по записной книжечке в кожаных переплетах с эстонским орнаментом. Тогда мне казалось это бессмысленным. Но когда позднее увидела книжечку в руках Святослава Николаевича, поняла, как и таким великим людям ценны знаки внимания. И пожалела, что сама не была находчи­вой.

Через день я снова у Юрия Николаевича. Пришла пораньше,чтобы получить пригласительный билет на выставку картин художника Святослава Рериха. Юрий Николаевич спросил, сколько билетов мне нужно. «Один». — «Почему один? Все хотят помногу». — «Я одна. Пригласить некого». — «Как некого? И знакомых нет?» — «Нет». — «Совсем нет?» — «Совсем нет». Он продолжал настаивать: «Неужели нет?» Тогда я подумала, что приглашу, может быть, девушку из Сталинграда, с которой мы разговариваем в гостинице. И попросила два билета. «А где же Вы остановились?» — «В гостинице «Алтай». — «Где это?» — «Рядом с гостиницами «Заря», «Восход», «Восток»» — «Заря, Восход, Алтай! Да, да, Алтай — это Заря, Восход!»

Гости собирались и в столовой, и в кабинете. Юрий Николаевич представлял: «Кира Алексеевна из Таллинна». Я всех видела впервые, кроме Гунты Рудзите. Она, оказывается, даже остановилась там! Когда сели за овальный стол, нас оказалось много. В крохотной столовой стало тесно. Пили чай с пирожками и еще чем-то. Я ни к чему не притрагивалась. Юрий Николаевич сидел напротив. Неожиданно взял в руки блюдо с пирожками и предложил мне. Вместо того, чтобы взять пирожок и поблагода­рить такого чудесного душевного хозяина, от неловкости я схватила блюдо и поставила на стол. Есть ничего не могла. Чувствовалось ласковое, приветливое отношение Юрия Никола­евича ко всем. Среди гостей были Б. А. Смирнов-Русецкий и В. Т. Черноволенко. Они стали приглашать всех к себе в гости, но на один и тот же вечер. И оказалось, что все решили идти к Виктору Тихоновичу. Там было очень заманчиво: исполнение музыки, которую Виктор Тихонович сам же сочиняет, а играет в особом состоянии. И картины пишет в таком же состоянии. Борис Алексеевич, как я поняла, просто художник, но он был так внешне похож на Юрия Николаевича! «А куда Вы решили идти?»— спросил Юрий Николаевич. — «К Борису Алексееви­чу!» Не знаю, какое значение имел ответ, но такое внимание было дорого. В прихожей Юрий Николаевич ухаживал за гостями, подавал верхнюю одежду, помогая одеться. И расстава­ясь, просил Бориса Алексеевича непременно проводить меня до того автобуса, который идет уже прямо к гостинице.

И вот открытие персональной выставки художника Святослава Рериха, самой первой в Советском Союзе, — 11 мая 1960 года, в 16.00, в Музее изобразительных искусств им. А.С.Пушкина. На подиуме готического портала (это музейный экспонат!) среди множества официальных лиц — Святослав Николаевич и Девика Рани. Но я и моя спутница стоим очень далеко в тесной толпе. Едва что-либо видно. Пораженная экзотичностью и красотой Девики Рани и стройной строгой внешностью Святослава Нико­лаевича, девушка исчезает: она пробралась вперед. Я осталась на месте. Тесно, как в трамвае в часы пик. Наконец, художник со свитой проходит сквозь толпу в противоположном направлении, где надлежит перерезать ленту у начала экспозиции. Очарован­ные люди ринулись вслед. Стою растерянная на месте. И вдруг осознаю, что передо мной Юрий Николаевич. «Идемте, я проведу Вас в конец экспозиции, где еще никого не будет». Рядом с Юрием Николаевичем академик Павловский в военной форме.

Мы быстро проходим в последний и, как оказалось, самый большой зал выставки. Остаюсь одна среди пейзажей и людей южной Индии. Вижу красную раскаленную землю, муссонные облака, двигающихся людей и животных, буйные порывы весен­него ветра. Чувствую пряный запах цветущих деревьев и головокружение. Я в знойной Индии!.. Толпа хлынула и в этот зал. Стало тесно и не видно картин. Святослав Николаевич ходит от картины к картине, плотно сжатый людьми. Тесно, душно. Вокруг праздничный гул. Вдруг... снова передо мной Юрий Николаевич! «Ну как?.. Вы уже познакомились с моим Братом?»

— «Что Вы! Я даже не предполагала, что это можно сделать!»

— «Напрасно! Он был бы рад. Всегда рад каждой такой встрече». Я в смятении. «Хорошо, приходите тогда завтра, я познакомлю Вас дома!» Это было так же неожиданно, так же необъяснимо, как и появление Юрия Николаевича прямо передо мной в такой тесноте уже второй раз.

