Аспекты развития

Теоретики развития используют несколько эмпирических пока­зателей для измерения параметров функционирования полити­ческих систем, как в социально-экономическом, так и в полити­ческом плане. Права граждан характеризуют способность прави­тельства вырабатывать консенсус. Экономический рост измеряет увеличение производственных ресурсов. Экономическое равен­ство указывает на распределение этих ресурсов. Введенный Про­граммой развития Организации Объединенных Наций индекс человеческого потенциала отражает уровень достижений в рамках трех основных возможностей в области развития человека. Он учитывает показатели национального дохода (доля ВНП на душу населения), образовательного уровня (процент гра­мотности среди взрослых, среднюю продолжительность обуче­ния) и средней продолжительности жизни; дает более полную картину человеческого развития, чем такие количественные по­казатели, как ВНП. Будучи дифференцирован по доходам, полу, индекс человеческого потенциала позволяет оценивать степень социально-экономического равенства²⁶.

Права человека

С точки зрения соблюдения прав человека и гражданских свобод согласительные системы занимают лидирующую позицию. Как сформулировал Чарльз Хумана, под человеческими правами под­разумевается несколько позитивных и негативных свобод:

1. 
   свобода передвижения, мирных собраний, получения ин­
   формации, распространения идей, публикации независимых га­
   зет и книг, голосования на многопартийных выборах, создания
   ненасильственных политических оппозиций, участия в незави­
   симых профсоюзах и исповедания любой религии;
   
2. 
   законное право получать бесплатную юридическую по­
   мощь, быть судимым открытым гражданским судом и иметь до­
   ступ к независимым судам;
   

258

3. 
   свобода от рабства, государственного принуждения, смерт­
   ной казни, необоснованного задержания, правительственной
   цензуры, принудительного членства в государственных органи­
   зациях или партиях, принудительного вероисповедания или на­
   вязывания государственной идеологии в школах, незаконного
   полицейского обыска и захвата собственности, вмешательства
   государства в частные дела граждан;
   
4. 
   равенство мужчин и женщин, а также различных этниче­
   ских и религиозных групп.
   

За время, прошедшее со времен второй мировой войны, наи­большую приверженность этим правам человека проявили плю­ралистические демократии в Западной Европе, Северной Амери­ке, Австралии, Новой Зеландии, Японии и в Коста-Рике. В них сложились культурные ценности, социальное структурирование и типы индивидуального поведения, способствующие установле­нию свободы выбора, легитимности групповых конфликтов и со­гласованию конфликтующих интересов. Плюралистические де­мократии обеспечивают больше, чем другие системы, свободу информации, равенства возможностей, участия в политике, со­блюдения правовых процедур, а также свободу от пыток, жесто­ких наказаний, незаконных арестов и политических задержаний, лишения жизни. В отличие от них и элитистские мобилизацион­ные, и бюрократические авторитарные системы подчеркивают приоритет государства над индивидуальной свободой. Народные (племенные) системы принижают значение индивидуального не­согласия и утверждают безоговорочное подчинение заложенным в коллективизме единым сакральным ценностям. Для них соци­альный групповой плюрализм и индивидуальная политическая свобода означают эгоизм, уход от общества и угрозу существую­щей системе выживания²⁷.

Экономический рост

Связь между экономическим ростом и типом политической си­стемы менее очевидна, чем связь системы с политической сво­бодой. Народные (племенные) системы сохраняли низкий уро­вень развития технологий, что препятствовало получению при­бавочного продукта. Не имея ни желания, ни средств к обеспе­чению быстрого экономического роста, правители заботились об удовлетворении насущных потребностей. Влияние согласи­тельных систем на экономический рост является различным в разные периоды и в разных географических местностях. Напри­мер, с 1870 по 1913 г. такие конкурентные олигархии, как Кана-

9* . ₂₅₉

да и Соединенные Штаты, достигали более быстрого прироста валового национального продукта на душу населения, чем бю­рократические авторитарные государства — Германия, Япония, Австрия. Хотя между 1950 и 1973 гг. в западноевропейских плю­ралистических демократиях были высокие темпы роста, во вто­рой половине 70-х годов они начали снижаться. За послевоен­ный период Япония продемонстрировала более высокие темпы роста, чем любая другая согласительная система. С 1960 по 1973 г. наивысшими достижениями в этой области отличались бю­рократические авторитарные государства с уровнем доходов вы­ше среднего, в частности государства Юго-Восточной Азии. Быстрее всех развивали производство Тайвань, Южная Корея и Сингапур — новые индустриальные страны с относительно вы­сокой политической стабильностью; они занимались экспор­том промышленных товаров. Гораздо хуже обстояли дела со стимулированием экономического производства в других бю­рократических авторитарных режимах, особенно в политически нестабильных африканских странах, расположенных южнее Са­хары. Их экспорт состоял главным образом из продуктов пита­ния и сырья. Мобилизационные системы, придерживавшиеся государственно-социалистической политики, легче добивались высоких темпов роста на начальной стадии индустриализации, чем на последующих ее этапах. Советский Союз в 30-е годы, Во­сточная Европа в послевоенный период (1950—1975), Китай в 50-е годы и Северная Корея с 1950 по начало 70-х годов отлича­лись высокими темпами индустриализации. Однако после 1975 г. в экономике восточноевропейских бюрократическоих авто­ритарных режимов начался спад; исключение составлял лишь Китай. В частности, в начале 80-х годов национальные доходы бывших государственно-социалистических экономических си­стем выросли крайне мало²⁸.

Какая государственная политика объясняет данные темпы ро­ста в условиях различных политических систем? Мы полагаем, что, если правительственные программы стимулируют спрос на товары на внутреннем либо внешнем рынке и если политика спо­собствует увеличению производственных ресурсов — земли, тру­да, капитала, — темпы роста будут повышаться. Они зависят от способности государственных предприятий и предприятий част­ного бизнеса продавать свои товары внутри страны или за ее пре­делами. Производительность связана с ростом выработки на каж­дый фактор производства, в частности на капитал и труд. Произ­водительность капитала повышается тогда, когда правительство вводит технические инновации, увеличивает вложения на его ин-

