Перейти на главную страницу
Мы говорили о раздвоенности цветаевского художественного мира. В понимании лирической героини Цветаевой существует два мира – земной (видимый) и потусторонний (невидимый). Оба этих мира существуют параллельно друг другу, однако, мир земной видится лирической героине менее ценным и незначимым по сравнению с миром потусторонним. Об этом пишет и С. Ельницкая в своей книге «Поэтический мир Цветаевой»:
«Поэтический мир Цветаевой неоднороден, это мир, разделенный пристрастным авторским отношением на «свой» и «чужой». В основе деления мира лежит оценочный смысл ‘истинность / неистинность’. Отсюда, соответственно: истинный мир (ИМ) и неистинный (НМ).
Истинный мир – это лежащая вне человека реальность (естественный мир природы), внутренний, духовный мир человека, вымышленный идеальный мир (результат мифотворчества), а также «тот свет» (у Цветаевой с акцентом на свет).
Истинный мир есть воплощение идеальных высших ценностей, таких как Дух, Свет, Суть, Единое, Цельное, Полное, Вечное, Высшее, Истина, Бог – являющих собой высший замысел бытия.
Реальный, внешний мир («жизнь как она есть») представляет собой отрицание всех высших сущностей, искажение высшего замысла («жизнь как быть должна»), и таким образом получает оценку неистинного».49
Как мы отмечали выше, «этот» мир, поскольку он наделен признаками неистинности, становится чуждым лирической героине Цветаевой, она изначально недовольна им и стремится вырваться из него в мир высших духовных сфер со своими собственными законами, противоположными законам земным. То же отмечает и С. Ельницкая:
«Для каждого мира характерны свои законы, нормы, меры, свои типичные представители (действующие лица данного мира). Наиболее общим законом земной жизни, мира разлаженной гармонии, является несовпадение, - когда-либо не соединяется то, что стремится или должно быть вместе, либо соединяется несовместимое, образуя неестественные, насильственные и даже противоестественные союзы».50
Что, прежде всего, не устраивает цветаевскую лирическую героиню в земном мире? Несомненно, это его неизбежная ограниченность, явное тяготение к всевозможным рамкам, границам и мерам, которых Цветаева не приемлет. Именно понятие «мера» становится главным негативным сопутствующим фактором земного видимого мира. Мере в лирике Цветаевой всегда противостоит безмерность, которая в пространственно-временном измерении выражается вариантами бесконечность и вечность. Данная модель художественного мира появилась в поэзии Цветаевой именно в борисоглебский период ее творчества и получила дальнейшее развитие после отъезда поэта за границу. Завершающим этапом борисоглебского периода, этапом окончательного формирования взглядов на пространственно-временные отношения, можно назвать первый год жизни Цветаевой в эмиграции, а именно – 1923 год. Именно в этом году, после отъезда из России, Цветаева создает несколько стихотворений, ярко иллюстрирующих картину ее восприятия мира. Одним из самых ярких примеров является стихотворение «Что же мне делать, слепцу и пасынку», в котором лирическая героиня противопоставляет себя и свой мир всему остальному миру именно на основании безмерности одного и ограниченности другого. Об этом она говорит в последней строфе стихотворения:
Что же мне делать, певцу и первенцу,
В мире, где наичернейший – сер!
Где вдохновенье хранят, как в термосе!
С этой безмерностью
В мире мер?!
(ПС, 459)
Вот как описывает Ельницкая концепцию физического мира в восприятии Цветаевой:
«Это первый, простой, поверхностный, внешний, «ближайший» («это», «этот», «сей», «здешний мир», «близь», «явь», «видимый мир», «жизнь-рядом»), существующий во времени и пространстве (здесь и сейчас, время и место действия – «сей век», «современность», «сейчас-страна»), реальный (факты, детали, достоверность), низший план жизни: «быт» (понимаемый не только в узком смысле как один из аспектов жизни: вся жизнь и есть «быт»), жизненная, «житейская биография», «проза жизни». Это мир, организованный по внешним, узко-местным, несущественным признакам («земные приметы») – мир «мер», «веса», «счета», «дроби», «цен». Отсюда множественность форм разъятий, делений во всех сферах жизни…».51
Далее Ельницкая перечисляет виды подобных делений: это деления в жизни физической (даты, числа, день, неделя, год и т.д.), биологической (возраст, пол, виды родства), социально-общественной (имя, мировоззрение, сословие и т.д.). Также отмечается, что движение во внешнем мире либо полностью отсутствует, либо имеет характер механической монотонной повторяемости (замкнутый круг), либо представляет собой бессмысленную погоню за ложными истинами.