Какое счастье: я снова у Юрия Николаевича! Пришла с «Дхаммападой», которую купила себе и Павлу Федоровичу в магазине «Академкнига» на улице Горького. Юрий Николаевич удивился, что книга в продаже. Попросила автограф. Гостят троюродные сестры Татьяна Степановна и Людмила Степановна Митусовы. Входят Святослав Николаевич и Девика Рани. Они очень приветливы, душевно внимательны. Никакой отчужденности, которая раньше рисовалась моему воображению.Юpий Николаевич счастлив: он светится радостью, нежностью, сдержан в общении. Никогда не видела, чтобы Юрий Никлаевич притянул кого-то к себе и обнял или положил руку на плечо. Святослав Николаевич — наоборот, щедрый на ласки. Все шутят, ведут себя так естественно, и просто, что я чувствую себе среди близких людей, но смущаюсь оттого, что не соответ­ствую такой высоте. Временами Девика Рани обращается к Юрию Николаевичу не на английском языке, а на хинди или бенгали, и даже по-немецки (я узнала, что она училась в Германии на киностудии У. Ф. А. ). Голос Юрия Николаевича, приятного чистого тембра, высоких и теплых вибраций, всегда звучит ровно. Отчетливая, изысканно безупречная дикция. Иде­альная русская речь. Она лилась настолько естественно и плавно, что переход на другой язык был незаметен. В этом Человеке не было ничего, чтб не соответствовало бы его внутреннему содержанию. Стройность внешнего облика сочеталась с полной душевной гармонией. Это было воплощение совершенного чело­века. Это был живой идеал — идеал единения, умения любить и понимать любого. Общаясь с Юрием Николаевичем, я убеди­лась, что будущее человечества небезнадежно, если высокая нравственность среди людей реальна. Ради такой красоты жить можно и нужно стремиться к самосовершенствованию. У нас есть будущее, истинно, — Светлое Будущее! Общее Благо возможно.

Во время той встречи Юрий Николаевич пригласил меня опять в гости, уже вместе с Павлом Федоровичем, который звонил ему и скоро приедет на выставку.

На неделе ездила в Троице-Сергиеву Лавру и в Абрамцево. В Лавре у меня случился обморок. Когда пришла в назначенный день к Юрию Николаевичу, в разговоре с домашними обмолви­лась о происшедшем. За столом говорили и о Лавре, где побывали все. Юрий Николаевич неожиданно спросил, почему мне стало там плохо. И Святослав Николаевич тоже поинтересовался, объяснив, что у них была знакомая, у которой в церкви обморок случался всегда на одной и той же молитве. Мне стало стыдно, потому что дурно было от истощения — экономила деньги, чтобы хватило на весь отпуск. Павел Федорович был необычайно вдохновлен, много говорил и даже жестикулировал. Таким я его еще никогда не видела — ни прежде, ни потом. Юрий Николаевич пригласил нас придти снова 21 мая. Будет и Святослав Николаевич. Встречу назначили на 19.00.

21-го мая I960 года я приехала к Юрию Николаевичу минут за пять до назначенного времени. Позвонила. Дверь открыла Людмила Михайловна и, не предлагая войти, сказала, что Юрий Николаевич ушел, чем повергла меня в крайнее изумление. Говорю, что Юрий Николаевич не мог уйти, потому что он пригласил нас с Павлом Федоровичем к семи часам вечера. Сейчас и будет 19.00! Тогда она, наконец, сказала: «Юрий Николаевич умер». «Как? Этого не может быть!» «Да... умер в пять часов вечера. «Скорая помощь» уже констатировала это». Слышу голос Павла Федоровича. Что-то напевает, поднимаясь на четвертый этаж по лестнице, не на лифте, чтобы быть пункту­альным. Мы так и стоим в дверях по обе стороны порога. Павел Федорович радостно здоровается и смолкает. Людмила Михайлов­на повторяет: «Юрия Николаевича нет больше с нами. Он умер». Молчим. Наконец, она предлагает войти. Мы проходим прямо к Юрию Николаевичу в его крохотную спальню. Он всю жизнь предпочитал походную кровать. И видим его на раскладушке... Мы стояли в глубоком потрясении... Вышли в кабинет. Людмила Михайловна рассказала, что днем у Юрия Николаевича уже было плохое самочувствие, когда он пришел с работы. Его подташнивало. Прилег. Узнав об этом, они с сестрой подумали, — не пищевое ли это отравление, потому что в Индии у него когда-то было отравление подсолнечным маслом. И вызвали врача  знакомого гомеопата Мухина. Он побыл недолго и уехал. Лучше не стало. Вызвали «скорую помощь», но было уже поздно...

Вскоре после нас приехали Святослав Николаевич и Девика Рани. Святослав Николаевич мгновенно прошел в спальню, потом Девика Рани. Затем она позвонила в Индийское посольство. Посол Кришна Менон приехал немедленно, с супругой. Становилось ясно, что скоро снова вызовут «красный крест», Юрия Николаевича навсегда унесут из дома. Могут забыть про кольцо. Сказала об этом Павлу Федоровичу, и мы снова в удобный момент вошли в спальню. Павел Федорович снял кольцо и передал Святославу Николаевичу. С того момента Святослав Николаевич всегда носил это кольцо сам. В доме набралось множество разных людей. Мы с Девикой Рани сидели около двери к Юрию Николаевичу. Она расспрашивала подробности моей жизни и предложила остаться ночевать здесь с сестрами Богдановыми. (На следующий день они предложили вообще перебраться сюда из гостиницы).

