Т. Г. Скребцова американская школа когнитивной лингвистики санкт-Петербург 2000 удк 01

В А

Программа содержит ряд процедур общего характера, соответствующих тем, которые постулировались в общей теории. Автор особо останавливается на рассмотрении последних двух процедур, служащих для пересмотра структур, ибо изменение места того или иного объекта в модели может сказаться и на других объектах - на тех, чьи позиции были описаны со ссылкой на данный объект, Это значит, что, прежде чем его передвинуть, необходимо проверить, можно ли передвинуть и другие объекты. Однако последние также могут быть связаны с какими-то иными объектами и т.д.

Например, если программе дано неопределенное описание:

А находится справа от В,

С находится слева от А,

D находится перед В,

то она строит следующую модель:

С В А

D

Если вслед за этим поступает утверждение:

С находится справа от В,

то процедура верификации сначала дает истинностное, значение 'ложно'. Это вызывает процедуру пересмотра, которая проверяет, существует ли какой-нибудь способ: перестроить модель так, чтобы сделать данное утверждение истинным. В данном случае это возможно, однако требуется еще проверить, может ли быть соответственно изменена позиция D. Посылки, которая исключала бы такое передвижение, нет, и программа строит реорганизованную модель:

54

В С А

D

Вообще, для каждого предложения в описании программа обеспечивает вызов соответствующей общей процедуры, учитывая при этом как значение данного предложения, так и контекст, в котором оно встречается. Так, если программе дается утверждение:

А расположено перед В.

то, в зависимости от настоящего состояния модели, может бы выполнена процедура (1) (если ни А, ни В не входят в структуру) или процедура (2) (в случае, если только одна из этих единиц уже есть в структуре), или процедура верификации (4), проверяющая, истинно ли данное утверждение, и затем вызывающая процедуры пересмотра модели.

Джонсон-Лэрд признает, что описанная программа является упрощенным приложением процедурной теории понимания. Одно из серьезных упрощений заключается в том, что люди обычно не считают, что для удовлетворения условий истинности пространственного отношения один объект должен располагаться точно на одной линии с другим. Они допускают определенную степень неточности, которая меняется в зависимости от форм и размеров объектов. Другое упрощение касается обработки референтных выражений: программа имеет дело только с именами собственными. В то же время, по мнению автора, основные аспекты программы отражают психологическую реальность.

Примат вопросов референции в процедурной семантике, по мнению Ф. Джонсон-Лэрда, принципиально отличает ее от других современных ему - семантических теорий, а именно, теорий лексической декомпозиции, семантических сетей и постулатов значения. Все эти, по выражению автора, «психологические теории значения» (психологические - потому, что предмет их исследований составляют способы ментального представления значений слов) схожи между собой в том, что пытаются сопоставить значениям слов какие-то выражения на некоем ментальном

языке, однако ничего не говорят о связи этих выражений с внешним миром (или с моделью мира). В теоретическом аспекте, это стремление ограничиться рассмотрением внутриязыковых отношений между лексическими единицами с точки зрения Джонсон-Лэрда, основывается на имплицитном допущении, что ментальные процессы «отвечающие» за понимание семантических свойств слов и отношений, независимы от процессов, осуществляющих референцию. Автор показывает, что данное допущение является ложным и порождает проблемы с анализом: многозначных слоя, интерпретацией дейксиса и логических, свойств пространственных отношений (см. ниже) и т.д. [Там же: 205-242].

Ф. Джонсон-Лэрд выдвигает и обосновывает свой взгляд не только на процесс понимания, но и на процесс умозаключения (Там же: 41-145], Прежде всего, он различает два типа умозаключений - эксплицитные (требующий сознательного усилия и, возможно, некоторого времени) и имплицитные (интуитивные, мгновенные, не требующие усилий и неосознанные). Для пояснения своей мысли автор[ приводит следующий пример [Там же: 127].

Предположим, мы читаем в газете текст типа:

Произошел сбой в системе связи. Авиакатастрофа привела к гибели 10 пассажиров…
По прочтении этого фрагмента мы можем сделать вывод, что пассажиры погибли в самой катастрофе. Однако сам текст не содержит такого утверждения, более того — далее может быть сказано:
...которые были арестованы после падения самолета и расстреляны как шпионы.
Таким образом, мы сделали поспешный вывод, обусловленный частично содержанием отрывка, а частично - нашими фоновыми знаниями Это и есть имплицитное умозаключение - непроизвольное, неосознанное и, чаще всего, неправильное, в силу того, что не имеет под собой достаточных оснований.

Джонсон-Лэрд отмечает, что изучение мышления традиционно подразумевало анализ того, как человек совершает те или иные эксплицитные умозаключения; имплицитные же умозаключения, а целом, игнорировались психологами. Выявлением их роли в повседневной жизни человека, их значения для анализа связного дискурса (под «дискурсом», очевидно, здесь и далее автор понимает связный текст независимо от формы - устной или письменной - ГС.) психология обязана попыткам создания систем искусственного интеллекта. Уже первые опыты автоматического анализа естественного языка показали, что имплицитные умозаключения встречаются сплошь и рядом и лежат в основе понимания человеком любого связного фрагмента дискурса.

Механизм имплицитных умозаключений представляется автору так. Исходя из содержания дискурса и фоновых знаний человек строит некую ментальную модель. Фоновые знания сохраняются в этой модели «по умолчанию», то есть если не поступает противоречащей им информации. Иными словами, потребность в пересмотре модели, в поиске альтернативной модели возникает только в том случае, если такая информация поступает. Это объясняет высокую скорость имплицитных выводов, которые становятся такими же автоматическими, как любой когнитивный процесс, использующий в каждый данный момент времени только одну ментальную репрезентацию Но это же, с другой стороны, обусловливает слабую обоснованность имплицитных умозаключений - по сравнению с эксплицитными умозаключениями. Таким образом, принципиальное различие между двумя типами умозаключений, с точки зрения Джонсон-Лэрда, сводится к тому, имеет ли место намеренный поиск альтернативных моделей или же нет (Там же: 127-128].