260

вестирование (заводы, машины, оборудование) и расходует боль­ше средств на исследования, развитие и технические знания. Производительность повышается благодаря проведению курса на снижение безработицы, более полное использование потен­циала заводов, обеспечение безопасности и дисциплины труда, а также усвоение передовых технологий. При сохранении низких затрат на рабочую силу на единицу продукции почасовая произ­водительность труда растет быстрее, чем соответствующая при­бавка к зарплате; отсюда ускорение экономического роста. Рост производительности труда в сельском хозяйстве увеличивает объ­ем производства продуктов питания, высвобождая трудовые ре­сурсы для дальнейшего обучения и соединения их с капиталом²⁹. Япония достигла высоких темпов роста потому, что государст­венная политика стимулировала повышение производительно­сти в сельском хозяйстве, капиталовложения и низкие затраты рабочей силы на единицу произведенной продукции, а также вы­сокое активное сальдо торгового баланса. Непосредственно по­сле второй мировой войны объединенные союзнические власти заставили правительство Японии принять меры по перераспреде­лению земли. С помощью субсидий на выращивание риса мел­ким семейным фермам удалось повысить производительность труда. Перетекание трудовых ресурсов из сельскохозяйственного сектора в промышленность подхлестнул экономический рост, поскольку на промышленных предприятиях производительность труда и капитала была выше. С 60-х и до середины 80-х годов со­вокупные капиталовложения внутри страны составляли 30—40% ВНП, что являлось наивысшим показателем для индустриально­го капиталистического мира. Доля правительства в совокупных капиталовложениях составляла порядка 6% ВНП. Высок был уровень как чистых национальных сбережений, так и сбережений в расчете на семью. Ориентация на капиталовложения стимули­ровала развитие технических инноваций, как, например, компь­ютерной электроники, давшей толчок к быстрому послевоенно­му развитию. В 1973-1990 гг. в Японии затраты на рабочую силу на единицу продукции в обрабатывающей промышленности бы­ли ниже, чем в любой другой индустриальной стране мира, за ис­ключением Нидерландов. Высокой производительности труда способствовали программы по подготовке квалифицированных рабочих. Профсоюзы компаний, поддерживавшие дух лояльно­сти сотрудников своему предприятию, помогали сохранению от­носительно низкого уровня зарплат. Благодаря этому сочетанию высокой почасовой выработки с низким ростом почасовой зарп­латы между 1973 и 1990 гг. Япония обеспечила самый высокий

261

для индустриальных капиталистических стран реальный прирост совокупного национального продукта.

Проводимая государственная политика также способствовала росту спроса на японские товары как внутри страны, так и за ру­бежом. Низкий уровень безработицы и эгалитарное распределе­ние доходов говорили о том, что потребительский спрос внутри страны оставался высоким. С помощью министерства финансов и министерства внешней торговли и промышленности экономи­сты и частные промышленники согласовывали свою деятель­ность. Предоставляемые государственными банками налоговые льготы, гранты и низкопроцентные кредиты способствовали продаже на мировом рынке стали, автомобилей, электронного оборудования, роботов, компьютеров и полупроводников. В 1950—1971 гг. обесценивание иены благоприятно сказалось на экспорте. На протяжении 80-х годов высокое качество и конку­рентные цены японских товаров обеспечивали рост их экспорт­ных продаж. В результате получаемая от торговли прибыль шла на финансирование экономического роста³⁰.

Восточноазиатские страны — Тайвань, Южная Корея и Син­гапур, — подобно Японии и в отличие от латиноамериканских стран, достигли высоких темпов роста, так как правительства бо­лее эффективно проводили политику, направленную на увеличе­ние ресурсов и ассортимента производимых на экспорт промыш­ленных товаров. В Южной Корее и на Тайване послевоенные правительства поддерживали проекты развития сельских местно­стей, такие, как ирригация и электрификация, которые повыша­ли производительность сельского хозяйства. Благодаря дешевым кредитам фермеры имели возможность приобретать сельскохо­зяйственные машины и удобрения, что увеличивало объемы про­изводимой аграрной продукции. Осуществленные после второй мировой войны программы перераспределения земли позволили мелким владельцам (семейным фермерам) стать собственниками земли. Таким образом, было устранено феодальное землевла­дение. В отличие от стран Азии в Латинской Америке не проис­ходило столь масштабного перераспределения земли, и произво­дительность в сельском хозяйстве оставалась относительно низ­кой. Крупные землевладельцы ориентировались не на производ­ство продуктов питания для внутреннего потребления, а на их экспорт в развитые капиталистические страны. Однако в 80-е го­ды цена на экспортируемые продукты питания на мировом рын­ке упала. Поэтому восточноазиатские страны, чей экспорт состо­ял главным образом из промышленных товаров, сохранили более высокие темпы роста, чем латиноамериканские страны.

262

Восточноазиатские бюрократические авторитарные системы проводили политику расширения капиталовложений. В Южной Корее, Сингапуре и на Тайване в 1970—1990 гг. вложения на фор­мирование совокупного постоянного капитала (заводы, маши­ны, оборудование, здания, капитальные ресурсы по ремонту и те­хобслуживанию) составляли в среднем 30% от ВНП. С помощью государственных и частных накоплений внутри страны, а также ресурсов, полученных от ТНК, азиатские страны увеличили соб­ственный физический капитал. Мощные центральные прави­тельства создали сложную инфраструктуру, необходимую для промышленного развития: дамбы, гавани, порты, дороги, желез­нодорожную сеть, электростанции, телефонные и телекоммуни­кационные сети. Государство занимало ведущее положение в та­ких ключевых отраслях промышленности, как сталелитейная, су­достроительная, нефтеперегонная и нефтехимическая. Высокий объем сбережений стал возможным благодаря тому, что государ­ственные банки развития выплачивали своим вкладчикам высо­кие проценты. В то же время отечественные частные фирмы, производящие товары на экспорт, получали дешевые кредиты. Если на экспортном рынке Южной Кореи доминировали конг­ломераты, то экспортом тайваньской продукции занимались мелкие и средние предприятия. Пошлины, квоты, субсидии, ли­цензии и налоговые льготы стимулировали инвестиции в отече­ственную экономику. Законом, запрещавшим богатым корейцам размещать капиталы за рубежом, предусматривались суровые на­казания, вплоть до смертной казни.

