Глава 10

Политическое развитие и социальный прогресс

В XIX в. теоретики политики ставили знак равенства между раз­витием вообще и социальным прогрессом. Следуя традициям просвещения, они полагали, что государственные деятели будут разумно подходить к общественной деятельности, что приведет к общезначимым переменам. Либералы видели, как распространя­ются по свету, неся свободу, мир и процветание, конституцион­ное правление и капиталистическая рыночная экономика. Ради­калы, в частности Маркс, считали, что наука и разум позволят пролетариату установить бесклассовое социалистическое обще­ство, основанное на свободе от капиталистической эксплуатации и репрессий.

Современные интеллектуалы полны скептицизма относи­тельно возможности установления подобного рая на земле. По­сле ужасов двух мировых, нескольких мини- и партизанских войн, нацистского Холокоста, казней в Камбодже, военных дик­татур и промышленного загрязнения окружающей среды даже либералы и радикалы, кажется, лишились иллюзий относительно безопасных последствий развития¹. Для них рай оказался «отло­жен», если не вовсе потерян.

В своей книге «Отложенный рай» британский романист Джон Мортимер описывает разочарование, охватившее Англию после второй мировой войны. Будучи первой нацией, начавшей про­мышленный переворот, Англия с середины XIX в. являла собой одну из самых долговечных согласительных систем. Она возгла­вила борьбу с немецкой диктатурой в двух мировых войнах, и, хо­тя из последней Великобритания вышла победительницей, она проиграла мир. С 1950 по 1980 г. Англия стала одной из индустри­альных стран с наиболее низкими темпами роста, высоким уров-

233

нем безработицы и инфляции. В «Отложенном рае» англикан­ский ректор Симеон Симкокс, убежденный сторонник лейбори­стской партии, спрашивает своего сына Фреда:

«Не кажется ли тебе порой, что весь мир движется вспять? Будто мы устали медленно тащиться вперед и развернули машину назад. Об­ратно, к очередям за пособиями по безработице и нищете, которые считались маленькой постыдной тайной, чем-то таким, к чему поря­дочные люди не могут иметь отношения»².

Будучи не столько марксистской, сколько методистской, бри­танская лейбористская партия после войны не смогла объеди­нить население вокруг «царства равенства, христианского социа­лизма и государства всеобщего благоденствия»³. В правление консервативной партии Тэтчер в 80-е годы социалистическую кооперацию как главное достижение заменил конкурентный ин­дивидуализм. Вера в рынок взяла верх над государственным пла­нированием. Уровень безработицы подскочил до 10%. Увеличи­лись очереди за пособием по безработице. Углубилась пропасть между богатыми и бедными.

Политические системы в странах, принадлежащих к лагерю государственного социализма, также столкнулись с трудностями при установлении рая на земле. В 1979 г. северокорейский прези­дент Ким Ир Сен заявил: «Сегодня наш народ от души наслажда­ется счастливой жизнью в условиях самой передовой социали­стической системы... Издревле наши праотцы желали построить рай на земле. Это желание было выполнено во времена нашей Трудовой партии»⁴. Школьники пели «Песню о рае», прославля­ющую «свободный от гнета рай на земле», построенный Великим вождем Ким Ир Сеном⁵. С 1955 г., когда закончилась Корейская война, и до начала 70-х годов партия, государство и другие учреж­дения действительно помогли достичь высоких темпов роста промышленности, равенства доходов, низкого уровня безрабо­тицы, высокого процента грамотности и низкой детской смерт­ности. Однако к началу 70-х годов элитистская мобилизационная система начала сталкиваться с более сложными проблемами. Требование верности «монолитной» идеологии Кима означало порицание разнообразия. Темпы роста промышленности пошли на спад. Промышленное производство Южной Кореи обогнало по темпам северокорейское. Введение нормирования на потре­бительские товары, упор на тяжелую промышленность и боего­товность, отсутствие свободного рынка породили нехватку про­дуктов, включая рис. Возник острый торговый дефицит. Север­ная Корея не могла сбыть на мировом рынке произведенные на экспорт товары. Дефицит нефти, угля и электроэнергии усугубил

234

экономическую стагнацию. Для обеспечения роста промышлен­ности КНДР не хватало передовых технологий, компьютеров и специалистов. Политическая организация, идеологическое со­знание и культ личности вряд ли были способны обеспечить рай земной⁶.

