Военные перевороты в Латинской Америке

После второй мировой войны по всей Латинской Америке в ре­зультате многочисленных военных переворотов, особенно в пе­риод с начала 60-х по конец 70-х годов, были смещены законно избранные гражданские правительства. Согласительные системы вытеснены бюрократическими авторитарными. Военные перево-■ роты происходили в тех обществах, где слабые гражданские ин­ституты не смогли установить свое влияние над вооруженными силами. В Китае и во Вьетнаме коммунистические партии конт­ролировали армию. Как заявлял Мао, «винтовка рождает власть». Но «наш принцип состоит в том, что этой винтовкой командует партия, а винтовке никогда не будет позволено командовать пар­тией»⁶. В Латинской Америке ситуация была противоположной: еще со времен испанских поселенцев начала XVI в. армия играла господствующую роль в политической жизни. Даже в XX в. поли­тические партии и социальные группы редко получали власть, достаточную для противостояния активному вмешательству во­енных в осуществление политики. Тем не менее в последнее сто­летие социальный плюрализм сохранял здесь более сильные по­зиции, чем в Китае или Вьетнаме. В таких странах, как Аргенти­на, Бразилия, Чили и Уругвай согласительные и бюрократиче­ские авторитарные режимы периодически сменяли друг друга. Перевороты, происходившие в период с 1964 по 1973 г. и низвер­гавшие законно избранные гражданские правительства, имели своей целью укрепление капиталистической экономики и вытес­нение с политической арены левых сил, поддерживавших социа­листические, коммунистические и популистские программы. Этим переворотам предшествовало усиление структурных, куль­турных и поведенческих конфликтов.

Гражданская проправительственная коалиция была слишком слабой, чтобы помешать вмешательству военных. Вооруженные силы обладали возможностями, позволявшими им не подчинять­ся приказам гражданских лиц. Они держали под контролем ре­прессивные силы, действовали тайно, были хорошими специали­стами и организаторами, что необходимо для управления бюрок­ратическими институтами. Гражданские организации, такие, как политические партии, законодательные органы и суды, в силу разобщенности часто не могли противостоять им. Влиятельные социальные группы (бизнес-корпорации, землевладельцы, рели­гиозные деятели) были настороены против гражданских полити­ков и приветствовали приход к власти военных. Если переворот, направленный на свержение законно избранного правительства,

⁷ Чарльз Ф. Эндрейн \ 9 3

получал поддержку со стороны ТНК или правительства США, то такая помощь приводила к краху согласительной системы.

Кризисы легитимности подрывали структурную власть согла­сительных режимов и повышали вероятность воцарения бюрок­ратических авторитарных систем. Ожесточенные конфликты между группами влияния, выливавшиеся в насилие и политиче­ские беспорядки, делали согласительные системы уязвимыми. Законно избранные правители были не в состоянии примирить противоречивые интересы. Им было трудно выработать консен­сус между различными группами, делящими между собой поли­тическую власть. Кроме того, у них не было репрессивных сил для подавления антиплюралистической оппозиции, считавшей незаконной согласительную систему.