Хотя государственные корпорации и частные предприятия получали жизненно важные ресурсы от Соединенных Штатов, Японии и ТНК, центральные правительства в Южной Корее и на Тайване держали под своим контролем передачу капитала, техно­логий, помощи и займов. С 50-х и до середины 60-х годов эти ази­атские государства направляли помощь США на увеличение со­вокупных капиталовложений, а значительная военная помощь давала им возможность серьезно увеличить внутренние фонды. Лишь немногие из ТНК являлись стопроцентными владельцами своих азиатских дочерних предприятий; чаще им приходилось организовывать совместные предприятия с государственным или частным участием. До 80-х годов Южная Корея и Тайвань полу­чали меньше прямых иностранных инвестиций от ТНК, чем Сингапур, которому крупные капиталовложения из Великобри­тании, Соединенных Штатов и Японии позволили построить нефтеперегонные заводы, верфи, фирмы по производству элект­ронных товаров и отели. В частности, в Южную Корею болыиин-

263

ство иностранных инвестиций поступало в виде займов от прави­тельств, межправительственных финансовых институтов и част­ных коммерческих банков; в период между 1959 и 1985 гг. они со­ставляли менее 10% от общего объема иностранного капитала. И тем не менее заимствование передовых технологий у США и осо­бенно японских ТНК в таких отраслях промышленности, как нефтеперегонная, химическая, машиностроительная и электрон­ная, позволили Южной Корее обеспечить высокие темпы роста.

В большинстве стран Латинской Америки правительственная политика не стимулировала высокий уровень капиталовложе­ний. После второй мировой войны совокупные капиталовложе­ния с трудом превзошли уровень 25% ВНП. По сравнению с вос-точноазиатскими правительствами латиноамериканские госу­дарства ввели более высокие процентные ставки, подталкиваю­щие к спекуляции, а не к инвестированию в производственную и непроизводственную сферы. Вместо того чтобы вкладывать свои сбережения внутри страны, капиталисты переводили их в банки Соединенных Штатов, Западной Европы и Японии. Вследствие этого латиноамериканским странам не хватало финансов для со­здания собственного инвестиционного капитала, покупки за ру­бежом продукции тяжелой промышленности и выплаты высоких процентов по растущим заграничным долгам. Хотя ТНК США делали в Латинской Америке большие капиталовложения, значи­тельная часть прибыли вернулась обратно в Соединенные Шта­ты, не будучи инвестированной. Результатом стала декапитализа-ция; обновление устаревшего оборудования шло медленно.

Правительственная политика сохранения низких затрат на ра­бочую силу на единицу произведенной продукции лежала в осно­ве высоких темпов роста в Восточной Азии. Государственные ре­прессии в отношении профсоюзов обусловили низкий номи­нальный прирост заработной платы, при этом работники произ­водственной сферы вследствие повышения производительности труда, относительно низкой инфляции и минимальной безрабо­тицы имели умеренное повышение реальной зарплаты. Рабочая неделя людей, занятых в обрабатывающих отраслях, предполага­ющих интенсивный характер труда, была достаточно длинной. Целью образовательной политики была подготовка грамотной, высококвалифицированной и работоспособной рабочей силы. В результате три названные азиатские нации получили грамотных, профессионально подготовленных специалистов, чем в странах Латинской Америки. Инженеры и ученые с университетским об­разованием отличались хорошей управленческой подготовкой. Именно инженеры, а не администраторы взяли на себя заботу о

264

повышении производительности в обрабатывающих отраслях. Соединение высокой производительности труда с умеренными зарплатами в ориентированной на экспорт обрабатывающей промышленности обеспечило минимальные затраты на рабочую силу на единицу продукции. А это повышало продажи и стимули­ровало рост экономики.

Страны Латинской Америки, в которых бюрократические ав­торитарные системы сменялись согласительными, имели более высокие затраты на рабочую силу на единицу продукции. Проф­союзы, несмотря на репрессии, обладали большей силой, чем в Азии. В период правления демократических сил рабочие получа­ли большие номинальные прибавки к зарплате. Но высокая инф­ляция снижала реальные доходы. Политика жесткой экономии была направлена на обуздание инфляции, замораживание зарп­лат и урезание расходов на образование и здравоохранение. Про­изводительность труда снизилась; уменьшился платежеспособ­ный спрос. Помимо трудностей, связанных с продажей произве­денных на экспорт товаров на мировом рынке, экономическому росту мешал и низкий потребительский спрос внутри страны.

Попытки правительств латиноамериканских стран стимули­ровать совокупный спрос не имели успеха. Высокий уровень без­работицы, гиперинфляция и большое неравенство в доходах сни­жали внутреннее потребление. В совокупном объеме экспорта Латинской Америки продукты питания и сырье составляли . большую долю, чем в Восточной Азии, где основной упор делал­ся на промышленные товары. В 80-е годы падение на мировом рынке цен на продукты питания и сырье породило торговый де­фицит, ставший бедствием для стран Латинской Америки. С ро­стом дефицита росли и долги. Когда затраты на обслуживание долга составили 20% поступлений от экспорта (1980—1988), пра­вительства Аргентины, Эквадора, Мексики, Уругвая и Венесуэлы перенаправили ряд средств на инвестирование в промышлен­ность или на повышение зарплат. Получение займов от МВФ и Всемирного банка требовало проведения политики жесткой эко­номии: сокращения зарплат, повышения процентных ставок, сдерживания роста денежной массы и урезания правительствен­ных расходов, особенно в социальной сфере. Эти политические стратегии вели к снижению платежеспособного спроса. Поэтому с 1980 по 1988 г. в этих пяти латиноамериканских странах наблю­далось снижение среднегодового прироста ВНП в расчете на ду­шу населения.

В отличие от них правительства Южной Кореи, Тайваня и Сингапура осуществляли политику, способствующую возраста-

265

нию спроса на азиатские товары как внутри страны, так и за ру­бежом. Низкий уровень безработицы и относительно высокое ра­венство доходов стимулировали рост потребления в стране, что ускорило экономический рост. Ориентация на производство промышленных товаров, значительная часть стоимости которых состоит из вложенного в них труда, вызвала спрос на азиатские товары в ведущих капиталистических странах. В начале 60-х го­дов промышленные предприятия специализировались на произ­водстве товаров легкой промышленности, таких, как текстиль, одежда, обувь и бытовая электроника. В последующие два деся­тилетия более важной статьей экспорта стала продукция тяжелой промышленности — сталь, станки, корабли, транспортное обо­рудование, нефтепродукты, химикаты. Производство экспорт­ных товаров обеспечилось с помощью гибких курсов валюты, субсидий, дешевых кредитов и налоговых льгот. Контроль над экспортом еще больше увеличил торговую прибыль. Экономика переживала бум³¹.