В 80-е годы бюрократические авторитарные режимы, подо­бные мексиканскому, также столкнулись с трудностями при обеспечении высоких темпов экономического роста. В периоды с 1961 по 1970 и с 1978 по 1981 гг. экономика Мексики развивалась быстрыми темпами. Однако после 1981 г. падение на мировом рынке цен на нефть сказалось на темпах роста. Технократическая элита в правительстве, министерстве планирования и бюджета, в Банке Мексики, в государственной нефтяной корпорации и в ад­министрации президента взяла курс на политику жесткой эконо­мии: снизила зарплаты, провела девальвацию и сократила субси­дии на питание и транспорт. Однако эта политика привела к вы­сокой инфляции, росту безработицы и увеличению неравенства доходов. Например, в 1988 г. в Параисо (дословно «Рай») потеря­ли работу свыше 50% рабочих государственной нефтяной корпо­рации. Для них «рай» был потерян⁷. Машина экономического развития заработала в обратную сторону. Правящая ИРП (Ин­ституционно-революционная партия) не могла справиться с эко­номическим кризисом путем сочетания репрессий с политиче­ским компромиссом.

Кризисы политического развития, а также успех различных политических систем в достижении социального прогресса объ­ясняются разными структурными теориями. Теория модерниза­ции, институциональная теория и теория зависимости рассмат­ривают развитие как организационную возможность обеспечить постоянные преобразования, решить старые проблемы и творче­ски подойти к осуществлению новых, непредвиденных задач. Каждая из теорий предлагает свой взгляд на способность государ­ства, социальных групп внутри страны и зарубежных институтов добиваться этих целей.

Интеллектуальные истоки современных теорий развития

За последние 200 лет Дюркгеймом, Вебером, Мэдисоном, Марк­сом и Лениным были даны различные интерпретации этого воп­роса, повлиявшие на современные структурные теории развития. Обращая внимание на связь между культурными ценностями, структурами и поведением индивидов, каждая из них давала свое

235

определение народа, бюрократической авторитарной, согласи­тельной и мобилизационной моделей, включая и то, каким обра­зом эти системы осуществляют политическое развитие и соци­альный прогресс. Эти теоретики пессимистически относились к влиянию капиталистической индустриализации на социальное благосостояние и индивидуальное поведение людей.

Дюркгейм

Французский социолог Эмиль Дюркгейм (1858—1917) занимался изучением духовно-нравственных ценностей, связанных с на­родной (племенной) системой. Им была выработана телеологи­ческая интерпретация развития. Подобно тому как из желудя вы­растает дуб (его конечная цель или телос), так и общество дви­жется от простых однородных ценностей к их более сложному и неоднородному типу. Социальная солидарность основана на об­щности нравственных ценностей. Дюркгейм противопоставляет простую народную (племенную) систему промышленно разви­тым обществам. Такие системы объединяет «механическая соли­дарность». Всем людям присущи одни и те же священные ценно­сти. Коллективное сознание ставит во главу угла консенсус, ра­венство и общность. В отличие от него в индустриальных обще­ствах существуют более сложные, дифференцированные ценно­сти, служащие для обеспечения «органичной солидарности» в со­гласительной системе. Конфликт материальных интересов по­рождает раскол и неравенство. По мере снижения роли священ­ных ценностей возникает еще большее обособление священного от мирского. Индивиды утверждают собственную свободу на фо­не общественной гармонии. Преступления рассматриваются уже не как попрание Бога, а как причинение ущерба людям. Закон, утверждающий нравственные ценности общества, пытается объ­единить индивидов с различным отношением к ценностям и раз­личными интересами.

