Перейти на главную страницу
"Какая свобода, какая чудесная удаль, какая меткость, точность во всем и какой необыкновенный народный солдатский язык - ни сучка, ни задоринки, ни единого фальшивого, готового, то есть литературно-пошлого слова!" - так писал И.А. Бунин о поэме Александра Твардовского "Василий Теркин". Эта поэма, одна из вершин творчества Твардовского, давно уже вошла в классический ряд русской литературы. Удивительно, что о самой жестокой войне можно было написать с такой жизнеутверждающей силой. Поэма прославляет подвиг безымянного советского солдата. Здесь суровая правда о войне представлена глазами простого человека.
О них, настоящих народных героях, защищавших страну от фашизма, автор знал не понаслышке. В годы Великой Отечественной войны он работал в военных газетах.
В поэме талант Твардовского соединил лирическую форму повествования с солдатскими притчами и байками. Как и всякое великое произведение, поэма Твардовского дает правдивую картину эпохи, картину жизни своего народа. В образе Василия Тёркина поэт сумел выразить главное в русском национальном характере, выявить его лучшие черты. "Книга про бойца" — это произведение "без особого сюжета", "без начала, без конца", так как на войне, когда в любую минуту можно погибнуть, "кто доскажет, кто дослышит — угадать вперед нельзя».
Война – жесточе нету слова,
Война – печальней нету слова,
Война – святее нету слова
В тоске и славе этих лет.
В непритязательной форме автор воплотил такие лучшие человеческие качества, как подлинный патриотизм, сила духа, героизм.
Поэма Александра Твардовского "Василий Тёркин" с газетного листа шагнула в ряд бессмертных произведений русской литературы. Поэма издавалась большими тиражами, переводилась на многие языки, вошла в школьную программу СССР и России и была хорошо известна любому школьнику. Причины такого успеха в значительной мере объясняются особенностями творческой истории книги: она вдохновлена патриотическим пафосом великого дела — освободительной войны народа против фашизма.
1. Зархи, С.Б. «Я в свою ходил атаку»: [литературная композиция, посвященная военной лирике А.Т. Твардовского для старшеклассников: инсценировка отрывка из главы «Два солдата» поэмы «Василий Теркин»]: к 100 – летию А.Т. Твардовского / С.Б. Зархи // Читаем, учимся, играем. – 2010. - № 4. - С. 16-32.
2. Новикова, И. Л. Литературно-музыкальный час, посвященный Великой Отечественной войне и военной поэзии А.Т. Твардовского: (урок памяти для учащихся V-VI классов) / И. Л. Новикова, М. М. Марюхина // Воспитание школьников. – 2010. - № 3. – С. 75-80. – Библиогр.: 5 назв.
3. Просекова, О. А. Книга про бойца без начала и конца: литературно – музыкальный час с включением инсценировки, посвященный А. Т. Твардовскому и его поэме «Василий Теркин», для учащихся 8-11 классов / Ольга Анатольевна Просекова // Читаем, учимся, играем. – 2010. - № 3. – С. 67-71.
4. Савельева, С. В. "Теркин - кто же он такой?": литературная игра для учащихся 8-х кл. по поэме А.Т. Твардовского "Василий Теркин" / С. В. Савельева // Читаем, учимся, играем. - 2005. - № 10. – С. 74 - 78.
5. Макарова, Б. А. «Я вам жить завещаю, - что я больше могу?»: литературно – музыкальная композиция посвящена теме Великой Отечественной войны в лирике А.Т. Твардовского / Б. А Макарова // Читаем, учимся, играем. - 2005. - № 4. – С. 32 - 37. – Библиогр.: 6 назв.
6. Семяновский, Ф. М. "Василий Теркин": сцены из солдатской жизни: [инсценировка отдельных глав поэмы Твардовского для детей 7-10 лет ] / Ф. М. Семяновский // Книжки, нотки и игрушки для Катюшки и Андрюшки. - 2005. - № 4. - С. 36-38.