Идеальный мир для цветаевской лирической героини – это мир без мер, мир бесконечности, вечности, невесомости («По наважденьям своим – как по мосту! / С их невесомостью / В мире гирь» (ПС, 495)), поэтому ни времени, ни пространства в их земном, общепринятом понимании, с их разграничением на отдельные единицы (минуты, часы, месяцы, года, сантиметры, метры, километры, версты и т.д.) Цветаева не приемлет. В особенности это касается времени.
– Поезда с тобой иного
Следования!.. –
Ибо мимо родилась
Времени! Вотще и всуе
Ратуешь! Калиф на час:
Время! Я тебя миную.
(ПС, 426)
Возникает вопрос, что же позволяет лирической героине Цветаевой утверждать, что она «минует время»? На этот вопрос Цветаева ответила ранее в цикле «Поэты», написанном ею в апреле 1923 (стихотворение «Хвала времени» датировано 10 мая того же года). И ответ снова тот же – особой властью над временем дает не что иное, как поэтический дар. В первом же стихотворении цикла («Поэт – издалека заводит речь»), уже цитируемом нами ранее,52 мы находим строки, которые говорят о бессилии земного времени над поэтом: «…Поэтовы затменья / Не предугаданы календарем» (ПС, 458)53. Снова звучит мотив неприятия земных мер («Он тот, кто смешивает карты, / Обманывает вес и счет»), снова приводится сравнение с поездом «иного следования» («Тот поезд, на которые все / Опаздывают….») и сравнение с кометой («Ибо путь комет - / Поэтов путь», «Твоя стезя, гривастая, кривая, / Не предугадана календарем!»). Отметим, что завершает цикл «Поэты» стихотворение «Что же мне делать, слепцу и пасынку», рассмотренное нами выше.
Буквально через несколько дней после написания «Хвалы времени», 14 мая 1923 года, Цветаева пишет стихотворение «Прокрасться», центральной темой которого становится все то же стремление миновать время, одержать победу над его мнимой силой:
А может лучшая победа
Над временем и тяготеньем –
Пройти, чтоб не оставить следа,
Пройти, чтоб не оставить тени
На стенах…
(ПС, 463)
Заметим, что время здесь не зря стоит в одном ряду с тяготением, фактически приравнивается к нему. Время ограничивает, сковывает, не позволяет лирической героине в полной мере освободиться, и поэтому она ищет способы переиграть его: «Может быть – отказом / Взять? Вычеркнуться из зеркал?», «Распасться, не оставив праха / На урну…», «Может быть – обманом / Взять? Выписаться из широт?»
Кроме того, что время является в целом ограничителем мира лирической героини, оно также становится и преградой между близкими людьми.
Вот как описывает концепцию времени в понимании М. Цветаевой Н. О. Осипова в статье «Философия времени в творчестве Марины Цветаевой»:
«Важная роль принадлежит образам разминовения – не только в пространстве, но и во времени: герой – в настоящем, героиня – в историческом прошлом («Настанет день…»). Во внутреннем сознании лирической героини формируется мощный заряд сопротивления Времени (такова тема разминовения в стихотворениях «Хвала времени», «Минута», «Прокрасться», цикл «Провода», «Сивилла»)».54
Подобную ситуацию, о которой говорит Осипова, когда герой и героиня (либо несколько героев) находятся в разных временных измерениях, мы можем найти в нескольких стихотворениях борисоглебского периода. Приведем примеры:
Я – есмь. Ты – будешь. Между нами – бездна.
Я пью. Ты жаждешь. Сговориться – тщетно.
Нас десять лет, нас сто тысячелетий
Разъединяют. – Бог мостов не строит.
(ПС, 137)
К тебе, имеющему быть рожденным
Столетие спустя, как отдышу, -
Из самых недр, - как насмерть осужденный,
Своей рукой – пишу…
(«Тебе – через сто лет». ПС, 250)
Ручонки, ручонки!