Согласно дюркгеймовскому структурному подходу, развитие означает переход от функционально слитной народной (племен­ной) системы к дифференцированным системам современных индустриальных обществ. Народная система характеризуется ми­нимальной ролевой специализацией. Глава семьи выступает как политик, ответственный за принятие решений, и распределяет земли, следит за соблюдением религиозных обрядов, учит мудро­сти. В современных промышленных обществах всеобщий харак­тер приобретает ролевая дифференциация. Плотность населения постоянно растет, стимулируя высокий уровень географической

236

и социальной мобильности. Так как обладающим разнообразны­ми интересами индивидам приходится конкурировать между со­бой из-за ограниченных ресурсов, появляются различные слож­ные организационные структуры. Преобладающую роль начина­ют играть специализация и экономическая взаимозависимость. Поскольку людей уже не объединяют общие моральные ценно­сти или общность социальных ролей, их солидарность постоянно находится под угрозой разрушения вследствие возникновения политических катаклизмов, структурной фрагментации, соци­альной нестабильности, проявлений эгоизма и аномии (отсутст­вия норм). Координация дифференцирующегося общества долж­на осуществляться новыми интегрирующими структурами на ос­нове новых общественных норм.

Для Дюркгейма чувство солидарности безличному современ­ному индустриальному обществу придают государственные обра­зовательные институты. Поведение всех и каждого уже не сооб­разуется с некими общими для всех религиозными верованиями; поэтому основным институтом политической социализации, вы­полняющим функции, ранее присущие церкви, становится шко­ла. В ее обязанности входят формирование морали нации, внед­рение коллективного сознания и поддержание органической со­лидарности.

Играя важнейшую поведенческую роль, учитель должен быть уподоблен священнику, который, являясь моральным авторите­том, учит паству держать под контролем своекорыстные интере­сы. Учитель также служит образцом нравственности, подчерки­вая первичность национального альтруизма по отношению к личному эгоизму. Власть священника — от Бога. Власть учителя — от общества, которое Дюркгейм именует «великой моральной личностью», светским божеством. Подобно тому как священник интерпретирует волю Бога, учитель интерпретирует волю обще­ства — эту религию человечества. Подобное функциональное толкование роли учителя применимо, в частности, к мобилиза­ционным системам, в рамках которых школы, как считают ' политики, являются распространителями политического образо­вания; именно они формируют нового человека.

Несмотря на утверждение о необходимости коллективных моральных ценностей и государственной регуляции экономиче­ской деятельности, Дюркгейм никогда не поддерживал револю­ционный социализм как основную стратегию социальных преобразований; он отстаивал экономический плюрализм, рели­гиозные ценности и жизнеспособность гражданского общества. Считая социализм слишком бюрократическим, он отрицал клас-

237

совый конфликт, первичность экономических интересов и гос­подство государства над обществом. Капитализм, считал Дюрк-гейм, излишне подвержен своекорыстию, престижному потреб­лению и стремлению к частной выгоде. По его мнению, индуст­риализированные капиталистические общества с их развитой экономической специализацией нуждаются в сбалансировании дифференциации и интеграции. Государство и общественные об­разовательные институты восполняют моральные ценности — такие, как служение обществу, альтруизм и сочувствие, — спла­чивающие дифференцированное общество. Профессиональные объединения удовлетворяют индивидуальные потребности, бо­рются с эгоизмом и предотвращают опасность государственной тирании. Дюркгейм надеялся, что подобная плюралистическая организация обеспечит нравственную свободу индивида и ры­ночное общество⁸.

