Т.Г.СКРЕБЦОВА

АМЕРИКАНСКАЯ ШКОЛА КОГНИТИВНОЙ ЛИНГВИСТИКИ

Санкт-Петербург 2000

УДК «01

Скребцова Т. Г.

Американская школа когнитивной лингвистики / Послесл. Н. Л. Сухачева. – СПб, 2000.-204 с.

Печатается по решению Ученого совета ИЛИ РАН. Отв.ред.Н.Л.Сухачев. Рецензенты: докт., фил. наук, проф. В. В. Богданов; канд., фил. наук С. А. Кузнецов.

Книга подготовлена но материалам, изученным автором 1997 г. во время стажировки в Калифорнийском университете (Беркли), предоставленной Сонетом по международным исследованиям и обменам (IREX) и Информационным агентством США (USIA).

Книга посвящена истории становления когнитивной лингвистики как соамостоятельного направления научной мысли, а также ее современному состоянию и перспективам дальнейшего развития. Она содержит подробное изложение научных концепций таких крупных американских лингвистов, как Дж. Миллер, Ф. Джонсон-Лэрд, Дж.Лакофф, Р.Лангакер, Ж.Фоконье, Л.Талми, чьи труды в свое время заложили теоретическую и методологическую базу когнитивной лингвистики.

СОДЕРЖАНИЕ

От автора.......................................................................................5

Когнитивная лингвистика

как направление научной мысли..............................................6

Процедурная семантика

Дж Миллера и Ф. Джонсон-Лэрда..........................................20

Ментальные модели Ф. Джонсон-Лэрда................................48

Теория концептуальной метафоры

Дж. Лакоффа и М. Джонсона...................................................72

Идеализированные когнитивные модели Дж, Лакоффа...….86

Когнитивная грамматика Р. Лангакера..............................… 110

Ментальные пространства Ж. Фоконье.................................137

Топологическая семантика Л. Талми.....................................147

О перспективах когнитивного направления

в языкознании....................................................................……170

Литература........................................................................…….174

Предметный указатель.................................................……....183

Когнитивная лингвистика

и концепция языка (Н Л Сухачев)

CONTENTS

Foreword....................................................…………………………5

About Cognitive Linguistics..............………………..........….6

Procedural Semantics

of G. Miller and P. Johnson-Laird................…………....…

Mental Modsls of P Johnson-Laird.........................................48

Theory of Conceptual Metaphor

ofG. LakorTand M. Johnson.......................................................72

G. LakofFs Idealized Cognitive Models...............................86

R. Langacker's Cognitive Grammar........................................110

Mental Spaces of G. Fauconnier.............................................13 7

fopologica Semantics of L. Talmy.........................................147

Cognitive Lmguisiics in the Future: Connectionism..................170

Bibliography.......................................................................174

index.................................................................................183

Cognitive Linguistics and the Conception of Language (N.L. Sukhachov)...............................190

От автора

В основу настоящей книги положены материалы, собранные и изученные мной в 1997 г. во время восьмимесячной стажировки в Калифорнийском университете (Беркли). Большая их часть, к сожалению, в России остается недоступной, поэтому своей книгой я прежде всего обязана Совету по международным исследованиям и обменам (IRЕХ) и Информационному агентству США (USIА) (ныне - Бюро образовательных и культурных программ Государственного департамента США), предоставившим мне соответствующий грант.

Я признательна рецензентам - В. В. Богданову и С. А. Кузнецову, - внимательно изучившим рукопись и сделавшим ряд ценных замечаний. Особые слова благодарности - Н. Л. Сухачеву, чья кропотливая редакторская работа, многочисленные советы, замечания и поправки помогли усовершенствовать текст. Написанное им послесловие - "Когнитивная лингвистика и концепция языка" - представляет проблематику книги в. новом, неожиданном ракурсе, тем самым расширяя и обогащая ее содержание.

Я благодарна всем, кто принимал участие в обсуждении работы и высказывал свои соображения и замечания. Это Л. Г. Герценберг, Н. Н. Казанский, О.А.Митрофанова, А. Ю. Русаков, Л. В. Рычкова. Благодарю за поддержку этого замысла А. С. Асиновского, А. С. Герда, Т. В. Черниговскую. В художественном оформлении книги мне помогал Д. Разумихин.

Санкт-Петербург Январь 2000
КОГНИТИВНАЯ ЛИНГВИСТИКА КАК НАПРАВЛЕНИЕ НАУЧНОЙ МЫСЛИ

Когнитивная лингвистика (КЛ) может быть определена как «направление, в центре внимания которого находится язык как общий когнитивный механизм» [Демьянков 1994: 21]. Основополагающим тезисом является утверждение о неразрывной связи языка с когницией (калькированный с английского cognition термин когниция, вслед за Е. С. Кубряковой [Кубрякова 1994: 35], используется здесь и далее для совокупного обозначения процесса достижения знания, т.е. познания, и его результата, т.е. знания). Этот центральный догмат КЛ, взятый вне контекста - без анализа того, что за ним стоит и к чему он обязывает, и в отвлечении от хода развития лингвистической мысли в XX веке, - может показаться, на первый взгляд, слишком общим и тривиальным. Чтобы понять пафос приведенного тезиса, необходимо представлять историю становления когнитивной парадигмы в зарубежной науке и, в частности, в языкознании, попытаться осмыслить проблематику КЛ и ее место в кругу других лингвистических дисциплин, а также основополагающие принципы, которые разделяют большинство ученых, причисляющих себя к данному направлению.

В центре внимания КЛ находятся те аспекты структуры и функционирования языка, которые связаны с усвоением, обработкой, организацией, хранением и использованием человеком знаний об окружающем его мире. Отсюда - неизбежная междисциппинарность КЛ, ее «открытость», выражающаяся в активном привлечении самых разнообразных сведений о мышлении и мозге (данных философии, логики, нейрофизиологии, психологии, авгропологии, теории искусственного интеллекта и т.д.). Объяснение и описание тех или иных языковых фактов, с точки зрения КЛ, должно согласовываться с эмпирическими

6

данными других наук - так звучит сформулированное Дж. Лакоффом когнитивное обязательство (cognitive commintment) [Lakoff 1990: 40].