Правительства социалистических стран Восточной Европы также добивались высоких темпов роста промышленности в по­слевоенный период, но не с помощью экспорта промышленных товаров, а через отведение приоритетной роли быстрой индустри­ализации самой страны. Поставив во главу угла тяжелую промыш­ленность, капиталовложения, техническое образование масс, централизованное планирование и установление партийно-госу­дарственного контроля над поведением граждан, государство на­правляло ресурсы на послевоенное восстановление социалисти­ческого хозяйства. С 1950 по 1975 г. темпы роста были высокими, особенно в машиностроении, сталелитейной промышленности, производстве строительных материалов, химикатов и электрообо­рудования. Медленнее развивались сельское хозяйство и легкая промышленность. Однако после 1975 г. темпы роста пошли на спад. Какие политические факторы вкупе с производственными ресурсами и совокупным спросом обусловили это изменение?

Власти, отвечающие за государственно-социалистическое планирование в СССР, не слишком охотно выделяли средства на развитие сельского хозяйства. У российских крестьян не было со­временной техники, транспортных средств и складских помеще­ний. С конца 70-х по начало 80-х годов низкий уровень сельско­хозяйственного производства заставил правительство импорти­ровать мясо и зерно из-за рубежа. Увеличивающиеся объемы им­порта и снижение доли экспорта сельскохозяйственной продук­ции в общем торговом обороте привели к падению темпов роста после 1975 г,

266

Высокий уровень капитальных вложений определил высокие темпы роста в Советском Союзе и государствах Восточной Евро­пы. До 1975 г. уровень капиталовложений варьировался в разме­ре от 25 до 35% чистого материального продукта. Однако после 1975 г. он несколько сократился. Более важным фактором яви­лось устаревание технологий и оборудования, отсутствие техни­ческих инноваций и сокращение импорта товаров производст­венного назначения с Запада. Затратам на военные и космиче­ские технологии отдавался приоритет по сравнению с такими за­дачами, как развитие транспорта, коммуникаций, условий хране­ния и транспортировки сельскохозяйственной продукции, что позволило бы увеличить производство продукции сельского хо­зяйства, легкой промышленности, потребительских товаров и социальных услуг. На темпах роста сказалось также расточитель­ное, неэффективное использование природных ресурсов, энер­гии и строительных материалов.

Несмотря на то, что советские политики придавали большое значение техническому образованию и подготовке квалифициро­ванных рабочих кадров, в конце 70-х годов производительность труда начала падать вследствие прогулов, пьянства рабочих и их незаинтересованности в наращивании объемов производства. В частности, после 1975 г. не было притока новой рабочей силы. Все меньше оставалось работников, способных к переходу из низко­продуктивного сельского хозяйства в более продуктивный про­мышленный сектор. Централизованная система планирования, при которой информация монополизировалась высшими партий­но-государственными институтами, лишала экономику гибкости, инновационности; руководители государственных предприятий не могли эффективно обработать сложную информацию. Рост по­часовой оплаты труда превышал соответствующий рост почасо­вой выработки. Вследствие этого затраты на рабочую силу на еди­ницу продукции росли. Темпы роста снижались.

Нацеленная на расширение совокупного спроса государст­венно-социалистическая политика породила высокие темпы ро­ста в период после второй мировой войны, особенно в 50-е годы. Низкий уровень безработицы и относительно эгалитарное рас­пределение зарплат поддерживало на высоком уровне потреби­тельские расходы внутри страны. Государственные предприятия продавали производимую ими продукцию тяжелой промышлен­ности другим государственным предприятиям.

После 1975 г., с падением совокупного спроса на товары, производимые в государственном секторе экономики, в СССР упали и темпы роста производства. Граждан все меньше устра-

267

а

ивали низкое качество товаров, нехватка продуктов питания и длинные очереди в магазинах. «Чеерный рынок» занимался обеспечением продуктами, услугами и потребительскими това­рами. У рабочих не было стимулов к повышению эффективно­сти производства на государственном предприятии. Вместо этого они с удвоенной энергией производили одежду, кошель­ки и очки от солнца для продажи. Некоторые воровали инстру­менты и материалы на государственных заводах для производ­ства товаров, имевших повышенный спрос на «черном рынке». Поэтому темпы роста в государственном секторе экономики снижались. А так как у правительственных чиновников не бы­ло возможности регулировать «теневой» сектор, объемы неле­гального или полулегального производства не отражались в на­циональных статистических сводках. В конечном счете неспо­собность продать промышленные товары на мировом рынке вместе с падением в начале 80-х годов цен на нефть еще более ухудшили положение.

В общем, после 1975 г. распад этиж бюрократических автори­тарных режимов препятствовал быстрому развитию социалисти­ческих экономик Восточной Европы. В 1950—1975 гг. процесс производства находился под контрол ем сильного центрального правительства и влиятельной коммунистической партии. Руко­водство Политбюро имело четко очерченные приоритетные це­ли, осуществление которых сулило количественно измеримые результаты: быстрый рост промышленности и послевоенное восстановление хозяйства. Преданные идее развития социализ­ма и государственного планирования партийные кадры и прави­тельственные бюрократы руководили распределением ресурсов. После 1975 г. политический процесс фрагментировался. Идео­логический энтузиазм по поводу быстрого преобразования об­щества иссяк; партийно-государственные чиновники стреми­лись использовать коллективные ресурсы в личных целях. Руко­водители государственных предприятий, секретари партии на местах, министры центрального правительства и руководители регионов соперничали между собой за получение макси­мального объема средств (займов, субсидий) от государства. По­гоня за личными привилегиями оттеснила на второй план эко­номический рост и повышение производительности. По мере ослабевания способности коммунистической партии осуществ­лять руководство, ресурсы тратились со всей большей расточи­тельностью. В условиях существования этих бюрократических авторитарных систем неэффективность политически усилива­лась медленным принятием решений. Режиму не хватало новей-

268

ших технологий. Без присущей согласительным рыночным сис­темам децентрализованной стихийности, без объединяющей ко­ординации, свойственной элитистским мобилизационным сис­темам, производственный процесс сокращался. Темпы роста упали по сравнению с уровнем 1950—1975 годов.

