Е.Н. Топтыгина⁸

О сущности субъективно-модального значения предположения

Понимание модальности как сложной многоаспектной категории предполагает изучение концептуальных модальных значений, которые отражают комплекс понятий (мыслительных концептов), составляющих логическую, понятийную основу этой категории. Субъективно-модальное значение предположения представляет собой разновидность модальности достоверности и принадлежит сфере персуазивности. Последняя понимается как оценка говорящим объективного содержания предложения в аспекте достоверности или недостоверности, выражение уверенного или неуверенного знания: «Персуазивность – предикативная категория, в концептуальном плане отражающая понятие о модально-персуазивном типе отношений. Помимо грамматического аспекта (выражение модального значения проблематической достоверности (вероятности)), в круг ее содержания включается рефлексия особой формы мысли субъекта, реализуемая в относительно истинном суждении» [Нагорный, 1999, с. 29]. Предложения с субъективно-модальным значением предположения содержат указание на то, что говорящий не уверен в истинности сообщаемых фактов (событий, явлений, признаков).

В «Словаре современного русского литературного языка» находим следующие толкования значений слова предположение: ‘1. Предварительное суждение о чем-либо, догадка (высказать предположение); 2. План, замысел, предварительное намерение (предположение уехать)’ [МАС, т. 3, с. 369]. «Толковый словарь русского языка» под редакцией Д.Н. Ушакова рассматривает предположение как ‘предварительное суждение, догадку о чем-нибудь, не подтвержденную прочными доказательствами, мысль, соображение, не перешедшее еще в окончательное намерение’ [Ушаков, т. 3, с. 722].

Мы определяем предположение как суждение (акт мыслительной деятельности), которое основано не на точном, достоверном знании, а на логическом выводе, полученном в результате обработки какой-либо информации, когда абсолютные (стопроцентные) доказательства этого вывода отсутствуют: «Если у говорящего нет достаточных оснований для утверждения соответствия содержания высказывания действительности, он может представить пропозицию либо как предположение, либо как результат размышления и вывода, либо сослаться на свидетельства других лиц или собственного чувственного восприятия» [Теория … , 1990, с. 157].

В широком смысле лексема предположение имеет довольно большое число сем. Среди них: архисема ‘мысль, суждение’; дифференциальная сема 1 – ‘отсутствие точного, абсолютного знания’; дифференциальная сема 2 – ‘наличие / отсутствие какой-либо информации’; дифференциальная сема 3 – ‘качество имеющейся информации: а) внешнее впечатление; б) один или группа фактов; в) информация крайне недостаточна или отсутствует’; дифференциальная сема 4 – ‘логическая обработка информации’; дифференциальная сема 5 – ‘вывод, заключение’; дифференциальная сема 6 – ‘качество вывода: а) уверенный вывод; б) неуверенный вывод; в) вывод-догадка’. Названную схему могут осложнять дополнительные семы: ‘кажимость’, ‘сравнение’, ‘опасение’, ‘избыточность’, ‘неожиданность’, ‘случайность, непредвиденность’. Приведенные данные подтверждаются информацией из толковых словарей: «Словаря современного русского языка» в 17 томах, «Словаря современного русского литературного языка» в 4 томах, «Толкового словаря русского языка» под редакцией Д.Н. Ушакова, «Словаря русского языка» С.И. Ожегова, «Словаря структурных слов русского языка» под редакцией В.В. Морковкина.

Анализ языкового материала позволяет утверждать, что дифференциальные семы 3 и 6, а также дифференциальная сема 3 и осложняющие семы взаимосвязаны в семантической структуре предположения. Так, анализ языкового материала показывает, что, если имеющаяся у говорящего информация носит характер внешнего впечатления, то семная структура предположения может дополняться оттенками кажимости, сравнения, избыточности. При наличии у субъекта речи какой-либо фактической информации лексическая структура предположения может включать дополнительные семы избыточности и опасения. Наконец, при отсутствии информации, подвергаемой логической обработке, предположение может носить неожиданный или случайный характер.