Когнитивный подход к языку подразумевает анализ лингвистических фактов в их связи с организацией понятийной системы. Языковые структуры рассматриваются при этом сквозь призму общих знаний человека о мире, накопленного им опыта взаимодействия с окружающей средой, и в тесной зависимости от психологических, коммуникативных и культурных факторов. Лингвистический анализ, с точки зрения сторонников КЛ, должен учитывать не только языковое поведение как таковое, но и психические процессы, диктующие соответствующее поведение. При этом большое значение уделяется выявлению, описанию и объяснению внутенней когнитивной структуры, базисной для говорящего и слушающёго, а также динамики речи [Демьянков 1994: 22, Тауlог 1995: 4; Gibbs 1996: 27]. По мнению Р. Гиббса, именно стремление увязывать языковые факты с когнитивными структурами и процессами, свойственными «человеку говорящему» (hoто 1оquens) [Демьянков 1994: 21], наряду с широким использованием эмпирических данных других дисциплин, объясняет и оправдывает название данного направления [Gibbs 1996: 29, 39]* .

Зарождение когнитивного подхода в языкознании обычно связывают с выходом в свет знаменитой книги Дж. Миллера и Ф. Джонсон-Лэрда «Язык и восприятие» [Miller, Johnson-Laird 1976], ставшей классической для представителей данного направления. Окончательное же становление КЛ как особого научного течения, по-видимому, следует датировать второй половиной 1980-х годов - именно на этот период пришелся «всплеск» работ, выполненных в рамках соответствующей идеологии. Тогда же произошло организационное оформление КЛ: весной 1989 г. в Дуйсбурге (Германия) состоялся очередной Международный лингвистический симпозиум, ставший одновременно Первой международной конференцией по КЛ. Участниками симпозиума была создана Международная Ассоциация КЛ

*Ср. замечание о «размытости» термина когнитивный в [Фрумкина 1996:55].

7

(International Cognitive Linquistics Association), основан журнал Cognitive Linquistics и задумана серия монографий Cognitive Linquistics Research (в качестве первого тома этой серии вышла книга Р. Лангакера [Langacker 1991Ь]).

КЛ можно рассматривать как одну из компонент так называемой когнитивной науки (Cognitive science; в публикациях на русском языке встречаются также термины когнитология и когитология). Пытаясь определить предмет последней, Е. С. Кубрякова отмечает, что это наука «...о знании и познании, о результатах восприятия мира и предметно-познавательной деятельности людей, накопленных в виде осмысленных и приведенных в определенную систему данных, которые каким-то образом репрезентированы нашему сознанию и составляют основу ментальных, или когнитивных процессов. Большинством принимается определение когнитивной науки, согласно которому она представляет собой науку о системах репрезентации знаний и обработке информации, приходящей к человеку по разным каналам» [Кубрякова 1994: 34]. Собственно под когнитологией подразумевается не столько единая наука, сколько некий их комплекс («федерация наук»), объединяемый общей междисциплинарной программой изучения процессов, связанных со знанием и информацией [Демьянков 1994: 18; Кубрякова 1994: 35].

КЛ принадлежит особая роль в этом комплексе: в отличие от представителей других когнитивных наук (прежде всего, психологов), интересующихся преимущественно общими вопросами строения человеческого мозга*, когнитивные лингвисты уделяют основное внимание его концептуальному содержанию. Что люди знают о себе и о мире, откуда они знают то, что они знают, и как организовано это знание - вот центральные вопросы, которые ставит КЛ и ответы на которые она ищет в анализе языковых фактов [Gibbs 1996: 40]. Сама возможность такого перехода от данных языка к выводам относительно когнитивных структур и механизмов зиждется на программном тезисе КЛ о том, что когнитивные способности человека и усвоенные им модели познания находят непосредственное и регулярное выражение

* См., например [Нанссер 1981].

8

в языке, а, следовательно, языковые структуры являются важным источником сведений о базовых ментальных представлениях [Langacker 1993:1]. Целый ряд предложенных в рамках КЛ теоретических конструктов имеют несомненную ценность для когнитивной науки в целом - динамика сил (Л. Талми), образ-схема (М. Джонсон и Дж. Лакофф), субъективное/объективное конструирование (Р. Лангакер), когнитивные области для концептуальной метафоры (Дж. Лакофф и М. Джонсон), ментальные пространства (Ж. Фоконье).

Зарождение когнитивизма, так называемый когнитивный поворот, или когнитивную революцию, принято относить к 1960-м годам и связывать со стремлением преодолеть бихевиоризм как методологию научного исследования и вернуть мысль (mind) в науки о человеке [Демьянков 1994: 19]. «Когнитивную революцию» можно рассматривать и в более широком контексте - как одно из проявлений общей тенденции к интерпретативному подходу в различных дисциплинах [Там же: 20].

Как известно, в бихевиоризме предметом изучения психологов были объявлены исключительно доступные непосредственному наблюдению поведенческие реакции, а все вопросы, связанные с человеческим мышлением и когницией, намеренно исключались из сферы научного анализа. На этом фоне организационное выделение Центра когнитивных исследований при Гарвардском университете в 1960 г. фактически знаменовало значительное расширение границ психологии, повлекшее за собой кардинальную ревизию бихевиористского подхода. Справедливости ради, следует все же заметить, что, несмотря на повсеместное засилье бихевиоризма, менталистская традиция в психологии не прерывалась полностью даже в период его расцвета (между двумя мировыми войнами). По словам Ф. Джонсон-Лэрда, зарождение когнитивизма было внутренне «подготовлено» школой гештальт-психологии, восходящим к Ф. Де Соссюру структурализмом, работами К. Леви-Стросса по структурной антропологии и исследованиями в области детской речи Ж. Пиаже [Johnson-Laird 1988: 19-21].

По мнению теоретиков когнитивного направления, современный когнитивизм противопоставляет себя уже не

9

только и не столько догмам бихевиоризма, но и широко распространенному, прочно закрепленному в сознании людей «мифу объективизма». На смену объективистским (objrctivist) представлениям о природе и механизмах человеческого мышления якобы приходит так называемый новый взгляд, и центральный вопрос, по которому происходит борьба старого, традиционного, подхода с «новым», когнитивным, — это проблема категоризации [Lakoff 1987] (подробнее см. в главе, посвященной идеализированным когнитивным моделям Дж. Лакоффа).