В Китае, после того как он в конце 70-х годов совершил пе­реход от элитистской мобилизационной к бюрократической ав­торитарной системе, темпы роста возросли. Хотя легкая и тяже­лая промышленности обгоняли сельское хозяйство, но произ­водство продуктов питания возрастало быстрее, чем во времена режима Мао в 50-е-70-е годы. Деколлективизация на селе по­зволила крестьянам развивать товарное сельское хозяйство при­менительно к географически широкому рынку. После того как семейные фермы выполняли государственные задания, они продавали свою продукцию на рынке по более высоким ценам. В условиях этой стимулирующей системы фермеры получали больший доход; поэтому объем сельскохозяйственной продук­ции резко возрос, несмотря на то, что они завышали цены и по­купали более передовое оборудование, чем то, которое они по­лучали от государства. Подобно советским чиновникам, китай­ские лидеры считали приоритетной задачей развитие тяжелой промышленности, строительства, энергетики, транспорта. Од­нако появление в 80-е годы мелких коллективных предприятий расширило производство продукции легкой промышленности и потребительских товаров. По сравнению с маоистским режим Дэн Сяопина уделял большое внимание приобретению учащи­мися профессий, нужных для развивающейся экономики. По­сле смерти Мао в 1976 г. система городского образования стала расширяться. Интеллигенты, технократы и специалисты приоб­рели больший вес. Увеличился приток учащихся в университе­ты; студенты и преподаватели вновь получили право занимать­ся лабораторными исследованиями и техническими науками, связанными с задачами индустриализирующейся экономики. В учебных программах 80-х годов специалисты главенствовали над «красными». Политика, направленная на подготовку высо­коквалифицированных кадров, привела к росту производитель­ности труда и доходов, что вызвало увеличение спроса внутри страны. Экспорт китайского зерна, текстиля и промышленных товаров (чугуна, стали, машин, оборудования) в Японию, Юго-Восточную Азию, Соединенные Штаты и Западную Европу сти­мулировал высокие темпы прироста ВНП, достигшие в 80-е го­ды в среднем 9%. Но одновременно с высокими темпами роста увеличивалась пропасть между богатыми и бедными³².

269

Равенство в доходах

Наибольшего равенства в доходах можно достичь в условиях по­литических систем, соответствующих как низшим, так и, наобо­рот, наивысшим стадиям экономического развития. Между людь­ми, живущими в однородном обществе народной (племенной) си­стемы, редко возникало экономическое неравенство. В первобыт­ных общинах не существовало классовых различий, способных поляризовать общество на богатых и бедных. Члены общины обычно делили между собой имеющуюся пищу. Совместное вла­дение землей, технологическая неразвитость и отсутствие приба­вочного продукта порождали относительное равенство в распре­делении богатства. Согласительные системы, утвердившиеся в индустриальных странах, в частности в Швеции и Норвегии, так­же характеризуются значительным равенством в доходах.

В период после второй мировой войны шведское правительст­во проводило беспрецедентную для индустриального капитали­стического мира эгалитарную политику. Оно выделяло относи­тельно крупные средства на социальные службы, здравоохране­ние и пособия, что значительно повышало доходы пожилых лю­дей, а также неполных семей; с учетом правительственных расхо­дов на эти цели распределение доходов стало более равномер­ным, чем до этого. Политика налогообложения имела относи­тельно прогрессивный характер. Лидеры социал-демократиче­ской партии и главы централизованных, крупных рабочих проф­союзов стремились к солидарным зарплатам. Даже шведские ка­питалисты были согласны на незначительную разницу в оплате труда управляющего и неквалифицированного работника — на­пример, судомойки. Мужчины, занятые на промышленных пред­приятиях, равно как выполняющие одинаковую работу мужчины и женщины, также имели в Швеции больший паритет в выплачиваемых зарплатах, чем в любой другой капиталистиче­ской стране. Женщины — даже те, кто работал неполный рабо­чий день — много выигрывали от членства в профсоюзе, от заня­тия высокооплачиваемых должностей в общественном секторе и от получения государственных пособий на медицинскую по­мощь, стоматологические услуги, детские сады и по уходу за ин­валидами на дому³³.

С конца 70-х по начало 90-х годов в большинстве согласитель­ных систем, в частности в США, Великобритании, Японии и даже Швеции, увеличилось неравенство в доходах. Оно явилось следст­вием изменений рыночных условий, государственной политики, а также ослабления позиций профсоюзов и социал-демократиче-

270

ских партий. С уменьшением удельного веса работников, занятых в промышленности (станкостроении, автомобилестроении, вы­плавке стали, турбиностроении, электрометаллургии) и увеличе­нием числа работающих в сфере услуг усилился разрыв в величине зарплат. Промышленные рабочие, за которыми стояли сильные профсоюзы, имели более высокие зарплаты и незначительную разницу в их величине. Разница в окладах у работников сферы ус­луг, не имевших сильных профсоюзов, была достаточно большой. Работающие в сфере обработки информации профессионалы по­лучали высокие зарплаты, имели доступ к правительственным чи­новникам и могли принимать непосредственное участие в процессе проведения политики. В отличие от них большинство людей, в чьи обязанности входило оказание личных услуг — секре­тари, клерки, розничные торговцы, дворники, горничные, санита­ры в больницах, официанты, — работали на мелких фирмах, не имевших отношений с профсоюзами. Они чаще переводились на временные работы, на неполный рабочий день, получая меньше пособий и более низкие оклады, чем профессионалы с универси­тетским образованием или квалифицированные рабочие в про­мышленности. Государственная политика не могла сдержать эту тенденцию к усилению неравенства в оплате труда, не скорректи­рованного субсидиями и налогами. Мало того, сократилась часть национального дохода, выделяемого на социальные пособия бед­ным. Снизилась прогрессивная ориентация налогообложения, и эта тенденция затронула даже Швецию. Ослабление регулирова­ния финансов вызвало бум на бирже и в торговле недвижимостью, от чего в конце 80-х годов выиграла состоятельная часть населе­ния. Уделяя основное внимание стабильности цен, а не перерасп­ределению доходов, ослабленные социал-демократические партии не могли или не желали продолжать эгалитарную политику. Раз­дробленные профсоюзы также ослабили свое влияние на полити­ческий процесс в сравнении с периодом до 80-х годов. Поэтому в это время в большинстве индустриальных согласительных систем увеличилось неравенство в доходах³⁴.

В менее развитых странах согласительные режимы при реше­нии этих задач столкнулись с еще большими трудностями. При формальной власти конкурентных правительств огромное влия­ние на законодательные органы оказывали аграрные олигархи. Правила политической игры определяли армейские офицеры, ко­торые налагали вето на эгалитарную политику. Программа пере­распределения доходов не пользовалась поддержкой ни у управля­ющих городскими фирмами, ни у профсоюзных активистов. Поэ­тому лидеры согласительной ориентации, выступавшие за равен-

271

ство доходов, редко когда получают групповую или институцио­нальную поддержку, достаточную для осуществления программ перераспределения экономических ресурсов в пользу бедных.