Вебер

Как и Дюркгейм, Макс Вебер (1864—1920) интерпретировал раз­витие как рост национализма, усиление мощи активного нацио­нального государства, плюрализма и функциональной диффе­ренциации. Но если Дюркгейм ставил в центр внимания мисти­чески-эмоциональные связи и политико-религиозные ритуалы, то Вебер подчеркивал значение формально-инструментальной рациональности как основной черты развитого общества. Он раз­личал четыре типа рациональности: формальный, инструмен­тальный, концептуальный и субстантивный. Формальная рацио­нальность, ассоциированная с современными бюрократиями, стремится к порядку, дисциплине и подчинению правилам. Ин­струментальная рациональность считает главными эффективные средства достижения поставленных целей. В бюрократических государствах, так же как и в крупных капиталистических корпо­рациях, основными качествами становятся прагматизм, техниче­ская эрудиция, предсказуемость, полезность и расчет. Индивиды подчиняются бюрократическим органам управления. Ощущая себя винтиками гигантской машины, они с отчуждением и пес­симизмом оценивают собственные возможности изменить бю­рократический статус-кво. Организованность преобладает над стихийностью и инновационностью. Отношения внутри этой бюрократической «железной клетки» регулируются при помощи контроля и дисциплины. Вместе с усиливающейся инструмен­тально-формальной рациональностью происходит рост секуля­ризации — множественности разнообразных ценностей и отделе-

238

ние конечных целей (священных ценностей) от мирских матери­альных интересов. Хотя современные индустриальные общества придерживаются концептуальной рациональности, отводящей главную роль теории, разуму, науке и объективному эмпириче­скому знанию, роль субстантивной рациональности они прини­жают. Возвышая присущее моральным целям достоинство, эта ценностная рациональность означает, что в своем этическом вы­боре индивид руководствуется конечными трансцендентальны­ми целями. Поскольку современные общества пренебрегают ценностной рациональностью, Вебер сомневается, что у полити­ческих элит хватит воображения, чтобы обеспечить социальный прогресс в духе Просвещения.

Хотя Вебер боялся технически-формальной рациональности, он считал бюрократизацию неизбежной структурной тенденцией индустриальных обществ, как капиталистических, так и социа­листических. По его мнению, современная бюрократия предпо­лагает специализацию, профессионализм, иерархию и централи­зацию. В современных индустриальных обществах бюрократиче­ское правление становится неизбежным в силу нескольких при­чин. В XX в. большинство национальных государств занимает об­ширные территории и насчитывают миллионы граждан; поэтому не каждый индивид может непосредственно участвовать в приня­тии политических решений. В борьбе за власть в государстве, в конфликтах между различными конкурирующими между собой государствами главный контроль над ресурсами принадлежит бюрократическому аппарату. Военные и полиция становятся бо­лее профессиональными и руководствуются в своих действиях экспертными техническими знаниями. Олигархические частные корпорации монополизируют не только богатство, но и инфор­мацию, технические и юридические знания. Эти ресурсы дают картелям, крупномасштабным производствам и олигополиям возможность господствовать на капиталистическом рынке. С точки зрения Вебера, госсоциализм приводит к более сильному господству бюрократии, чем капитализм. По крайней мере он по­лагает, что в наиболее плюралистических капиталистических об­ществах промежуточные ассоциации обладают некоторыми воз­можностями играть роль противовеса бюрократическому госу­дарству. Между тем при госсоциализме враждебность к рынку и приверженность плановой экономике укрепляют бюрократиче­ские тенденции. Даже если сторонники государственного социа­лизма, такие, как Ленин, не приемлют бюрократизацию и счита­ют, что гражданское общество в конечном счете освободится от господства государства, их заинтересованность в партийной ор-

239

ганизации, идеологизации, государственном планировании и в овладении эмпирическим миром с помощью передовой техники приводит к бюрократическим авторитарным системам. Прави­тельственные учреждения следят за гражданами с помощью раз­ветвленной системы надзора. Рядовые граждане впадают в апа­тию. Утопические цели марксизма-ленинизма служили оправда­нием насильственным средствам, и вопреки поставленным идео­логическим целям реальным результатами стали политическая дезорганизация и экономическая стагнация.