Возьмем, к примеру, следующий контекст: Он стоит в нерешительной позе, полуобернувшись к окну – то ли собираясь отойти от окна, то ли шагнуть к нему… Похоже, он о чем-то с громадным напряжением думает (Ю. Трифонов). Семантическая структура предположения, выраженного вводно-модальным компонентом похоже, включает в себя следующие семы: ‘суждение’, ‘отсутствие точного знания’, ‘наличие информации зрительного характера’, ‘логическая обработка информации’, ‘уверенный вывод’. Более того, говорящий сравнивает нерешительное поведение героя с состоянием умственного напряжения. Модальное значение предположения осложняется дополнительной семой сравнения, похожести.

Наблюдения за языковым материалом позволяют сделать вывод о том, что качество информации, имеющейся у говорящего (дифференциальная сема 3), определяет характер полученного вывода, степень уверенности субъекта речи в истинности предполагаемого (дифференциальная сема 6). Там, где есть в наличии сема ‘внешнее впечатление’, вывод (предположение) будет более уверенным и наоборот. Это также можно прокомментировать на примерах: Один раз в десять дней, а может, и в пятнадцать – я точно не помню, – Левонтий получал деньги (В. Астафьев). В данном случае семантическая структура предположения, выраженного модальным словом может, следующая: ‘суждение’, ‘отсутствие точного знания’, ‘имеющаяся информация крайне недостаточна’, ‘логическая обработка информации’, ‘вывод-догадка’. Действительно, в ситуации, когда говорящий не обладает какой-либо информацией, не помнит факты, не имеет возможности каким-либо образом воспринимать, наблюдать объекты, вывод (предположение) будет лишен доказательств, а значит, будет являться только догадкой.

Рассмотрим другой контекст: Тикали ходики. Бабушка умолкла, перестала метаться на кровати, видно, нашла место ноющим рукам, уложила их хорошо (В. Астафьев). Данный пример иллюстрирует взаимосвязь дифференциальных сем ‘качество информации’ и ‘качество вывода’. Ведь именно то, что видит говорящий (изменение физического состояния героини), позволяет ему с достаточной степенью уверенности строить предположения. Его вывод уверенный, так как подтверждается зримыми доказательствами. См. также: Проходя близко мимо выходных дверей на лестницу, он услышал и заметил, что за дверями кто-то старается изо всех сил позвонить в колокольчик, но в колокольчике, должно быть, что-то испортилось: он только чуть-чуть вздрагивал, а звука не было (Ф. Достоевский). Ситуация зрительного и слухового восприятия обуславливает уверенный характер предположения, так как, с точки зрения говорящего, отсутствие звука в колокольчике, когда в него пытаются позвонить, может быть объяснено только тем, что он сломан. Таким образом, сема ‘уверенный вывод’ входит в лексическую структуру предположения.

Сказанное справедливо по отношению к понятию предположение в его широком смысле. В самом узком значении слово предположение имеет, на наш взгляд, ограниченное число сем: архисема – ‘мысль, суждение’; дифференциальная сема 1 – ‘отсутствие точного знания’; дифференциальная сема 2 – ‘наличие одного или группы известных фактов’; дифференциальная сема 3 – ‘логическая обработка имеющихся фактов’; дифференциальная сема 4 – ‘неуверенный вывод’.

Указанная схема при отсутствии дополнительных осложняющих сем относится к ядру понятия предположение, находится в центре семантического поля модального значения предположения, а среди большого числа лексических единиц с этим модальным значением ядерными являются те, которые включают в лексическую структуру указанный набор сем.

Следует отметить, что в кругу модально-квалификативных смыслов предположение занимает центральное положение: «Смысл ‘предположение’ является ядерным квалификативным смыслом сферы модально-персуазивной квалификации события. Реализация его в высказываниях… многомерна, так как именно он осмысливается как семантический центр, вокруг которого группируются другие актуальные персуазивные смыслы» [Нагорный, 1999, с. 397]. Концептуальный компонент значения, составляющий его ядро, способствует фиксации высказывания на соответствующем отрезке модальной шкалы степеней достоверности в границах смысловой зоны предположение. Данная смысловая зона представляет собой совокупность оттенков, градуированных по степени вероятности высказываемого с позиций говорящего.