Логическое мышление в повседневной жизни человека обычно совершается посредством эксплицитных умозаключений, которые, по Ф. Джонсон-Лэрду, также основаны на умении человека строить ментальные модели и ими манипулировать. Автор отрицает общепринятую и потому как бы саму собой разумеющуюся идею о том, что способность человека мыслить логично зависит от его умения пользоваться логикой как определенным инструментарием,

позволяющим формальным образом выводить следствие из посылки, будь то правила вывода, круги Эйлера, диаграммы Венна и др. В качестве подтверждения своей, как он выражается, «ереси» автор указывает, в частности, на тот факт, что правильные умозаключения делались людьми задолго до изобретения логики. Он выдвигает предположение о том, что в процессе умозаключения роль своеобразного инструмента, или средства «экстернализации», играют ментальные модели. В теории Ф. Джонсон-Лэрда они представляются в виде таблиц. К примеру, паре утверждений

All the artists are beekeepers ("Все художники - пчеловоды"),

All the beekeepers are chemises ("Bee пчеловоды - химики")

соответствует ментальная модель следующего вида:

artist=beekeeper = chemist

artist = beekeeper⁼ chemist

artist = beekeeper = chemist

(beekeeper )=(chemist)

(beekeeper)=(chemist)

(chemist)

где скобки указывают, что соответствующие члены категорий могут быть, а могут и не быть. Иными словами, первое утверждение допускает возможность (но не обязательность) существования таких пчеловодов, которые не являются художниками, а второе, аналогичным образом, - существование химиков, не являющихся пчеловодами. Такие наглядные модели, с точки зрения автора, позволяют человеку эффективно справляться с ответами на вопросы типа: Все ли художники являются химиками? - не прибегая при этом к логическим операциям и кванторам, правилу транзитивности, кругам Эйлера и т.д.

Процесс эксплицитного умозаключения, по Джонсон-Лэрду, включает в себя следующие этапы:

1) построение конечной модели посылок,

2) формулировку предполагаемого заключения,

3) поиск моделей посылок, противоречащих этим выводам.

Так, например, из посылок:

58

all the A are К ("Все А являются В"),

All the С arе В ("Все С являются В")

может быть образована модель:

a=b=с

(b)

и сделано неверное заключение:

All the A are С ("Все А являются С").

Однако, далее начинается исчерпывающий ряд проверочных операций, результатом которых должен стать единственно правильный вывод (если таковой возможен). Предпринимаются попытки перестроить модель так, чтобы при сохранении истинности посылок вывод оказался неверен Если таковая обнаружена, ср.:

a=b=с

(b)=с

(b)

то старое заключение отвергается, и процедура пытается. по возможности, сформулировать новое заключение и вновь начинает серию тестов и т.д.

Приведенная процедура конечна - в силу конечности модели посылок, - но требует от человека огромных затрат времени и сил. Если поиск проводится систематически и исчерпывающим образом, вывод будет правильным, ибо процедура построена на общем принципе, лежащем в основе всех логик, хотя и не сформулированном эксплицитно ни в одной из них, а именно: заключение верно тогда и только тогда, когда не существует такой интерпретации посыпок которая ему противоречит. Однако, поскольку в процедуре не используется никакой формальный логический аппарат поиск альтернативных моделей посылок ведется случайным образом и много времени затрачивается на построение

нерелевантных моделей, нарушающих истинность посылок. Человек часто не справляется с выполнением этой процедуры, ибо рабочий объем его памяти ограничен, поиск альтернативных моделей несистематичен, а выводы не подкреплены общими принципами. Таким образом, возникновение и развитие логики как интеллектуального инструмента, по Джонсон-Лэрду, объясняется потребностью человека в экстернализации и систематизации поиска альтернативных моделей посылок [Там же: 130-133].

Автор отмечает, что описанная выше процедура (построение модели посылок, формулировка предполагаемого вывода и поиск альтернативных моделей посылок) является более адекватным инструментом для умозаключений в обыденной жизни, чем логические правила, ибо позволяет человеку делать правильный вывод там, где применение правил может привести к ошибочному заключению. Примером тому может служить языковое выражение on the right ("справа") [Там же: 261-262].

Как известно, утверждения типа

Mathew is on Mark's right ("Матфей сидит справа от Марка")

опираются на представление о том, что люди имеют внутренне присущие им правую и левую стороны. Для построения соответствующей модели требуется, по мысли автора, сначала закрепить местоположение одного индивида (например, Марка), затеи установить систему координат, основанную на его ориентации, и добавить в модель Матфея в позиции, находящейся в правой стороне поперечной оси, проходящей через Марка. Такова, по выражению автора, линейная семантика для выражений х находится справа от у.

Когда этот процесс осуществляется по отношению к нескольким людям, сидящим за круглым столом (рис. I), эта линейная семантика обеспечивает сохранение истинности умозаключений при отклонениях от поперечной оси в определенных пределах. Так, транзитивное умозаключение: А находится справа от В, В находится справа от С, Следовательно, А находится справа от С

60

приемлемо, так как А располагается довольно близко от оси, проходящей через позиции, находящиеся справа от С. Однако другое транзитивное умозаключение:

А находится справа от В,

В находится справа от С,

С находится справа от D,

…………………………………

И находится справа от I,

Следовательно, А находится справа от 1

неприемлемо, так как А находится почти что напротив I и очень далеко от оси, проходящей через позиция, лежащие справа от I.

Рис. 1. Системы координат для группы лиц, сидящих за столом [Джонсон-Лэрд 1988:2 53].

Более того - достаточно изменить план расположения за столом, и тогда даже вывод:

А находится справа от В,

В находится справа от С,

Следовательно. А находится справа от С

61

окажется неверным. Отсюда следует, что применение ментальных моделей в процессе умозаключения, в отличие от логических правил, способно обеспечить обоснованность вывода, ибо предполагает процедуру пересмотра - поиск альтернативных моделей посылок, противоречащих данному выводу. Таким образом, «критерий обоснованности чисто семантический, он состоит в невозможности построений такой модели посылок и их контекста, в которой заключение является ложным» [Джонсон-Лэрд 1988:254].

Подводя итог изложению, Ф. Джонсон-Лэрд так формулирует основные положения своей теории умозаключения [Johnson-Laird 1983: 144-145]:

1. Теория охватывает как имплицитные, так и эксплицитные умозаключения, Имплицитные умозаключения связаны с построением одной ментальной модели, в то время как эксплицитные умозаключения предполагают поиск альтернативных моделей, которые могут опровергнуть предполагаемое заключение.

2. Теория предлагает свое решение известного парадокса том, что дети могут делать правильные умозаключения до того, как они научатся применять правила логического вывода. Этот парадокс, по мнению автора, обусловлен, ложной посылкой (о том, что обоснованный вывод непременно предполагает умение пользоваться логическим инструментарием) и потому легко разрешим. На самом деле, детям не требуется ни учить правила логического вывода (как считал Ж. Пиаже), ни обладать врожденной логической способностью (точка зрения Дж. Федора). Все, что им нужно, - это усвоить условия истинности языковых выражений и влияние союзов, квантификаторов и т.д. на эти условия истинности.

3. Теория не противоречит тому факту, что люди способны делать правильные умозаключения.