Если говорить об издержках господства бюрократии, то в их устранении Вебер полагался не на участие масс в политике, а на лидеров. В его интерпретации конкурентного элитизма различа­ются три разных типа лидеров: корпоративные исполнители, ха­ризматические герои и партийные активисты. В отличие от гос­социализма, объединяющего экономические и политические сферы, капитализм характеризуется определенной независимо­стью частных корпоративных элит от государственных бюрокра­тических чиновников. Развивая плюрализм, капитализм ограни­чивает власть государства, особенно власть технократов-плано­виков. Харизматические лидеры, герои, наделенные обаянием, также борются с бюрократическим контролем. Если бюрократи­ческое правление имеет тенденцию к погружению в рутину, то харизматическим лидерам свойственны гибкость и стремление к инновациям. Они выступают вдохновителями борьбы за соци­ально-политические перемены. В условиях представительного правления различные партии конкурируют между собой за места в выборных органах власти. Прийдя к власти, партийные лидеры могут ограничивать государственную бюрократию. В составе за­конодательных органов они обсуждают вопросы государствен­ной политики, выступают с критикой кабинета министров и склонны к компромиссам. С точки зрения Вебера править долж­ны элиты. Массам же надлежит играть весьма ограниченную роль. Их дело — выбрать лидеров и освободить их от должности к следующим выборам⁹.

Веберовские концепции бюрократического правления рас­сматривают развивающиеся бюрократические авторитарные ре­жимы, в которых правят технократические элиты, а массы следу­ют директивам лидеров. Эти режимы характеризуются опорой на технические знания, ускорение экономического роста и обеспе­чение национальной безопасности. В них преобладает ограни­ченный плюрализм. Хотя бюрократы и ограничивают участие масс в политике, на выборах зачастую имеет место конкуренция между различными партиями. В условиях капиталистической

240

экономики иностранные и частные корпорации сохраняют неко­торую независимость от государственных бюрократов.

Хотя приравнивание Вебером политического развития к бю­рократизации лучше всего подходит к бюрократическим автори­тарным системам, его интерпретация касается мобилизационных и согласительных систем. В условиях элитистских мобилизаци­онных систем технократы-специалисты соперничают с «мобили-заторами», цель которых — сплотить массы вокруг идеологиче­ских задач. Даже применительно к плюралистической согласи­тельной системе вряд ли можно говорить о полном отсутствии бюрократических тенденций. Бюрократы господствуют в прави­тельстве, частном корпоративном секторе и в университетах. В таких странах, как Соединенные Штаты, где популистские цен­ности пользуются широкой поддержкой, в принятии политиче­ских решений, даже во время выборов, участвует не так много граждан. Ключевые решения принимают военно-промышлен­ные корпорации¹⁰. В условиях подобного бюрократического раз­вития теории Вебера остаются актуальными.

Мэдисон

Классические либералы отождествляют политическое развитие с возникновением конституционального правления. Джеймс Мэ­дисон (1751 — 1836), один из авторов «Федералиста», четвертый президент Соединенных Штатов, изучал социальную и полити­ческую философию в Принстонском университете в последние годы XVII в. Находясь под влиянием таких теоретиков шотланд­ского Просвещения, как Дэвид Юм, Адам Смит, Адам Фергюсон, он говорил о необходимости смешанного, представительного правительства с разделением власти. Для него политическое раз­витие означало внесение правовых ограничений в осуществление произвольной, монопольной власти. Оно предполагало также за­кат абсолютистского бюрократического государства и движение к гражданским свободам, конкурентным выборам и ограниче­нию обязанностей правительства. Конституционализм формиру­ется в условиях плюралистической согласительной системы, за­нимающейся урегулированием конфликтов между группами, об­ладающими различными интересами.