Как известно, в соответствии с классической логикой Аристотеля, категория характеризуется определенным набором существенных свойств, который служит необходимым и достаточным условием принадлежности той или иной сущности к данной категории. Согласно «новому взгляду», сформулированному в работах Э. Рош (Rosch) и ее коллег [ср. Rosch 1975; Rosch, Mervis 1975; Rosch et al. 1976; Rosch 1978], категории не представляют собой «вместилищ» с четко обозначенными границами, так что сущность непременно должна находиться либо внутри данного вместилища, либо вне его. «Новый взгляд» констатирует размытость границ категорий и утверждает прототипический принцип их внутренней организации.

Другие важные отличия «нового взгляда» от традиционного, «объективистского», следующие из формулировок приверженцев когнитивизма и направленные, прежде всего, против догматов бихевиоризма, можно сгруппировать вокруг следующих проблем [Lakoff 1987].

1. Природа человеческого мышления.

Традиционный взгляд: мышление абстрактно и не зависит от конкретного воплощения (disembodien), будь то человек, вычислительная машина или какая бы то ни было иная сущность. Понятия и разум трансцендентны (в том смысле, что они выходят за рамки ограничений, связанных с природой человеческого организма).

Новый взгляд: мышление воплощено (embodied), иными словами, понятийная система человека, обусловлена его

10

«телесным опытом» (bodile experience) и имеет смысл лишь в терминах этого опыта. Ядро понятийной системы непосредственно определяется перцептивным и моторным опытом человека, а также его социальными контактами. Пооэтому физическая природа мыслящего существа и способ его функционирования в среде обитания имеют огромное значение для изучения человеческого мышления.

2. Отражение действительности в сознании человека.

Традиционный взгляд: мыслительный процесс заключается в алгоритмических манипуляциях абстрактными символами, ничем принципиально не отличающихся от процедур, осуществляемых ЭВМ. Символы (в том числе слова) получают свое значение через соотнесенность с объектами внешнего мира. Символы, находящиеся в соответствии с внешним миром, считаются внутренними представлениями внешней действительности. Это позволяет говорить об отображении действительности в сознании человека и о правильности тех или иных рассуждений - в зависимости от того, насколько конечные выводы отражают логику внешнего мира.

Новый взгляд: мышление образно - в том смысле, что для представления понятий, не обусловленных непосредственным опытом, человек прибегает к метафоре, метонимии и образным построениям (mental imagery), - а это выходит за рамки прямого отражения внешнего мира. Именно эта способность человека к образному мышлению, предположительно, выводит мысль за пределы того, что доступно непосредственному наблюдению и ощущению, обусловливает возможность абстрактного мышления. При этом образное мышление также является воплощенным (правда, опосредованно), так как метафоры, метонимии и образы тоже обусловлены опытом, в том числе чувственным восприятием.

11

3. Внутреннее строение мысли.

Традиционный взгляд: мысль атомарна и разложима без остатка на простые составляющие - символы, используемые в процессе мышления. Порядок соединения этих символов в более крупные «блоки» и манипулирование ими определяются специальными правилами.

Новый взгляд: мысль обладает свойствами гештальта и, следовательно, не атомарна. Внутренняя организация понятий неизмеримо сложнее каких бы то ни было комбинаций понятийных «блоков», получающихся в результате применения тех или иных правил.
4. Организация мышления.

Традиционный взгляд: мышление логично в строгом смысле слова, т.е. мыслительные процессы могут быть смоделированы с помощью системы абстрактных символов, используемых в математической логике.

Новый взгляд: мышление обладает «экологической» структурой. Успех когнитивных процессов, таких, например, как усвоение и память, определяется общей конфигурацией понятийной системы и значениями тех или иных понятий. Таким образом, мышление - это нечто большее, чем механическая манипуляция абстрактными символами.
Так называемый «новый взгляд», характеризующий идейную платформу когнитивизма в целом, определяет и основные теоретические положения КЛ. Становление последней, впрочем, не явилось результатом механического переноса новых идей с более общего (когнитивной науки) на частное (лингвистика). Развитие КЛ как самостоятельного и достаточно целостного направления обусловлено, прежде всего, внутренним развитием языкознания во второй половине XX в.: сменой системоцентричного подхода к языку антропоцентричным [Алпатов 1993], позиции наблюдателя (по отношению к языку) - позицией субъекта [Там же: 18], смещением внимания исследователей от четко выявляемых микроединиц, рассматриваемых в изоляции, к единицам,

12

отличающимся высокой степенью сложности [Герасимов 1985:214-215].

В более конкретном контексте американского языкознания, зарождение КЛ можно считать реакцией на глубокий кризис, в котором оказалась генеративная теория вследствие растущего противоречия между тенденцией к сохранению во что бы то ни стало автономности синтаксиса и потребностью непрестанного расширения интерпретационного компонента, то есть нарастанием проблем, связанных с содержательным анализом языка. Усложнение алгоритма и правил порождения высказываний все сильнее загоняло генеративизм в тупик, ибо всякий раз получалось, что какие-то фрагменты естественного языка не порождались, зато порождалось нечто такое, чего в языке не существует, так что требовались все новые усовершенствования и так до бесконечности. Именно этот порочный круг спровоцировал однажды мысль о том, что, возможно, человек думает и говорит совсем иначе - не алгоритмически [Рахилина1998b: 276-279].

С изложенной точки зрения, КЛ возникла как принципиальная альтернатива генеративной теории, и потому формулировка ее принципиальных положений всегда строится «от противного» - отталкивается от основных тезисов порождающей грамматики. Вместе с тем, основоположник последней - Н. Хомский - неоднократно высказывал мысль о том, что задача лингвистики состоит в изучении когнитивных способностей человека. Эта идея, однако, никак не была им реализована, но, по остроумному замечанию Е. В. Рахилиной, «может быть, это и было то самое ружье, которое должно было однажды выстрелить» [там же: 279]. Именно идея о том, что языковые способности человека являются частью его когнитивных способностей, и сыграла объединяющую роль в становлении КЛ.

Точку зрения генеративистов в литературе принято называть модульным подходом (modular approach). Согласно этому подходу, языковая способность является автономным компонентом, или «модулем», человеческого знания, а языковые структуры никак не связаны с общей понятийной организацией человеческого сознания. Применительно к процессу понимания человеком высказываний на естественном языке данный взгляд означает фиксированный

13

порядок обработки информации, а именно: сначала человек анализирует собственно лингвистическую информацию (фонологию, синтаксис и т.д.) и только по завершении этого обращается к рассмотрению контекста, а также к массиву общих знаний.