4. Теория также объясняет происхождение логики. В ней утверждается, что люди делают заключения, не прибегая к помощи логических правил; однако, некоторые умозаключения вызывают у них затруднения, что и мотивирует поиск систематических принципов, обеспечивающих обоснованность вывода.

62

Ментальная модель определяется Ф. Джонсон-Лэрдом как «единичный представительный образец из множества моделей, удовлетворяющих утверждению» [Джонсон-Лэрд 1988: 255] Автор особо подчеркивает, что речь не идет о выборе некоего образца из уже готового множества моделей, удовлетворяющих тексту, а напротив, понимание обычно ведет к одной-единственной модели, которая строится, исходя из условий истинности выражений. Если следующее утверждение показывает, что данная модель неверна, тогда рекурсивные процедуры пытаются перестроить модель так, чтобы она удовлетворяла имеющемуся набору утверждений. Таким образом, процедуры рассматривают данную модель как всего лишь одну из бесконечно большого множества возможных. Она является представителем всего множества, и, будучи построена на базе умозаключений, опирающихся на знания о мире, является экземпляром вероятной ситуации, описываемой текстом [Там же: 256].

Теория ментальных моделей, родившаяся у Джонсон-Лэрда в результате анализа умозаключений - имплицитных и эксплицитных - и получившая дальнейшее развитие и подтверждение благодаря -экспериментальным исследованиям и компьютерным реализациям, по утверждению автора, способна дать более адекватное объяснение проблем, связанных со значением, пониманием, дискурсом, чем другие семантические теории. Автор выдвигает предположение о том, что «ментальные модели играют центральную и объединяющую роль » репрезентации объектов, ситуаций, цепочек событий, внешнего мира как он есть, повседневных социальных и психологических поступков» [Johnson-Laird 1983: 397]. Ментальные модели позволяют человеку делать умозаключения и предсказывать ход событий, понимать явления, принимать решения и следить за их исполнением, с их помощью язык создает репрезентации, сопоставимые с теми, что возникают из опыта непосредственного взаимодействия с миром, наконец, они служат связующим звеном между словами и миром [Там же].

Вместе с тем, автор отмечает, что теория ментальных моделей еще недостаточно разработана в том, что касается определения самого понятия ментальной модели. Ряд вопросов нуждается в прояснении, например:

1. Из каких элементов (сущностей, свойств, отношений) состоят ментальные модели?

2. Какие операции над элементами участвуют в построении ментальных моделей?

3. Какие примитивные понятия лежат в основе процедурной семантики и по каким правилам происходит их сочетание друг с другом при образовании более сложных концептов?

4. Каким образом осуществляются построение интерпретация ментальных моделей?

5. Каковы базовые структуры метальных моделей и в чем заключаются их отличия от других форм ментальной репрезентации? [Там же: 397—398].

Несмотря на отсутствие точных и исчерпывающих ответов по этим вопросам, Ф. Джонсон-Лэрд считает возможным сформулировать три главных ограничения на множество возможных моделей [Там же: 398]:

1) принцип исчисляемости (computability): ментальные модели, а также механизмы их построения и интерпретации должны быть исчислимыми;

2) принцип конечности (finitism): ментальная модель должна быть конечной (что обусловлено ограниченностью человеческого мозга);

3) принцип конструктивизма (constructivism) ментальная модель состоит из символов, организованных в определенную структуру, отражающую некоторое, положение вещей я мире.

Разумеется, приведенные выше принципы представляют собой лишь самые общие требования к ментальным моделям. Однако в ходе дальнейшего изложения, посвященного более подробному анализу перечисленных им вопросов, автор формулирует дополнительные ограничение на множество потенциальных моделей. Совокупность выдвинутых ограничений, по его мнению, может рассматриваться в качестве «первого приближения» к созданию, пользуясь выражением Н. Хомского, «объяснительно адекватной теории» (explanatorily adequate theory) — именно такую цель поставив перед собой автор (Там же: 11, 399]. (Достижение этой цели он связывает с созданием типологии ментальных моделей — см. ниже.)

Вот некоторые примеры дополнительных ограничений.

В связи с анализом процесса создания ментальных моделей, отмечается, что последние могут либо быть результатом зрительного восприятии, либо возникнуть на базе дискурса. В первом случае единственность модели обусловлена конкретным единичным положением вещей, и здесь сложностей не возникает. Что касается дискурса, он практически неизбежно носит неопределенный характер и совместим с множеством разных ситуаций, В то же время, по мысли автора, ментальная репрезентация должна быть как можно более экономной; отсюда - принцип экономии, который требует, чтобы единичной ситуации всегда соответствовала одна-единственная модель, даже если описание носит незаконченный или неопределенный характер [Там же: 406-410].

Ф. Джонсон-Лэрд налагает ограничения на множество примитивных понятий, как и на способы их сочетания Друг с другом при образовании более сложных концептов Во-первых, он постулирует врожденность примитивов (отвергая при этом крайнюю точку зрения о врожденности всех понятий без исключения) - принцип, позволяющий ограничить множество «кандидатов» в примитивы, исключив из него понятия, которые со всей очевидностью являются не врожденными, а приобретенными, например, такие, как водородная бомба или миссис Тэтчер [Там же 412].

Другое ограничение, касающееся примитивных понятий, непосредственно следует из совместных лексикологических исследований Ф Джонсон-Лэрда и Дж. Миллера [Miller, Johnson-Laird 1976]. Оно гласит, что «...существует конечное множество концептуальных примитивов, порождающих соответствующее множество семантических полей, и имеется конечное множество концептов, или "семантических операторов", служащих для построения более сложных концептов из примитивов в этих полях» [Johnson-Laird 1983: 413]. Джонсон-Лэрд ссылается на подробно рассмотренные в книге [Miller, Johnson-Laird 1976] примеры семантических полей, примитивных понятий, составляющих их ядро, и семантических операторов.

От описания ограничений на множество ментальных моделей автор переходит к представлению собственной классификации ментальных моделей (Там же- 422-447], носящей, по его словам, пробный и неформальный характер.

Согласно авторскому мнению, все ментальные модели делятся на два класса: физические, представляющие материальный мир, и концептуальные, служащие для репрезентации более абстрактных сущностей и явлений.

Среди физических моделей выделяются следующие шесть основных типов. 1. Простая реляционная модель в виде статичного «фрейма» состоящего из:

- конечного множества символов, представляющих конечное множество физических объектов;

- конечного множества свойств символов, отражающих физические свойства объектов;

- конечного множества отношений между символами представляющих физические отношения между объектами.

2. Пространственная модель в виде реляционной модели, в которой объекты связаны между собой исключительно пространственными отношениями (символы в модели размещаются в двух- или трехмерном пространстве).