Согласно Мэдисону, правительство существует в первую оче­редь для того, чтобы реализовать свободу. Он полагал, что каждый индивидуум хочет свободно следовать своим интересам. Прави­тельство при капиталистической рыночной экономике защищает личность, ее интересы и счастье. Придерживаясь принципа защи-

241

ты торговли, повышая производительность труда в стране и орга­низуя ее инфраструктуру (финансы, транспорт и средства комму­никации), оно способствует процветанию и обеспечивает свободу. Несмотря на приверженность свободе, Мэдисон опасался зло­употреблений ею. Человеческий разум способен совершать ошиб­ки. Поскольку люди — не ангелы, они не могут, подобно Платону, полагаться на то, что свободу обеспечат просвещенные государст­венные мужи, нравственно-религиозные или рациональные моти­вации. Как и классические либералы, Мэдисон реалистично восп­ринимал склонность индивидов предаваться «себялюбию», их стремление к богатству и высокому положению. Любому из об­ществ присуще неравенство в распределении собственности; от­сюда конфликт интересов. Должники конфликтуют с кредитора­ми. Бедные угрожают богатым. Землевладельцы конкурируют с промышленниками. Попытки правительства подавить эти конф­ликты принесут больший вред, чем стремление проконтролиро­вать последствия борьбы между группами влияния.

Мэдисон полагался на то, что свободу можно сохранить с по­мощью структурных урегулирований: сегментированных инсти­тутов и формальных конституционных процедур. Он опасался, что экономические группы — то, что он называл «фракциями», — станут преследовать собственные интересы и это неблагоприятно отразится на обществе в целом. Дабы предотвратить подобные злоупотребления свободой, введенная конституционной конвен­цией 1787 г. республиканская система предусматривала учет ин­тересов различных групп в деятельности правительства. Если ча­стные интересы, власть и амбиции будут играть роль сдержек и противовесов друг для друга, общество, как надеялся Мэдисон, сможет избежать как тирании, так и анархии. По его мнению, анархия возникает потому, что обладающие властью социальные группы угнетают слабые фракции. Тирания возникает, когда вся правительственная власть концентрируется в руках одних и тех же личностей. Для Мэдисона эффективным является конститу­ционное правление, которое гарантирует защиту от названных опасностей. В условиях географически обширной, разнородной федеральной республики разность интересов является защитой от тирании большинства: «В условиях свободного правительства защищенность гражданских прав должна быть такой же, что и ре­лигиозных прав. Она состоит в одном случае в существовании множественности интересов, а в другом — во множественности сект»¹¹. Гарантией свободы служит конкуренция между общена­циональным и региональными правительствами. Разделение вла­сти в национальном правительстве на законодательную, испол-

242

нительную и судебную будет сдерживать стремление к абсолю­тизму. Принятая конституция ограничивает власть правительст­ва управлять экономикой, в частности проводить политику, ме­шающую интересам владельцев собственности и кредиторам.

Мэдисон скептически относился как к лидерам, так и к рядо­вым гражданам. В отличие от Платона, он сомневался, что вера в добродетель, разум и политическое образование даст просвещен­ных лидеров. Для предупреждения законодательной тирании он рекомендовал, чтобы члены Конгресса являлись представителя­ми различных профессий: торговцами, землевладельцами и спе­циалистами, в частности юристами. Законодатели должны обра­зовывать коалиции, приходить к соглашению по спорным вопро­сам, вырабатывая умеренную, благоразумную политику. Для предотвращения давления со стороны законодательной власти республиканскому правительству потребуется также независи­мый, решительный президент, обладающий полномочиями, не­обходимыми для проведения в жизнь законов и сохранения сво­боды действий правительства. Мэдисон стремился избежать опасности появления безответственного тирана, пользующегося неограниченной властью. Он полагал, что если президента будут выбирать раз в четыре года на собрании коллегии избирателей, то он не будет выступать с демагогическими, популистскими при­зывами ради поддержания своей власти. Основанием его власти будут заложенные в принятой конституции формально-правовые нормы. Кроме того, Мэдисон стремился избежать и тирании на­рода. По его мнению, народ время от времени дает волю «собст­венным преходящим ошибкам и заблуждениям». Народ и прави­тельство должны контролировать друг друга. Народный разум должен держать под контролем лидеров правительства, а прави­тельственным чиновникам надлежит смерять волнения народа. Посредством таких конституционных установлений, как федера­лизм, разделение властей и всенародные выборы в палату пред­ставителей, система правления в Соединенных Штатах могла, по мнению Мэдисона, обеспечить необходимое равновесие между эффективным руководством и согласием граждан. Тем самым бу­дет создано свободное и стабильное правительство. Когда поли­тические институты обеспечат согласование классовых интере­сов, появятся изменения к лучшему¹².