Напрасно зовете:
Меж ними – струистая лестница Леты.
(ПС, 357)
Часто Цветаева обращается к прошлому и будущему, предкам и потомкам, стремясь каким-либо образом связать между собой два временных отрезка, два эпохи:
Какой-нибудь предок мой был – скрипач,
Наездник и вор при этом.
Не потому ли мой нрав бродяч
И волосы – пахнут ветром!
(ПС, 88)
Все будет тебе покорно,
И все при тебе – тихи.
Ты будешь, как я – бесспорно –
И лучше писать стихи…
Но будешь ли ты – кто знает –
Смертельно виски сжимать,
Как их вот сейчас сжимает
Твоя молодая мать.
(ПС, 78)
«Единственной формой спасения от такого времени является уход в безвременье-безвесье, из мира дробей и мер. Способы «ухода» (Цветаева называет это «отказом»: «Может быть, отказом / Взять? Вычеркнуться из зеркал? ...Распасться, не оставив праха?», «На твой безумный мир / Ответ один – отказ») могу быть разными. Это и переход в другую историко-культурную зону, и смерть, и попытки выстроить свой мир, где достигнута победа «над временем и тяготеньем», где «все даты - как рукой сняло» (об этом, последнем – «Поэма воздуха»), и, наконец, по-цветаевски пронзительная устремленность в будущее – к потомкам, стихам, «дальним», «завтрашним», в Бессмертье…»55
Итак, время разделяет двух (или более) близких по духу людей и ограничивает мир свободной души лирической героини, поэтому доминирует тенденция к его преодолению или полнейшему уничтожению. Ограниченность земного времени не позволяет лирической героине Цветаевой (которая признает только Вечность) влиться в его ход и в полной мере принять его:
О, как я рвусь тот мир оставить,
Где маятники душу рвут,
Где вечностью моею правит
Разминовение минут.
(ПС, 468)
Вечность в данной модели мира – понятие вневременное, ничем не ограниченное и не разграниченное, в отличие от земного времени, разделенного на минуты, часы, дни, сутки и т.д. Приведем строки третьего стихотворения из цикла «Сивилла» («Сивилла – младенцу»), о котором пишет Н.Осипова. Темой стихотворения является обращение матери (Сивиллы) к младенцу, недавно рожденному на свет. Звучат ее слова: «Рождение – паденье в дни» (ПС, 463), подразумевающие, что из высшего мира, в котором властвует Вечность, человек рождается в мир, управляемый и ограниченный земным временем:
С заоблачных нигдешних скал,
Младенец мой,
Как низко пал!
Ты духом был, ты прахом стал.
Плачь, маленький, о них и нас:
Рождение – паденье в час!56
(ПС, 463)
Далее звучат и другие подобные возгласы, оплакивающие судьбу ребенка, который из высших сфер явился в «мир мер» (««рожденье в вес», «рожденье в счет»). И в финале стихотворения наконец озвучивается средство избавления от всех земных привязанностей, способ возвращения обратно в мир вечности и бесконечности. В качестве такого возвращения выступает смерть, которая с отчетливой положительной характеристикой противопоставляется рождению:
Но узришь! То, что в мире – век
Смежение – рожденье в свет.
Из днесь –
В навек.
(ПС, 463)
Заметим, что пространственная схема художественного мира в данном стихотворении организована по вертикали. При этом рождение трактуется как движение сверху вниз - «паденье в дни», «паденье в час», «паденье в кровь»), - в то время как смерть представляет собой обратное движение снизу вверх, подъем, возвышение: «Смерть, маленькие, не спать, а встать», «Но встанешь! То, что в мире смертью / Названо – паденье в твердь». Очевидно, что «твердь» в данном контексте обозначает небо (ветхозаветное значение слова «твердь», отсылающее к Книге Бытия Ветхого Завета: «И назвал Бог твердь небом. И увидел Бог, что это хорошо» (Быт. 1: 8).57 В сущности можно утверждать, что смерть как таковая в стихотворении вовсе отрицается («То, что в мире смертью названо…»58) и представляется лишь новым перерождением: «Смерть, маленький, не спать, а встать. / Не спать, а вспять». Вспять – то есть возвращение назад, от тела к душе, духу, из физического мира в мир высший, в «заоблачные нигдешние скалы».