3. Темпоральная модель как последовательность пространственных «фреймов» в порядке, соответствующем порядку следования событий (необязательно в масштабе реального времени).

4. Кинематическая модель а виде темпоральной модели, обладающей психологической непрерывностью, т.е. представляющей изменения и перемещения объектов без временных разрывов (протекает в масштабе реального времени, если является результатом зрительного восприятия).

5. Динамическая модель как кинематическая модель, в которой, помимо темпоральных, существуют каузальные отношения между некоторыми фреймами, отражающие каузальные отношения между событиями.

6. Образ (Image) как отражение видимых характеристик трехмерной пространственной или кинематической модели с позиции наблюдателя, находящегося «внутри» соответствующей ситуации.

Автор отмечает, что ментальные модели, не являющиеся результатом перцепции, могут представлять разные типы ситуаций - действительные, возможные и воображаемые. Такие модели в принципе могут быть как физическими, так и концептуальными, хотя в большинстве

случаев дискурс порождает концептуальную модель [Там же 423].

Концептуальные модели предполагают наличие определенных механизмов для осуществления рекурсивного пересмотра самих себя, а также для представления сочинительных и условных связей, операций отрицания и квантификации. Так, например, дизъюнктивная связь выражается через двухместное отношение между моделями или их компонентами, означающее дизъюнкцию тех сущностей или положений, которые они представляют. Операции отрицания соответствует одноместное отношение, связанное с моделью или с ее компонентом, которое интерпретируется процедурой как несоответствие модели или ее компонента отраженному в ней/нем положению вещей. Что касается утверждений с квантификаторами типа

All the sculptors are artists,

то, как было показано выше, соответствующие им ментальные модели могут иметь вид таблицы:

sculptor = artist

(artist)

хотя, как отмечает Джонсон-Лэрд, выбор такой нотации абсолютно произволен.

Автор различает следующие четыре типа концептуальных моделей.

I. Одновалентная (monadtc) модель, представляющая утверждения об объектах, их свойствах и отношении тождества между ними. Она состоит из:

- конечного множества символов, представляющих единичные объекты н свойства;

- двух бинарных отношений: тождества (=) и отсутствия тождества (*), каждое из которых может связывать любую пару символов для обозначения их идентичности или неидентичности; отсутствие тождества есть отрицание отношения тождества;

специальной нотации, указывающая на неопределенность того, существуют ли те или иные объекты.
67

(Таким образом, одновалентная модель служит для представления одноместных предикатов, обозначающих свойства объектов, а также отношение тождества/отсутствия тождества.)

2. Реляционная модель, которая представляет собой одновалентную модель, дополненную конечным числом; других отношений между символами. Сюда относятся, во-первых, концептуальные аналоги различных типов физических моделей, то есть абстрактные сущности, свойства и отношения тоже могут быть представлены в статичных «фреймах», или в пространственных, темпоральных, кинематических или динамических моделях. Кроме того, к данному типу относятся модели, соответствующие таким утверждениям, как

There are more а'з, than b's,

и состоящие из конечного числа отображений символов одного множества в символы другого, ср.:

а — b

3. Метаязыковая модель, служащая для представления «дискурса о дискурсе». Она содержит символы соответствующие языковым выражениям, а также некоторые абстрактные отношения между ними и элементамиментальной модели любого типа (включая и саму метаязыковую модель). В числе этих абстрактных отношений Джонсон-Лэрд называет такие важные семантические отношения как 'refers to' и 'means'. Примером высказывания, предполагающего построение метаязыковой модели, может служить утверждение:

One of the men is called "Jim" ("Одного из мужчин зовут Джим").

Ему соответствует модель следующего вида:

m

"Jim" → m

где символ в кавычках представляет языковое выражение, а стрелка обозначает отношение референции.

4. Теоретико-множественная модель, состоящая из конечного числа символов, непосредственно представляющих множества. Она может также включать в себя конечное число символов, обозначающих абстрактные свойства того или иного множества, и конечное число отношений (включая тождество и отсутствие тождества) между символами, обозначающими множества.

Подводя итог классификации ментальных моделей, Ф. Джонсон-Лэрд вновь подчеркивает, что представленная типология носит пробный характер и, возможно, существуют, помимо перечисленных, и другие типы моделей, которые будут обнаружены в ходе дальнейших исследования. Вместе с тем, даже эта классификация позволяет выявить следующие существенные свойства ментальных моделей [Там же: 429-430):

1) модели порождаются относительно небольшим числом элементов и рекурсивными операциями на этих элементах;

2) способность ментальных моделей служить средством репрезентации зависит от процедур, осуществляющих их построение и оценку;

3) основные ограничения на множество меентальных моделей определяются структурой мира как она воспринимается и понимается человеком (the perceived and conceived structure of the world), концептуальными отношениями, лежащими в основе онтологии, а также задачей сохранения внутренней непротиворечивости модели.

Заключительная глава книги посвящена вопросам электронного моделирования деятельности человеческого мозга. Ссылаясь на многочисленные экспериментальные исследования, автор формулирует три основополагающих свойства человеческого мышления, а именно [Там же: 451-452}:

многоуровневую организацию мышления,
69

- зависимость обработки информации от контекста на любом уровне,

- взаимодействие равных уровней в процессе обработки информации.

Эти свойства, по мнению Джонсон-Лэрда, указывают на существенный принцип организации человеческого мышления - параллелизм ментальных процессов. Следовательно, моделируемая система также должна быть основана на принципе параллельной обработки. При речь не идет о полностью параллельной обработке (totally parallel processing), при которой каждая единица (unit) обрабатывается в одно и то же время, так как обработка некоторых единиц может быть начата только по завершении работы с другими, ибо использует результаты последней. К примеру, нельзя пытаться определить сочетание значений слов прежде, чем выявлены сами эти значения, а выявление значений, в свою очередь, связано с идентификацией (по крайней мере, частичной) слов; таким образом, понимание языка предполагает наличие цепочки процессов [Там 452-454}.