Маркс и Ленин

В отличие от теоретиков классического либерализма, стремя­щихся к постепенным реформистским преобразованиям в рам-

243

ках капиталистического общества, марксисты связывают разви­тие с фундаментальной трансформацией всей социально-эконо­мической системы. Для Карла Маркса (1818—1883) эволюцион­ное реформаторство означало лишь достижение гармонии между отдельными классами, а не уничтожение классовой эксплуата­ции. С презрением относясь к идее примирения разногласий между различными группами, он хотел, чтобы рабочий класс сплотился вокруг такой политической партии, которая обостри­ла бы классовую борьбу, обеспечила уничтожение классов и по­строила социалистическое общество. Для осуществления этих революционных целей рабочие партии должны действовать неза­висимо от партий, представлявших интересы собственников-буржуа, которые ожидают, что классы забудут о собственных противоречивых интересах и объединятся под знаменем, на кото­ром будет начертано нечто непонятное и в высшей степени ту­манное, нечто такое, что под видом примирения интересов всех партий лишь скрывает господство одной единственной партии и ее интересов — партии буржуазии¹³.

Маркс предложил теорию стадий развития. Подразделив от­дельные исторические периоды в соответствии со «способами производства», он представил развитие европейского общества как прогрессирующее движение от первобытного коммунизма (эгалитарной народной системы) через рабство, феодализм и ка­питализм к коммунизму. Маркс отмечал различия между капита­листическим способом производства, переходной «первой фазой коммунистического общества» и «фазой развитого коммунисти­ческого общества». При капитализме большинство людей терпят нужду, отчуждение, являются объектом классовой эксплуатации. Буржуазия использует государство для подавления пролетариата и осуществления собственных классовых интересов. Координа­тором экономического обмена является «анархия рынка». Все общество охвачено классовой борьбой. На первой стадии комму­низма пролетариат, составляющий подавляющее большинство населения, возьмет под свой контроль центральное правительст­во. Согласно Марксу, государство будет олицетворять «револю­ционную диктатуру пролетариата», и ради уничтожения классо­вых антагонизмов, подавления контрреволюции, установления государственной собственности на капитал, обеспечения социа­лизированной экономики и предоставления простора для разви­тия производительных сил оно будет пользоваться принуждени­ем и даже террором. Государство централизует кредит, будет уп­равлять национальным банком, обеспечит бесплатное народное образование, возьмет под контроль средства массовой информа-

244

ции, транспорт и промышленность. В развитой фазе коммунизма государство, осуществляющее классовое господство, отомрет. Исчезнут такие явления, как основанная на репрессиях полити­ческая власть, богатство, зиждущееся на частной собственности на физический капитал, престижное общественное положение, связанное с жесткими классовыми различиями. Высокая произ­водительность труда, передовые технологии и коллективная соб­ственность на капитал приведут бесклассовое общество к эконо­мическому изобилию. Экономическая деятельность во всемир­ном масштабе будет проходить в рамках центрального планиро­вания. На этой высшей стадии экономического развития отчуж­дение личности заменяется всеобщей солидарностью. Правите­лей и управляемых уже не разделяет пропасть. С уничтожением государственного принуждения и классовой эксплуатации разви­тое коммунистическое общество обеспечит полное социальное равенство, распределение товаров в соответствии с потребностя­ми людей, а также «свободное развитие личности». Людей станут ценить за то, что они высшие человеческие существа, а не рас­сматривать как специализированные орудия производства.