7. Савина, О. А. "Вася Теркин - мой герой": инсценировка поэмы А.Т. Твардовского «Василий Теркин» / О. А. Савина // Читаем, учимся, играем. - 2003. - № 2. - С. 33 - 36.
8. Некрасова, Н. Н. "Ради жизни на Земле": литературная композиция: к 90-летию со дня рождения А.Т. Твардовского / Н. Н. Некрасова // Читаем, учимся, играем. - 2000. - № 2. - С. 55 - 58.
Встреча с хорошей книгой
«С ВЕРОЙ В ЧЕЛОВЕКА»
(к 85-летию со дня рождения ростовского писателя В. Н. Семина (1927-1978)
Зверева Г.В.,
главный библиограф отдела библиографической работы
ГБУК РО «Ростовская областная детская библиотека имени В.М. Величкиной»
12 июня 2012 года Виталию Николаевичу Семину, одному из лучших российских писателей, исполнилось бы 85 лет. Для донской литературы его творчество имеет огромное значение. Он автор замечательных произведений: «Семеро в одном доме», «Ласточка-звездочка», «Нагрудный знак «ОСТ», «Плотина», «Женя и Валентина», «Сто двадцать километров от железной дороги» и другие, изданных у нас и переведенные на многие зарубежные языки.
Мы предлагаем вашему вниманию:
— Вы только что вернулись из Мюнхена, где издательство Бертельсманн выпускает ваш роман «Нагрудный знак ОСТ». Как вас там встречали и что было самым интересным в этой поездке?
— Издательство устроило мне поездку по тем местам, где я в 42-45-х годах набирал материал для романа. Таким образом, осуществилась бредовая моя мечта — побывать там, но уже в новом качестве... Чудеса, как видите, бывают. Это если их очень долго ждать. Верховный режиссёр планирует их скупо. Но может быть, он знает, что делает. Что это за чудеса, которых не надо ждать так долго!
Встречали меня представители магистрата. Глядя на меня, отцы города расчувствовались и сами как бы подключились к сюжету.
— А сколько вам лет было, когда вас увозили в Германию?
— Я родился 12 июня 1927 года. Следовательно, в октябре 1942 года мне было 15 лет. Уезжал я шестым эшелоном. Сколько было человек в каждом эшелоне, сказать затрудняюсь. Но, должно быть, очень много.
— А как вы попали в эти эшелоны?
— Всех нас взяли одинаково. На ростовской бирже труда была объявлена мобилизация. Мобилизации подлежали все трудоспособные, начиная с тех, кто родился в 1927 году. Отец мой был на фронте. Мать пыталась каким-то образом избавить меня от мобилизации, найти медицинские справки, но это ей не удалось.
— Что было дальше?
— В октябре нас привезли в Вупперталь. Несколько дней держали в распределительном лагере, затем отправили в город Фельберт на фабрику Бергишес Мергишес Айзенверк, владельцем которой был Франц Метцгер. Это самая страшная для меня фабрика.
— Сохранилась ли она? И если да, удалось ли вам побывать там в этот свой приезд?
— Она сейчас разрушается. Жив ли её хозяин, никто из встречавших и сопровождавших меня по Фельберту и Лангенбергу (сейчас это один город - Фельберт-Лангенберг) не знал. В романе этой фабрике и лагерю при ней посвящено наибольшее количество страниц. Где-то сказано: когда говоришь правду, ничего не надо выдумывать. Литейный цех, трёхэтажное лагерное здание, баланда из тростниковой муки (так мы почему-то считали), тиф, портреты и имена полицейских и мастеров — всё это Бергишес Мергишес Айзенверк.
— А бежали вы откуда?
