Время и пространство сна
Стоит также отметить, что в ранней лирике Цветаевой в нескольких стихотворениях затрагивается тема сна. В1910 году было написано стихотворение «Связь через сны», в котором сон предстает как некое потустороннее время-пространство, предназначенное для встреч, невозможных в реальном мире: «Нас неразрывной и вечной загадкой / Сон сочетал» (ПС, 22). Ту же функцию сон выполняет и в стихотворении «Наши души, неправда ль, еще не привыкли к разлуке?». Пространство и время сна соединяют героев, разлученных в реальной жизни, законы которой во сне не действуют: «Все позволено, все! Нас дневная тоска не осудит: / Ты из сна, я во сне...» (ПС, 23). Пространство сна противопоставляется материальному миру, приравнивается к миру души: «Кто-то высший развел эти нежно-сплетенные руки, / Но о помнящих душах забыл» (ПС, 23).
Также посредством сна становится возможной связь живых с мертвыми: «Снятся девочке старые липы / И умершая, бедная мама» (ПС, 13).
Общая характеристика
Подводя итог исследованию категорий времени и пространства в творчестве М. Цветаевой начального периода, можно сделать следующие выводы:
-
Для ранней лирики Цветаевой характерна ярко выраженная романтическая и символистская направленность, концепция раздвоенности мира, противопоставление реальному миру мира иллюзорного, потустороннего, фантастического;
-
В качестве главного временного образа выступает образ детства, которому фактически подчинены все прочие образы. Миру детства противопоставляется «мир взрослых», который равнозначен реальному миру и потому изначально враждебен существу лирической героини. Свое собственное взросление она воспринимает как трагическую безысходность;
-
Пространство подвижно, пространственные образы чаще всего употребляются в конкретном значении, однако, детское воображение лирической героини позволяет преобразовывать действительность в фантазию и превращать реальное пространство в идеальное пространство ее внутреннего мира (такие образы, как диван-корабль, сарай-замок и т. д.). Особое значение в пространстве детской комнаты имеют отражающие поверхности (окна, зеркала, вода, рояль, паркет и т.д.), которые имеют свойство перенаправлять пространство материального мира в пространство мира потустороннего, невидимого. Встречается и прием олицетворения неодушевленного пространственного образа для выражения психологического пространства (сознания) лирической героини, т.е. происходит символизация художественного пространства, при которой конкретный пространственный образ становится тождественным внутреннему миру лирической героини;
-
Достаточно большое внимание в ранней лирике Цветаевой уделяется теме смерти, что, скорее всего, обусловлено биографическими фактами (смерть матери и других близких Цветаевой людей). Смерть в первых стихотворениях Цветаевой трактуется в традиционно христианском ключе – это избавление от земных страданий, переход в лучший мир, встреча с Богом в раю. Однако, в более поздних стихотворениях (начиная с 1912 года) появляется категорическое неприятие смерти и нежелание смириться с ее неизбежностью. Смерть представляется лирической героине уже не избавлением, не выходом в иное бытие, но конечной точкой существования. Единственным существующим миром для героини в стихотворениях данного периода является мир материальный, других миров и загробной жизни не существует вовсе, образ Бога (как и вообще любых потусторонних сил) также отсутствует, героиня признает одну только видимую действительность, которая остается прежней и после смерти, с той лишь разницей, что происходит перемещение из «пространства живых» в «пространство мертвых», под землю («Лягу – с кем-то по соседству? – До скончанья лет» (ПС, 66)). Топографически пространство как таковое делится на два места действия по схеме «на земле (жизнь) – под землей (смерть)», при этом пространство мертвых ограничено, тесно, неподвижно и не имеет выходов в иные пространства.
В контексте концепции времени можно утверждать, что смерть не только является, концом существования жизни, но и уничтожает время как таковое, подводя его к конечной точке без какой бы то ни было возможности продолжения, т.е. понятия «настоящее» и «будущее» сливаются в одно, и единственно доступным путем во времени для лирической героини становится «прошлое». Путь этот осуществляется в психологическом пространстве лирической героини посредством воспоминаний о жизни, перемещения в прошлое.
-
Тема сна в ранних стихотворениях раскрыта мало, однако, уже здесь сон в концепции Цветаевой предстает как некое потустороннее измерение со своим собственным временем и пространством, в котором осуществляются невозможные наяву связи.
Образы пространства и времени в творчестве М. Цветаевой борисоглебского периода (1914 – 1922)
На творчество М. Цветаевой борисоглебского периода в сильной мере повлияли как факты ее личной биографии, так и громкие исторические события, произошедшие в России в данный отрезок времени (Первая мировая война, Октябрьская революция, Гражданская война).