В частности, в первые годы правления мобилизационные ли­деры стали проводить государственную политику, которая уси­ливала эгалитарный тип общества больше, чем при предыдущих режимах большинства индустриальных стран, за исключением Швеции и Норвегии. Установление общественной собственно­сти дало равенство в распределении доходов. Капиталовложени­ями ведали официальные представители, а не частные держатели акций. Прибыль, получаемая на государственных предприятиях, возвращалась правительству или предприятию, а не в карманы частных инвесторов. Было отменено право частных лиц получать прибыль с капитала, дивиденды и ренту с такой частной собст­венности, как земля. Правительственные учреждения, ведающие вопросами заработной платы, старались сократить неравенство в оплате. Пенсии, выплаты по нетрудоспособности и в связи с травмами, оплата отпусков по беременности и родам, пособия на детей способствовали перераспределению доходов в пользу наи­менее обеспеченных граждан.

Стимулируя полную занятость, обеспечивая общее образова­ние и охрану здоровья, дотации на жилье, продукты питания, объекты общественного пользования, общественный транспорт, государственная социальная политика повышала равенство в до­ходах граждан.

Несмотря на столь эгалитарное распределение доходов, про­фессионально-административная элита пользовалась рядом при­вилегий, не доступных для рядового населения. Директора госу­дарственных предприятий, ученые, инженеры, деятели искусст­ва, писатели, спортсмены и особенно партийно-правительствен­ное чиновничество — все они имели новые квартиры, дорогие машины, право бесплатного проезда, бесплатные путевки в мес­та отдыха, более качественные продукты, импортные потреби­тельские товары и возможность получать хорошее образование и лечиться в элитных учреждениях здравоохранения. Технократы и квалифицированные рабочие тяжелой промышленности оплачи­вались выше, чем менее квалифицированные работники легкой промышленности, сферы услуг и сельского хозяйства. Высоко­квалифицированные профессионалы и руководители государст­венных предприятий получали к тому же взятки и другие виды платы за оказание услуг частного характера.

В 90-е годы охватившее всю Восточную Европу движение за приватизацию и установление рыночных отношений увеличило

272 .

неравенство в доходах. Политические стратегии, нацеленные на осуществление технологической модернизации, давали матери­альные преимущества тем руководителям, техникам и квалифи­цированным рабочим, кому удавалось достичь максимальной производительности. Практика «сокращений» на убыточных го­сударственных предприятиях снизила доходы тех, кто был вы­нужден перейти в сферу услуг. Приватизация предприятий зача­стую приводила к продаже их богатым иностранным инвесторам или представителям бывшей правящей элиты, таким, как пар­тийные и правительственные чиновники. Маркетизация принес­ла большие доходы некоторым частным предпринимателям, про­дающим товары на рынке по высоким ценам. В то же время по­страдали государственные служащие низшего звена, живущие на фиксированные оклады. Сокращение правительственных субси­дий на продукты питания, квартплату, транспорт и предприятия общественного пользования снизило реальные доходы бедней­шей части потребителей, включая женщин, пожилых людей, пен­сионеров, молодежь, инвалидов и сельских жителей. Таким обра­зом, переход от госсоциализма к капитализму расширил пропасть между богатыми и бедными³⁵.

В Китае переход от мобилизационной системы, доминировав­шей в период «культурной революции» (1966—1976), к бюрокра­тическому авторитарному режиму периода правления Дэн Сяо­пина углубил экономическое неравенство. При маоизме культур­ные ценности ориентировали граждан на радикальное преобра­зование и себя, и общества. В числе приоритетов проводившего­ся курса были идеологическая чистота, коллективизм и экономи­ческий эгалитаризм. Несмотря на то, что сами политики едва сле­довали этим ценностям в повседневной жизни, проводимая по­литика углубила социально-экономическое равенство в большей степени, чем у других аграрных наций.

После смерти Мао в 1976 г. поворот к бюрократическому авто­ритарному стилю в политике был отмечен усилением рыночных механизмов в экономике. На первый план вышли прагматизм, личные/семейные связи.и экономические привилегии, вытес­нившие идеологическое рвение, коллективную солидарность и аскетизм. Лозунг «Быть богатым почетно» должен был стимули­ровать экономический рост. Двухукладная экономика привела к усилению неравенства на селе и в меньшей степенив городе, где госсектор занимал господствующее положение и давал преиму­щества гражданам с постоянной городской пропиской: субсидии на питание, низкая квартплата, общественный транспорт, служ­бы здравоохранения и ухода за детьми, пенсии, страхование тру-

273

да и возможность приобретать продукты питания по карточкам. Рыночная экономика получила широкое распространение на се­ле. Некоторые из частных предпринимателей, как правило, те, кто жил на побережье, разбогатели, другие — чаще всего это бы­ли молодые люди, женщины, инвалиды, рабочие мелких фирм — столкнулись с плохими условиями труда, низкой зарплатой, без­работицей и растущей нищетой. В городах политики и частные предприниматели сумели извлечь выгоду из рыночных нововве­дений. Водители частных такси зарабатывали больше, чем води­тели общественного транспорта. Квалифицированные рабочие и управляющие, уволившиеся с государственных предприятий и поступившие на работу в совместные фирмы, получали более вы­сокую зарплату. Ослабление государственного контроля над эко­номикой привело к росту коррупции. Всюду процветали контра­банда, спекуляция валютой и уклонение от уплаты налогов. При помощи маркетизации и семейных связей родственники партий­ных чиновников получали особые привилегии: элитарное обра­зование, предметы потребления и продукты, высокие правитель­ственные посты и продвижение по службе. Техническая инфор­мация и контроль над производственными ресурсами открывали им доступ к богатству, которым традиционно обладали прави­тельственные чиновники, работавшие в таких ведомствах, как министерство внутренней и внешней торговли. Короче говоря, основанная на рынке бюрократическая авторитарная система обогатила как частных предпринимателей, так и коммунистиче­скую партийную элиту. В числе «проигравших» были различные группы населения: пожилые люди, живущие в сельских местно­стях, рабочие, покидающие село в поисках работы в городе на временной контрактной основе, рабочие государственных пред­приятий, чьи доходы отставали от растущих потребительских цен, а также низкооплачиваемые учителя и врачи³⁶.