— Бежал я из Фельберта. Побег я описал довольно точно. Побег самый заурядный, неумелый. Интересно в нём, пожалуй, только то, что поймали меня дети. О том, как они меня увидели, как пытались остановить, как шли за мной, кидая камни, как вызвали школьного учителя, как затем с палками в руках (думаю, что это были гимнастические палки, палки для военной игры) вели меня, я написал достаточно подробно. В «Нагрудном знаке ОСТ» я описал и своего напарника Вальку (фамилию не помню), и то, как его поймали собирающим окурки у полицейского участка и как мы в этом участке встретились. И далее в романе всё, как было на самом деле. Нас посадили в Вуппертальскую тюрьму. Но держали там не дольше двух недель. Вернули на фабрику Бергишес Мергишес Айзенверк.
— А как вы оказались в Лангенберге и как складывалась ваша судьба там?
— В Лангенберге, куда меня Франц Метцгер списал как больного или уклоняющегося от работы (у меня был перелом руки — история, описанная мной в романе: мастер перебил железной палкой предплечье), я болел тифом, а потом симулировал ожог — сжёг кислотой тыльную часть кисти, — было чуть-чуть полегче, лагерь был поменьше, война подходила к концу, соответственно, помягче стал режим. Однако в Лангенберге тяжёлого было много. Особенно тяжела была работа на вальцепрокатном заводе — Вальцверк Купфермессинг. Я её тоже описал в романе. Самой лёгкой для меня была фабрика Фолькен Борна, выпускающая дисковые пилы. На этой фабрике и сейчас выпускают дисковые пилы. Я обомлел, когда увидел это здание и этот двор, которые почти не изменились за тридцать с лишним лет.
— Но хозяина, вероятно, уже не было в живых?
— Старый Фолькен Борн умер. Ко мне вышел его сын. Он был любезен, разрешил пройти по цехам. Сказал, что во время войны его тут не было, он воевал, был солдатом.
— А после того, как вас освободили, что было?
— Пять месяцев я был на оккупированной американцами территории. В Берлине (вернее, под Берлином, в городе Эберсфальде) меня нашёл отец. Мать переслала ему первую за всю войну мою открытку в Кенигсберг, под которым стояла его часть, и он поехал меня разыскивать.
— А почему вы только одну открытку отослали домой? Потому что нельзя было писать, или была другая причина?
— Почему — сказать затрудняюсь. Готовился бежать. Рука была в гипсе, болела, потом Ростов-на-Дону отбили наши, а через фронт письма не ходят.
— Немецкая пресса как-то отреагировала на ваш приезд в ФРГ?
— «Зюддойче цайтунг» назвала статью обо мне «Второе пребывание». Местный корреспондент тоже тиснул статейку, в которой сообщил, что я посетил Лангенберг и что готов посетить его ещё раз и принять участие в дискуссии по «Нагрудному знаку...» Он местный и очень хорошо помнит, как при американцах мы грабили крестьян. Спросил меня об этом. Я сказал: «Было», — но о своей доле умолчал. Мне он сказал, что мать его давала бутерброды русским. Я ответил: «Из этих бутербродов ни один мне не попал». Должен сказать, немцы сочувственно воспринимали такие мои ответы.
— Как складывалась ваша жизнь по возвращении домой?
— Дома всё было сложно. Послевоенные годы были тяжёлыми, и биография моя осложнялась пребыванием в Германии. Однако после 53-го года я окончил пединститут, преподавал в сельской школе, работал на строительстве Куйбышевской ГЭС, стал журналистом.
— Первые ваши книги были связаны с Германией, с тем, что вы позже назвали «главными жизненными переживаниями»?
— Первые мои книги никак не были связаны с «главным жизненным переживанием». Переживаний, если пользоваться этим словом, хватало и потом. Начал я книгой рассказов «Шторм на Цимле». Написал повесть «Сто двадцать километров до железной дороги», повесть «Семеро в одном доме», роман «Женя и Валентина». В этих моих вещах ещё нет Германии, хотя, разумеется, есть война. То ли непосредственно, то ли в форме воспоминаний. Послевоенные годы потому и послевоенные, что отсчёт ведётся от войны. Нет никакой возможности сказать об этих книгах в двух словах. Однако с темой немецких лагерей они не связаны.