В условиях падения легитимности избранных гражданских чиновников военные лидеры приходили к заключению, что те не обладают ни волей, ни властью для защиты интересов вооружен­ных сил. Цена пребывания у власти гражданских лиц перевеши­вала все выгоды от их правления. Согласительная политика ста­вила под угрозу корпоративные, классовые и идеологические ин­тересы. Всякий раз, когда президентская гвардия, рабочая мили­ция и другие объединения начинали представлять угрозу для кор­поративных интересов военных, происходил переворот. Корпо­ративные интересы заключались в независимости при назначе­ниях на военные должности, в присвоении офицерских званий, выработке оборонительных стратегий, составлении программ во­енного обучения, поддержании порядка и национальной без­опасности. Часто личные интересы сливались с корпоративны­ми: военные хотели получить крупные бюджетные ассигнования не только на вооружение и боевую подготовку, но и на повыше­ние окладов, легковые автомашины, пенсии, медицинское об­служивание и жилье. В переворотах, происшедших в Бразилии и «в южном конусе» (Аргентине, Чили, Уругвае), кроме того, были замешаны и классовые интересы. Большинство старших офице­ров происходили из аристократических землевладельческих се­мей или семей, принадлежавших к высшему звену — промыш­ленникам, государственным служащим и военным чиновникам. По их мнению, радикальные марксистские партии и профсоюзы угрожали безопасности как капиталистов, так и нации в целом. Вооруженные силы, чьей обязанностью было защищать нацию от внешнего и особенно от внутреннего врага, полагали, что закон­но избранные гражданские политики, обещавшие введение эга­литаризма, ставили под угрозу не только экономический рост и капитализм, но и гражданское единство и христианскую веру.

194

Так, материальные интересы сливались с духовно-нравственны­ми и идеологическими ценностями. Тот факт, что гражданские лидеры не могли отстоять эти интересы и ценности, увеличивал вероятность переворота.

Кризис, порождающий деинституционализацию, заставлял обращаться к бюрократической авторитарной системе. Разрыва­емые жестокими конфликтами, южноамериканские страны не имели процедурного консенсуса, необходимого для согласова­ния разнообразных интересов и ценностей. Офицеры армии не считали себя обязанными по закону подчиняться избранным гражданским лидерам. В условиях слабой зависимости от право­вых норм гражданского контроля вооруженные силы осуществ­ляли переворот всякий раз, когда их интересы были ущемлены.

Поведенческий кризис также усиливал вероятность военного переворота. Слабые гражданские лидеры не могли предложить государственной политики, способной справиться с такими про­блемами, как высокий уровень инфляции, стагнация экономики, внешнеторговый дефицит и политическое насилие в стране. Ориентированные на поддержание политического порядка и экономического роста военные часто осуществляли переворот, в результате которого к власти приходили технократы, профессио­налы и управленцы. Вместе с военной элитой такие гражданские технократы пытались вытеснить с политической арены радикаль­но настроенные профсоюзы, а также те политические партии, ко­торые организовывали общественную деятельность во времена правления согласительного режима. Хотя рядовые граждане ре­дко принимали участие в переворотах, их слабая поддержка на­ходившихся у власти гражданских правительств подталкивала во­енных к действиям⁷.

Перевороты, произошедшие в Бразилии, Аргентине, Чили и Уругвае с 1964 по 1976 г., имеют общие принципы перехода от согласительного к бюрократическому авторитарному режиму. Гражданские правительства распадались потому, что не могли создать вокруг себя сильной коалиции, которая заставила бы военных считаться с согласительной системой. Правительст­венные институты, политические партии и социальные группы (землевладельцы, деловые ассоциации, религиозные деятели) ослаблены раздробленностью. Вместо того чтобы сплотиться вокруг стоящей у власти гражданской администрации, многие группировки поддерживали военных. Такое положение лишало правительство возможности принимать решения. Президент, как правило, сталкивался с оппозицией со стороны враждебно­го ему конгресса. Институт президентской власти не располагал