Святослав Николаевич стал отрешенно строгим и уехал в этот скорбный вечер вскоре после того, как увезли Юрия Николаевича. Мы с Павлом Федоровичем проводили его до автомашины у подъезда и вернулись наверх. Долго разговаривали с оставшими­ся, обсуждая будущее квартиры, ее ценностей — научной библиотеки, картин, архива. Вокруг началось брожение умов и главное, что якобы Святослав Николаевич все увезет обратно в Индию. Павел Федорович сразу же сказал, что научную библи­отеку следовало бы оставить здесь и сделать доступной ученым.

23 мая 1960 года в 15.30 в Институте Востоковедения состоялась гражданская панихида, откуда все поехали на автома­шинах и автобусах в крематорий. В 17.30 мы навсегда прощались с Юрием Николаевичем, под Реквием Моцарта... «Лакримоза»... Лицо Юрия Николаевича казалось живым и безмятежным. Я стояла впереди, у, самого барьера, отделявшего его от живых, и безутешно рыдала. Святослав Николаевич, в наглухо застегнутом под ворот черном костюме, был исполнен внутреннего величия, так же Девика Рани, в вишнево-черном муаровом сари, со скорбным лицом. Она подходила и окуривала Юрия Николаевича индийским фимиамом сандаловых палочек... Вернувшись, мы молча сидели в столовой и слушали пластинку с музыкой Вагнера к опере, «Тристан и Изольда» — Вступление и Смерть Изольды, — которую поставил сам Святослав Николаевич и удалился в кабинет.

Через несколько дней Ираида Михайловна и я ездили за урной с прахом Юрия Николаевича. Урна была поставлена в его спальне, и там Святослав Николаевич разделил прах на две части: половину оставил, половину взял с собой в Индию.Святослав Николаевич начал переговоры в Министерстве Культуры СССР и Академии Наук СССР о судьбе научного и художественного наследия Рерихов, находящегося на квартире Брата, сразу же после похорон Юрия Николаевича. Одно из совещаний с представителями этих учреждений проходило на квартире Юрия Николаевича. Я вела протокол, который отдала Святославу Николаевичу. Он решил, что научная библиотека Юрия Николаевича должна быть передана Институту Востокове­дения для создания Мемориального кабинета Юрия Николаевича. Однако библиотека оставалась собственностью Святослава Нико­лаевича. Картины же и архив он тоже оставил в Москве для создания Мемориального музея-квартиры Ю. Н. Рериха.

Наблюдение за сохранностью библиотеки в Институте пору­чалось мне. Я должна была работать ответственным хранителем книг. Сначала Святослав Николаевич хотел поселить меня на квартире Юрия Николаевича вместе с оставшимися там сестрами Богдановыми, не имевшими опыта самостоятельной жизни. Но они уклонились от такого попечительства. Приходили разные люди и влияли на них. И тогда Святослав Николаевич включил в свои условия передачи наследства предоставление мне отдельного жилья.

Так как совместное постановление Министерства Культуры СССР и АН СССР затягивалось и не могло состояться до отъезда Святослава Николаевича, он оставил им письменное изложение своих условий передачи наследства.

После того совещания на квартире Юрия Николаевича аспирантка Юрия Николаевича из Ленинграда, М. И. Воробьева-Десятовская, и я приступили к составлению описи научной библиотеки. Выставка картин Святослава Николаевича закрылась в Москве 3 июня и должна была переехать в Ленинград на три недели. Святослав Николаевич дал нам деньги на поездку вместе с ними в Ленинград, где я жила у Маргариты Иосифовны и каждый день бывала в гостинице и на выставке вместе со Святославом Николаевичем и Девикой Рани. 25 июня мы все вернулись в Москву. Закончили опись библиотеки до отъезда Святослава Николаевича в Индию 13 июля 1960 г. Опись передали Святос­лаву Николаевичу. В Институте Востоковедения мне предложили написать заявление о приеме на работу, автобиографию и заполнить анкету. Поехала в Таллинн за трудовой книжкой. Когда вернулась через неделю, книги уже упаковывались без меня, а в Институте сказали, что не надо было приезжать, а надо было ждать вызова!... Жила я теперь уже не на квартире Юрия Николаевича, время от времени ходила по чиновникам, то в Институт Востоковедения, то в Министерство Культуры СССР, — безрезультатно. М. И. Воробьева-Десятовская сообщила, что Святослав Николаевич интересовался ходом событий через нее, хотел знать, что же происходит, был настроен решительно и готов поднять вопрос обо мне снова. Но она же советовала мне не идти против явно неблагоприятных обстоятельств. Так в конце сентября я вернулась в Таллинн и только тогда смогла написать наконец обо всем Святославу Николаевичу. Он ответил ,что крайне удивлен случившимся...

Таллинн, август 1992 г.
И. Р. Рудзите

следующая страница>