Но, как вы сами понимаете, главное жизненное переживание на все остальные события книги кладёт свой видимый или невидимый свет. Книгу о немецком лагере мне всегда хотелось написать. Однако долгое время мне для этого просто не хватало литературных мускулов. Хватило ли теперь — судить читателям, а не мне.
— Как вам кажется, почему после войны литература стремилась не уйти в какие-то развлекательные жанры, способные успокоить душу, а рассказывать о войне?
— Сместился критерий занимательности и правдоподобия литературы. Фантазия была скомпрометирована. Никакой фантазии невозможно было угнаться за жизнью. Слишком фантастичны, трагичны и неправдоподобны оказались судьбы каждого третьего из живших в нашей стране. Мерилом литературы, как никогда, стала жизнь. Она требовала изображения и объяснения. Она требовала писателей, способных её понять и изобразить.
— Герой вашей повести «Ласточка-звёздочка» четырнадцатилетний Сергей Рязанов — фантазёр и книгочей. Так как он наделён многими чертами своего автора, то не будет, наверное, ошибкой предполагать, что и у писателя Виталия Сёмина интерес к чтению возник с детства. Кстати, когда именно? Ну, а потом в мир подростка вошла война, когда было уже не до чтения, да и условий для чтения не было. Не угас ли тогда интерес к чтению?
— Не помню, в каком классе я впервые «зачитался». Вспышка была, однако, очень сильной, если светит мне до сих пор. Упомянул я о ней вот по какой причине. В сорок втором году в брошенном доме я наткнулся на связки журналов «Всемирный следопыт» и «Вокруг света». Иными словами, нашёл предел своих давних мечтаний. Я потащил журналы домой, заранее предвкушая момент, когда разложу их на столе и начну читать. Увы! Я не прочёл ни одной страницы. Это был яркий урок. Он впервые заставил меня задуматься о природе читательского интереса.
Интерес к чтению вновь возник после войны. Но теперь это было новое чтение. Я искал ответы на болезненные вопросы, которые накопились за три военных года, и пристрастно проверял прочитанное тем, что знал о жизни. Если книга не выдерживала такой проверки, она и её автор вызывали у меня недоброе чувство.
— Вы как-то говорили, что есть жизненный опыт и есть духовный опыт...
— Да, есть школа жизни, а есть школа духовного развития. Они могут не совпадать и даже противоречить друг другу. Духовное развитие обнаруживает при этом поразительную устойчивость, самостоятельность и даже независимость от школы жизни. Оно-то и помогает человеку преодолеть власть окружения и увидеть мир.
— Иными словами, духовный опыт есть не у каждого. А жизненный?
— Жизненный опыт есть и у пятнадцатилетнего и у двадцатилетнего. Просто в том возрасте не очень доверяешь собственному опыту, стесняешься собственной слабости и очень робко говоришь правду о самом себе. А это основа всякой правды. Ну, а правда, как вы знаете, основа литературы. Со множеством поправок на мастерство, жизненный и профессиональный опыт, который у талантливых людей накапливается быстрее, чем у не очень способных.
— Ваши произведения вызывали разные оценки (не будем говорить о тех, что имели целью «закрыть» ту или иную вещь, «закрыть» Сёмина). Вот появляется новая вещь, и она оценивается неоднозначно. Как вы к этому относитесь?
— Я уже опытный литератор и считаю нормальным, когда новая вещь проходит с широким диапазоном оценок. От «нравится» до «не нравится». Настоящая вещь даже обязательно должна вызвать чьё-то сопротивление. По самым разным причинам. Включая и такие немаловажные, как ревность и зависть. И не только литературно далёких, но и литературно близких людей. Если вещь хороша, у неё долгая жизнь и у читателей будут и первые, и последующие впечатления. Иногда взаимоисключающие.
— Что дают вам положительные отклики на ваши книги? Только ли удовлетворение от того, что вас не замалчивают, что вас услышали, что вас поощрили?