В целом, архитектура системы параллельной обработки видится автору в виде некоторого множества процессоров конечным числом состояний, соединенных между каналами для обмена значениями параметров я переменны: как только тот или иной процессор получает значения необходимых ему параметров и переменных, он начинает работать. Ф. Джонсон-Лэрд также анализирует различные схемы внутренней организации системы с точки зрения возможности предотвращения в ней таких «патологических» явлений, как тупик (deadlock), начальное зависание (initial hangup) и т.д. [Там же: 455-462],

Что касается вопроса об имплементации (implementing), параллельной системы, Джонсон-Лэрд указывает на два традиционных способа его решения - модель с центральным процессором и систему с полностью распределенной обработкой (completely distributed system). Каждый из подходов имеет свои хорошо известные достоинства и недостатки. Идеальная же модель, по мысли автора, должна сочетать в себе преимущества обоих подходов, а именно гибкость, присущую первым, и способность быстро справляться с непредвиденными ситуациями, свойственную

вторым. Ее внутренняя структура представляется автору в виде иерархии параллельных процессоров на верхнем уровне процессор контролирует работу процессоров па следующем, расположенном ниже, уровне; тот, в свою очередь, следит за работой процессоров еще более нижнего уровня и т.д, на самом нижнем уровне процессор управляет сенсорным и моторным взаимодействием с окружающим миром. Ф. Джонсон-Лэрд отмечает, что идея организации параллельных процессоров в иерархическую структуру соответствует гипотезе нейрофизиологов об иерархической организации нервной системы человека [Там же: 462-464].

ТЕОРИЯ КОНЦЕПТУАЛЬНОЙ МЕТАФОРЫ ДЖ. ЛАКОФФА И М.ДЖОНСОНА.
Книга «Метафоры, которыми мы живем», написанная известным лингвистом-теоретиком, профессором Калифорнийского университета (Беркли) Джорджем Лакоффом в соавторстве с философом Марком Джонсоном (Стэнфордский университет) и вышедшая в свет в 1980 году принадлежит к работам, заложившим основы КЛ как самостоятельной дисциплины со своей проблематике методологией и эпистемологией (ср. русский перевод, отрывков из нее: [ЯМСВ 1987: 126-170; ТМ 1990: 387-415]). Появление этой работы стало крупным событием, вызвавшим к жизни целое направление внутри КЛ, связанное с изучением метафоры как факта языка, мышления, культуры. Достаточно перечислить такие достижения, как работы по анализу закономерностей семантического развития слов [Sweelsei 1987, 1990; Nikiforidou 1991]; исследование концептуальных метафор родства, лежащих в основе образного языка классической английской литературы [Turner 1987]; изучение концептуальной структуры эмоций, в частности, гнева [Lakoff 1987: 380-415]); анализ политических метафор времен войны в Персидском заливе [Lakoff 1991]*; исследований американских моделей брака [Quinn 1991] и дружбы [Kövecses 1995], не говоря о многочисленных исследования в области экспериментальной психологии, также посвященных проблемам понимания и использования метафор.

В основе такого рода исследований лежит взгляд метафору как на языковое явление, отображающее базовый когнитивный процесс. По мнению многих сторонников когнитивного подхода главную роль в мыслительных

* Ср. [Баранов, Караулов 1991].

процессах человека играют не формальные процедуры вывода, а аналогии как перенос знаний из одной содержательной области в другою. С этой точки зрения, метафора является языковым отображением аналоговых процессов человеческого мышления [Петров 1990, I39].

Авторы книги «Метафоры, которыми мы живем» особо оговаривают тот факт, что под термином метафора подразумевается мегаскопическое понятие, или концептуальная метафора [Lakoff, Johnson 1980: 6]. Таким образом, можно говорить о проникновении метафоры в повседневную жизнь человека, о ее роли в структурировании восприятия, мышления и деятельности. Метафоры как лингвистические выражения возможны именно благодаря тому, утверждают авторы, что они заложены в понятийной системе человека. Понятийная система определяет схемы, по которым человек думает и действует. Выявить эти схемы можно посредством наблюдения за функционированием языка — ведь в основе языкового общения лежит та же понятийная система, что используется человеком в процессе мышления и деятельности. Таким образом, язык признается важным источником данных о понятийной системе человека.

Для иллюстрации сформулированного положения авторы обращаются к рассмотрению концептуальной метафоры ARGUMENT IS WAR (СПОР - ЭТО ВОЙНА) на примере высказываний, употребляемых при ведении спора, например [Там же: 4];

Yow claims are indefensible (''Вы не сможете отстоять ваши утверждения"):

Не attacked every weak point in my argument ("Он атаковал каждое слабое место в моей аргументации"};

His criticisms were right on target ("Его критические замечания били точно в цель");

I've never won аn argument with him ("Я никогда не побеждал его в споре");

Не shot down all of my arguments ("Он разгромил все мои доводы").

Важно отдавать себе отчет, подчеркивают авторы, что мы говорим о споре в терминах боевых действий именно потому, что в нашей культуре спор частично

структурируется, понимается, обсуждается и осуществляется в терминах войны. Так, мы побеждаем или проигрываем в споре, воспринимаем оппонента как противника, атакуем его позиции и защищаем свои собственные, разрабатываем стратегии, выбираем направление атаки и т.д.

Суть метафоры, таким образом, можно определить как понимание и переживание сущности одного рода в терминах сущности другого рода. В данном примере, ВОЙНА является так называемой сферой-источником (source domain), a; СПОР - сферой-мишенью (largel domain) (в русских переводах также встречаются термины донорская лона и реципиентная зона соответственно). При этом авторы, утверждают, что та часть сферы-источника, которая отображается в сферу-мишень, сохраняет там свою «когнитивную топологию» - тезис, впоследствии получивший название гипотезы инвариантности (Invariance Hypothesis) [Lakoff 1990].

Авторы подчеркивают, что лежащая в основе-уподоблении спора войне концептуальная метафора едва ли вообще осознается человеком. Метафоричен не язык спора, а само представление о споре, выработанное нашей культурой. В принципе, можно вообразить культуру, в которой спор уподоблялся бы не боевым действиям, а, например, танцу. В такой культуре люди иначе воспринимали бы спор, по-другому вели бы его и говорили о нем; в нашем же представлении, вероятно, их действия никак не ассоциировались бы со спором и нам было бы странно их так называть (Lakoff, Johnson 1980:4-6}.

Метафора СПОР - ЭТО ВОЙНА принадлежит наиболее сложному и интересному, с точки зрения Лакоффа Джонсона, типу метафор - так называемым структурным метафорам. Помимо них авторы выделяют еще ориентационные и онтологические метафоры.

Ориентационные метафоры опираются пространственные оппозиции верх-низ, в-из, глубокий-мелкий, центральный-периферийный и т. д. В числе ориентационных метафор, использующих оппозицию верх- низ, авторы называют следующие:

HAPPY IS UP, SAD IS DOWN (СЧАСТЛИВЫЙ - ЭТО ВЕРХ, НЕСЧАСТНЫЙ - ЭТО НИЗ);

HEALTH AND LIFE ARE UP. SICKNESS AND DEATH ARE DOWN (ЗДОРОВЬЕ И ЖИЗНЬ - ЭТО ВЕРХ, БОЛЕЗНЬ И СМЕРТЪ-ЭТО НИЗ);

MORE IS UP, LESS IS DOWN (УВЕЛИЧЕНИЕ НАПРАВЛЕНО BRFPX, УМЕНЬШЕНИЕ НАПРАВЛЕНО ВНИЗ);

GOOD IS UP, BAD IS DOWN (ХОРОШИЙ - ЭТО ВЕРХ, ПЛОХОЙ - ЭТО НИЗ) и др.