⁷* 195

ни репрессивной, ни консенсуальной властью, необходимой для сдерживания военных: В Чили суд признал правомочным переворот, свергнувший президента Сальвадора Альенде (1973). Ни Альенде, ни президенты Бразилии (1964), Аргентины (1976) и Уругвая (1973) не могли полагаться на сплоченные политиче­ские партии в организации поддержки режиму и создании коа­лиции с сочувствующими группами. Разобщенность рабочего движения лишала гражданских лидеров такого источника под­держки, как солидарность рабочего класса. Деловые ассоциа­ции в этих странах были на стороне организаторов переворота. Землевладельцы отвергали программы перераспределения зем­ли, выдвинутые Сальвадором Альенде и президентом Бразилии Жоао Гулартом. Католическая церковь в Чили и особенно в Ар­гентине приветствовала приход к власти военных, считая, что армейские офицеры восстановят порядок и будут придержи­ваться в своей политике принципов христианства. Президенты Альенде и Гуларт столкнулись с сильной оппозицией со сторо­ны ТНК и правительства Соединенных Штатов; эти иностран­ные институты заявляли, что левые движения составляют угро­зу капитализму, проводят ошибочную социалистическую поли­тику и грозят Западу «коммунистической» агрессией. С начала 60-х и до середины 70-х годов правительство США предоставля­ло аргентинским военным оружие и военных советников, а так­же осуществляло техническую подготовку армии. Это усилило решимость военных элит свергнуть гражданских президентов, не способных обеспечить быстрые темпы экономической мо­дернизации и дать нации правительство, которое бы гарантиро­вало ее безопасность.

Когда политический процесс заходил в тупик, деинституцио-нализация увеличивала вероятность переворота. Большинство латиноамериканских стран, включая и те четыре, о которых шла речь выше, страдали от персонализма правления. Даже в услови­ях раздробленности президент обладал большей властью, чем за­конодательные или судебные органы. Политический процесс опирался на отношения типа «патрон — клиент». Президент вы­ступал в роли суперпатрона, раздающего политическую поддерж­ку в обмен на ресурсы (покровительство, кредиты, контракты, лицензии). Государственные институты оставались слабыми. Личные связи представителей власти играли большую роль, чем нормы гражданского общества. Рассматривая конфликт интере­сов как незаконный, многие латиноамериканские элиты так и не выработали надежного процедурного консенсуса как средства примирения разногласий. Законы не могли оградить граждан-

196

скую администрацию от произвола военных. Для многих граж­данских лиц, поддерживавших путчистов, военный переворот представлялся наиболее эффективным и легитимным способом подавления нелегитимных конфликтов.

Деинституционализацию и недееспособность правительст­венных институтов усиливало презрительное отношение воен­ных элит к легитимности согласительных систем. С их точки зре­ния они не принимали во внимание корпоративные, личные, классовые и идеологические интересы вооруженных сил и их со­юзников. Заявляя о том, что ущерб от правления гражданских ад­министраций превосходит выгоды такого правления, военные видели в этом основание для захвата верховной власти. Следуя прусской традиции, чилийские, аргентинские и бразильские во­енные считали, что президенты угрожают их корпоративной ав­тономии, принимая, в противовес офицерам, сторону призывае­мых на военную службу рядовых, организуя рабочую милицию и вмешиваясь в решения армейских чиновников. Хотя угроза кор­поративным интересам являлась более важным мотивом для пе­реворота, чем личные интересы, они полагали, что их правление обеспечит увеличение правительственных ассигнований на их зарплаты, пенсии, жилье и здравоохранение.

Классовые интересы также служили мотивом к перевороту во всех четырех странах. Сторонники ускорения экономического роста, снижения инфляции и осуществления модернизации с по­мощью государственной поддержки развитию частного предпри­нимательства и инвестиций зарубежных корпораций, инициато­ры переворота опасались угрозы капиталистическому развитию со стороны левого движения. По мнению военных и их союзни­ков в лице гражданских бизнесменов, радикально настроенные профсоюзы требовали слишком высоких зарплат. Бразильские и чилийские крестьянские ассоциации захватывали землю; поли­тика перераспределения земли угрожала интересам крупных зем­левладельцев. Под предводительством молодых людей против слабого согласительного правительства организовывались пар­тизанские движения, например: Левое революционное движе­ние в Чили, Перонистское движение, носившее левацкий харак­тер, и троцкистская Народно-революционная армия Аргентины, уругвайское Движение национального освобождения (Тупама-рос) и радикально-католические группы в Бразилии. Предпола­гая, что эти движения связаны с левыми фракциями политиче­ских партий — социалистами, коммунистами, перонистами, — военные считали, что они представляют угрозу национальной безопасности.