В предложении модальное значение предположения создается не только семантикой модификатора, но и лексическим наполнением всей конструкции, характером построения синтаксической модели. Наблюдения над языковым материалом убеждают, что именно в контексте формируется та или иная модификация данного модального смысла, а от специфики речевого окружения зависят разнообразные семантические наслоения, которые дополняют, обогащают основное значение.

Библиографический список

Нагорный И.А. Выражение предикативности в предложениях с модально-персуа-зивными частицами: дис. … д-ра филол. наук. М., 1999.

Теория функциональной грамматики. Темпоральность. Модальность. Л., 1990. (В тексте – ТФГ.)

Словари

Словарь современного русского литературного языка: в 4 т. М.; Л., 1950. (В тексте – МАС.)

Толковый словарь русского языка: в 4 т. / под ред. Д.Н. Ушакова. М., 1996. (В тексте – Ушаков.)

И.С. Папуша⁹

Языковые модели сложного синтаксического целого

Сложное синтаксическое целое (ССЦ) – специальным образом организованная, закрытая группа предложений, представляющая собой единое высказывание. Мы рассматриваем данную языковую единицу как структурно-синтаксическую, имеющую регулярно воспроизводимые характеристики, позволяющие не только фиксировать в тексте группы предложений как некую единицу языка, но и говорить о вероятности нахождения в тексте объединения предложений, связанных между собой тем или иным системным способом.

Структура ССЦ – один из его релевантных признаков: через нее реализуется связность текста как его непременное качество. Связность ССЦ обусловлена линейностью его компонентов: синтагматичность ССЦ проявляется во внешне выраженном сочетании единиц всех языковых уровней (звуков / букв, слов, предложений). К структурным свойствам ССЦ можно отнести: 1) обязательное наличие двух и более семантически связных предложений; 2) членение на более мелкие составляющие единицы (предложения); 3) наличие определенных групп межфразовых средств связи (эксплицитный и имплицитный способы); 4) однотипность композиции (зачин – медиальная часть – концовка) [Сыров, 2005, с. 14]; 5) наличие гермов.

Наряду с лексической и грамматической синтагматикой синтагматика ССЦ обнаруживается в законах межфразовой сочетаемости, в наличии особых внутренних связей. Это собственно семантический план, обнаруживающий особую организацию ССЦ и связанный с синтаксическими средствами соединения предложений в нем. ССЦ – явление многослойное, что отражается уже и в наборе внутритекстовых связей, которые соответствуют основным уровням не языка, а текста: семантическому, лексико-грамматическому, образному, прагматическому. Но, как сложный знак, ССЦ имеет свою гибкую систему внутренних связей, доминантой которых выступает семантическое согласование в широком смысле слова: все компоненты ССЦ связаны между собой и соотнесены с глобальным содержанием макротекста. Именно семантическая связь – фундамент ССЦ: она определяет его единство и целостность. Все частные проявления связности обусловлены общей семантической идеей, целеустановкой автора.

Каждая языковая единица ССЦ имеет ту грамматическую форму, которая предписана организацией данного ССЦ. Она, в свою очередь, подчинена целеустановке автора и определена семантическим критерием как ССЦ, так и макротекста. Реализуясь в тексте, ССЦ проявляет многосторонность внутренних связей, диктующих обязательный порядок и форму своих компонентов, продуцируется по грамматической модели, обеспечивающей взаимообусловленность плана содержания и плана выражения.

Лингвистические закономерности, несомненно, действуют в тексте, составляют важнейшую сторону его организации: язык диктует не только правила построения словосочетаний и предложений, но и правила порождения и продуцирования текстов. В противном случае носители языка оказались бы неспособны создавать элементарные сообщения (тексты). «В “языковой способности” (компетентности) существуют правила и условия для продуцирования и восприятия текстов» [Сахарный, 1994, с. 84].

Психолингвисты (Л.С. Выготский, Н.И. Жинкин, А.Н. Леонтьев, Т.В. Ахутина, Ю.В. Красиков и др.) в структуре речевого действия, являющегося основой любого коммуникативного акта, определяют две позиции: адресантную – модель говорения или писания (первичная коммуникативная деятельность – ПКД); адресатную – модель слушания или чтения (вторичная коммуникативная деятельность – ВКД).