— Внутренние силы, которые заложены в книге, так и останутся внутренними, если им не помочь сочувствием и пониманием. Это удивительно, как даже понимающим и близким людям необходимо это критическое поощрение, чтобы они увидели в книге то, что там действительно есть.
— Когда в 1972 году вы по командировке «Нового мира» поехали в Набережные Челны, чтобы собирать материал для очерка о строящемся КамАЗе, ведь тоже в чём-то пришлось пойти на компромисс. Ну, хотя бы в том, что хотели вы того или нет, но написанное о КамАЗе (хоть написали вы по-своему, не фальшиво) вливалось в общий поток заказной литературы. Тут, видимо, компромисс выступил, как...
— ...признание, что мир скроен и сшит не по нашей мерке и что хочешь или не хочешь — с этим приходится считаться.
— Но компромисс труден?
— Когда на обеих ногах двадцать лет носишь компромиссы, начинаешь понимать, что эта обувь невыносимо жмёт. И когда утром нагибаешься, чтобы натянуть и зашнуровать свой компромисс, предстоящий день начинает тебе казаться пустыней или раскалённой плитой. Не о компромиссах речь. А о том, можешь ли ты носить обувь, которая на пять номеров меньше, чем тебе нужно.
— И всё-таки как вы себя чувствовали на строительстве КамАЗа, в чём там для вас была главная сложность?
— Разбираться во всём было очень трудно, всё было сложно, исполнено всяких героических усилий, неразберихи, плутовства, ритуализма, размаха, заведомо ложных обещаний, душевной простоты, величия, халтуры и т. д. Невозможно было всё разом увидеть, оценить, получить о чём-то полное представление... Я было собирался все свои впечатления укладывать в письма домой, но очень быстро от этого отказался. Невозможно. Слишком много всего... Стройка — что-то вроде чтения Джека Лондона. Всё хорошо в своё время. Я этот возраст перерос.
— Мы с вами как-то встретились на закрытом просмотре зарубежных фильмов в ростовском Доме актёра. Тогда не было возможности спросить о вашем впечатлении. Спрашиваю сейчас.
— Что-то стар я стал и консервативен. Думал: ещё одна такая лента — и затоскуешь по родному социалистическому реализму. Режут, стреляют, шантажируют. Чем они занимаются в свободное время? И скука страшная — некому сочувствовать. Не станешь же сочувствовать тому, у кого мышцы крепче и глаз точен? И понял я, в чём безнравственность. У подлеца всё-таки и лицо должно быть подлое. Или история подлости должна быть известна. А тут у всех лица стандартные, приятные, и все чудовищные монстры. Люди как люди, а монстры. И переход от нормального бытия к подлости неощутим. И никакой истории. Все люди подлецы. Или, как говорят наши блатные, весь мир бардак, все люди — б... Ничего себе установочка! И режиссёры какие-то знаменитые. И лектор их нахваливал. И, мол, за актёрами присмотрите — таланты. А скучно. Лучше уж какую-нибудь «Землю Санникова» посмотреть. Там у подлеца рожа такая, что за версту видно: подлец. И если бы не престижный просмотр, ни за что бы не пошёл. Надоели мне отрицательные эмоции, скучен увлекательный сюжет. А вот на престижный просмотр ещё меня можно подловить.
— Я понимаю, что фраза «ещё одна такая лента — и затоскуешь по родному социалистическому реализму», — всего лишь фраза, ибо ваша проза и соцреализм — вещи несовместимые. А как бы вы сами определили принцип своего творчества?
— Если литература не исследование, то ею просто не стоит заниматься.
г. Ростов-на-Дону
Полный текст см. Джичоева, Е. Виртуальный диалог/ Е. Джичоева// Дон.-2007.-№ 3-4.-С. 215-225.
«Ах, война, что ж ты сделала подлая:
Стали тихими наши дворы,
Наши мальчики головы подняли –
Повзрослели они до поры…»
Б.Окуджава
Или
«Уходили мальчики – на плечах шинели,
Отступали мальчики пыльными степями,
Умирали мальчики, где не знали сами…
Попадали мальчики в страшные бараки,
Догоняли мальчиков лютые собаки.