Альтернативный взгляд, выдвинутый сторонниками когнитивного направления в языкознании, получил название холистского подхода (holistic approach). Приверженцы холизма рассматривают язык не как автономную подсистему, а как способность, обусловленную общими когнитивными механизмами. С их точки зрения, язык - открытая система, и его свойства определяются общими процессами концептуализации, связанными с различными областями человеческого опыта. Что же касается языкового понимания, то КЛ утверждает, что учет контекста и общих знаний происходит в сознании человека параллельно с анализом заключенной в высказывании собственно лингвистической информации и оказывает на последний непосредственное влияние.

Вопрос об автономности распространяется также на проблему взаимодействия различных уровней языка в процессе анализа того или иного высказывания. С точки зрения генеративистов, эти уровни (фонология, морфология, синтаксис, семантика) представляют собой самостоятельные модули, последовательно участвующие в процессе обработки информации. Этот принцип нашел свое отражение в многочисленных моделях автоматической обработки естественного языка, выполненных в рамках данной методологии.

Сторонники когнитивного подхода, напротив, утверждают взаимозависимость и взаимовлияние разных уровней в процессе анализа человеком языковых сообщений, и их точка зрения получает все больше подтверждений со стороны психолингвистов. Результаты многочисленных экспериментов свидетельствуют о том, что семантический и прагматический компоненты высказывания могут существенно влиять на анализ его синтаксической структуры [Gibbs 1996].

В литературе неоднократно отмечалось, что КЯ не представляет собой однородного направления,

14

объединенного общностью концепции и исследовательских подходов, - скорее, наоборот. Разнообразие используемых теоретических конструктов и терминологии, широчайший спектр попадающих в поле зрения исследователей языковых -явлений, активное использование массивов знаний, относящихся к другим дисциплинам, оригинальность .авторских подходов к анализу материала — все это затрудняет как выявление общей теоретической платформы КЛ, так и определение круга ученых, работающих в этой области (понятно, что эти факторы взаимосвязаны). Что касается последней задачи, сложность заключается еще и в эволюции взглядов тех или иных ученых. Так, например, Дж. Лакофф и Р. Лангакер в свое время начинали с порождающей грамматики, а в настоящее время являются яркими фигурами когнитивного направления. С другой стороны, Дж. Миллер, стоявший у истоков КЛ, со временем отошел от ее проблематики и сосредоточил свои усилия на компьютерной лексикологии (известный проект WordNet).

Если иметь в виду современный этап развития КЛ, то можно упомянуть ряд крупных лингвистов, безоговорочно причисляемых (и декларирующих свою принадлежность!) к когнитивизму, - это Дж. Лакофф, Р. Лангакер, Л. Талми, Ж. Фоконье, Д. Герартс и др. Иногда в этот список включают также Ч. Филлмора, У. Чейфа и А. Вежбицкую [ср.: Паршин 1996; Рахилина 1998b]. Наибольшие споры вызывает позиция Р. Джекендоффа, открыто причисляющего себя к школе Хомского и отстаивающего идеи модульности и автономного синтаксиса, но, в то же время, по многим вопросам сближающегося с позицией КЛ (подробнее о взглядах Р. Джекендоффа в этой связи см.: [Jackendoff 1996; Deane 1996; Goldberg 1996]). Впрочем, по справедливым замечаниям многих представителей КЛ, жесткая постановка вопроса о членстве в «категории когнитивных лингвистов» тем более неуместна, что она воплощает собой тот классический взгляд на категории, которому КЛ активно противостоит [ср. Goldberg 1996: 6; Jackendoff 1996: 93-94].

Аналогичные трудности возникают и при попытке выявления таких фундаментальных положений КЛ, которые разделялись бы всеми ее представителями (это также вызывает ассоциацию с провозглашенным когнитивными лингвистами «новым взглядом» на категоризацию) [Geeraerts

15

1988а: 653]. Как отмечает В. И. Герасимов, различия в теоретической ориентации разных авторов - явление, достаточно типичное для междисциплинарных исследований вообще, объясняющееся тем, что разные подходы сохраняют некоторое «семейное сходство» со своими источниками - в данном случае, когнитивной психологией, исследованиями в области искусственного интеллекта, психолингвистикой и т.д. [Герасимов 1985: 218]. В то же время, по-видимому, можно говорить о некоторых общих принципах, являющихся - в терминологии «нового взгляда» - центральными для него. Они неоднократно выдвигались в трудах видных представителей КЛ, и их содержание естественным образом обусловлено программными положениями когнитивизма в целом, а также идейной платформой холистского подхода. Это следующие принципы.

1. Знание языка есть не автономный модуль человеческого знания, а неотъемлемая часть этого знания.

2. Язык не поддается алгоритмическому описанию через множество элементов и правила сочетания этих элементов друг с другом, так как языковая способность непосредственно обусловлена психической организацией человека; поэтому язык следует сближать не с формальными науками - логикой и математикой, - а, скорее, с биологией [Langacker 1988b: 4].

3. Язык представляет собой единый организм не набор автономных компонентов, или уровней.

4. Языковое значение является частью общей понятийной системы человека и в качестве таковой составляет основной предмет КЛ, ибо, «если речь идет о каких-то общих с внеязыковыми правилах или хотя бы об общих принципах, на которые эти правила опираются, то это должны быть семантические правила» [Рахилина 1998b: 281]. Это определяет главенство семантики в КЛ, так что словосочетание когнитивная семантика встречается в публикациях не реже, чем собственно когнитивная лингвистика [см.: Johnson 1992; Баранов, Добровольский 1997; Рахилина 1998b]), однако не вполне ясными остаются смысловые отношения этих двух терминов между собой (отношения включения или синонимии?)

16

• 
  Значение слова определяется не референцией и истиной как соответствием символа объекту внешнего мира (что постулировалось «объективистскими» теориями значения), а особенностями концептуализации мира человеком, которые, в свою очередь, обусловлены опытом его физического взаимодействия со средой (перцепцией, двигательной активностью) и способностью к образному мышлению.
  
• 
  Значение высказывания определяется не условиями его истинности, а способом «ментального конструирования» говорящим той или иной ситуации.
  