Фазы в структуре адресантного речевого действия обратнопоследовательны фазам в структуре адресатного речевого действия. Так, механизм продуцирования включает этапы мотивации, формирования речевой интенции, внутреннего программирования (афферентация, речетворческая схема, семантико-граммати­ческое структурирование), реализации программы. А этапами восприятия считаются акустическое и / или зрительное принятие потоков речи, включение механизмов понимания, сверка зрительного и / или акустического блоков с эталонными, антиципация, расшифровка грамматических связей, целостное осмысление всего содержания.

Мотивационно-побуждающий уровень процесса продуцирования текста – сложнейший механизм речемыслительной деятельности, включающий как экстралингвистические, так и интралингвистические факторы. Но на уровне перехода от внутренней речемыслительной деятельности к внешней уже можно фиксировать структурные элементы целеустановки автора: системная природа языка в процессе текстообразования способствует выбору любой языковой единицы, и в каждом речевом акте он подчинен сохранению целостности триединства структуры, смысла и коммуникации. В каждом тексте, построенном в соответствии с законами текстопорождения, есть особые единицы – сложные синтаксические целые, в которых по целеустановке автора моделируется определенный языковой материал, отражающий частный вариант концептуализации мира. Степень тождества универсальных и индивидуально-авторских знаний в тексте может быть различна: от полного совпадения до разительного несовпадения, полного расхождения.

Коммуникативно-прагматический аспект коммуникации всегда соотнесен с текстообразующим фактором: полученное знание только таким образом может быть предоставлено адресату. Автор, решая когнитивно-коммуникативные задачи текста, включается в коммуникативную ситуацию как один из ее антропоцентров, взаимообусловленный вторым антропоцентром – реципиентом. Процессы восприятия текста определяют специфику структуры ССЦ определенного стиля. «Стилистически маркированными, то есть отмеченными, выразительными следует считать не только и даже не столько выделяющиеся, подчеркнуто особенные, экспрессивные языковые единицы в текстовой ткани, но те текстовые элементы, которые являются стандартизованными, типичными, регулярно повторяющимися в аналогичных коммуникативных условиях для выражения типичных смыслов» [Чернявская, 2006, с. 17]. Сложные синтаксические целые книжных стилей формируются на базе санкционированных языком матриц, и, следовательно, их структура позволяет идентифицировать текст любого стиля. Так, например, научная коммуникация – это совокупность взаимосвязанных признаков коммуникативно-познавательной деятельности в единстве составляющих ее онтологического и методологического (то есть когниоцентрических) аспектов, а также рефлективного и коммуникативно-прагматического (то есть антропоцентрических) аспектов, оказывающих систематическое влияние на формирование научной речи, определяющих композиционно-смысловую и стилистико-речевую структуру текста [Баженова, 2001, с. 58].

Текст – это всегда элемент в системе коммуникативных действий, но в первую очередь – это структура, имеющая внутренние закономерности. ССЦ как обязательный компонент структуры текста проявляет целеустановку автора через «поля языкового напряжения» (гермы), что облегчает сам процесс коммуникации, фиксируя интенциональные мотивировки, напрямую связанные с лингвистической стороной организации коммуникативных единиц. Опираясь на тот факт, что текст является целостным и связным не только на уровне общего смысла, но и чисто формально, вполне логично признать одним из таких «особых единств» и сложное синтаксическое целое: структурно-семантическая организация текста выражается, в частности, в том, что он членится на единицы, отрезки крупнее предложения. В лингвистической литературе для обозначения объединений, групп предложений используются термины «сложное синтаксическое целое», «сверхфразовое единство», «прозаическая строфа», «компонент текста», «суперфраза», «секвенция», «коммуникант», «цепь предложений» и другие (более 20). ССЦ в современной русистике выступает как формирующаяся текстовая единица, обладающая собственными семантическими, структурными и функциональными особенностями, что требует ее рассмотрения в аспекте текстовой деятельности. Тем не менее, переориентация исследований текста на сферу когнитивной и социокультурной лингвистики не означает исчерпанность проблем имманентной лингвистики, занимающейся проблемами структурно-семантического устройства языка. В частности свойства и признаки ССЦ как языковой единицы позволяют рассматривать ее как моделируемую единицу: тип и форма модели конкретного ССЦ зависят от целеустановки автора.