Ориентационные метафоры лишены произвольности они мотивированы и системно организованы. Так, мотивированность важнейшей для нашей культуры метафоры MORE IS UP (УВЕЛИЧЕНИЕ НАПРАВЛЕНО ВВЕРХ) связана, по мнению авторов, со зрительным образом стопки, груды и т.п., растущей по мере увеличения количества объекта (или объектов)

Большинство важнейших для человека понятий организовано в терминах одной или более ориентационных метафор, не противоречащих друг другу, так, например. GOOD IS UP (ХОРОШИЙ - ЭТО ВЕРХ) согласуется с HAPPY IS UP (СЧАСТЛИВЫЙ - ЭТО ВЕРХ), HEALTH IS UP (ЗДОРОВЬЕ - ЭТО ВЕРХ). ALIVE IS UP (ЖИВОЙ - ЭТО ВЕРХ), HIGH STATUS IS UP (ВЫСОКИЙ СОЦИАЛЬНЫЙ СТАТУС - ЭТО ВЕРХ) [Там же 14-19].

Ценности той или иной культуры, как показывают авторы, согласуются с метафорической структурой основных понятий этой культуры, так, наше представление о том, что больше - это лучше согласуется с метафорами MORE IS UP (УВЕЛИЧЕНИЕ направлено вверх) и good is up (ХОРОШИЙ - ЭТО ВЕРХ), а суждение меньше - это лучше им противоречит.

Существуют, однако, другие культуры, подкультуры, социальные группы, наконец, отдельные люди, исповедующие иные ценности н, следовательно, живущие в соответствии с другой, отличной от нашей, системой ориентационных метафор. Так, например, монахи по отношению ко всему материальному придерживаются принципа меньше — это лучше. Более того, не для всех культур оппозиция верх — низ является основной. В

некоторых культурах гораздо большую роль играют понятия равновесия или близости к центру [Там же 22-24].

Другой тип концептуальных метафор - онтологические метафоры, обеспечивающие осмысление событий, деятельности, эмоций, мыслей и т.д. в терминах физических сущностей.

Важнейшей из них, по мнению Лакоффа и Джонсона является метафора CONTAINER (ВМЕСТИЛИЩЕ). Ее значение в структурировании человеческого опыта обусловлено физической сущностью человека как некого вместилища, имеющего ограничивающую поверхность и, ориентацию в-из. Человек проецирует эта свойства на окружающие его физические объекты, такие, например, как помещения и дома. Однако даже если объект не имеет четких границ, человек считает нужным их установить, что объясняется особенностями человеческого мышления, проведение границы (и тем самым очерчивание территории): является актом квалификации - ограниченный объект имеет размер и может быть оценен с точки зрения объема содержащегося в нем вещества.

Так, например, человек воспринимает поле зрения как вместилище (VISUAL FIELDS ARE CONTAINERS) [Там же:25-30]:

The ship coming into view ("В поле зрения появляется корабль");

/ have him in sight ("Я держу его в поле зрения");

There's nothing in sight ("В поле зрения ничего нет") - и т.д.

Авторы утверждают, что события и действия метафорически понимаются человеком как предметы (objects), деятельность как вещество (substance), состояний как вместилища (containers):

Are you going to the race? (race как ПРЕДМЕТ);

He's out of the race now (юсе как ВМЕСТИЛИЩЕ);

I couldn't do much sprinting until the end (sprinting как ВЕЩЕСТВО)-и т.п.

Вот еще некоторые примеры осмысления состояний в терминах вместилища [Там же: 30—31]:

We're out of trouble now ("Мы теперь вне опасности");

Не fell into depression (Он впал в депрессию");

He's coming out of coma ("Он выходит из комы"),

Другой распространенной онтологической метафорой является персонификация, ср.:

The foci argues against the standard theories ("Этот факт оспаривает общепринятые теории");

Inflation is eating up our profits ("Инфляция съедает наши прибыли),

His religion tells him that he cannot drink French wines ("Его религия говорит. что ему нельзя пить французские вина")

Важно заметить, что в каждом подобном случае выбирается особый ракурс рассмотрения человека или его отдельных характеристик: например, инфляция понимается не просто как человек, а как противник [Там же: 33-34].

Метафоры, основанные на простых физических понятиях (верх-низ, в-из, объект, вещество и т.д.), которые наиболее значимы в нашей понятийной системе и без которых человек не смог бы функционировать в мире, сами по себе не очень богаты. Гораздо больший интерес в плане осмысления понятий, высвечивания одних его сторон и сокрытия других, представляют собой структурные метафоры типа рассмотренной выше СПОР - ЭТО ВОЙНА. Структурные метафоры позволяют делать значительно больше, чем просто ориентировать понятия, обращаться ним, квантифицировать их, - они дают возможность использовать одно высокоструктурированное понятие для структурирования другого [Там же: 61].

Среди многочисленных структурных метафор, к которым авторы обращаются в процессе изложения, можно указать такие, как:

TIME IS MONEY (ВРЕМЯ - ДЕНЬГИ);

TIME IS A LIMITED RESOURCE (ВРЕМЯ - ЭТО ОГРАНИЧЕННЫЙ РЕСУРС);

IDEAS ARE FOOD (ИДЕИ - ЭТО ПИЩА);

[DEAS ARE PLANTS (ИДЕИ - ЭТО РАСТЕНИЯ);

IDEAS ARE PRODUCTS (ИДЕИ - ЭТО ПРОДУКТЫ);

UNDERSTANDING IS SEEING (ПОНЯТЬ – ЗНАЧИТ УВИДЕТЬ);

EMOTIONAL EFFECT IS PHYSICAL CONTACT (ЭМОЦИОНАЛЬНЫЙ ЭФФЕКТ - ЭТО ФИЗИЧЕСКИЙ КОНТАКТ);

LOVE IS A PHYSICAL FORCE (ЛЮБОВЬ - ФИЗИЧЕСКАЯ СИЛА);

LOVE IS MADNESS (ЛЮБОВЬ - ЭТО СУМАСШЕСТВИЕ);

LOVE IS MAGIC (ЛЮБОВЬ - ЭТО ВОЛШЕБСТВО);

LOVE IS A JOURNEY (ЛЮБОВЬ - ЭТО ПУТЕШЕСТВИЕ};

LIFE IS A CONTAINER (ЖИЗНЬ - ЭТО ВМЕСТИЛИЩЕ);

LIFE IS A GAMBLING GAME (ЖИЗНЬ - ЭТО АЗАРТНАЯ ИГРА).