Для Маркса цель политического развития состояла в преобра­зовании общества, т.е. в уничтожении отчуждения, классовой эксплуатации и государственного принуждения. Развитие вклю­чает в себя трансформацию одного способа производства в иной способ организации экономического производства. В основе ре­волюционной трансформации капитализма лежат структурные кризисы. Маркс полагал, что с развитием капитализма обостря­ются его противоречия. Возникает конфликт между производи­тельными силами (машинами, рабочей силой, источниками энергии) и классовыми отношениями, и этот конфликт мешает росту экономического развития. Когда фабричные рабочие орга­низуют союзы и собственные политические партии, капиталисты противостоят их требованиям. В условиях капитализма возраста­ет безработица, чередование пиков и спадов промышленного цикла; в особенности усиливается отчуждение рабочих. Обостря­ется классовая борьба. Рабочие оказываются в большей степени сплоченными. Объединенные общими условиями жизни, общи­ми интересами и ценностями, они мобилизуют свои силы на кол­лективные действия, направленные на свержение капиталисти­ческой системы.

Для создания коммунистического общества Маркс считал не­обходимым объединить структурные условия с поведенческими требованиями просвещенного руководства и классовым созна­нием. Он хотел, чтобы в политических партиях пролетариат играл

245

стихийную, эгалитарную роль. Вместо буржуазных интеллектуа­лов рабочие партии должны возглавлять философы и рабочие, совместно претворяющие социалистическую теорию в политиче­скую практику. Если пролетариат представляет необходимые для завоевания политической власти людские ресурсы и оружие, то интеллектуалы дают необходимое для мобилизации масс на борь­бу с капитализмом теоретическое оружие и знания. С участием в революционных политических организациях растет солидар­ность рабочих в поведенческом плане, в частности их самоотож­дествление с пролетарским классом и осознание, что судьбу от­дельного рабочего решают совместные действия. Следовательно, для Маркса развитие коммунистического общества зависит от активного участия в политике пролетариата¹⁴.

Если Маркс придерживался весьма оптимистической точки зрения на способность пролетариата стихийно руководить рево­люцией, направленной на свержение капитализма, то В.И. Ле­нин (1870—1924) занимал по этому вопросу пессимистическую позицию. По его мнению, контроль над стихийностью масс со стороны элитарной политической организации был главным пу­тем к установлению социалистического общества. Он хотел заво­евания политической власти еще до того, как массы будут подго­товлены к социализму. Ленин полагался на мощное государство и, в частности, на профессионально организованную авангард­ную партию, призванную мобилизовать массы на осуществление намеченных лидерами задач. Координируя деятельность, форму­лируя общие цели и определяя средства их достижения, авангар­дная коммунистическая партия, возглавляемая в основном ин­теллигенцией и «образованными рабочими», мобилизует массы на социалистические преобразования. Несмотря на внимание к авангардной роли партии, Ленин хотел также расширять участие масс в политике. Партия должна не отрываться от масс, а поддер­живать тесную связь с ними. Она должна руководить различными массовыми организациями, включая профсоюзы, образователь­ные кружки и юношеские объединения. При широком членстве и децентрализованной структуре они позволяют каждому участ­вовать в принятии решений. Однако в отличие от согласительной структуры власти, ленинистская мобилизационная система пре­доставляла массовым организациям мало политической власти и контролировала их деятельность. Партия вела общество к социа­лизму (Маркс называл его «первой фазой» коммунистического общества), а в конечном счете и к «более развитой фазе» — ком­мунизму. По Ленину, только с установлением полного комму­низма данная система достигнет наивысшей стадии развития. На

246

этой стадии исчезают классы. Государство отмирает. Становится возможной истинная свобода. Воцаряется всеобщее политиче­ское и экономическое равенство. Только тогда, по мнению Лени­на, общество реализует Марксово видение справедливости: «от каждого по способностям, каждому по потребностям»¹⁵.

<предыдущая страница | следующая страница>