5. Отказ от «инвариантного» и «списочного» подходов к проблеме полисемии. Взгляд на многозначные единицы как на категории с размытыми границами как вовне (между единицами), так и внутри (между отдельными значениями той или иной единицы) и с разным весом различных признаков внутри категории. Моделирование внутренней структуры многозначной единицы в виде сетевой модели, узлы (значения) которой характеризуются разной степенью центральности и когнитивной выделенности и связаны между собой отношениями различной природы и разной степени близости.

6. Особое внимание уделяется изучению образных средств языка, которые рассматриваются в качестве важного источника сведений об организации человеческого мышления.

7. Постулируется невозможность строгого разделения собственно языковой (словарной) и энциклопедической информации вследствие неавтономности языкового знания, его неотделимости от знаний о мире вообще [Haiman 1980]. Аналогичным образом отвергается деление на семантику и прагматику.

8. На смену лозунгу объективизации семантической теории (выражавшейся в попытке построения формально­логических языковых моделей) выдвигается требование субъективизации лингвистических исследований, подразумевающее учет социальных, культурных и пр. факторов, фоновых знаний и прошлого опыта индивида или социальных групп.

17

Основополагающие положения КЛ, безусловно, оставляют лингвисту огромную свободу в выборе тематики и методики исследований. Собственно говоря, их смысл, по-видимому, заключается не столько в проведении новых границ, сколько в разрушении старых, установленных в период структурализма и пост-структурализма: границ между языком и когницией, семантикой и психологией, знанием языка и знанием о мире, cловарной и энциклопедической информацией, семантикой и прагматикой, между отдельными значениями лексем и даже между разными лексическими понятиями [Рахилина 1998b: 317]. В этом плане правомерна точка зрения В. Б. Касевича, считающего, что «разработанные подходы и результаты обогащают языкознание, но никак не создают ни нового объекта, ни даже нового метода» "(Касевич 1998: 20]. На отсутствие у КЛ собственных исследовательских методов обращает внимание и П.Б.Паршин [Паршин 1996: 30-31], делая, впрочем, единственное исключение для метафорического анализа в варианте, предложенном Дж. Лакоффом и М. Джонсоном [Lakoff, Johnson 1980]. Согласно его наблюдениям, когнитивисты чаще всего практикуют привычную опору на интроспекцию и суждения информанта, обычно самого исследователя, относительно приемлемости/неприемлемости тех или иных языковых форм, а также используют методы других наук (психологии, нейронауки).

Рассматриваемое направление зарубежной лингвистики сравнительно мало известно в нашей стране. Лишь в последние годы русский читатель получил возможность - благодаря обзорным публикациям [Ченки 1996; 1997; Рахилина 1997; 1998Ь], переводам отдельных работ Р. Лангакера и Л. Талми [Лангаккер 1997; Лангакер 1998; Талми 1999], а также словарю когнитивных терминов [Кубрякова и др. 1996] - составить более или менее целостное впечатление об этом направлении в зарубежном языкознании. Ранее на русском языке были опубликованы отрывки из книг Metaphors We Live By («Метафоры, которыми мы живем») Дж. Лакоффа и М. Джонсона и Mental Models («Ментальные модели»") Ф. Джонсон-Лэрда, а также одна обзорная статья [Герасимов 1985].

18

Между тем, как справедливо отмечается в литературе, общие принципы КЛ, а также присущее ей внимание к семантической стороне описания языка оказались созвучными отечественной лингвистической традиции [Кобозева 1997; Рахилина 1998Ь]. Неудивительно поэтому, что во многих работах, выполненных в рамках направления, именуемого Московской семантической школой, можно наблюдать известные параллели с трудами зарубежных когнитивных лингвистов [ср. Успенский 1979 и Lakoff, Johnson 1980; также ср. Апресян 1986 и Talmy 1983; 1988]. Очевидна также отмеченная П Б. Паршиным [Паршин 1996: 31] близость исследовательской программы Л. Талми и теории функциональной грамматики [Бондарко 1987 и др.]

В настоящем издании сделана попытка дать общее представление о научных концепциях таких крупных исследователей, как Дж Миллер, Ф. Джонсон-Лэрд, Дж. Лакофф, Р. Лангакер, Ж. Фоконье, Л. Талми, чьи труды в свое время заложили теоретическую и методологическую базу КЛ как самостоятельного направления научной мысли и уже давно признаны классическими. Изложение содержания исследований «классиков» неизбежно влечет за собой упоминание целого ряда других имен - их идейных предшественников, последователей, критиков. Тем самым воссоздается общая картина развития КЛ. Последняя глава посвящена современному состоянию КЛ и рассмотрению возможных перспектив ее дальнейшего развития.
ПРОЦЕДУРНАЯ СЕМАНТИКА ДЖ. МИЛЛЕРА И Ф.ДЖОНСОН-ЛЭРДА

Книга Джорджа Миллера и Филипа Джонсон-Лэрда «Язык и восприятие», призванная, по словам ее авторов, заложить основы психолексикологии как науки, изучающей лексическую систему языка в психологическом аспекте [Miller, Johnson-Laird 1976: vi], знаменовала собой событие гораздо более крупного масштаба. Как уже отмечалось, именно с ней традиционно связывается зарождение когнитивного направления в языкознании, ставшего принципиальной альтернативой генеративному подходу и вышедшего далеко за пределы первоначально намеченного Дж. Миллером и Ф. Джонсон-Лэрдом изучения лексики с позиций психологии. Книге было суждено определить не только предмет будущей дисциплины - проблематику, связанную с языковым знанием и языковым поведением (вопросы усвоения языка, его понимания, использования и т.д.), - но и ее методологию, ориентированную на широкое привлечение экспериментальных данных других наук. Впрочем, принципиальная «открытость», междисциплинарность книги (кстати, отраженная уже в ее заглавии) естественно вытекает из той активной роли, которую играл один из ее авторов, Дж. Миллер, в становлении когнитивной науки; ср. его слова, произнесенные на одном из симпозиумов середины 50-х гг. по теории информации: «экспериментальная психология человека, теоретическая лингвистика и симуляция когнитивных процессов на компьютере, - все это части какого-то общего целого и... будущее увидит дальнейшее развитие и координацию этих дисциплин» [цит.: Кубрякова 1994: 39]).