Одним из интересных наблюдений авторов над структурными метафорами является разграничение так называемых использованных (used} и, соответственно, неиспользованных (unused) частей метафоры. Например, метафоре THEORIES ARE BUILDINGS (ТЕОРИИ - ЭТО ЗДАНИЯ) несущая конструкция и внешняя оболочка являются использованными частями, в то время как внутренность здания (помещения, лестничные пролеты и т., - "неиспользованной. Последняя, впрочем, может служить материалом для творческих (неконвенциональных) метафор ср.: His theory has thousand of little rooms and long, winding corridors ("Его теория состоит из тысяч маленьких комнат идлинных извилистых коридоров"). Аналогичным образом в метафоре TIME IS MONEY (ВРЕМЯ - ДЕНЬГИ) также есть неиспользованная часть, связанная с тем, что время, отличие от денег, вернуть нельзя [Там же: 13,52-53].

В понятийной системе человека могут сосуществовать противоречащие друг другу структурные метафоры например, взгляд на время как на движущийся объект (ср. "Придет время, когда...") или же как на неподвижный (ср. "Мы приближаемся к концу года"). Факт сосуществования этих двух метафор объясняется двоякой возможностью восприятия движения человеком: либо он неподвижен, и все

движется мимо него, либо, наоборот, вес статично, а движется он сам [Там же: 41).

Некоторые критические замечания по поводу обширного корпуса выделенных Лакоффом и Джонсоном концептуальных метафор содержатся в работе [Апресян, Апресян 1993]. Основное, принципиальное, возражение авторов статьи заключается в отсутствии языкового, семантического, звена между сферой-источником и сферой-мишенью, обусловленное тем, что «метафора принимается за конечный продукт лингвистического анализа» [Там же 29]. Другое замечание касается слабой обоснованности некоторых метафорических сближений (например, ЛЮБОВЬ - ЭТО ПУТЕШЕСТВИЕ), продиктованных единичными, окказиональными употреблениями (типа: "Мы на перекрестке", "Ты едешь по скоростной полосе на автостраде любви" и т.д.). При этом справедливо указывается, что с таким же успехом путешествию могут быть уподоблены многие другие виды человеческой деятельности (споры, переговоры, критика, похвалы и т.п.) [Там же].

Уделив много внимания рассмотрению типов и примеров конвенциональных метафор, Лакофф и Джонсон задаются фундаментальным для КЛ вопросом: какие понятия первичны для человеческого сознания, то есть какие понятия воспринимаются человеком непосредственно без обращения к метафоре? По их мнению, это прежде всего простые пространственные понятия (типа UP (ВЕРХ)), непосредственно связанные с опытом ориентации и моторной деятельности. Кроме того, это обусловленные систематическими корреляциями в нашем опыте понятия типа OBJECT (ПРЕДМЕТ), SUBSTANCE (ВЕЩЕСТВО), CONTAINER (ВМЕСТИЛИЩЕ), служащие основой для концептуализации человеком других сущностей, не связанных напрямую с физическим взаимодействием со

В обновленной, существенно пополненном по сравнению с книжной версией, виде список концептуальных метафор представлен в глобальной компьютерной сети Интернет по адресу hlip //metaphor® cogsci. berkelny. еdu

средой. Итак, человек концептуализирует нематериальное терминах материального, или сущность с менее четкимиграницами в терминах сущности с более четкими границам ср.: Harry is in the kitchen ("Гарри (находится) на кухне") и Harry is in love (букв.: "Гарри (находится) в любви", т.е. Гарри влюблен") [Lakoff, Johnson 1980: 56-59].

Метафоры способны не только концептуализировать существующую реальность, но и создавать новый смыслы, творить новую реальность - такова суть следующей истории рассказанной авторами на страницах своей книги. Некий иранский студент, посещавший семинары по метафоре в Калифорнийском университете в Беркли, услышал выражение the solution of my problems ("решение моих проблем"; другое значение слова solution - 'растворение¹) воспринял его как вполне осмысленную метафору: он представил себе большое количество кипящей и дымящейся жидкости, содержащей проблемы я растворенном виде и в виде осадка, на которые действуют катализаторы, то растворяя, то осаждая их Студент был очень разочарован узнав, что в сознании обитателей Беркли такая «химическая» метафора отсутствует, что неудивительно, поскольку его метафора не только изящна, но и по-своему глубоко проникает в суть вещей.

«Химическая метафора», по словам авторов, позволяв человеку иначе взглянуть на проблемы, с которыми сталкивается: проблемы не могут исчезнуть раз и навсегда лучшем случае можно найти «катализатор», который «растворит» (но не уничтожит) одну проблему, переведет «в осадок» другую и т.д. Такой взгляд также предполагает отсутствие контроля за ходом процесса: человек то и дело обнаруживает «выпадающие в осадок» старые и новые проблемы, а «растворение» имеющихся проблем происходит отчасти само по себе, независимо от его действий. Жить в соответствии с «химической» метафорой означало бы признать проблемы частью естественного устройства мира, а не болезнями, требующими «лечения». Временное решение было бы в этом контексте скорее достижением, чем неудачей, а повторное возникновение проблемы рассматривалось бы как закономерное явление.

Обычное же отношение к проблемам предполагает иную метафору - PROBLEMS ARE PUZZLES (ПРОБЛЕМЫ - ЭТО ЗАГАДКИ): люди воспринимают их в качестве загадок, или задачек (по математике, физике и пр.), которые нужно правильно решить, и, будучи однажды решенными, они считаются разрешенными навсегда. В терминах этой метафоры, по мнению Лакоффа и Джонсона, структурируется большая часть нашей повседневной деятельности, и мы просто не смогли бы, приняв решение, совершить быстрый и легкий переход к «химической» метафоре, так как последняя предполагает совсем иную реальность [Там же: 139-146].

Идея о том, что метафоры могут творить реальность, противоречит общепринятому взгляду на метафору: последняя традиционно рассматривалась как принадлежность языка, а не как средство структурирования понятийной системы. Именно взгляд на метафору как на поэтически-образное языковое выражение, а также концепция единой, объективной и абсолютной. истины определяла и традиционный вывод о том, что метафоры не могут непосредственно служить установлению истины. В практическом плане это означало сознательный уход от рассмотрения метафорических значений лексем и метафорических высказываний в рамках формально-семантических теорий.