197

Идеологические ценности сливались с капиталистическими интересами, усиливая тем самым военное противостояние граж­данскому правительству. «Внутреннего врага» стали ассоцииро­вать с атеизмом, неверностью и бесчестием. Считая себя стража­ми национальной безопасности и защитниками внутреннего по­рядка, вооруженные силы оправдывали перевороты как единст­венный способ сохранить христианскую, западную, капитали­стическую цивилизацию.

Слабое гражданское правительство и отказ масс от поддержки согласительного режима также способствовали переворотам в Латинской Америке. Политические «патроны» выторговывали правительственные блага для своих «клиентов», однако поддер­живающих их действующих политиков оказалось немного и дей­ственной коалиции не получалось. Рассматривая политику как игру, в которой невозможно выиграть, находившиеся у власти гражданские политики не могли найти компромисс и сформули­ровать политику, способную удовлетворять интересы различных групп. Низкие темпы роста, спад производства, снижение реаль­ных доходов и инфляция мешали им вести выигрышную игру, приносящую достаточно средств для субсидирования правитель­ственной поддержки. Переворотам предшествовала не только экономическая стагнация, но и широкомасштабное насилие. По-' литические убийства, ограбления банков и похищения детей сви­детельствовали о неспособности гражданских правительств ула­живать конфликты мирными средствами. Левые партизаны вели бои с правыми военизированными организациями. Общество поляризовалось, но не на бедных и богатых, а на сторонников правительства и их социально-разнородных противников. Под­держиваемые ведущими оппозиционными организациями и оп­ределенными категориями населения вооруженные силы, свер­гавшие согласительные системы, брали на себя обязательство обеспечить развитие капитализма при сохранении существующе­го политического строя⁸.

Заключение

Переход к бюрократической авторитарной системе являлся следствием неспособности правящих элит преодолеть кризисы неповиновения, деинституционализации и нелегитимности. Неповиновение было вызвано тем, что элитистские мобилиза­ционные и согласительные системы оказывались политически недееспособными. Бюрократические авторитарные лидеры

198

обещали более быструю, эффективную и последовательную мо­дернизацию. Деинституционализация началась в Советском Союзе, Китае и Вьетнаме после смерти их вождей. Бразильцы, аргентинцы, чилийцы и уругвайцы в период правления лидеров согласительного типа также жили в условиях слаборазвитой ин-ституциональности. Действия правительственных учреждений не регулировались никакими четкими нормами. Во всех этих странах эффективной переработке политической информации мешал персоналистический стиль правления, произвол в при­нятии решений и отсутствие разграничений властных полномо­чий. Без установленных процедур механизма передачи власти и договоренностей о распределении обязанностей в правительст­ве ни элитистская мобилизационная, ни согласительная систе­мы не могли эффективно осуществлять государственную поли­тику. Сторонники бюрократического авторитарного режима ожидали, что стабильные и ясно обозначенные нормы будут по­следовательно воздействовать на политический курс. И комму­нистическая мобилизационная, и латиноамериканские согла­сительные системы трансформировались в бюрократические авторитарные системы потому, что утратили легитимность. Они не могли обеспечить ни материальные блага, ни духовно-идео­логические ценности, которые бы послужили оправданием их правления. Хотя элитистские мобилизаторы и предоставили не­которые конкретные блага, они не смогли реализовать утопиче­ского обещания создать бесклассовое общество и воспитать гу­манную социалистическую личность. Южноамериканским странам, в которых военные перевороты происходили довольно часто, не хватало некоего общеморального видения, которое позволило бы им ликвидировать конфликты между ценностями и интересами различных групп. Без ярко выраженной легитим­ности, основанной на идейной приверженности или на точном расчете, эти системы превращались в бюрократические автори­тарные режимы.