История проекта, по результатам которого была написана книга, такова. По признанию самих авторов, все началось с семантического анализа группы глаголов

20

движения в английском языке (около 200 единиц). В результате проведенной классификации было выявлено 12 семантических компонентов, общих для значений глаголов данной группы; при этом обнаружилось, что некоторые из этих компонентов имеют перцептивную природу, в их числе — движение, изменение движения, скорость, путь, направление, инструментальностъ, дейксис. Соответственно, было выдвинуто предположение о том, что «когнитивная структура, связывающая эти глаголы между собой, отражает базовые механизмы, осуществляющие восприятие движения» [Miller, Johnson-Laird 1976: vi]. Для проверки этой гипотезы к рассмотрению были привлечены другие группы глаголов. Вскоре участникам проекта стало очевидно, что корреляции между перцептивными и языковыми структурами, опосредованы сложной концептуальной структурой, включающей в себя, в частности, такие фундаментальные понятия, как пространство, время, причина; что же касается объектов перцепции и слов, они, по отношению к этой структуре, являются не более чем «входом» и «выходом». Таким образом выяснилось, что анализ связей языка с перцепцией невозможен без изучения внутренней организации понятийной системы человека [Там же: vi-vii].

Для американской науки начала 70-х годов такой вывод был не только не очевидным, но и достаточно революционным. Еще сказывалось влияние бихевиоризма, ограничивавшего сферу научных исследований явлениями, доступными непосредственному наблюдению. Как известно, в рамках бихевиористского подхода все многообразие человеческой деятельности было сведено к реакциям на стимулы, ассоциативная связь между которыми получала свое закрепление в индивидуальном сознании в результате повторения. Проблема связи языка с перцепцией, таким образом, фактически переводилась в плоскость «вербального поведения», основанного на неких «вербальных навыках», и ограничивалась вопросом о том, каким образом те или иные звуковые комплексы приобретают ассоциативную связь с объектами восприятия. Ответ на него непосредственно вытекал из общего механизма закрепления в сознании человека пар стимул -реакция. К примеру, человек слышит звуковой комплекс «лампа» и одновременно видит лампу, это повторяется несколько раз, и в результате в его сознании

21

образуется ассоциация между словом (точнее, его материальной оболочкой) и предметом. Однако очевидно, что таким образом можно усвоить значение и употребление лишь некоторых существительных, и остается проблема сведения всего массива языковых знаний к ассоциативным связям [Там же: 2,691-692].

Позиция Дж. Миллера и Ф. Джонсон-Лэрда характеризуется категорическим неприятием идей ассоцианизма, что определяет и их отношение к указанной проблеме - она, по их мнению, является следствием ошибочной постановки вопроса о связи языка и восприятия. Задача состоит вовсе не в том, чтобы представить объяснение всех ассоциативных связей между словами и объектами восприятия, а в том, чтобы исследовать и описать стоящие за ними глубинные психологические процессы.

Исследование базируется на лексическом уровне - так как именно он, с точки зрения авторов, предоставляет наилучшие возможности для выявления отношений между языком и восприятием, - но им не ограничивается, ибо изучение значений слов невозможно без учета контекста [Там же 4]. Авторы констатируют необходимость учета как внешних связей слов (с миром вещей), так и их отношений внутри лексической системы языка. Эти аспекты лексической семантики тесно взаимосвязаны, и все попытки построить теорию значения на изолированном рассмотрении только одного из них, с точки зрения Миллера и Джонсон-Лэрда, неизбежно оказываются несостоятельными [Там же: 6-8].

В методологическом аспекте работа основана на предложенном Т. Виноградом процедурном подходе к описанию языковых явлений — правда, переосмысленном и наполненном психологическим содержанием (как и сам термин процедурная семантика (procedural semantics), также восходящий к Винограду) [Там же: 706-707].

Взаимоотношения языка и перцепции, как замечают Дж. Миллер и Ф. Джонсон-Лэрд, носят многоплановый характер. Во-первых, сама возможность языкового общения зависит от способности человека воспринимать звуки речи. Далее, существует так называемая гипотеза лингвистической относительности, восходящая к Э. Сэпиру и Б. Л. Уорфу и утверждающая, что язык оказывает воздействие на восприятие мира человеком. Однако, в центре внимания

22

авторов оказался обратный ее аспект, связанный с влиянием восприятия мира на язык [Там же: 2].

Отправная точка их рассуждений - достаточно очевидный тезис, что многое из того, о чем говорят люди, прямо или опосредованно обусловлено их восприятием соответствующей ситуации. Авторы постулируют относительную независимость перцептивных процессов от собственно языковых процессов, обусловленную, в частности, более ранним развитием у человека перцептивных навыков (по сравнению с языковыми). Перцепция является одним из способов, с помощью которых человек может придавать значение языковым формам [Там же]. Поэтому книга открывается описанием физиологических особенностей человеческого восприятия (главным образом, зрительного и слухового) и их отражения в языке.

Авторы утверждают, что восприятие предметов, их свойств и отношений обусловлено способностью человека посредством концентрации внимания выделять те или иные параметры воспринимаемой ситуации (игнорируя другие) и делать суждения об их характеристиках (длительности, силе и т.д.). Тем самым, отвергается бихевиористский взгляд, согласно которому усвоение слов связано с закреплением в сознании человека механической ассоциации между объектом восприятия и сопровождающим его звуковым комплексом, и выдвигается альтернативный подход, суть которого заключается во включении в сам процесс восприятия актов внимания к различным свойствам и отношениям воспринимаемой ситуации и суждений о них. По мнению авторов, именно результаты этих актов внимания и суждения (acts of attention and judgment), а не сами объекты восприятия обеспечивают основу для усвоения слов. Для их обозначения авторы используют предикатную нотацию - так, например, запись Red (spot) означает, что внимание воспринимающего субъекта сосредоточено на пятне и цвет этого пятна, с его точки зрения, красный. Это так называемые перцептивные предикаты (perceptual predicates).