1914 год в биографии юной Цветаевой стал годом знаменательным: осенью этого года она вместе с мужем и дочерью переехала в отдельный дом в Борисоглебском переулке в Москве, где и прожила вплоть до своего отъезда из России в 1922 году. Важность этого периода в жизни и творчестве Цветаевой отмечает О. Г. Ревзина в своей статье «Самосознание Марины Цветаевой в борисоглебский период»:
«Когда Цветаева переехала в дом на Борисоглебском, ей было 22 года, она уезжала из него 29-летней женщиной. В стихотворении 1914 года она писала: Я Вашей юностью была, которая проходит мимо, а в конце 1921 года простилась с молодостью: Молодость моя! Иди к другим! Итак, борисоглебье – третье десятилетие цветаевской жизни. Время перед наступлением зрелости является особенно значительным в жизни каждого человека, ибо происходит осознание себя как неповторимой личности. В цветаевском случае многое как будто уже свершилось: она молодая мать, и она уже знает, что она поэт. Но все главные вопросы человеческой жизни ей еще предстоит решать. Ей предстоит понять роль случая и времени (в 1916 году она называет время «Господин мой» и пишет: «Нет у тебя верней Слуги – и понятливей ученицы», ср. с позднейшим «Время! Я тебя миную!»), чувства и разума («Безумье и благоразумье...»), прийти к собственной – приватной и публичной морали, если воспользоваться терминами Ричарда Рорти. Ей предстоит снова и снова возвращаться к смерти и конечности человеческого существования и к тому, чем достигается бессмертие. Ей предстоит самосозидание собственной личности и обретение знания о том, какую роль играет в самосознании и бессмертии язык. Через чужие описания самой себя она придет к идиосинкразическому, т.е. индивидуальному описанию, которое станет моделью для других. Самосознание, читаем мы в толковом словаре, есть «полное понимание самого себя». Борисоглебский период как раз и отмечен интенсивнейшим, напряженнейшим движением на пути к пониманию Цветаевой самой себя».28
Далее О. Ревзина отмечает центральную тему всего борисоглебского периода:
«Борисоглебский период – это, собственно говоря, много периодов. Это 1916 год, вылившийся в «Версты 1», это многообразная лирическая продукция 1917–1920 годов, это «Лебединый стан» и стихи 1921–1922 годов, вошедшие в сборник «Ремесло». Но есть то, что объединяет все написанное в борисоглебский период. Пожалуй, ни в какое иное время Цветаева не ставит столь часто вопрос: «Кто я?», ср. С головою на блещущем блюде Кто-то вышел. Не я ли сама? (1, 368); И мне не узнать, кто Вы... И Вам не узнать, кто я... (1, 214–215); И кудри – жесткие от пыли – Разглаживала Вам – не я ль? (1, 242); И вы совсем не знаете – кто я (1, 386). Один из ответов звучит так: Кто я теперь? – Единая? – Нет, тыща! (1, 457). Эта тыща воплотится во множестве ликов и в противоречивых, порой, кажется, несовместимых ответах, воплощенных в предложениях идентификации и характеризации…» 29
Итак, именно в этот отрезок времени в сознании Цветаевой начинает формироваться не только концепция общей самоидентификации, но также впервые звучит столь важная для нее тема поэта и времени, т.е. идентификация себя в контексте времени. Обратимся к статье Е. В. Сомовой «Фабула становления (поэт и время)»:
«Именно здесь, в Борисоглебском, в дневниковых записях 1917–1921 годов и поэтических произведениях тех лет кристаллизуется то, что позже, в 1920-е годы, окончательно оформится в цветаевскую концепцию поэта и времени.
«Брак поэта с временем – насильственный», «тот же брак колодника с колодкой» (V, 343). Проблема существования поэта-человека во времени, включая биографическую, историческую, идеологическую и иную конкретику, осмысливается Цветаевой философски. «Что такое вообще время..?» – задается она экзистенциальным вопросом. «Думаю, что еще служу настоящему, а уже прошлому, а уже будущему. Где оно present, в чем?»; «Мое время завтра пройдет, как вчера – его, как послезавтра – твое, как всегда всякое, пока не пройдет само время» (V, 342, 343). Схоже формулирует мысль Н.Бердяев: «Время распадается на прошлое, настоящее, будущее. Но прошлого уже нет, будущего еще нет, а настоящее распадается на прошлое и будущее и неуловимо… Человеческая Судьба осуществляется в этой распавшейся вечности, в этой страшной реальности времени и вместе с тем призрачности прошлого, настоящего и будущего…» 30
Почему для нас так важен вопрос самоидентификации Цветаевой в борисоглебский период ее жизни и творчества? Ответ на этот вопрос видится однозначным: именно в этот период Цветаева вырастает в крупного поэта и отдает себе отчет в исключительности своего поэтического мира. Именно осознание себя как поэта позволяет Цветаевой сформировать свой собственный взгляд на мир, создать и осознать собственное внутреннее лирическое время-пространство, тем самым развивая принцип романтического двоемирия, принятый ею еще в юношеских стихах.
<предыдущая страница | следующая страница>