Некоторые из проявлений неравенства, с которыми столкну­лось китайское общество, поразили и менее развитые страны, на­ходящиеся под управлением бюрократии. За исключением Тай­ваня и Южной Кореи, граждане которых выиграли от программ перераспределения земли, снижения уровня безработицы и экс­порта трудоемких промышленных товаров, бюрократические ав­торитарные системы, как правило, проводили в жизнь неэгали­тарную политику. Наибольший разрыв в зарплатах отмечен в Ла­тинской Америке, за которой следуют государства Субсахарской Африки и Ближнего Востока. Народы Восточной и Южной Азии живут в условиях большего равенства. В Латинской Америке в обществах с государственно-капиталистическим строем основ-

274

ное влияние на политический курс оказывают армейские офице­ры, верхушка государственных служащих, крупные предприни­матели в городах и представители ТНК. Они формулируют стра­тегии, приносящие большие экономические выгоды высшим кругам, чем неквалифицированным рабочим, многим работни­кам сферы услуг и беднейшему фермерству³⁷.

Политика, ориентированная на частную собственность, тор­говлю со всем миром, иностранные инвестиции, налоги и затра­ты, препятствовала созданию эгалитарных условий в большинст­ве из тех развивающихся стран, в которых господствуют бюрок­ратические авторитарные системы. Национализация частных ТНК сократила вывоз прибылей за пределы страны. Однако ког­да условия труда, уровень зарплат и управленческий контроль ос­тались теми же, что и до национализации, низкооплачиваемые неквалифицированные работники едва ли выиграли от этого. Больше всего выгод получили правительственные чиновники и управляющие государственных предприятий. Программы пере­распределения земли обычно не увеличивали равенства в доходах в сельских местностях. Основной доступ к кредитам, новым достижениям техники (тракторам, жаткам, комбайнам) и состав­ляющим аграрного производства (удобрения, семена, пестици­ды, корма), необходимым для повышения производительности, получили богатые фермеры. Именно они, а не безземельные кре­стьяне или фермеры, ведущие натуральное хозяйство, оказались в выигрышном положении в результате земельных реформ.

В частности, если говорить об обществах, находящихся в фи­нансовой зависимости от экономики ведущих капиталистиче­ских стран Западной Европы, Северной Америки и Японии, то растущий торговый дефицит заставил их проводить политику же­сткой экономии, усугублявшую неравенство. Чтобы получать займы у МВФ, Всемирного банка, правительства США и транс­национальных частных банков, эти страны согласились сокра­тить ассигнования на здравоохранение, образование, дотации на питание и социальную сферу, но не на армию и полицию. Реаль­ные зарплаты и доходы бедных снизились. Вместо того чтобы обеспечить потребление продуктов внутри страны, власти стремились их экспортировать. В соответствии с данной торг­овой политикой государство обеспечивало агропромышленные корпорации финансовыми средствами для выращивания продук­ции на экспорт, главным образом для продажи ее в ведущих ка­питалистических странах. Средства, сэкономленные при помо­щи программ жесткой экономии, и доходы от экспорта достава­лись прежде всего отечественным правящим кругам и иностран-

275

ным капиталистам: фирмам, осуществляющим доставку товаров, страховым компаниям, ТНК и международным финансовым ин­ститутам.

Инвестиционные стратегии, породившие зависимость от ТНК (свидетельством которой являлся высокий удельный вес прямых иностранных инвестиций в общем объеме капитала), расширили неравенство в доходах не только в менее развитых странах, но и между ведущими капиталистическими странами, с одной стороны, и периферией — с другой. По решению прави­тельств ТНК были даны такие привилегии, как налоговые льго­ты, субсидии для ведения бизнеса и право вывоза прибылей; все это обогащало состоятельных людей. ТНК увеличивали разрыв в зарплатах между своими работниками и низкооплачиваемым большинством, не работающим на заграничных инвесторов, и опирались на инвестиции, а не на трудоемкие виды деятельно­сти, что также увеличивало неравенство в доходах. Хотя внима­ние к передовым технологиям ускоряло индустриализацию, оно же усиливало двойной стандарт в экономике. Расширялся разрыв в доходах и между современными секторами экономики, с одной стороны, и более традиционными, такими, как ручной пошив одежды, обуви и т.п., с другой.

Налоговая политика, осуществляемая правительствами раз­вивающихся стран, также ударяла по беднякам. В общем объеме поступлений средства от прямого прогрессивного налогообложе­ния личных доходов, прибылей и капиталов составляли менее од­ной трети. Основная часть приходилась на внутренние налоги на товары и услуги (общий объем продаж, товарооборот, прибавоч­ную стоимость, акцизные сборы) и налоги на внешнюю торгов­лю, например экспортно-импортные сборы. Повышение цен на потребительские товары (косвенное налогообложение) ложилось бременем прежде всего на плечи граждан с низкими доходами. Богатые как законными, так и незаконными путями уходили от налогов на сбережения, доходы и собственность.

Так как от программы ассигнований получали выгоду эконо­мические элиты, проводимая фискальная политика также не смогла сузить пропасть, разделяющую богатых и бедных в боль­шинстве развивающихся стран. Средства центрального прави­тельства направлялись в первую очередь на содержание админи­страции, оборону, экономическое обслуживание (горючее, энер­гия, промышленность, транспорт, коммуникации) и среднее об­разование. Очень мало шло непосредственно на поддержку бед­нейших слоев населения. В отличие от западноевропейской мо­дели в «третьем мире» совокупные расходы на здравоохранение,

276

жилье, субсидии семьям и пособия инвалидам и престарелым со­ставляли лишь незначительную часть от общего объема центра­лизованных правительственных расходов. Программы помощи пожилым людям, если и существовали, то распространялись только на городское население. Увеличение правительственных расходов на образование едва ли сокращало неравенство в дохо­дах. Несмотря на то, что развитие начального образования помо­гало детям бедняков, высокий уровень отсева этих детей из школ говорит о том, что затраты на среднее и высшее образование шли на пользу учащимся из богатых семей профессионалов³⁸.