Убивали мальчиков за побег на месте,
Не продали мальчики совести и чести…»
И. Карпов
«Как это было! Как совпало –
Война, беда, мечта и юность!
И это все в меня запало
И лишь потом во мне очнулось!..»
Д. Самойлов
или
« С душой от стужи каторжной горящей,
Как трудно говорить в прошедшем времени
О человеке, очень настоящем»
В. Жак «Памяти Виталия Семина»
«Если литература – не исследование, то ею и заниматься просто не стоит» В. Семин
«Художественное слово входит в душу, как ключ в замок» В. Семин
«Каждый, думаю, пишет для такого читателя, каким является сам» В. Семин
«Быть максимально правдивым» - девиз В. Семина в творчестве
«Жизнь настоящего художника не ограничивается его физическим пребыванием на земле – она продолжается в его книгах» Е. Джичоева
«Талант, честность, скромность, бедность и непрерывный труд – вот что сделало его тем, кем он стал» Л. Григорьян
«Думая о В. Семине, я думаю о поколении людей, которое не сломалось не только под игом войны, но выстояло и позже» И. Золотусский
«В. Семин дает нам урок того, что без жизни нет и книг. Нет литературы, если не заплачено за нее горькой ценой,- ценой муки, будь это мука физическая или душевная» И. Золотусский
«В 1963 Семин написал повесть «Ласточка-звездочка». В ней – самое легкое и светлое в жизни и начало самого страшного» И. Дедков
«…сам факт публикации «Ласточки-звездочки»… был знаменателен как победа 36-летнего автора, сказавшего правду о начале войны…» Н. Скребов
«Ласточка-звездочка» - это и повесть о цепной реакции самого скромного, самого, казалось бы, непримеченного подвига, о благородном влиянии на человеческую душу возвышающих поступков и зрелища человеческих страданий» А. Макаров
(любимые книги Сергея Рязанова и Эдика Камерштейна – главных героев книги «Ласточка-звёздочка»)
Цитата: «Через века ко мне дошел ваш голос,
Рассеявшийся некогда, как дым,
И то, что в вас страдало и боролось,
Вдруг стало чудодейственно моим»
В. Рождественский
Список книг:
2. Брэм А. Э. Жизнь животных,
3. Джованьоли Р. Спартак,
4. Дюма А. Три мушкетера, Виконт де Бражелон, или Двадцать лет спустя, Десять лет спустя,
5. Киплинг Р.
6. Лондон Д. Белый клык, Джерри-островитянин,
7. Островский Н. Как закалялась сталь,
8. Свифт Д.
9. Скотт В. Айвенго, Квентин Дорвард,
10. Стивенсон Р. Л. Остров сокровищ,
11. Шарль де Костер Тиль Уленшпигель.
Все начинается с детства: сборник методико-библиографических и служебных материалов/ гбук ро «Ростовская областная детская библиотека имени В. М. Величкиной». Ростов-на-Дону, 2011.
14 12 2014
7 стр.
Государственное бюджетное учреждение культуры Рязанской области Рязанская областная универсальная научная
17 12 2014
1 стр.
Приложение к эколого-этнографическому проекту «Дом» : для внеклассной и внешкольной работы с детьми младшего школьного возраста. – Обнинск, 2000. – 56 с
17 12 2014
1 стр.
Государственное учреждение культуры «Рязанская областная универсальная научная библиотека имени Горького»
23 12 2014
1 стр.
27 09 2014
1 стр.
«Парк: галерея искусств», организаторами которого являются: Бюджетное учреждение культуры «Омская филармония», зао «гк «Титан», Бюджетное учреждение культуры «Омский областной музе
10 10 2014
1 стр.
Государственное лечебно-профилактическое учреждение здравоохранения «Челябинская областная детская клиническая больница»
07 10 2014
6 стр.
Государственное бюджетное учреждение дополнительного образования детей Новосибирской области
24 09 2014
3 стр.