Критерием вычленения данной языковой единицы из контекста связной речи могут быть его смысловая и синтаксическая независимость от окружающего контекста. Для того чтобы описать ССЦ, надо знать, как выделить это сложное целое из текста. Из-за отсутствия отчетливого представления об этом образуется своего рода заколдованный круг, когда нельзя описать группу предложений, не выделив ее из текста, и нельзя выделить ее из текста, не имея заранее определенных или заданных традицией исследования параметров. Похожую картину описывает Б.Н. Головин, говоря, что исследование подобного рода – это «лабиринт, войдя в который, попадаешь во множество тупиков и, поблуждав, находишь, наконец, выход там, где вошел» [Головин, 1988, с. 56]. Нереально, на наш взгляд, заниматься поисками регулярно воспроизводимых единиц текста; другое дело – попытка определить регулярно воспроизводимые характеристики группы предложений и говорить о вероятности нахождения в тексте объединения предложений, связанных между собой тем или иным способом.

В настоящее время очевиден тот факт, что ССЦ, являясь основным конституэнтом текста, не всегда легко вычленимо из него. Надо отметить, что для области текстовых исследований весьма типично то, что часто недостаточно доказанное, существующее только на правах гипотезы, становится аксиомой. Так, очень распространено мнение, что «любая связная речь легко и естественно членится на единства – группы тесно связанных между собой предложений» [Солганик, 1993, с. 24], вопреки весьма авторитетному утверждению А.М. Пешковского о том, что речь представляет собой беспорядочное чередование одиночных предложений и сложных целых [Пешковский, 1956, с. 28].

Как раз потому, что ССЦ нарушает правило идентификации лингвистических единиц, которое тесно связано с принципом линейности языка, оно по всей строгости лингвистических законов должно быть вне языка в связи с тем, что оказывается лишенным парадигматической точки опоры. Но как только появляется возможность вычленить ССЦ, оно сразу же становится интегрантом какой-либо другой языковой единицы более высокого уровня.

Сложность состоит в том, что далеко не каждое предложение текста входит в ССЦ. Письменный текст членится не на сложные синтаксические целые, а на автосемантические простые предложения, автосемантические сложные предложения, объединения автосемантических предложений и сложные синтаксические целые, включающие синсемантические предложения.

Считать соотношение «текст – сложное синтаксическое целое – предложение» иерархией не представляется возможным: количественное превосходство ССЦ над предложением и текста над сложным синтаксическим целым не дает оснований для иерархического подхода, поскольку «единство языковой системы определяется не синхронной иерархической соподчиненностью ее уровней, а их взаимодействием в процессе речевой деятельности» [Леонтьев, 2003, с. 28].

Исходя из того, что существует по крайней мере два вида объединений предложений, а соотношение между минимальными и максимальными коммуникативными единицами не носит синхронного иерархического характера, полагаем, что точное вычленение ССЦ, определяемого как структурно-семантическая единица, должно опираться на сумму составляющих: семантического показателя (единство темы и границы тема-рематического движения) и структурного показателя (грамматические связи на всех языковых уровнях и использование языковой формальной матрицы).

Базовые характеристики текстуальности позволяют выявить принципы построения ССЦ: принцип когерентности и принцип когезии. Принцип когерентности предполагает смысловую, структурную и коммуникативную целостность ССЦ. Принцип когезии основан на подчинении всей ткани ССЦ целеустановке автора, интенции и системной природе самого языка.

Семантическое поле любого ССЦ подчинено его микротеме. Коммуникативные установки обеспечивают динамику продвижения информации от предложения к предложению, входящих в состав ССЦ. Употребление языковых средств в ССЦ – фонетических, грамматических (морфологических и синтаксических), лексических – полностью зависит от воли автора, его индивидуального стиля. Интенция реализует мотивационную форму проявления целеустановки автора. Характеризовать и анализировать определенное ССЦ невозможно, не определив, из каких элементов и единиц языка оно состоит, как они связаны друг с другом, какие отношения устанавливаются между ними, в чем проявляется их единство.