Перцептивные предикаты служат для описания свойств и отношений, существующих во внешнем мире как объекте человеческого восприятия (perceptual world). Отсутствие формальной теории перцепции вынуждает

23

авторов самостоятельно решать вопрос о том, какие предикаты считать примитивными, и, следовательно, использовать в качестве отправных точек для описания более сложных понятий. Выбор был сделан в пользу традиционных, аристотелевских, категорий - объект, пространство, время, изменение, движение, причина, В теории Дж. Миллера и Ф. Джонсон-Лэрда они образуют своеобразный костяк, на котором строится описание параметров воспринимаемого мира - формы, цвета, размера и других качеств предметов, их взаимного расположения в пространстве, закрепленности/подвижности, направления перемещения, постоянства свойств, причин изменений и т.д. Вот лишь некоторые из огромного множества перцептивных предикатов, логических выражений и высказываний, используемых Дж. Миллером и Ф. Джонсон-Лэрдом в процессе изложения [Там же: 39-115]:

Obj (х, 3D) - х является трехмерным объектом;

Chng (х) - х находится в процессе изменения;

Line (х) - дс является линией;

Part (х, у) -у является частью лг,

Place (х, у) - х расположен в месте у;

Size (х, у) - х имеет размеру;

Teh (х, у) - х касается у;

Time (e, t) - событие е происходит в момент времени f,

Coir (у, z) = Coir (у’, z') & Simlr (z, z') - объекты у и у'

имеют одинаковый цвет;

Disc (х, у) = [Part (х, z) э notPart (у, z)] - объекты х и у

дискретны;

Travel, (х) в Chng, (Place (х, у)) - объект х в момент времени t находится в состоянии перемещения.

Как видно из приведенных примеров, авторы следуют некой интуитивно очевидной классификации аргументов, обусловленной тем, что не каждый объект восприятия может служить аргументом того или иного предиката; так, е обозначает события, a t - моменты времени. В то же время, х, у, z используются недифференцированно для обозначения объектов, атрибутов и т.д., что объясняется общей неразработанностью проблемы и стремлением авторов Свести к минимуму формальную сторону описания [Там же: 115].

24

Во избежание недоразумений, авторы спешат оговорить принципиальное различие между перцептивными предикатами типа Red (spot) и предложениями на естественном языке - в данном случае, The spot is red. Предикатная нотация призвана отражать субъективные суждения о тех или иных перцептивных представлениях, сложившихся у человека под воздействием объектов восприятия; предложения же содержат утверждения о самих физических предметах и вовсе не обязательно имеют в качестве своего источника перцепцию Это обусловливает и их неэквивалентность: очевидно, что каждый из них может быть истинным, в то время как другой ложен Что же касается аналога формального выражения Red (spot) на естественном языке, он, по мнению авторов, звучит следующим образом: «Человек воспринимает пятно, и внимание к цвету пятна приводит его к заключению о том, что оно красное» [Там же: 29-31].

В то же время, содержание последней формулировки, очевидно, шире значения предиката Red (spot), так как включает утверждение о процессе, посредством которого у человека образуется перцептивная репрезентация («Человек воспринимает пятно»). Для обозначения этого процесса авторы вводят психологический предикат (psychological predicate) Perceive (x, y, где x - воспринимающий субъект, а у - объект восприятия. Таким образом, в полном виде формальное выражение, соответствующее предложению выше, выглядит так:

Perceive (person, у) & Red (у).

Perceive - предикат принципиально иного характера, чем Red (во избежание смешения психологические и перцептивные предикаты обозначаются разным шрифтом, а контрольные инструкции (см. ниже) заключены в кавычки -как в оригинале, так и в настоящей книге - Т.С.). Предикат Perceive связан с процессами образования внутренней репрезентации внешнего объекта на основе информации, полученной от рецепторов, - в отличие от предикатов типа Red, связанных с формулировкой суждений на базе этой внутренней репрезентации. Perceive подразумевает наличие воспринимающего субъекта, a Red — некое перцептивное

25

содержание, о котором можно делать те или иные заключения.

Особых комментариев заслуживают аргументы психологических предикатов, Так, Миллер и Джонсон-Лэрд отмечают, что ограничение на тип первого аргумента -person (человек) - может показаться как слишком сильным (психологи могут пожелать расширить его, включив туда животных, а специалисты в области искусственного интеллекта - ЭВМ), так и слишком слабым (в силу того, что непосредственное восприятие для человека ограничено им самим, ego). Использование понятия человек авторы обосновывают двумя соображениями: во-первых, по их мнению, человек является исходным понятием любой психологической теории, а во-вторых, речь идет о связи перцепции и языка, что подразумевает участие именно человека.

Что касается замены spot на у в качестве второго аргумента предиката Perceive, оно объясняется стремлением авторов отделить формирование перцептивной репрезентации от суждений о ней — ведь если бы в качестве второго аргумента фигурировало spot, это означало бы, что соответствующее суждение о форме объекта уже сделано. Таким образом, у служит некой отсылкой к объекту восприятия, что дает возможность использовать его в качестве аргумента других предикатов, не совершая при этом преждевременных суждений о самом объекте восприятия [Там же: 31].

Всего авторы постулируют пять психологических ''предикатов [Там же: 115]:

Perceive (person, x) - человек воспринимает объект перцепции x;

Intend (person, x) - человек намеревается достичь цели х;

Remember (person, x) - человек помнит х, где х представляет

ту или иную часть содержимого индивидуальной памяти

человека;

Know (person, x) - человек знает факт х;

Feel (person, x) - человек испытывает эмоцию х.

Предвосхищая недоумение читателей по поводу качественного и количественного состава списка (в самом

26

деле, почему бы не добавить в него такие гипотетические предикаты как, например, Attend, Judge, Do, Imagine?), авторы объясняют свою позицию стремлением четко разграничить психологические предикаты и контрольные инструкции (control instructions).

Под контрольными инструкциями Дж. Миллер и Ф. Джонсон-Лэрд понимают произвольные когнитивные операции, которые может выполнять понятийная система человека. В контексте процедурного подхода, при котором человек рассматривается как система переработки информации, контрольные инструкции, по словам авторов, могут быть уподоблены командам, которые могут быть даны «центральному процессору», ср.: "find", "test", "assign", "achieve" и т.д. Эти инструкции используются авторами для моделирования процесса ментального вычисления (mental computation), осуществляемого человеком при решении задач поиска и распознавания объекта, проверки его на наличие тех или иных свойств и т.д.

Дж. Миллер и Ф. Джонсон-Лэрд показывают, что все перечисленные выше кандидаты в предикаты, фактически, являются командами и как таковые имеют свой аналог в списке контрольных инструкций. Так, кандидат в предикаты Attend оказывается ненужным в силу того, что есть инструкция "find", роль Judge выполняет "test", роль Do -"achieve", Imagine дублируется инструкцией "generate". Те же пять предикатов, что составляют список, по сути своей не являются командами; они обозначают связи воспринимающего субъекта с источниками информации.