Этому подходу Дж Лакофф и М. Джонсон противопоставляют свой взгляд на истину и свое понимание проблемы истинности по отношению к концептуальной метафоре. Отрицая существование так называемой объективной истины, они тем самым не отвергают идею истины как таковую, а лишь освобождают ее от «мифа объективизма». Истина, по мнению, авторов, опосредована понятийной системой человека, т.е. высказывание может быть истинным или ложным только по отношению к его истолкованию человеком. Поэтому важно представлять себе, каким образом человек понимает содержание того или иного высказывания и чем обусловлено его суждение об истинности/ложности последнего. Авторы подробно анализируют это на примере различных высказываний [Там же. 159-184].

Понимание «простых» (не содержащих метафоры) высказываний осуществляется отчасти в терминах категорий, возникших из нашего непосредственного опыта ориентационных категорий, понятий объект, вещества, цель, причина и др. В случаях, когда эти категории прямо использовать не удается, их можно проецировать на те сущности внешнего мира, которые в меньшей степени доступны нашему опыту. Так, человек проецирует ориентацию в понятиях передний — задний на объекты, не обладающие внутренне присущими им передней и задней сторонами, приписывает границы и поверхности различным сущностям окружающего мира, не имеющим таковых и т д. Это позволяет ему говорить об истинности высказывания The fog is in front of the mountain ("Туман лежит перед горой") -туман и гора осмысливаются как сущности с очерченными границами, и горе, кроме того, сообщена искусственная ориентация позади (тумана).

Важную роль в признании утверждения истинным или ложным играет также категоризация. Во-первых, категоризация позволяет высветить некоторые свойства объекта и приглушить или скрыть другие - концентрируя внимание на одних свойствах, человек отвлекается or других. Например, утверждения "Свет состоит из волн" и "Свет состоит из частиц" только внешне кажутся противоречащими друг другу, однако оба признаются физиками истинными. Во-вторых, категории отличаются известной гибкостью и градуальностью (различной степенью близости к прототипу), и могут быть приспособлены к контексту в зависимости от цели. При этом истинность утверждения зависит от того, уместна ли в данном случае использованная в нем категория, а уместность определяется целями человека. Так, высказывание "Франция шестиугольна" может быть истинным для школьника, но не для профессионального картографа. Аналогично обстоит дело с утверждением "Земля - шар".

Суждение об истинности/ложности того или иного неметафорического высказывания предполагает, кроме понимания его содержания, понимание соответствующей ситуации и наличие достаточно тесного соотношения между высказыванием и ситуацией. Понимание высказывания обычно связано с активизацией некоторого гештальта

(подробнее о понятии лингвистического гештальта см. в: Лакофф 1981]), который и обеспечивает осмысление данного высказывания в терминах категорий, подкрепленных опытом нашей культуры.

Согласно Дж. Лакоффу и М. Джонсону, добавление конвенциональной метафоры по сути дела ничего не меняет метафорические высказывания также предполагают проецирование и структурирование в терминах гештальта. Например, понимание метафорического высказывания Inflation has gone up ("Инфляция возросла") определяется двумя проекциями: во-первых, инфляция должна быть осмыслена как вещество, что позволит судить о его возрастании; во-вторых, возрастание должно быть спроецировано на ориентацию UP (ВВЕРХ). Эти два способа проецирования описываются, соответственно, онтологической метафорой INFLATION IS A SUBSTANCE (ИНФЛЯЦИЯ - ЭТО ВЕЩЕСТВО) и ориентационной метафорой MORE IS UP (УВЕЛИЧЕНИЕ НАПРАВЛЕНО ВВРХ).

Единственное различие между данным высказыванием и приведенным выше примером ("Туман лежит перед горой") состоит в том, что в случае "тумана" нечто материальное понималось в терминах другого материального, но с более четкими границами, физическая ориентация горы понималась в терминах другой физической ориентации - ориентации человеческого тела. В обоих случаях какая-то одна сущность представлялась в терминах другой сущности того же рода, Особенность конвенциональной метафоры заключается в том, что некая сущность понимается в терминах сущности иного рода: абстрактное понятие инфляция понимается в терминах физического вещества, а возрастание инфляции - в терминах физической ориентации. Таким образом, метафорическое проецирование включает сущности двух различных родов, а неметафорическое - сущности только одного рода.

То же самое, с точки зрения авторов, имеет место и в случае структурных метафор. Лакофф и Джонсон иллюстрируют это на примере высказывания John defended his position in the argument ("Джон отстоял свою позицию в споре"). Понятие спора, как было показано выше, структурировано конвенциональной метафорой СПОР - ЭТО ВОЙНА, поэтому ситуация спора может быть понята в

соответствующих метафорических терминах. Если ситуация (некий фрагмент разговора) ассоциируется с успешной защитой в гештальте ВОЙНА, тогда понимание высказывания будет соответствовать пониманию ситуации и мы сочтем его истинным.

Более того, сказанное верно и в том, что касается понимания творческих, неконвенциональных, метафор. Подводя итог своим размышлениям, авторы формулируют суть выдвинутого ими эмпирического подхода к истине:

«Теория истины - это теория того, что значит понять утверждение как истинное или ложное в определенной ситуации.

Всякое соответствие между тем, что мы говорим, и некоторым положением вещей в мире всегда определяется нашим пониманием утверждения и этого положения вещей. Конечно, понимание ситуации является результатьмвзаимодействия с нею самой. Однако мы способны осуществлять истинные (или ложные) высказывания о мире потому, что оказывается возможным соответствие (или несоответствие) нашего понимания, высказывания нашему пониманию ситуации, в которой оно производится.

Поскольку мы понимаем ситуации и высказывания в терминах нашей понятийной системы, истина для нас всех оказывается связанной с нею. Подобным же образом, поскольку понимание всегда частично, у нас нет доступа ко «всей истине" или к какому бы то ни было точному представлению о реальности» [ЯМСВ: 167].

Отсюда следует и особый взгляд авторов на теорию значения. Отрицая возможность существовании абсолютной истины, Дж. Лакофф и М, Джонсон тем самым отвергают стандартные теории значении, так как они основаны на понятии объективной истины. С их точки зрения, в основе теории значения и теории истины следует положить теорию понимания, а оно в значительной степени метафорично. «Тот факт, что наша понятийная система в своей основе метафорична, тот факт, что мы понимаем мир, думаем и действуем в метафорических терминах, что метафоры не просто понимаются, но к тому же могут обладать свойствами значимости и истинности, - все это говорит о том, что адекватный подход к значению и истине может основываться только на понимании» (Там же: 170].

Именно поэтому изучению концептуальной метафоры отводится важное место в провозглашенной авторами концепции эксперинциализма (подроблнее в следующей главе).

<предыдущая страница | следующая страница>