Человеческий потенциал

Индекс, разработанный в рамках Программы развития ООН, трактует человеческое развитие как обеспечение каждому чело­веку растущих возможностей индивидуального выбора. Согласно этой трактовке, люди могут наилучшим образом реализовать свой человеческий потенциал при достижении высокого уровня реальных (защищенных от инфляции) доходов, получении вы­сшего образования и высокой средней продолжительности жиз­ни. Данные, собранные в течение 1990 г., показывают, что верх­нее положение занимают индустриальные капиталистические страны, в которых господствуют согласительные системы. Из 170 стран мира согласительные системы заняли 25 первых мест. Наи­более высокими оказались показатели Японии, Канады, Норве­гии, Швейцарии и Швеции. С точки зрения таких показателей, как половая принадлежность и распределение доходов, на пер­вых местах по уровню человеческого развития оказались эгали­тарные социал-демократические нации Швеция и Норвегия. За этими капиталистическими согласительными системами следо­вали восточноевропейские государства, в которых ранее домини­ровали бюрократические авторитарные режимы, включая такие индустриальные страны, как Чехия, Венгрия и Балтийские стра­ны (Литва, Эстония и Латвия), Россия, Беларусь и Болгария. Из числа развивающихся стран наивысшего индекса человече­ского потенциала достигли согласительные системы Барбадоса, Кипра, Уругвая, Тринидада и Тобаго, а также Багамам. Далее сле­дуют новые развивающиеся капиталистические страны, такие, как Сингапур, Аргентина, Венесуэла, Мексика и Бразилия; в этих странах шла борьба за господство между сторонниками со­гласительной и бюрократической авторитарной систем. Элитист-ские мобилизационные системы типа Кубы и КНДР отстают от Южной Кореи и Коста-Рики. Замыкают таблицу бедные аграр-

277

ные бюрократические авторитарные страны, расположенные в Субсахарской Африке, Мал и, Нигерия, Буркина-Фасо, Сьерра-Леоне и Гвинея. Отличаясь персоналистской системой правле­ния, слабой государственностью и экономикой, характерной для натурального хозяйства, эти территории не имели достаточных ресурсов для выработки политики, способной обеспечить высо­кие реальные доходы, всеобщую грамотность и большую продол­жительность жизни³⁹.

На уровень человеческого развития влияет и государственная политика. Нации, характеризующиеся высоким равенством в до­ходах, имеют более здоровых и образованных граждан, чем обще­ства, находящиеся на том же уровне развития экономики, но с меньшим равенством. В число таких стран входят скандинавские согласительные системы (Швеция, Норвегия, Финляндия), быв­шие бюрократические авторитарные государственно-социали­стические системы (Чехия, Венгрия, Монголия), государствен­но-капиталистические бюрократические авторитарные режимы (Сингапур, Тайвань) и элитистские мобилизационные системы (КНДР, Куба). Правительства этих стран добились равного до­ступа к народному образованию и здравоохранению. В отличие от них жители территорий, расположенных в Субсахарской Аф­рике — региона с самыми низкими доходами и слабыми государ­ствами, — имели меньше возможностей для посещения школ. За­боту о здоровье проявляли семья, церковь и частные доктора, а не правительства. Ассигнования на здравоохранение составляли обычно менее 2% совокупного национального продукта. Сель­ская беднота — крестьяне, торговцы, ремесленники — не имели ни медицинской страховки, ни денег для посещения поликли­ник. Лечение болезней доминировало над профилактикой. Пра­вительственные чиновники не желали делать ассигнования на программы здравоохранения и образования. Вследствие этого в Африке наблюдались высокая детская смертность, малая средняя продолжительность жизни и низкий уровень грамотности⁴⁰.

Заключение

Немногие политические системы способны одновременно со­блюдать права человека и обеспечивать быстрый экономический рост, равенство в доходах и высокий уровень человеческого раз­вития. Из теорий структурного развития наибольший оптимизм относительно одновременного достижения всех этих целей вызы­вает модернизационная. Это мнение основано отчасти на опыте западноевропейских, североамериканских и японских согласи-

278

тельных систем в период после второй мировой войны. В 1950—1973 гг. эти страны переживали свой «золотой век». Люди получили гражданские свободы, высокие темпы экономического роста, большое равенство в доходах и общедоступность образова­ния и здравоохранения. Теоретики модернизации, пользовавши­еся наибольшим влиянием в 1950—1960 гг., полагали, что эконо­мический рост и плюралистическая демократия способны взаи-моусиливаться. Увеличивая «экономический пирог», демократи­ческие лидеры получают средства для уменьшения неравенства. Однако к середине 70-х годов темпы роста пошли на убыль. Росла безработица. Спад в обрабатывающих отраслях и компьютерная революция восстановили неквалифицированных рабочих против технических элит — технократов, менеджеров, администраторов, промышленников и специалистов по информатике, стимулиро­вавших рост экономики. Наибольшее неравенство наблюдалось, в частности, в Великобритании и Соединенных Штатах.

По сравнению с промышленно развитыми согласительными системами большинство восточноевропейских государственно-социалистических экономик развивающихся стран оказалось в 80-е годы в менее благоприятной экономической ситуации. По всей Восточной Европе снизились темпы роста, усилилась инф­ляция и увеличилось неравенство в доходах. По мере перехода со­циалистических режимов к смешанной рыночной экономике проблемы углублялись. У правительств становилось все меньше средств для государственных ассигнований на образование и здравоохранение. С еще большими трудностями столкнулся «третий мир», в частности Латинская Америка и Африка⁴¹ . Вез­де, за исключением Азии, ВНП на душу населения был меньше в 80-е, чем в 70-е годы. Наблюдался всплеск инфляции и безрабо­тицы. В результате расширилась пропасть между богатыми и бед­ными. Этой тяжелой ситуации избежала лишь Азия, в частности Китай, Южная Корея, Тайвань, Гонконг и Сингапур. В этих странах не произошло резкого роста процентных ставок, увеличения торгового дефицита и оттока капиталов, как в Латин­ской Америке и Африке. В поиске путей разрешения проблем развития бюрократические авторитарные режимы боролись с со­гласительными лидерами за господство над процессом проведе­ния политики. За исключением одного-двух оплотов социализ­ма, таких, как Северная Корея, по мере того как нации вливались в мировую капиталистическую систему, элитистские мобилиза­ционные системы теряли влияние.

В конце XX в. перспективы быстрого достижения социально­го прогресса с помощью политических систем остались отдален-^

279

ными. Все системы, к какому бы типу они не относились, демон­стрируют несовпадение намерений и реальных результатов. По­литическое развитие едва ли принесло людям рай земной. Элити-стские мобилизационные системы разочаровали революционе­ров в возможности осуществления своих утопических мечтаний. Бюрократические авторитарные чиновники отказались от любых шагов для создания «рая», а большинство согласительных лиде­ров на время отложило решение этой проблемы. Но при любой политической системе люди продолжают надеяться на такую го­сударственную политику, которая принесет им больше прав, эко­номическое изобилие и обеспечит развитие личности.

Примечания

Введение

<предыдущая страница | следующая страница>