Поясняя фундаментальное различие между контрольными инструкциями и психологическими предикатами, авторы замечают, что можно посадить человека у окна и попросить его найти ("Jind") дерево и проверить ("test"), зеленые ли у него листья, но нельзя заставить его воспринимать (Perceive) нечто такое, чего там нет - скажем, Наполеона. Человек воспринимает то, что может, и чем бы оно ни было, оно поставляет определенную информацию для обработки. Аналогичным образом, центральному процессору нельзя дать команду помнить (Remember) Наполеона, но он может выполнять поиск ("find") в памяти любой информации, связанной с этим понятием. Намерение (Intend) также не является контрольной инструкцией, ибо человека можно

27

попросить добиться той или иной цепи, но нельзя просить намереваться ее добиться. Короче говоря, различие между контрольными инструкциями и психологическими предикатами состоит в том, что инструкции могут контролировать, какая информация воспринимается или вспоминается, какие цели замышляются и т.д., но они не властны над самим фактом того, что имеют место перцепция, память, намерение, знание или эмоция [там же: 110-112].

Комбинации контрольных инструкций образуют программы (routines}, ср., напр. [Там же: 44]:

(i) find (область поиска, трехмерный объект) и assign его значение переменной х; если объект не обнаружен — выход

(ii) test (текущий момент, Red (x)); если «да» - выход; если «нет» - возврат в (i)

Это программа поиска красного предмета в некой заданной области. Она может потерпеть неудачу как в случае, когда в заданной области не найден никакой предмет (так называемая пресуппозиционная неудача), так и тогда, когда он найден, но не удовлетворяет указанному описанию (верификационная неудача).

Процесс понимания высказывания, по Миллеру и Джонсон-Лэрду, также может быть описан посредством программ. Для этого авторы развивают далее метафору, уподобляющую человека системе обработки информации, и выделяют в понятийной системе человека следующие два компонента [Там же: 210]:

1) транслятор (аналог компилятора), который преобразует предложения естественного языка в программы;

2) выполняющую программу (executor) как аналог компьютера, выполняющего скомпилированную программу; она получает на вход результат работы транслятора, решает, следует ли его выполнять, и, если «да» - приступает к выполнению.

Таким образом, в процедурной семантике Дж. Миллера и Ф. Джонсон-Лэрда процесс понимания высказывания включает в себя два этапа, причем трансляция отделена от выполнения программ. По ее завершении «система» может

28

предпринять различные действия: произвести верификацию сказанного; осуществить поиск информации и выразить ее, составив соответствующее предложение; сохранить информацию для будущего использования; построить на ее основе некий образ; использовать полученную программу как подпрограмму в программе более высокого порядка и т.д. Задача же говорящего заключается в том, чтобы построить такую программу, которая (используя принятую терминологию), будучи правильно скомпилирована и выполнена, произвела бы на слушающего ожидаемый эффект [Там же: 694-695].

Авторы отдают себе отчет, что слушающий имеет в своем распоряжении множество ментальных «программ» и «подпрограмм», которые он может вызывать и выполнять. Поэтому свою цель они видят в том, чтобы подробно описать возможные программы, способы их соединения между собой в зависимости от контекста, характер их связи друг с другом и с миром как объектом восприятия [Там же: 118]. Интересный материал для изучения всех этих аспектов перевода предложений в программы, как показывают авторы, дают даже такие достаточно простые примеры, как:

Did Lucy bring the dessert?

Does Lucy bring the dessert?

Is Lucy bringing the dessert^?

What did Lucy bring?

Bring it here — и т.д.

Чтобы не загромождать описание, при анализе указанных предложений авторы намеренно ограничиваются сугубо лингвистическим аспектом их перевода в программы. Между тем, процедурная семантика, по их словам, обязательно предполагает учет и прагматического фактора, ибо рассматривает программы, в которые были переведены высказывания, не изолированно, а как подпрограммы в программах более высокого порядка, определяющих участие человека в социальных взаимодействиях.

Так, очевидно, что при переводе предложений в программы нельзя не учитывать правила речевого этикета - например, большую нейтральность и вероятность употребления вопроса (Would you pass the salt? или Can you

29

reach the salt?) по сравнению с побудительным высказыванием (Pass the salt), хотя последняя формулировка вполне соответствует грамматическим нормам английского языка, согласно которым побуждение выражается побудительным наклонением глагола. Однако наибольшие сложности, по мнению авторов, проистекают не от необходимости учета правил речевого этикета, сравнительно легко поддающихся выявлению и описанию, а от содержащихся в высказываниях различного рода импликатур и общественных конвенций, переводящих проблему уже в область социолингвистики [Там же: 169-170].

Преобразование предложений на естественном языке в программы требует наличия грамматического анализатора, осуществляющего сегментацию высказываний, их синтаксический анализ (parsing), разметку частей речи (tagging) и т.д. И авторы подробно, шаг за шагом, рассматривают работу такого анализатора на примере предложения The person who brought the dessert served it [Там же: 186-197]. В то же время, они подчеркивают, что успешный синтаксический анализ предложения неизбежно предполагает обращение к словарю (lexical lookup) и семантическую интерпретацию лексических единиц. Следуя сформулированной во введении задаче описания лексической системы языка в психологическом аспекте, авторы предпочитают сосредоточить свои усилия не на рассмотрении сложностей синтаксического анализа предложений, а на изучении внутренней организации лексикона [Там же: 695].

Суммируя изложенное, Дж. Миллер и Ф. Джонсон-Лэрд обращают внимание читателя на то, что до сих пор в центре их внимания находился вопрос о том, каким образом тот или иной звуковой комплекс (label) связан с соответствующим предметом. Были введены перцептивные предикаты, которые, будучи объединены в перцептивные парадигмы (perceptual paradigms), представляют собой, фактически, необходимые условия для того, чтобы тот или иной предмет мог обозначаться некоторой фонологической цепочкой (ср. перцептивную парадигму для звукового комплекса table ("стол") [Там же: 224]:

30

Table (x):

(i) x является объектом: Obj (х, 3d)

(ii) x непрерывный и твердый: Conn (x) & Rigid (x)

(iii) верхняя часть х плоская и горизонтальная: Тор (х, у) &

следующая страница>