Триумф бюрократизма и авторитаризма способствовал выра­ботке политики, главной целью которой было поддержание по­рядка. Участие масс в процессе принятия политических решений шло на спад. Чиновники считали, что их активизация приведет к хаосу. Направление политическому курсу начали задавать бю­рократы, технократы, интеллигенция, полицейские и офицеры вооруженных сил. Главным фактором сохранения порядка стало не достижение консенсуса, а упор на репрессивные силы.

Победа бюрократического авторитарного способа привела к социальному неравенству. Забота о повышении темпов роста и

199

накоплении капитала оттеснила на второй план политику перераспределения доходов. Отмена гражданских свобод, осо­бенно тех, которыми пользовались активисты независимых профсоюзов, журналисты, левые преподаватели, радикальные священники и критически настроенная интеллигенция, ослаб­ляла притязания любого правительства на проведение эгалитар­ной политики.

Глава 9

Переход к согласительной системе

В конце XX в. согласительные системы воспринимались как сво­его рода провозвестники будущего. После поражения во второй мировой войне нацистской Германии, фашистской Италии и им­перской Японии союзнические силы вместо бывших элитист-ских мобилизационных систем установили демократические ре­жимы. Сорок лет спустя в странах Восточной Европы, Латинской Америки, Южной Корее и на Тайване произошло крушение бю­рократических авторитарных систем и образование более плюра-листских правительств. Бюрократические элиты — будь то аппа­ратчики коммунистической партии или кадровые офицеры — разделили власть с законно избранными гражданскими лидера­ми. Выборы на конкурентной основе позволили гражданам изби­рать ряд правительственных лидеров, в частности законодателей и президента. Возросло влияние на политический процесс со сто­роны парламентов и независимых судов. Разработка правовых процедур ограничила произвол при осуществлении властных полномочий. Средства массовой информации и независимые ассоциации — профсоюзы, этнические группы, церкви, студен­ческие организации, экологические движения — получили час­тичную независимость от правительственного контроля. Даже не будучи плюралистическими демократиями, режимы Восточной Европы, Латинской Америки, Южной Кореи и Тайваня по край­ней мере напоминали конкурентные олигархии, выступавшие за расширение гражданских свобод, плюрализм, соперничающие с бюрократическими авторитарными элитами за политическое господство. Какие же структурные, культурные и поведенческие кризисы обусловили появление согласительных систем в период конца 40-х — начала 80-х годов?

201

Поражение в войне элитистских мобилизационных систем

Подобно тому как возникновение фашистско-нацистских режи­мов отчасти обусловливалось ситуацией на мировой арене, так и установление после второй мировой войны в Западной Герма­нии, Италии и Японии согласительных систем — сложившейся к тому времени геополитической обстановкой. Поражение в войне трех держав «оси» положило конец господству в этих странах эли­тистских мобилизационных систем, разрушило их легитимность и деинституционализировало репрессивные режимы. Прави­тельственные чиновники союзнических держав, в частности США, установили репрезентативные институты, в условиях дей­ствия которых к власти пришли лидеры христианско-демократи-ческой, либерально-демократической и социал-демократиче­ской партий.

Период после второй мировой войны был менее благоприя-тым в политико-экономическом смысле для становления согла­сительных систем. После первой мировой войны европейское общество расколола классовая вражда. Левые радикалы боролись с правыми реакционерами. Левые партии призывали промыш­ленный рабочий класс и беднейшее крестьянство к введению коллективной собственности, народных советов и установлению не совместимого с управленческим рабочего контроля на фабри­ках. Консервативные элиты, пользовавшиеся поддержкой семей­ных фермеров, землевладельцев, бизнесменов и представителей высших кругов общества, смыкались с фашистскими или наци­стскими партиями. В экономической политике, направленной на снижение затрат, сведение до минимума государственного пла­нирования и ограничение свободной торговли во всем мире, ве­дущие роли играли корпорации. Правительство Соединенных Штатов, отказавшееся от активных действий на международной арене, проводило политику протекционизма и изоляционизма. Карательные программы репараций в отношении Германии уси­ливали общий экономический хаос. Не только в Германии, но и во всей Европе высокая инфляция 20-х годов, сменившаяся де­прессией 30-х годов, лишила легитимности демократические правительства. Страшась «перманентной революции», которой угрожали большевики, консервативные элиты .Германии, Ита­лии, Австрии, Франции и стран Восточной Европы сплотились вокруг нацистско-фашистских партий.