ССЦ – одна из моделей иерархии включения: большее включает меньшее как составную часть, меньшее проявляет свои функции в большем. Если рассматривать в ССЦ языковые единицы только одного языкового уровня, то нет повода говорить о выделенных автором приоритетах. Если в ССЦ анализировать языковые единицы не всех языковых уровней, то анализ будет неполным.

Взаимодействие принципов когерентности и когезии позволяет описать функционирование единиц каждого языкового яруса, входящих в ССЦ, только в плане его целостности и целеустановки автора. Для того чтобы реализовать целеустановку ССЦ, недостаточно опираться только на особенности функционально-смысловых типов речи и функциональных стилей, так как для выделения (акцентирования) особо значимых моментов, языковые единицы разных уровней должны «работать» интегрированно именно в этих «полях языкового напряжения». Автор, отбирая языковой материал, не может не использовать единицы всех языковых уровней, но когда он «акцентирует» определенный момент в тексте, то вниманием реципиента фиксируется на определенных языковых уровнях. Такое явление, проявляющееся только в ССЦ, можно условно назвать «гермом» (от греч. herma – ‘межевой знак, указатель на дороге’).

Надо заметить, что при включении в состав единиц более высокого уровня языковые единицы претерпевают как изменения в форме, так и в содержании. Например, содержание слова складывается из содержания составляющих его морфем и типа их зависимости друг от друга; содержание предложения – из семантики составляющих его слов и значений их синтаксических позиций; содержание ССЦ – из содержания составляющих его предложений и типов их связей друг с другом. «Создавая текст как целостную смысловую и речевую структуру, каждый речевой субъект “преднаходит” нужные ему элементы в языке, вливающемся в текст не как целостная структура, а фрагментарно, отдельными строевыми элементами, отбираемыми сообразно потребностям сообщения или общения... Входя в структурно-смысловое текстовое целое, главные номинативные и коммуникативные единицы системы языка – слово и предложение – превращаются в “текстослова” и “текстопредложения”, в семантике и синтактике которых сочетаются характеристики, идущие как от системы языка, так и от “системы текста”» [Гончарова, 2003, с. 12]. Но ССЦ, будучи единицей языка, не может не быть единицей текста: все использованные в нем языковые единицы актуализированы, следовательно, любые семантические приращения подчинены целеустановке автора, реализовавшего ее через гермы. Даже изолированное использование ССЦ предполагает наличие тех же качеств, которыми обладает данная единица, входя в текст. Полагаем, что о CCЦ можно говорить как о многоплановой единице, функционирующей только в тексте (или как микротекст) и позволяющей через систему гермов актуализировать замысел автора; в процессе распредмечивания смыслов любого текста недостаточно опираться только на смысловые доминанты недостаточно.

Таким образом, ССЦ – именно та языковая единица, с которой начинается формирование текста и его продуцирование, так как все критерии текстуальности в ней проявлены наиболее наглядно. Языковые модели сложного синтаксического целого в каждом конкретном случае определены санкционированными или сингулярными матрицами языка, являющимся «первичным и главным для человека категоризатором мира» [Борботько, 2007, с. 153].

Библиографический список

Баженова Е.А. Научный текст в аспекте политекстуальности. Пермь, 2001.

Борботько В.Г. Принципы формирования дискурса: от психолингвистики к лингвосинергетике. М., 2007.

Введенская Л.А., Понамарева А.М. Русский язык: культура речи, текст, функциональные стили, редактирование. М.; Ростов н/Д, 2003.

Головин Б.И. Основы культуры речи. М., 1988.

Гончарова Е.А. Еще раз о стиле как научном объекте современного языкознания // Текст – Дискурс – Стиль. СПб., 2003.

Леонтьев А.А. Язык, речь, речевая деятельность. М., 2003.

Пешковский А.М. Русский синтаксис в научном освещении. М., 1956.

Сахарный Л.В. Человек и текст: две грамматики текста // Человек. Текст. Культура. Екатеринбург, 1994.

Солганик Г.Я. От слова к тексту. М., 1993.

Сыров И.Г. Способы реализации категории связности в художественном тексте: автореф. дис. … д-ра филол. наук. М., 2005.

Чернявская В.Е. Интерпретация научного текста. М., 2006.

О.В. Суханова¹⁰

<предыдущая страница | следующая страница>