Ту же трактовку смерти как рождения в инобытие встречаем, например, и в стихотворении 1921 года, посвященном Блоку и написанном спустя несколько месяцев после его смерти:
Без зова, без слова, -
Как кровельщик падает с крыш.
А может быть, снова
Пришел, - в колыбели лежишь?
(МЦСI, 72)
Говоря о кончине поэта, лирическая героиня спрашивает себя, не является ли его смерть лишь новым рождением, а гроб (могила) в данной связи – лишь новой колыбелью?
Выходом в иное пространство может служить не только смерть, но и иные образы, к примеру, конкретный суточный отрезок времени. Как уже было отмечено выше, в художественной картине мира Цветаевой это ночь.
В 1923 году Цветаева пишет два стихотворения с одинаковым названием – «Ночь». Первое датировано 12 мая, второе – июнем. Оба эти стихотворения имеют схожее содержание. В обоих (как и прежде в цикле «Бессонница» 1916 года), ночь наделяется определенными мистическими свойствами, выступает не просто в качестве конкретного суточного отрезка времени, но в качестве пограничного временного образа – периода, близкого к Вечности. В художественном мире цветаевской лирической героини именно ночь позволяет ей шагнуть за границу земного времени, наделяет особым видением («Час обнажающихся верховий, / Час, когда в души глядишь – как в очи») и особым слухом («Мир обернулся сплошной ушною / Раковиною: сосущей звуки / Раковиною, - сплошной душою!»). Ночь устраняет преграду между пространством действительного мира и пространством мира потустороннего:
Зримости сдернутая завеса!
Времени явственное затишье!
Час, когда ухо разъяв, как веко,
Больше не весим, не дышим: слышим.
(ПС, 463)
Ту же трактовку образа ночи встречаем и во втором стихотворении, структура которого строится на противопоставлениях: «ночь – день», «суть – слово», «смоль – лен», «огнь – дым». Ночь наделяется признаками истинности, день (свет) напротив обесценивается: «Свет – это только плоть!», «Свет: некая милость, / Наброшенная сутью», «Подземная река - / Ночь, глубока под днем!». Заметим также, что, наделяя негативными характеристиками понятие «свет», Цветаева снова приводит в качестве сопоставлений физические величины: «Свет, - это только вес, / Свет, - это только счет…» (ср. с первым «Больше не весим, не дышим: слышим»). Снова явственно звучит отрицание всяких земных мер и весов. Ночь же сравнивается с подземной рекой (нечто невидимое, сокрытое в глубине, таинственное, протяженное, т.е., не имеющее границы) и так же, как и в первом стихотворении, приближает лирическую героиню к потустороннему миру:
Подземная река –
Бог – так ночь под светом…
Так: черного зрачка
Ночь – прикрываясь веком…
(ПС, 465)
Итак, в восприятии М. Цветаевой время существует в двух качествах. Это земное время с его ограничивающими рамками, время разделяющее, разрушающее, чуждое лирической героине, и Вечность – время в высшем, метафизическом понимании, время, существующее в инобытии и обладающее признаками «истинности», время созидающее. Именно к этому времени и стремится цветаевская лирическая героиня.
Образы пространства и времени в творчестве М. Цветаевой борисоглебского периода (1914 – 1922) 33
16 12 2014
17 стр.
Эйлера. Мы можем узнать значение скорости, смещения и плотности потока в любой точке пространства в любой момент времени не следя за траекторией движения конкретной частицы попавше
26 09 2014
1 стр.
Хронологический аспект; содержательный аспект, то есть определенная концепция пространства-времени реальности / пространства-времени текста; формальный аспект, то есть принципы орг
30 09 2014
2 стр.
Оон. Мой друг Эркюль Пуаро ничего не смыслит в физике пространства-времени. Я, конечно, тоже. Но я-то заявил об этом сразу, едва представитель израильской полиции комиссар Вильнер
25 12 2014
1 стр.
Яковлев Л. С. Топологизация жизненного пространства
12 10 2014
16 стр.
Как можем мы проникнуть в это полностью, вне пространства и времени, без имён и описаний?
12 10 2014
1 стр.
Восприятие пространства и времени в японской культуре
11 09 2014
1 стр.
06 10 2014
1 стр.