После второй мировой войны перспективы демократизации в Западной Европе и Японии были более обнадеживающими, чем

202

прежде. Поражение в войне дискредитировало нацистско-фаши-стские режимы. На правом фланге партии консерваторов и хри­стианских демократов объединились с социал-демократами в со­ставе коалиционных правительств. На левом фланге профсоюзы и демократические социалистические партии выступали в под­держку реформистской политики, направленной на достижение согласия между трудом и капиталом, умеренное повышение зар­плат и щедрые ассигнования на социальную сферу. Вместо того чтобы устанавливать рабочий контроль на фабриках, левые орга­низации пытались добиться взаимодействия между руководст­вом, представителями профсоюзов и правительственными чи­новниками. Несмотря на сохранение управленческого контроля, профсоюзы получили больше возможностей влиять на директо­ров предприятий при разрешении трудовых споров. Опасаясь по­вторения депрессии, правительственные чиновники с начала 50-х до середины 70-х годов проводили кейнсианскую политику. Участие государства состояло в предоставлении инвестиций и осуществлении всесторонних социальных программ.

Правительство Соединенных Штатов более активно, чем в 20-е годы, участвовало в восстановлении разрушенных обществ. По «плану Маршалла» для европейских наций, включая Герма­нию и Италию, были созданы фонды капитального инвестирова­ния, что обеспечивало финансовую стабильность, рыночную си­стему цен и свободу торговли. Высокие инвестиционные расходы при умеренном повышении зарплат обусловили низкую оплату труда на единицу произведенной продукции, это привело к высо­ким темпам роста. Ведомства США помогли также финансиро­вать немецкие военные репарации. Под руководством генерала Дугласа Макартура американские оккупационные власти пере­строили экономику Японии. Эта программа предусматривала пе­рераспределение земли в Японии в пользу независимых ферме­ров, финансовую поддержку и расширение доступности образо­вания. Япония, Западная Германия и Италия отказались от им­периалистической экономической автаркии и активно включи­лись в мировую капиталистическую экономику. НАТО создала всеевропейские силы для предотвращения возможной советской военной интервенции. Ограничив власть национальных армий, она усилила гражданский контроль над военными.

Хотя советское правительство поддерживало коммунистиче­ские партийно-государственные правительства в послевоенной Восточной Европе, большинство западноевропейских коммуни­стических партий выступало за парламентские формы правле­ния. Объединившись во время войны с другими антифашистски-

203

ми силами, они придерживались демократических процедур ула­живания конфликтов. Даже сильные коммунистические полити­ческие партии во Франции и Италии предпочли путь реформиро­вания капитализма и борьбы за более широкое представительст­во левых сил в политике, а не установление государственного со­циализма в духе ленинизма.

В результате в Западной Европе и Японии с 1950 по 1975 г. происходило ускорение экономического роста, снижение безра­ботицы, обуздание инфляции и повышение равенства в доходах. Таким образом, плюралистические демократии достигли всеоб­щей легитимности. Демократические правила политической иг­ры воспринимались положительно. Согласительные нормы при­мирения разногласий и осуществления государственной полити­ки были институционализированы. К 1990 г. Япония и все запад­ноевропейские страны, даже бывшие бюрократические автори­тарные режимы Греции, Португалии и Испании, функциониро­вали как вполне стабильные согласительные системы¹.

<предыдущая страница | следующая страница>